Текст книги "Кот, который сорвал аплодисменты"

Автор книги: Лилиан Джексон Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава пятая

В конце девятнадцатого века яблочный амбар возвышался над соседней фермой, которая, как бывало в те времена, занимала узкую, но длинную, почти в полмили, полосу земли. Вдоль фермы тянулась проселочная дорога. Теперь это была заброшенная сельская дорога с односторонним движением. Машины по ней проезжали редко; Квиллер пользовался ею, чтобы дойти от амбара до своего деревенского почтового ящика и мешка для газет, а дальше дорога упиралась в Центр искусств.

В воскресенье Квиллер и Полли отправились туда на выставку; в кармане у Квиллера лежал сантиметр.

– Я говорила тебе, что библиотека подвергается настоящему нашествию? – спросила по дороге Полли. – Всем вдруг понадобились романы Уильяма Мейкписа Теккерея.

– Только в Мускаунти можно сложить два плюс два и получить семнадцать, – ядовито отозвался Квиллер. – А ты узнала что-нибудь о том, как он получил своё второе имя, оно ведь означает «миротворец»?

– Никаких зацепок нет, хотя у меня, например, был дядя, которого я прозвала «делатель денег», потому что он вечно рассуждал о том, как делать деньги. А мой отец очень строго относился к правильности речи и утверждал, что деньги можно заработать, во что-то вложить, получить в наследство, копить и терять, но делать их никак нельзя. Тебе понравился бы мой отец, Квилл. И ты бы ему понравился.

– Да, не повезло мне, что мы не встретились.

Яблони, росшие когда-то вдоль дорога, давно погибли, их спилили и посадили вечнозеленые растения и деревья с твёрдой древесиной, так что теперь здесь был сад, куда слетались птицы, а за ним – другой, специально для бабочек.

Центр искусств в конце дороги напоминал сельскую усадьбу, и сначала так оно и было. Теперь здесь вырос целый комплекс выставочных залов, студий и классов. На новой выставке, куда направлялись Полли с Квиллером, перед ними предстали лоскутные панно, навеянные произведениями великих художников. Здесь были подсолнухи (Ван Гог), яблоки (Сезанн), необыкновенные цветы (О'Кифф [5]5
  Джорджия О'Кифф (1887–1986) – американская художница, работавшая в жанре магического реализма.


[Закрыть]), trompe l'oeil [6]6
  Trompe l'oeil – изображение, создающее иллюзию реальности (франц.).


[Закрыть], Гарнетта [7]7
  Гарпетт (1848–1892) – американский художник, фотографически точно воспроизводивший объекты реальности.


[Закрыть]и так далее.

Для себя Квиллер отметил абстракцию в подражание Файнингеру [8]8
  Лайонел Файнишер (1871–1956) – американский художник-авангардист.


[Закрыть], – взрыв цвета, уводящий взгляд куда-то вдаль. И размер оказался таким, как нужно! К панно прикрепили этикетку с надписью «Продано». По правилам галереи проданные изделия должны были оставаться на выставке до конца месяца. Квиллер рассказал администратору о предстоящем приёме.

– Никаких проблем. Мы поставим в известность художницу, и она будет польщена, что её работа выставлена в вашем сказочном амбаре.

На выставке они встретили Милдред Райкер, готовую повторить Квиллеру легенду о чернике, и они отправились в свободную студию, чтобы записать её рассказ на плёнку.

– Арчи дразнит меня из-за того, что я в любую еду бросаю по горсточке черники, – пожаловалась Милдред. – Но ведь черника – часть истории Мускаунти.

На столе стоял металлический черпак шириной дюймов десять с тридцатью металлическими же зубьями.

– А это что такое? – изумился Квиллер. – Мне бы пригодилось для чистки кошачьих горшков.

– Это устройство для сбора черники, – подавив смешок, пояснила Милдред.

Квиллер включил диктофон и записал следующее повествование:

Чудесная черника Мускаунти

Задолго до того как мы узнали об антиоксидантах и биофлавоноидах, черника уже делала своё дело. Матушка Природа создала её не только вкусной, но и полезной. В семнадцатом веке французские исследователи сообщили, что коренное население Америки использует чернику и как продукт питания, и как лекарство.

