Текст книги "По живому. Сука-любовь"

Автор книги: Лилия Ким

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Ой, – я посмотрела на часы. Было полдвенадцатого. – Давай, котеночек, умываться и спать.

– А ты мне почитаешь? – спросила сонная Лиза.

– Обязательно. Только недолго.

– Про Русалочку?

– As you wish.

Лиза учит английский с двух лет, и мы привыкли вставлять в разговор такие реплики. «Русалочку» Андерсена мы читаем и перечитываем раз в тысячный. Понятия не имею, чем нашу дочу так привлекает эта мрачная сказка с несчастливым концом. Когда я подсунула ей более оптимистичную диснеевскую версию, Лиза посмотрела десять минут, а потом с возмущением выключила.

– Не хочу такую «Русалочку», – отрубила она, вытащила диск из проигрывателя, засунула в коробку и зашвырнула под тумбу. Потом, правда, достала, отряхнула и сказала, что подарит Булкиной.

Лиза натянула чистую пижаму, поправила подушку, свернулась калачиком под одеялом и положила под голову обе ладошки. Я открыла книжку.

– Та-ак, где мы с тобой вчера остановились?

– Я уснула на том, когда принц и Русалочка прибыли в замок к принцессе.

– Ага, – я быстро нашла этот момент, потому что знаю истрепанную книжку лучше, чем свою ладонь.

Минут пять я читала.

– «…все были в восторге: никогда еще она не танцевала так чудесно! Ее нежные ножки резало как ножами, но она не чувствовала этой боли – сердцу ее было еще больнее. Она знала, что лишь один вечер осталось ей пробыть с тем, ради кого она оставила родных и отцовский дом, отдала свой чудесный голос и ежедневно терпела невыносимые мучения, о которых он и не догадывался…»

Лиза тихонько посапывала. Решив, что доча спит, я осторожно закрыла книгу и хотела уже встать, как вдруг она неожиданно открыла глаза:

– Мам, а ты от нас никогда не уйдешь?

Сначала я не поняла вопроса, а потом очень сильно удивилась.

– Нет, мой сладкий, не собираюсь. А почему ты спрашиваешь?

– Мы тебя все время обижаем. Папа постоянно злится. Он тебя не выгонит?

– Лиза, папа не злится, он… Помнишь, мы с тобой читали сказку про утят?

– Нет.

– Ладно, я тебе снова расскажу. Жили-были утята с мамой-уткой. Каждое утро мама-утка ходила на пруд за рыбой, а утята оставались дома. Уходя, она говорила им: «Заприте хорошенько дверь и никому, кроме меня, не открывайте!» Дверь была толстая, дубовая, а окошки слишком высоко, чтобы утята могли увидеть в них, кто пришел. Поэтому мама-утка говорила: «Открывайте только тогда, когда я скажу „кря-кря” и вы узнаете мой голос». Так они жили, пока однажды их разговор не подслушал волк. Он понял, что утята остаются одни, и захотел ими пообедать. Он потренировался и научился говорить «кря-кря» в точности, как мама-утка. Дождался, пока она уйдет, подошел к двери, постучал и говорит хрипло: «Дорогие мои утятки, это я, ваша мама, кря-кря! Пустите меня в дом!» Но утята засомневались и говорят: «У нашей мамы голос не такой!» А хитрый волк отвечает: «В студеной воде плавала, вот и осипла. Кря-кря!» Но утята не открыли. Тогда волк закричал: «Дети! Из леса вышел злой и голодный волк! Если вы меня не впустите, он меня съест!» Утята испугались. Вдруг они ошиблись и это на самом деле их мама? Они уже отперли нижний засов, но тут вернулась настоящая мама-утка. «У дверей волк! Не открывайте!» А волк утятам: «Не слушайте! Это волк вас обманывает, чтобы вы меня в дом не пустили! Я ваша мама! Кря-кря!» Тогда мама-утка отчаянно воскликнула: «Не верьте! Я ваша мама! Кря-кря!» Утята совсем запутались, и тогда самый маленький из них, но умный и хитрый, пропищал: «Во дворе стоит бочка с ледяной водой. Кто разрешит мне в ней искупаться – тот и есть наша мама». Волк сразу же ответил: «Купайся, конечно! Сколько захочешь!» А настоящая мама-утка грозно крикнула: «Даже думать не смей! Заболеешь! Горло простудишь! Чтобы даже рядом с этой бочкой тебя не видела!» И тогда хитрый маленький утенок обрадовался: «Вот она, наша мама!» – потому что тот, кто по-настоящему любит, заботится не о своей популярности, а о благе того, кого он любит. Вот так и наш папа. Может, иногда тебе, да и мне тоже, кажется, что папа ругается, но на самом деле он о нас заботится. Он не хочет, чтобы нам было плохо. Понимаешь? Он нас очень любит. Тебя и меня. Он очень много работает и сильно устает. Не важно, что и как он говорит, важно, что он делает. Он может накричать на меня, иногда даже без видимой причины, но если со мной что-то случится – папа все сделает, чтобы мне помочь. Понимаешь?

