Текст книги "Измена. Не могу простить (СИ)"

Автор книги: Лика Ланц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Глава 5

Осенью я пошла в школу. Неподалёку от дома. Мать отнесла туда документы, оформила и забыла. Даже на первый звонок я шла одна, хоть она ничем таким и не занята была. Но у неё всегда были дела поважнее.

Антон уверял, что всё тут пойдёт, как по маслу. Искал работу, мать тоже. Но по сути, ничего не изменилось. У них теперь были деньги от продажи нашей с матерью квартиры. Правда, вместо того, чтобы делать ремонт и как-то обустраивать быт, они частично выкинули на помойку бабкину мебель, пристроили меня в кухне на горбатом диванчике, купили огромную кровать вместо той, с бубенцами и провалившейся сеткой и зажили привычной жизнью – отмечали переезд.

Пили с шиком, в большой комнате. Не стеснялись включать свет на кухне, когда прибегали за остатками еды из холодильника. Антон вещал, как на трибуне, всё расписывал, как заживём да как начнётся новая эра, где он будет король, а мать – королевой.

А пока… Я тащила ноги на Первый звонок. Мать купила мне новые вещи, которые выглядели, как залежалый где-то товар, сидели плохо, не по размеру (на вырост куплено! – с гордостью раз десять повторила мать). Без букета (пустая трата денег – это уже Антон).

Аньку привезли на машине. Не только её. У них машина такая… большая и вместительная, для большой семьи. Я загляделась, когда они вывалили всей толпой наружу. Аня, старшие братья, отец с матерью. Семья, которой у меня, считай, и не было.

Я глазела на них, как на диковинку. Стояла, наверное, открыв рот. Может, поэтому меня заметили.

– Привет, – сказала эта сказочная дюймовочка – воздушная, милая, улыбчивая.

Я напряглась. Вот сейчас её милая мама скривит нос и скажет, чтобы со мной не водились, а то вдруг у меня вши.

Но мир не раскололся. С небес не ударила молния. Никто не стал смотреть на меня, как на дикобраза.

– Ты потерялась? – спросил меня мальчик постарше. И тогда я подняла на него глаза, полные слёз.

Он показался мне таким красивым. Как солнце в этот сентябрьский день. Как ветер, что ласково касался лица. Как запах цветов, что несли школьники в букетах.

– Не плачь, – подлетели близнецы, – мы всё покажем и расскажем.

А Аня взяла меня за руку, и повела в школу.

Так начиналось моё ПОСЛЕ. Не с вокзала и затхлой квартиры, не с горбатого дивана на кухне, а именно в тот день, когда Сотниковы окружили меня заботой и подарили дружбу.

Уже на линейке выяснилось, что мы с Аней учимся в параллельных классах. Я понимала, почему не хочу расставаться с ней. Не понимала, почему она выделила меня из толпы, не прошла мимо.

Но Сотниковы как раз были такими: добрыми, щедрыми, внимательными. Я их не смутила. Они не запретили дружить с такой странной девочкой, как я. Даже когда выяснилось, что я ребёнок из неблагополучной семьи.

Первый раз в жизни я потребовала чего-то для себя. Уговорила мать сходить в школу и перевести меня в другой класс.

– Ну что ты придумала, а? – сердилась она, но в школу сходила и с директором поговорила.

И нам пошли навстречу. Потому что мама Ани, тётя Оля, тоже походатайствовала. Когда-то она работала в этой школе учительницей.

Я всегда задавалась вопросом: что такого они увидели во мне? Чем я им приглянулась? Ведь они понимали, что похвастаться мне нечем. Что дочери их нечему у меня поучиться.

Для меня эта дружба была всем. Сокровищем, которое внезапно свалилось на голову, и я ни за что не хотела бы его потерять или упустить.

Как бы там ни было, меня приняли в дом. И я часто пропадала у Сотниковых. Меня кормили, отдавали Анины вещи, что-то перешивали и подгоняли. Мы часто вместе делали уроки, и эти часы, проведённые в их доме, стали для меня, как воздух, потому что чем дальше, тем сложнее становилось жить с матерью и отчимом.

Однажды я осмелилась и спросила у Ани об этом.

– Ну, знаешь, это как будто в сердце что-то толкнулось, – попыталась она объяснить то, что никак не хотело укладываться в моей голове.

– Жалко стало?

Она не ответила. Только посмотрела на меня так, что и без слов понятно: пожалела. И, наверное, я могла бы крикнуть, что мне не нужна ничья жалость. Но я не стала. Не смогла. Потому что нуждалась и в Ане, и в её семье, и в этих посиделках, когда мы делали уроки.

Нуждалась в том, что давали мне Сотниковы и никак не могли дать ни мать, ни отчим.

Стыд – острый, жгучий, болезненный – вот что я ещё испытывала, но была и ещё одна причина, по которой я не хотела отказываться от дружбы с Аней, от их приветливого дома, где меня принимали, были мне рады. Имя этой причины – Андрей.