В девятнадцатом веке мой прапрадед Элиас Кинг перебрался в Мускаунти из штата Мэн, стал работать здесь лесорубом и, накопив денег, купил ферму. Его дневник хранится в публичной библиотеке, в собрании документов, посвящённых истории нашего края.

В дневнике написано, что в лесах было полно дикой черники, её тогда называли «чернушкой». Лесорубы поедали её горстями. Им после бобов и солонины, которыми они питались в своём лагере, эти ягоды казались лакомством.

Понемногу прапрадед накопил денег столько, что смог прикупить к ферме участок земли на северной окраине, там, где сейчас расположен Пикакс. Земля там заросла дикой черникой – её низенькие кустики распространялись по участку так, словно он был их собственностью.

Когда ферму унаследовал мой дед Мэтью Кинг, он жаловался, что черника занимает больше земли, чем кукуруза и картофель. Он говорил: «Дикую чернику нельзя культивировать, но и уничтожать её – грех». Так что он разрешил собирать ягоды всем, кто хотел. Бабушка Кинг рассказывала, что не спала ночами, придумывая, как бы использовать чернику в приготовлении еды, – и стала докладывать по горсточке то в одно блюдо, то в другое. Самый лучший рецепт черничного пирога, придуманный ею, я храню у себя в банковском сейфе.

А когда ферма по наследству перешла к моему отцу, вся семья стала собирать чернику, упаковывать её, продавать и развозить продукты из черники, а отца шутливо прозвали Черничным королем. Его друзья затеяли весёлую кампанию по переименованию нашего округа в Черничный. Проводили они её под лозунгом «Чем ещё блещет наш округ, кроме черники?».

Наконец черничная империя перешла по наследству ко мне и к моим братьям. Но нас интересовала только собственная карьера. Мы продали ферму семейству Тудлов, и они построили на этой земле супермаркет с большим паркингом и погрузочными площадками. Тудлы привозили в свой супермаркет первоклассные продукты из разных районов страны. И в частности, крупную одомашненную чернику, с которой я пекла пончики и блины, заправляла ею супы, салаты, добавляла в тушёное мясо, пекла черничные пирога по рецепту бабушки Кинг. Учитывая моё черничное прошлое, необходимость покупать чернику в коробочках по восемь унций в каждой представляется мне насмешкой судьбы… Но что поделаешь…

А теперь – «десерт».

На парковке возле супермаркета постоянно возникали какие-то проблемы. То вспучивался асфальт, то трескался бетон, то ещё что-нибудь… Однажды бабушка Тудл рассказала мне о новой неприятности. Из широких трещин на автостоянке поднимались пышные кусты. «Как по-твоему, что это такое?» – спросила она. «Уверена, – ответила я, – ничто не может остановить удивительную мускаунтскую чернику».

Квиллер выключил диктофон.

– Милдред, – сказал он, – миллионы людей никогда не поверят, что черника способна разрушить парковку… Но я верю!

Утром в понедельник Коко, припав к своей миске, жадно поглощал завтрак, но вдруг повернул голову и некоторое время к чему-то прислушивался, потом снова принялся за еду и тут же опять повернул голову. И в этот момент зазвонил телефон.

Говорил волонтер, работавший в Центре искусств, – мастер на все руки Торнтон Хаггис.

– Милдред сказала, что ты купил настенное панно и тебе разрешили забрать его до того, как выставка закроется. Я мог бы прямо сейчас привезти его тебе и повесить.

– Это самая приятная новость с тех пор, как я услышал, что Аманду выбрали мэром! Стремянка у меня есть. Что ещё тебе понадобится?

– Ничего. Все инструменты у меня с собой, и я знаю, как обращаться с текстилем. Изучил все его фокусы.

– Тогда приезжай. Включаю кофеварку.

Сиамцы пришли в возбуждение, увидев, как из кладовки, где хранились швабры, извлекается стремянка, а по дороге, обычно пустой, к амбару приближается машина. Из неё вышел мужчина с белой как снег шевелюрой и, неся под мышкой какой-то большой рулон, направился к дому.

– Где будем вешать? – спросил Торнтон прямо с порога.

– Над камином. Так, чтобы прикрыть дырки.

– Прикрыть не удастся. Панно вертикальное.

– О чём разговор, повесь его горизонтально. Какая разница?