Лиза наморщила лоб.

– Про утят понимаю, а про папу не очень. То есть тебе не обидно, когда он тебя обзывает?

– Нет, Лиза, мне не обидно.

– Тогда почему ты все время плачешь?

– Потому что… – тут я задумалась.

Врать детям бессмысленно, потому что они все видят и понимают. И мне совсем не хочется, чтобы мой ребенок, помимо того, что считает меня бестолочью, еще и перестал мне доверять. Поэтому пришлось напрячься, чтобы дать правдивый, но краткий и понятный пятилетнему ребенку ответ.

– Люди плачут, когда им кого-то жалко. Себя или другого. Я плачу от бессилия. Мне очень хочется стать такой, какой меня хочет видеть папа. Но никак не получается. Поэтому мне страшно, что он однажды во мне совсем разочаруется и не будет меня любить. Мне тогда будет плохо, и я себя заранее жалею. Плачу. Так понятно?

Лиза присела и обняла меня за шею.

– Я тебе секрет расскажу, только ты меня не выдавай, хорошо?

– Не выдам.

– Ты когда плачешь, мне тебя очень жалко. Я не хочу, чтобы ты плакала. А папа сказал, что на самом деле ты не по-настоящему плачешь, и запретил мне тебя жалеть. Он сказал, что ты притворяешься, чтобы мы себя виноватыми почувствовали. А мы перед тобой ни в чем не виноваты, потому что единственная наша цель – сделать тебя лучше.

Лиза так серьезно это говорила, что даже вызвала у меня улыбку:

– Я такая плохая?

– Нет, мам, что ты! – Котеночек прижался ко мне и погладил меня обеими ручками. – Ты хорошая, я тебя очень люблю. Просто боюсь, что ты вот так поплачешь-поплачешь и уйдешь от нас.

Тут доча шмыгнула носом.

– Ну куда ж я уйду, мой хороший? – я крепко обняла ее.

– Куда-нибудь, где тебя ругать не будут.

– Не волнуйся, мой сладкий. Я же сказала: главное – дела, а не слова. Вы с папой меня больше всего на свете любите. Зачем же я от вас буду уходить? Никуда я не уйду. Забудь об этом и ничего не бойся.

– Обещаешь? – Лиза положила руки мне на плечи и посмотрела в глаза.

– Обещаю.

– Ура, – выдохнул ребенок, поцеловал меня в нос и, довольный, залез под одеяло, подтянул коленки к животу и почти мгновенно уснул.

Я посидела чуть-чуть рядом с Лизой, стараясь запомнить, сохранить в душе нахлынувшую, заполнившую весь мой внутренний мир нежность.

[+++]

Лежа в постели, Валера читал книгу, чиркая на полях карандашом.

– Тебе тут кто-то звонит не переставая, – сказал он, продолжая делать пометки, и бросил мне мобильник.

Даже не зная наизусть номера Севы, я поняла, что это он. Молча взяла телефон и пошла на первый этаж. Накинула куртку, взяла сигареты и вышла на крыльцо. Только закрыла за собой дверь, трубка зазвонила.

– Алло? – почти шепотом ответила я, проклиная себя за то, что дала Донникову свой номер. Единственный способ ухаживания, который он знает, – измор. Черт. Черт! Черт! Между нами абсолютно ничего не произошло, и даже в мыслях нет, что произойдет, а проблемы уже начались.

Ответом мне было продолжительное молчание. О, боже! Как будто не было этих десяти лет. Сева снова молчит в трубку!