Специалист своего дела раскатал панно на полу и стал внимательно рассматривать его со всех сторон.

– А правда, почему бы и нет? – заключил он в конце концов. – Только ничего не говори художнице.

После того как работа была сделана и результаты превзошли все ожидания, мужчины подсели к барной стойке выпить кофе со свежими булочками из холодильника.

– Потрясающие булочки! – воскликнул Торнтон. – Где ты их покупаешь?

– У женщины в Рыбном порту, она торгует там домашней выпечкой.

– Знаю её. Прошлым летом они с мужем сообщили о замеченном ими пропавшем человеке и оказались в центре страшной шумихи. Жаль их! Хорошие люди эти Хоули. Он был рыбаком, сейчас работает неполный день – ушёл на пенсию.

Торнтон знал в округе всех – и тех, кто жил когда-то, и тех, кто живёт сейчас.

Они заговорили о предстоящем стопятидесятилетии Пикакса, и оказалось, что мастерские Хаггисов по изготовлению могильных плит тоже работают уже полтора века.

– Мои предки когда-то давно вырезали на плитах надписи на чужих языках. Когда я на них натыкаюсь, я их фотографирую.

– Тебе следовало бы написать книгу, – заметил Квиллер. – Уверен, Фонд К. опубликует её, а я куплю первый экземпляр.

– Как ты думаешь, Квилл, восстановление Дома оперы имеет какое-нибудь отношение к стопятидесятилетию? Я предчувствую, что его открытие будет главным сюрпризом, вот они и скрытничают.

Если так, подумал Квиллер, и если эта идея принадлежит Хикси, то нам грозит опасность! Но ему не хотелось каркать, и после короткого молчания он как будто случайно переменил тему:

– А где ты стрижёшься, Торн?

– Когда жена разрешает, я иду в цирюльню Боба, но случается это крайне редко. Ей нравится, чтобы я походил на зулуса.

Боб работал в красивом старом здании на Мейн-стрит. Оно на несколько футов отстояло от соседних домов, выдававшихся вперёд, и ступеньки с тротуара вели вниз, во внутренний дворик, находящийся на уровне цокольного этажа. Во дворике стояла садовая скамья, дерево в кадке и старый вращающийся парикмахерский шест. Можно было заглянуть в большое окно и увидеть, много ли клиентов ждёт своей очереди.

– Теперь уже редко попадаются парикмахерские шесты, – сказал Квиллер, – особенно вращающиеся. Мне всегда хотелось узнать, что означают красно-белые спирали на них.

Торнтон был любителем истории, и Квиллер знал, у кого спрашивать.

– В Средние века, – стал объяснять Торнтон, – брадобреи были ещё и хирургами, они ставили пиявки и пускали кровь. Перед своими заведениями они выставляли шесты с бинтами, рекламируя свои услуги. Цвета на таких шестах означали: красный – кровь, белый – повязки, синий – вены.

– Фу, знал бы – не стал бы спрашивать, – поморщился Квиллер.

В расписании Квиллера на понедельник значилась стрижка, он считал, что в этот день народу в парикмахерской обычно бывает немного. Но когда он по ступенькам спустился во дворик, оказалось, что не он один допустил такую ошибку. Через большое окно он увидел, что оба парикмахерских кресла заняты, а на складных стульях вдоль стены своей очереди ожидают ещё несколько посетителей. Пока Квиллер раздумывал, как ему поступить, из парикмахерской вышел мужчина в комбинезоне, в шапке, какие носят фермеры, и в тяжелых ботинках.

– Не могу ждать, – объяснил он. – Очень медленно, очень… Молодой Боб сломал большой палец.

– Когда стриг волосы? – удивился Квиллер.

Со своего места он видел старого Боба, работавшего за первым креслом, и молодого Боба с повязкой на левой руке, работавшего за вторым.

– Да нет, поиграл в софтбол, – объяснил фермер. – Пальцы у него шевелятся, но… медленно, слишком медленно, слишком. А у меня нет времени.

Среди тех, у кого время было, Квиллер увидел оптового закупщика сельхозпродукции, владельца магазина и Бёрджесса Кэмпбелла – преподавателя местного колледжа. Бёрджесс, слепой от рождения, пришёл сюда со своей собакой-поводырем по имени Александр.

Квиллер подошёл к Кэмпбеллу, и они занялись своей обычной игрой.

– Профессор Мориарти, – обратился к Бёрджессу Квиллер, – вы здесь с какой целью? Подстричься или выпустить кровь?

– Друг мой Шерлок, – ответил тот, – а скрипку вы с собой захватили?

– Разве вам не пора читать лекцию, профессор?

– До часу я совершенно свободен. Когда вы намереваетесь прослушать мой курс?

– А что у вас за тема на этой неделе?

– Геополитические махинации в девятнадцатом веке.

– Тогда, пожалуй, подожду с недельку, – ответил Квиллер.

Старый Боб снял с клиента простыню и встряхнул её.

– Кого из вас, господа шутники, подстричь первым? – спросил он.

– Ступайте вы, – предложил Бёрджессу Квиллер. – Я хочу взглянуть на доску объявлений.

– Мне только подровнять. Я быстро освобожу кресло… не успеет телок и хвостом взмахнуть. – Бёрджесс сделал ударение на последних словах, явно намекая на колонку «Из-под пера Квилла».

У входа на стене висела пробковая доска, на которой клиентов приглашали оставлять свои визитки: «Магазин Билли Бампа», «Цветочный магазин на Мейн-стрит», таверна «Типси» и тому подобное. Среди официальных карточек попадались и шуточные, отпечатанные на принтере местными острословами:

Билеты на городской транспорт

по льготным ценам

Дешево!

Фальшивые документы

Университет не ждёт!

Услуги по уклонению

от налогов

Высококвалифицированные

советы

– А полиция читает эти карточки? – спросил Квиллер старшего парикмахера.

– Когда к нам приходит стричься Энди Броуди, он первым делом бросается к этой доске и хохочет так, будто его щекочут, – ответил старый Боб.

Выйдя из парикмахерской, Квиллер увидел, что во дворике его поджидает Бёрджесс с собакой.

– Не присядете ли на минутку, Квилл? Я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы разрешили устроить приём у себя в амбаре.

– Не за что. Но вы никогда в амбаре не были, и, как хозяин дома, где состоится торжество, я думаю, что вам стоит зайти ко мне и заранее познакомиться с тем, как всё расположено.

– Хорошая мысль! Я могу попросить какого-нибудь ученика подбросить меня к вам в любой день после трёх часов.

– Надеюсь, вы имеете в виду студента вашего колледжа, который ездит на приличном авто, а не какого-нибудь подростка, который только учится водить?

Бёрджесс от души расхохотался… День встречи был назначен.

Глава шестая

К Приятной улице Квиллер относился со смешанными чувствами: среди её жителей были его лучшие друзья, отличавшиеся умом, вкусом и воображением и занимавшие в городе высокое положение. Большие каркасные дома, в которых они жили, отстояли друг от друга на значительном расстоянии и занимали участки в целый акр. Все дома были выкрашены в белый цвет и щедро украшены белыми же затейливыми завитушками.

Квиллеру, любившему всё современное, эта улица казалась коллекцией свадебных тортов. И тем не менее Приятную улицу часто фотографировали как типичный образец деревянного рококо с элементами готики и даже помещали эти снимки в журналах Центра.

Эти дома в девятнадцатом веке строило семейство Кэмпбеллов, и, хотя жители Приятной улицы являлись владельцами своих домов, земля, на которой эти дома стояли, принадлежала Бёрджессу Кэмпбеллу. Поэтому он с хозяйским интересом относился к живущим здесь людям и к их благосостоянию.

В свете происходящих событий Квиллер посчитал, что ему следует поближе познакомиться с Приятной улицей. Он взгромоздился на свой лежачий велосипед и принялся энергично крутить педали. При этом он знал, что один его вид – облегающий красно-жёлтый спортивный костюм, круглый жёлтый шлем, солнцезащитные очки и пышные усы – способен парализовать движение на Мейн-стрит (однажды из-за него какой-то автомобиль перед светофором врезался в бампер другого). Поэтому на Приятную улицу он отправился по задней дороге.