– Сева, я знаю, что это ты. Прекрати. Когда нам было по девятнадцать – эта телефонная игра в молчанку уже выглядела довольно глупо. А сейчас и подавно. Хватит! Оставь меня в покое.

– Не могу, – прозвучало в ответ «тихо, но твердо», как писали в соцреалистических романах.

– У нас ничего не будет, потому что ничего не может быть! – прошипела я, стараясь говорить тихо. – Мы разные люди. Раньше были совершенно разные, а теперь и подавно! Отстань от меня! Я тебя уже ненавижу!

Опять молчание. Я со злостью нажала красную кнопку и прекратила разговор.

Телефон зазвонил снова. Опять Сева. Я щелкнула крышкой. А в ответ тишина.

– Ты меня не понял? Отвали!

Со злости я выключила телефон совсем.

Докурив сигарету, пошла в ванную, умылась и вернулась в спальню. Валера опустил книгу и внимательно на меня уставился.

– Кто тебе звонил? – тон его был нейтральным, просто интересующимся.

– Да так… Один идиот.

– У тебя любовник, что ли, появился? – губы мужа поползли в издевательскую ухмылку.

Я тяжело выдохнула и подумала, что лучше все рассказать как есть.

– Когда я училась в академии, еще до нашего знакомства, то встречалась с одним молодым человеком. Севой. Я тебе про него рассказывала. Помнишь? Сегодня утром я его случайно встретила в городе.

– И дала ему телефон? – Валера приподнял брови. – С чего бы это, интересно?

– Сама не знаю.

– Может быть, чтобы начать изменять мужу? А? – Валера перешел на свой обычный, полный едкого сарказма, насмешливый тон. – Одинцова, признавайся – ты с ним уже переспала?

Муж пихнул меня локтем в бок.

Я сделала вид, что не заметила его последней реплики. Будем считать, что он этого не произносил.

– Он утверждает, что все десять лет, с тех пор как мы расстались, пламенно меня любил и забыть никак не мог. Теперь примется трезвонить. Валера, пожалуйста, не надо идиотских версий. Меня саму эта ситуация очень напрягает. Я же тебе ничего не говорю, когда в тебя твои разведенки влюбляются! Это все равно, что я насчет твоей чокнутой поклонницы Любы начала бы тебе сцены устраивать!

– Прошу заметить, я ей номер своего мобильного не давал, – Валера приподнял бровь.

– Перестань, пожалуйста. Не хочу ругаться перед сном.

– А я не ругаюсь. Просто мне кажется странным, что ты, зная повадки своего бывшего любовника, даешь ему телефон. Надеюсь, хоть городской номер ты от него утаила?

– Валера, прекрати.

– Между прочим, с тех пор как я пришел домой, ты меня ни разу не обняла и не поцеловала, – с наездом сказал муж.

В этот момент свинцовая тяжесть в моей голове превратилась в сильнейшую мигрень. Казалось, нечто очень острое и твердое пытается проклюнуться через мой висок. Боль сильно отдала в глаз, отчего нижнее веко слегка задергалось. Раздражение, копившееся с самого утра, начало постепенно просачиваться наружу.

– Валера, ты такой странный! Когда мне надо было подойти к тебе с объятиями и поцелуями? Ты с порога начал орать! Потом ты в очередной раз напомнил мне, что я бездарь…

– Когда я тебе сказал, что ты бездарь?!! – мгновенно, как бочка с сухим порохом, взорвался муж. – Не помню, чтобы слово такое мною произносилось! Хоть слова мои, по крайней мере, не перевирай!

– Да ты постоянно мне это говоришь! С утра до вечера!

Валера сжал кулаки и заговорил сквозь зубы, нервно дергаясь от злости:

– Я тебе говорю, чтоб ты работала, истеричка! Если б я тебя считал бездарью, ноги бы моей уже здесь не было! Я на тебе женился по двум причинам: первая – потому что считаю тебя безгранично талантливой и вторая – потому что меня восхитило твое огромное, искреннее чувство ко мне. Так вот, второго я больше не вижу! Я вижу обнаглевшую бабу, которая села мне на шею и считает, что раз она родила ребенка, то ей все позволено!

Я вскочила и схватилась за голову, закрывая то глаза, то уши. Боль стала нестерпимой. Она перекинулась на затылок. От шеи к темечку пошли электрические волны, в ушах поднялся такой шум, что казалось, я на двухсотметровой глубине. Перед глазами поплыли зеленые круги.

– Господи, – вырвался у меня стон сквозь зубы. – Что ты говоришь?! Что ты говоришь?!! Зачем ты это говоришь?!!

Валера тоже вскочил, отшвырнув одеяло. Книга упала на пол, он поднял ее и с такой силой грохнул на столик, что стоявшая на нем ваза опрокинулась.

– Потому что я задолбался! Я скоро сдохну от усталости, зарабатывая деньги и решая статусные вопросы! Я общаюсь с миллионом людей! Я делаю миллион всяких разных дел! Чтобы мы могли уехать в Швейцарию! Чтобы Лиза пошла в нормальную школу! Чтобы она выросла в нормальной стране! Среди нормальных людей!

Мигрень в моем виске взорвалась зеленой вспышкой и рассыпалась перед глазами фейерверком светящихся точек. Сил удерживать себя в сознательном состоянии не осталось, и я утратила человеческий облик.

– Только не надо говорить, что ты захотел стать послом из-за Лизы!!! – заорала я. – Ты всю жизнь только об этом и мечтаешь! Ты еще до нашего знакомства рвался в дипкорпус! Хоть какой-нибудь! Ты это делаешь, потому что тебе самому в кайф! Тебе же до смерти надо быть хорошим! Ты же со всеми просто brilliant, perfect, wondefull and beauty!

Валера дернулся вперед и зашипел:

– Слушай ты, идиотка, я тебя сейчас просто убью, стерва! Как ты смеешь меня интерпретировать?! Как ты смеешь обо мне судить?! Я целыми днями разруливаю ситуации, требующие филигранной дипломатии! А ты?! Ты даже со своими родителями подобия нормальных отношений построить не можешь! Тебя выпустить никуда нельзя! Вообще к людям подпускать опасно! Я хожу и краснею за тебя везде! Объясняюсь с твоими заказчиками!..

– Только с теми, которых сам для меня находишь. Не надо обещать за меня!

– Заткнись! Что бы ты делала, если бы я не находил тебе заказчиков?! Кому ты без меня нужна! Лера! Разуй глаза! Я! Я твоя единственная соломинка! Ты мне должна быть благодарна до смерти! Должна молчать и слушать! Молчать и слушать! Я сдохну скоро! Лера! Я скоро сдохну! Да если бы ты нормально работала, я бы вообще отовсюду уволился! Мы бы могли хоть завтра уехать по линии культурных связей! То, чего ты можешь добиться легко, я делаю, преодолевая немыслимое сопротивление! Если бы ты нормально сделала этот пассаж «Галантин», мы бы уже во Франции жили!

От обиды мне свело челюсть.

– Я только что родила! Я кормила Лизу! – в конце фразы мой голос сорвался на истерический фальцет.

– У тебя всегда есть какая-то причина, – вколачивая мне в уши каждое слово, проговорил Валера. – Ты всегда найдешь повод, чтобы ничего не делать. Если ты хочешь, ты можешь свернуть гору. Женить меня на себе, к примеру. Выставку цветов оформить за два дня. Но сесть и сделать что-то, потому что я тебя прошу, – хрен!!! Ты будешь выкобениваться до последнего, ходить с постной рожей целыми днями, вместо того чтобы просто сесть и сделать! Я всем рискую, езжу, устраиваю какие-то сделки, вожу в своем кейсе черт знает что, чтобы заработать деньги, чтобы купить тебе дом в европейской стране! Постоянно дергаюсь, что меня задержат и досмотрят! Уволят отовсюду к чертовой матери! Прихожу домой, а ты какие-то пентхаузы рисуешь! Что за пентхаузы?! Откуда они взялись?! Сука! Ненавижу тебя!!! Ненавижу!!!

К этому моменту меня душили слезы. Я тонула в них и захлебывалась. Больше всего мне хотелось просто умереть и не слышать этого злобного, исполненного ненависти голоса.

– Прекрати!!! Прекрати!!! Прекрати!!! – взвыла я, зажимая ладонями уши, и бросилась вон из спальни, вниз по лестнице, зацепилась ногой за ступеньку и чуть не свалилась вниз, судорожно вцепившись в перила.