Приятная улица на самом деле оказалась тупиком – она упиралась в живописный зелёный островок, где можно было спокойно развернуться. С каждой стороны улицы стояло по пять домов с большими лужайками, и царившее здесь спокойствие объяснялось ещё и тем, что возле тротуаров машины не парковались. Боковая дорожка возле каждого дома вела в гараж, а гости оставляли свои машины за домом. Было утро среды, и на улице царила приятная тишина: дети отсиживали положенное количество уроков в школе, а взрослые – положенное количество часов в офисе, кто-то отправился по магазинам, кто-то – волонтерствовать. Ну а кто-то предавался любимым увлечениям. Слышалось чьё-то контральто, исполнявшее гаммы. Отдалённый звук электропилы говорил о том, что кто-то где-то мастерит какую-то мебель.

Квиллер дважды проехался по улице из конца в конец, потом остановился в самом её начале, чтобы оценить перспективу. Здесь не было двух одинаковых домов, но все они были вытянуты вверх. Окна и двери – высокие и узкие, третьи этажи увенчаны островерхими крышами. Некоторые дома были с башенками. В глаза бросалась барочная избыточность украшений каждого строения: причудливые завитки шли вдоль крыш, балконных перил, над дверями и окнами. Прежде чем уехать, Квиллер притормозил и, прищурившись, ещё раз внимательно оглядел всю улицу. Скрепя сердце он признал, что в ней действительно было какое-то очарование, как в иллюстрациях из книги сказок. На Приятной улице жили бизнесмены, два врача, преподаватель колледжа, судья, профессиональный астролог, музыкант и художник. Может быть, Бёрджесс сумеет объяснить, чем для всех них притягательна эта улица…

Перед встречей с Бёрджессом Квиллер едва успел быстро принять душ, бросить что-то хрустящее в миску, стоящую на полу в кухне, и с жадностью проглотить сандвич с ветчиной. За несколько минут до назначенного часа Коко вдруг взлетел на подоконник. Он почуял, что с Мейн-стрит свернула какая-то машина, миновала парковку перед театром и заскользила между деревьями, направляясь к амбару.

Квиллер вышел встретить гостя и увидел, как распахнулись дверцы автомобиля. Из правой выскочил пёс, за ним показался мужчина в твидовом костюме. Из левой вышел молодой водитель в джинсах и спортивной рубашке; сделав несколько шагов, он просто зашёлся от восторга.

– Ого! Да это же тот самый прославленный амбар, о котором столько говорят!

– Квилл, это Генри Эннис, – представил молодого человека Бёрджесс. – Водитель божьей милостью. Генри, можешь забрать меня в четыре.

– Пусть будет в четыре тридцать, – предложил Квиллер.

– Если понадоблюсь раньше, позвоните в библиотеку. Я буду там, хочу позаниматься.

Когда он уехал, Бёрджесс объяснил:

– Генри – стипендиат из Содаст-Сити. Я отвёл свой второй этаж под общежитие для студентов нашего колледжа – тех, у кого нет возможности ездить домой каждый вечер.

А студенты, в свою очередь, читали Бёрджессу вслух – научные статьи, «Нью-Йорк таймс» и работы, представленные для аттестации.

– Значит, так, – сказал Квиллер. – Экскурсия по моим владениям начинается здесь… Машины придётся оставлять во дворе, а места мало. Поэтому гостям будет предложено подъезжать по очереди.

Бёрджесс сказал что-то в небольшой диктофон.

– Собственно, дверь, в которую мы сейчас войдём, ведёт в кухню, значит, придётся назначить кого-то, кто будет направлять гостей вокруг амбара к парадному входу. Там мощеная дорожка, так что дамам на высоких каблуках опасность не грозит. Думаю, гостьи не преминут блеснуть нарядами… Я предпочёл бы для начала собрать всех в саду… Там каменные скамейки, цветы, и я надеюсь уговорить Энди Броуди поиграть полчаса на волынке.

Они вошли в дом, и Квиллер провёл Бёрджесса через большой холл, где будут встречать прибывающих гостей. Потом они прошли через столовую, где Пат и Селия О'Делл подготовят стол с легкими закусками… мимо бара с четырьмя высокими табуретами для тех, кому нравится сидеть, упершись локтями в барную стойку. Квиллер и Бёрджесс миновали библиотеку и наконец оказались в гостиной с большими мягкими креслами.

– А где же ваши коты? – спросил Бёрджесс. – По тому, как дышит Александр, я делаю вывод, что они неподалеку.