Выбежала в холл, словно за мной гнался маньяк с ножом, трясущимися руками схватила ключи от машины, сунула ноги в первые попавшиеся ботинки, схватила куртку и выскочила на улицу. Захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Мне было ясно, что уйти я не могу. Потому что не хочу. Не хочу уходить из своего дома, от своего мужа, от Лизы. Не хочу начинать жизнь сначала. Не хочу оставаться одна!

Я тяжело сползла по двери вниз, превозмогая астматический приступ, в который перешли судорожные рыдания.

Я могу уйти. На моем положении это никак не скажется. Тех денег, что я зарабатываю, нам с Лизой вполне хватит на нормальную жизнь. Друзей и покровителей Валеры я не знаю. Почти на все мероприятия он ходит один. Считает, что лучше меня лишний раз не показывать, чтобы они заранее не разочаровывались. Вдруг им потребуется дизайнер. А если они меня увидят, то однозначно не возьмут. Если я перестану быть Валериной женой, конечно, мне перестанут предлагать крупные проекты. Вернусь к оформлению частных интерьеров… Но я не хочу быть без Валеры! Быть с ним – единственный смысл моей жизни! «Ненавижу! Ненавижу тебя!» – снова взорвались в ушах его слова. Я закрыла руками голову и скорчилась, словно вокруг действительно рвались бомбы. Не имея сил даже сидеть, просто легла на крыльцо и тихо заплакала. Безнадежно. Ничто уже не имеет смысла. Пусть уходит.

Пальцы не гнулись от холода, я не чувствовала стоп, все тело била мелкая дрожь. Но встать не было сил. Я сжалась в комок, сцепив руки, и не отрываясь глядела на мелкий серый камешек, лежавший перед моим носом.

Дверь тихонько скрипнула. На крыльцо вышел Валера в плаще и с пледом. Накрыл меня и стал поднимать:

– Вставай. Не лежи на холодном. Идем в дом.

Я села, как зомби. Внутри осталась выжженная пустыня, как после ядерного взрыва.

– Так больше нельзя, – проговорила я. – Ты меня не любишь, не уважаешь, ты разочарован, зол… У тебя в голове какой-то идеальный образ меня есть, и ты все время раздражаешься, что я до этого идеала не дотягиваю.

Валера грохнулся рядом.

– И что?

– Нам надо развестись.

Муж глубоко вдохнул, прижал подбородок к груди, выдохнул и заговорил:

– Лера, это так глупо, что я даже не знаю, как ответить. Я могу с тобой развестись. Но как ты будешь без меня жить? Ты же просто погибнешь. На третий день. Лера, пойми, мне не хочется на тебя кричать. Мне самому ужасно гадко на тебя кричать. Я сам себя ненавижу после этого. Но это единственный способ до тебя достучаться, добиться хоть какой-то живой реакции. Ты, может быть, этого не замечаешь, но ты живешь внутри своей головы. У тебя там какой-то свой мир, где меня нету! Мне иногда хочется взять твою голову и орать в нее, как в колодец: «Лера! Я здесь! Я живой человек! Лера!» Не понимаешь? Лера, я тебя люблю. Я тебе всю свою жизнь без остатка отдал. Ты видишь, что я никуда не хожу? Только по работе. Потому что я знаю, что ты ни с кем меня делить не будешь – ни с родителями, ни с друзьями. Ни с кем. Но я на это пошел, потому что я тебя люблю. Я даже Лизу воспринимаю исключительно как продолжение своих отношений с тобой. Вот сегодня смотрел на нее и думал, что в отрыве от тебя она мне абсолютно безразлична. Понимаешь? Все, что я делаю, – делается для тебя. С единственной целью, чтобы ты была самодостаточна, свободна в своих решениях, состоялась, как профессионал. И после этого ты мне говоришь, что я тебя не люблю! Не уважаю! Да я ни одного человека в мире не уважаю так, как тебя! Я тебя фактически боготворю. Ты меня слышишь?

Он говорил спокойно и грустно. Однако у меня внутри уже что-то надломилось. Слова мужа были похожи на попытки ребенка соединить осколки разбитой им вазы. Что-то огромное, составлявшее стержень меня, ось всей моей жизни, не выдержало, треснуло. Я была похожа на раздавленную елочную игрушку, стекло которой держится на декоративной фольге и проволочках, его украшавших.

Я заговорила. Голос был осипший, усталый и чужой.