– Коты в сорока футах у нас над головами. И следят за каждым нашим шагом.

Когда все решения были приняты и всё необходимое записано на диктофон, хозяин и гость присели к стойке чего-нибудь выпить и Квиллер услышал ещё один рассказ для своего сборника «Были и небылицы Мускаунти».

Как приятная улица

получила своё название

– В девятнадцатом веке, – начал своё повествование Бёрджесс, – один из моих предков строил суда в Шотландии, на знаменитой реке Клайд возле Глазго. А когда Новый Свет стал манить своими огромными возможностями, мой прадед Ангус прибыл сюда с группой корабельных плотников, которые считались лучшими в мире. Они основали верфь на Пурпурном мысе и стали строить на ней четырёхмачтовые деревянные шхуны, а для мачт использовали стодвадцатифутовые стволы мускаунтских сосен. На этих парусниках привозили товары и продукты для поселенцев, а отсюда вывозили лес, уголь и камень.

А потом подоспели Новые Технологии! Пришёл беспроволочный телеграф, и ушла в прошлое доставка почты на пони, появились железные дороги и пароходы – и век четырёхмачтовых шхун подошёл к концу. Ангус писал в дневнике, что у него сердце кровью обливаюсь, когда он видел, как его высокие парусники превращают в баржи для перевозки угля.

Приехавшие с ним плотники остались без работы, и их замечательное мастерство пропадало зря.

И тут какой-то тихий голос подсказал прадеду, что нужно строить дома. Это был голос его жены Анны – практичной шотландки.

– Милый, – сказала она, – строй-ка ты дома, такие же романтичные, как твои парусники, и такие же красивые.

И она оказалась права! Новые Технологии породили целый класс молодых, настырных, рвущихся к успеху людей, жаждущих лучшей жизни. Им не нужны были громоздкие каменные дома, построенные известными богатеями, процветающими горнодобытчиками и лесопромышленниками. Они хотели романтики!

И вот Ангус купил землю на южной окраине Пикакса и построил десять красивых домов. Каждому отводился участок в один акр. Хотя среди этих домов не было двух одинаковых, все они принадлежали к архитектурному стилю, получившему название «ложная готика»: вытянутые вверх, украшенные множеством завитушек, они стали последним словом в североамериканском деревянном зодчестве.

А сейчас я расскажу то, что мало кому известно. Обшивку из вертикальных досок первоначально красили в цвета, которые нравились молодым викторианцам: в цвет мёда, кокоса, ржавчины, в цвет нефрита, барвинка, и на этом фоне белые завитки украшений смотрелись совсем как кружева.

Но теперь мы красим все эти дома белой краской, потому-то их и прозвали «свадебными тортами».

Когда пришло время вешать таблички с названием улицы, Ангус никак не мог это название придумать. Он говорил: «Я не хочу использовать имена, чтобы получилось что-то вроде улицы Кэмпбелла или улицы Глазго… Ничего слишком постного или выспренного… Хотелось бы чего-нибудь приятного». И прабабушка Анна, следуя незатейливой женской логике, предложила: «Ну и назови её улицей Приятной».

– И с тех пор все на этой улице живут долго и приятно, – завершил рассказ своего гостя Квиллер, выключая диктофон. – А я вот даже не знаю, кто были мои прабабушка и прадедушка. И завидую четвёртому поколению местных жителей.

– Я хотел оставить после себя ещё и пятое поколение, – сказал Бёрджесс. – Но не удалось. Когда я был мальчишкой, рядом жила девочка, мы вместе росли и дружили. Я всегда думал, что когда-нибудь мы поженимся, но она уехала поступать в колледж и не вернулась. Сейчас у неё трое ребятишек, которые должны были быть моими. А её родители до сих пор относятся ко мне как к своему зятю. Но и я по-отечески отношусь к студентам, которые живут у меня в доме.

– Повезло им, – ответил Квиллер. – Надеюсь, когда-нибудь вы будете ими гордиться… А как вы относитесь к людям, живущим на вашей земле?

– Мы вместе делаем всё, чтобы Приятная улица оставалась приятной, вместе решаем проблемы и всё такое.

– А калифорнийский десант ещё не высадился? – спросил Квиллер как бы между прочим.