– Валера, я не могу, когда ты орешь. Когда ты начинаешь орать, я моментально схлопываюсь, как устрица, и ничего не воспринимаю. Если ты что-то хочешь мне сказать, можно это сделать по-человечески? Ты меня постоянно в чем-то обвиняешь и из всего делаешь глобальные выводы. Кусочек непрожарившегося белка в яичнице – это просто кусочек непрожаренного белка. Но ты делаешь из этого вывод, что я о тебе не думаю и тебя не люблю. А я тебя люблю! И думаю только о тебе! Прежде чем что-то сказать или сделать, я думаю только об одном – понравится это тебе или нет, будь то проект или ужин. Когда я нанимала домработницу, то не смотрела, нравится ли она мне, я думала, какая понравится тебе. Я беру не те тарелки, что нравятся мне, – я покупаю те, что понравятся тебе. И ты не представляешь, насколько это тяжело! И угадать невозможно, потому что тебя все бесит.

– Потому что не надо выбирать тарелки! Надо сесть и сделать то, о чем я тебя прошу! Лера, я хочу чтобы мы жили по-человечески. Я хочу уехать из этой страны. Ну помоги мне!

– Валера, я поеду с тобой хоть в Антарктиду, если тебе хочется…

– Мне не надо в Антарктиду! – муж опять начал заводиться. – Мне надо в нормальную страну!

– Да что мы будем делать в той стране?! – не выдержала я.

– Вот! – Валера поднял вверх палец. – Наконец-то правильный вопрос. Если бы с самого начала ты нормально сделала «Галантин», «Женева-спа», чертов «Аквафорум», который я из тебя выжму, даже если тебя придется наручниками к батарее приковать, то мы сейчас уже обсуждали бы условия твоего контракта с «Бернстайн Индастриз» или «Джекил Тек». И ты пришла бы не просто дурочкой с переулочка, а признанным профессионалом с солидным портфолио. Тебе бы дали рабочую визу, приличный оклад, социальный пакет. А так – что им предъявить? Пентхауз? «Райский сад» из каталогов?

– Ну, с чего ты взял, что они мной заинтересуются?! – я протянула ладонь к лицу мужа.

– Нет гарантии, – согласился он. – Но у нас, по крайней мере, был бы шанс попытаться. Сейчас-то, конечно, интересоваться особо нечем. Но успех ниоткуда не приходит. Ты знаешь, сколько я обломов пережил в жизни? Взять хотя бы эту Португалию хренову, чума ее забери!

– Да, любой другой уже давно бы бросил, – согласилась я.

– А я не бросаю. Два года назад со мной никто даже разговаривать не стал бы о том, чтобы меня послом назначить. Но я работал. Я обрастал связями. Мне открывались новые возможности. И сейчас это уже гораздо ближе и реальнее. Сейчас это уже не мечта. Это может осуществиться. Но я работал. Я столько всего разгреб, что подумать страшно, с каким количеством геморроя мне это дается. Но даже если у нас получится – мы поедем туда как русские, без вида на жительство, нас в любой момент смогут отозвать. Но я делаю, потому что ты не хочешь. Лера, я в любой момент могу спалиться! Что мы тогда будем делать? Ты хоть знаешь, сколько стоит наш дом содержать? Ты в месяц тратишь столько, сколько нормальные люди за год зарабатывают. Если не больше.

– Извини, конечно, но я, по-моему, тоже что-то зарабатываю. Во всяком случае, на собственные расходы точно. И мне непонятно, почему плату за дом и прочие текущие траты ты считаешь моими. А ты в этом доме не живешь? Не пьешь? Не ешь? Не одеваешься?

– Лера! Лера! – муж схватился за голову и начал качаться вперед-назад. – Лера, я блестящий дипломат. Мне равных нет. Если б я мог иметь уверенность, что у нас есть стабильный источник дохода, что на тебя можно рассчитывать, я бы что-то полезное мог делать. Я бы мог такую карьеру сделать, как никому вообще не снилось! У меня тоже есть талант, пойми это! Я умею решать проблемы! Я умею договариваться с людьми! Я бы мог реально пользу приносить, настоящие проблемы решать, где угодно. Не знаю… Войны предотвращать, этнические конфликты, теракты! А вместо этого агентом по недвижимости работаю да таскаю в своем багаже хрен знает что! Это все равно, что иметь супермощный компьютер и в тетрис на нем играть!

– Ты можешь уйти на другую должность. Права человека в сад.

– А деньги я когда зарабатывать буду? Так у меня есть возможность уйти после двух либо уехать на неделю, и никто меня искать не будет. При этом за мной статус дипломатический сохраняется! А если меня тем же советником назначат, то ни на что другое, кроме своих прямых обязанностей, времени не останется. И на что мы будем жить? На что мы будем переезжать? Дом покупать? Лизу учить?

– Но я не могу прыгнуть выше головы! Не я к себе завышенные требования предъявляю – ты от меня требуешь то, чего я сделать не в состоянии!

– Все ты в состоянии. Просто ленишься. Думаешь, зачем напрягаться? Муж есть, он работает – и ладно. О том, что может завтра случиться, ты не заморачиваешься. Как, впрочем, и о том, каково мужу живется. Я это не к тому говорю, чтобы тебя обидеть как-то, упрекнуть. Просто хочу, чтобы ты знала – мне плохо, меня достало все время быть крайним и не иметь никакого тыла.

– Да пойми ты! Я не могу сделать что-то фантастически гениальное только потому, что ты кому-то это обещал и считаешь, что в будущем гипотетически есть надежда, что мой труд заметят. Ради какой-то славы, небольшая вероятность которой, по твоему мнению, якобы существует. Хотя я в такую возможность не верю.

– А просто ради меня? – Валера печально поглядел мне в глаза. – Просто ради меня, Лера, ты можешь постараться? Если любишь так, как говоришь.

Я не знала, что ему ответить.

[+++]

Мы вернулись в дом. Валера пошел спать, а я открыла «Аквафорум» и начала делать модель по старому эскизу. Мне не нравилось, но я делала. Проект выходил безобразным. Он соответствовал эскизу, но в нем ничто не впечатляло. Не было той изюминки, какой-то маленькой, оригинальной детали, что превращает интерьер в живой, индивидуальный мир. Да, стилистика, да, материалы, да, господство прямого угла…

К утру модель приобрела более или менее законченный вид. Конечно, надо будет ее «повертеть», провести контрольный расчет, сверить с местностью, показать Гере, учесть технические ограничения, но концепция готова. Аккуратная, «в теме», но ничего особенного.

Валера спустился вниз и, как сомнамбула, двинулся к кофеварке. Та была пустой. Он раздраженно цокнул языком, тяжело вздохнул, вытаращил глаза, но промолчал. Принялся готовить себе кофе.

Я хотела показать ему проект, но подумала, что сейчас он вряд ли способен вообще что-либо оценить позитивно. Утренняя дисфория – его обычное состояние.

Валера зарядил кофеварку и полез в шкафчик, где обычно хранится хлеб и сладкое.

– У нас печенья вообще никакого нет?

– А-а… если там не лежит, то нет.

Муж хлопнул дверцей шкафа, так что та отскочила от полок и снова открылась. Молча схватил кружку с кофе, сигареты и вышел на крыльцо, грохнув дверью так оглушительно, что звякнули тарелки на сушилке.

Я глубоко вдохнула, встала и пошла к раковине, понимая, что если сейчас же не займу себя чем-то, то у меня начнется истерика. Обычно посуду я не мою. Домработница загружает все в машину. Однако сейчас эта простая операция спасала меня от сумасшествия. Яростно надраивая стаканы и чашки трясущимися руками, я старалась ни о чем больше не думать, ничего не бросать, не делать резких движений и дышать, дышать, дышать. Когда муж вернулся, сверкала даже мойка.

– Совсем до ручки дошли, – выдохнула я, уперевшись ладонями в тумбу. – Такая сцена из-за печенья…

– Да! – рявкнул Валера. – Из-за печенья! Потому что это частность, показывающая твое отношение ко мне в целом. Если бы я знал, что ты не можешь начать утро без печенья, то следил бы за тем, чтобы оно всегда было в наличии. А ты не считаешь нужным это делать.

Я уткнулась носом в его плечо:

– Боже, ну пожалуйста, не начинай. Я еще спать не ложилась. Я не понимаю, на каком свете нахожусь. Валерочка, милый, не кричи. Можешь сказать все то же самое, но без крика?

Муж крепко меня обнял:

– Прости меня, пожалуйста. Я мудак.

– И ты меня прости, что я забыла про печенье.

– Я тебя люблю, – Валера погладил меня по щеке.