– Ожидается вечером, – сказал Бёрджесс. – Моя экономка, миссис Ричарде, то и дело наведывается туда с кофе и булочками, под предлогом, что мы, мол, соседи. А на самом деле мы с ней просто сгораем от любопытства. Фургон с вещами прибыл в понедельник. С тех пор помощники Фран вкалывали сутки напролёт, распаковывая и расставляя всё по местам. Дом выглядит так, будто в нём живут уже несколько недель.

– Один вопрос… – Квиллер выдержал паузу. – Вы что-нибудь знаете о семействе Теккерей?

– Ещё бы! – не замедлил с ответом Бёрджесс. – Отец Тельмы был фермером, выращивал картофель, а капитал сколотил во время «сухого закона». Её брат стал ветеринаром, он был приверженцем холистической медицины [9]9
  Холистический (от греч. holos – весь, целый) подход в медицине – целостный подход к здоровью человека, в основе которого


[Закрыть], а его клиника – Лечебница Теккерея – считалась лучшей в наших краях. Я регулярно водил туда Александра на обследование. Доктор Торстон очень любил животных, а они дождаться не могли, когда снова попадут к нему. Это был крепкий, здоровый мужчина, он много времени проводил на воздухе и прожил бы ещё с десяток лет, не меньше. А смерть нашёл, когда в одиночестве бродил в ущелье по берегу ручья Блэк-Крик. Трагично. Но вот что неприятно: потом пошли грязные слухи, предпочитаю их не повторять.

Со двора донёсся сигнал автомобиля, и Квиллер пошёл провожать гостей.

– Да, ещё один вопрос, Бёрджесс, – спохватился Квиллер. – Фран говорит, что приём будет только для взрослых…

– Да, да! Для детей, а их шестеро – от семи до десяти лет, – праздник устраивают в доме у Адамсов. Смотреть за ними будут две дочки Мэвис, тинейджеры. Они привыкли возиться с малышами. От них я узнал, что подготовлены игры с призами, ребятам покажут какой-то фильм Диснея, а может быть, даже два. Будет музыка в стиле шестидесятых. И угощение – четыре сорта пиццы и сандвичи «Сделай сам»… Девочки Адамс очень организованные и ответственные… Да, чуть не забыл, обещают, что все получат подарки. И ещё: детей ждёт шоколадное печенье с орехами.

– Звучит заманчивее, чем приём с шампанским, – вздохнул Квиллер.

Александр мягко подтолкнул Бёрджесса к дверце машины, и гости уехали.

Вечером следующего дня Квиллер и Полли собирались поужинать в названном по-новому и по-новому же обставленном ресторане «Старая мельница». Полли в таких случаях уделяла своему наряду особое внимание и специально позвонила в ресторан, чтобы узнать, в каких цветах решён интерьер. Оказалось, в зелёном – цвете нефрита. Значит, она наденет серо-розовый костюм.

Об этом важном решении она доложила Квиллеру по телефону во время их вечернего разговора.

Квиллер как раз обдумывал свою очередную статью для «Всякой всячины» и по странному совпадению собирался посвятить её зеленому цвету. Квиллер хвастался, что о любом существительном или прилагательном может написать тысячу слов. На этот раз выбор пал на слово «зелёный». Но для начала Квиллер просто записал кое-какие соображения:

1. Этот цвет – четвёртый по счёту в радужном спектре. Почему он больше на слуху, чем другие цвета?

2. Зелёный свет светофора обещает безопасность.

3. Почему в одежде и в доме предпочитают синий и голубой тона? Почему не выпускают зелёные джинсы?

4. Почему Санта-Клаус ходит в красном, а не в зелёном?

5. Почему крутые подростки красят волосы в зелёный цвет?

6. Зелень деревьев поглощает из воздуха вредные вещества.

7. «Зелёный» рифмуется с «неучёным». Никто не любит, когда ему говорят: «Зелен ты ещё». Недаром в песне поется: «Ведь нам, зелёным, трудно жить».

8. Есть зелёные аллигаторы, зелёные змеи, зелёные кузнечики. Почему нет ни одного животного с зелёным мехом?

9. Почему деньги называют «зеленью»?

– Йау! – раздался раздраженный вопль. Сиамцы спешили напомнить, что уже одиннадцать часов и пора подкрепиться перед сном.