– А я тебя люблю, – ответила я.

Мы поцеловались, и утро продолжилось мирно.

Мирным оно было пять минут, пока Валера не пошел бриться.

– Блядь! – раздался вопль из ванной. – Сколько раз тебя просить? Не вешай свои хреновы бюстгальтеры на мое зеркало!

Я философски налила себе чашку кофе. В конце концов, все дело только в моей реакции. Можно оскорбиться и уйти в глухой депресняк, а можно признать вину. Действительно, Валера не раз просил не использовать его бритвенное зеркало как вешалку для нижнего белья. И то, что он кричит, есть результат стойкого игнорирования мною его просьбы.

– Прости, я больше не буду! – крикнула я в ванную.

– Ага, не будет она, – высунулся оттуда муж с зубной щеткой в руках. – Так я и поверил!

Я чмокнула его в нос и пошла будить Лизу.

Когда она позавтракала, одетый Валера спустился вниз с пачкой каких-то документов.

– Ты сейчас спать ляжешь? – спросил он у меня.

– Нет, мне сейчас к Гере ехать. Я «Аквафорум» в общем закончила.

– О! Ради этого я даже отвезу Лизу в садик.

Лиза аж подскочила.

– Урра! – закричала она. – С мигалкой поедем?

– Нет, – отрубил муж.

– Все равно – ура-а! – Лиза вскочила и помчалась наверх одеваться.

[+++]

Выпив примерно пол-литра крепкого кофе, я поехала к Гере. Строго говоря – Гера прораб. Однако называть его так язык не поворачивается. Это чрезвычайно умный и тонкий молодой человек с отменным вкусом и безукоризненной исполнительностью. Иногда мне кажется, что девяносто девять процентов успеха моих «прожектов» составляет его добросовестность и аккуратность. Сам о себе он говорит: «Я независимая гомосексуальная личность». Кроме того, Гера – мой лучший друг уже неприличное количество лет.

Всю дорогу до его офиса я слушала Михея с «Джуманджи», диск которого однажды затру до дыр. Особенно про «Суку-любовь».

Гера сидел у себя в «загоне». Так он называет небольшой кабинетик, получившийся из двух-трех офисных перегородок.

– Здорова, – крякнула я, грохнувшись на стол рядом с ним.

– Привет, красавица, ты чего телефон выключаешь? Я тебе все утро пытался дозвониться.

– Ой, блин! – я хлопнула себя по лбу. – Прости.

– Не хочу тебя расстраивать, но выглядишь ты хреново.

– Спасибо, милый. Ты всегда меня поддержишь. Дай-ка пепельницу.

– Курить вредно.

Гера поставил передо мной гжельскую шкатулочку, которую получил в подарок от своего папы, потомственного военного. С папой отношения у Геры сложные, поэтому свое презрение к «убогому видению мира» родителем он вымещает на его подарках. Когда я попыталась его пристыдить – мол, важен не презент, а внимание, посему даже самые аляповатые папины подарки ценны намерением, с которым их выбирали, в ответ было: «Он мою жизнь в ад превратил, а я всего лишь его шкатулку в пепельницу».

– Ой, – вздохнул Гера, – тут такая попа. Пожалуй, угощусь у тебя вкусной сигареткой с расстройства. Значит, слушай. Сегодня с утра пораньше звонит мне эта чокнутая Вера из «Гала-лайта». В общем, как я и предполагал, они передумали брать кредит и решили обойтись своими средствами. Новый дизайн-проект они делать не хотят, а желают «упростить» тот, что есть.

Гера сунул в рот сигарету, я дала ему прикурить.

– Блин! Только этого не хватало! Что там упрощать? Там все на фактурах! Можно масляной краской стены покрыть. В целом зачем центру торговли светильниками игра света и тени? Пф!

– Я ей все это стал объяснять, но это, как ты понимаешь, бесполезно, – Гера постучал кулаком по столу. – Они же деревянные. Что будем делать?

– Ничего. Проект у них есть, пусть ищут другого подрядчика.

– Они хотят, чтобы мы доделали.

– Что доделали-то? Когда смету составляли, они сумму озвучили, мы из нее исходили. Назвали бы сразу меньшую – творили бы на меньшую! – я стукнула ладонью по столу. – Блин, Гера, мне сейчас не до этого. Я к тебе вообще насчет «Аквафорума». Посмотришь?