Наверное, я влюбилась в него с той самой секунды, когда он спросил: «Ты потерялась?», проявил участие и сострадание. Как бы там ни было, именно его появления я ждала всегда с замиранием сердца.

Увидеть на миг. Почувствовать его шаги. Услышать голос. Поймать взгляд. Замереть, затаить дыхание и попытаться уговорить сердце, чтобы не стучало так громко, а то ведь услышат и поймут…

Андрей у Сотниковых – самый старший и самый серьёзный. Близнецы – раздолбаи, смешливые, вечно куда-то влезавшие. Аня – как нежный цветок или воздушный шарик – лёгкая, светлая, улыбчивая.

Андрею тогда пятнадцать было. А он без изъянов, без дурости, присущей подросткам. Ответственный, собранный, добрый.

Если просили, он присматривал за братьями и сестрой. Никогда не катал истерик, не высказывал «почему я?!», не спорил и не злился.

У него был свой, особый мир, свои друзья – не балбесы, а два таких же почти ботана, которых не интересовали подворотни, гитары, девочки. Ну, так мне казалось тогда.

Я не осмеливалась следить или шпионить. Я лишь позволяла себе наблюдать, когда он попадал в поле моего зрения или встречался на пути совершенно случайно.

Это был мой тайный фетиш. Это был пир для моей души, отрада для глаз, повод для пока ещё не совсем оформившихся мечтаний.

Нет, тогда я не грезила, что вырасту и выйду за Андрея Сотникова замуж. Даже о поцелуях с ним не думала. Но как предмет тайного обожания он подходил вполне для одиннадцатилетней девочки.

Всё изменилось попозже. Не сразу. В то время, когда девочки превращаются в девушек. Когда у них начинает расти грудь и всё остальное.

Это случилось в тринадцать, когда я резко изменилась и из гадкого утёнка начала путь к лебедю.

К моему несчастью.

Глава 6

– Смотри-ка, Машка, а у тебя сиськи появились! – гоготнул однажды отчим. И посмотрел на меня каким-то странным взглядом, словно впервые увидел.

К тому времени я вытянулась, обогнала Аню в росте, стала какой-то немного нескладной, с длинными ногами. Такой я себя видела. Такой и ощущала: голенастой худой дылдой с длинной шеей.

К тому времени я отрастила волосы до плеч, и они вились, лежали пышной шапкой. Мне очень нравилось. До этого мать стригла меня коротко.

«Практично», – заявляла она. Но всё обстояло гораздо проще: ей не приходилось возиться ни с косичками, ни с бантами. Короткая стрижка – и никаких забот.

Во мне проклюнулась девушка, но вряд ли я осознавала это, пока изменения в моей внешности не заметил Антон.

Тогда я ещё не насторожилась. Не придала значения его словам. Он и без того был грубоват, часто топорно язвил. Шутки ниже пояса – это про него. Туалетный юморок – тоже в его стиле.

К этому привыкаешь. На это перестаёшь обращать внимание. Не ждёшь ни подвоха, ни подножки, ни потаённого смысла. Он ведь такой и есть – истёртый, как башмак, слегка туповато-быдловатый. Чемпион, которого так и не оценили по заслугам.

К тому времени они с матерью потратили все деньги, что выручили за продажу нашей с ней квартиры. Перебивались заработками то там, то здесь, продолжали закладывать за воротник.

Собственно, ничего не изменилось. Всё то же болото. Безрадостное, без шевелений в лучшую сторону.

Но я не хотела так жить, потому что видела, как можно, и мечтала, что однажды добьюсь всего сама. Смогу. У меня получится вырваться из этой безнадеги, бедности, убогости.

Но в тринадцать хочется просто жить, потому что понимаешь: все мечты – это в будущем, а именно в тот момент хотелось выглядеть, одеваться получше, брать хоть чем-то, раз ничего другого у меня пока нет.

Я научилась шить. Я научилась воровать у матери с отчимом деньги, потому что всё равно бы пропили. А так у меня был шанс хоть немного держать себя в тонусе.

Я больше не могла пользоваться добротой Сотниковых. Стыд приклеился ко мне, как клеймо. В тринадцать я стала реже бывать у них. А если бывала, отказывалась садиться за стол. Говорила, что сыта. Врала, конечно.

Не могла я отказаться лишь от дружбы с Аней да хоть изредка видеть Андрея. В том году он оканчивал школу и как-то меньше обращал на нас внимание. Свои дела, заботы, друзья, более взрослые проблемы. Но уже в тринадцать я знала: люблю его.

Это как вспышка. Понимание того, что не давалось. Как открытие. Как решение сложной задачи или выведение формулы, которую никто и никогда не мог сделать, а у меня получилось.

Это первое томление. Ощущение чего-то горячего внизу живота, покалывание в пальцах и там, где немного выросло и привлекло внимание отчима.

Где-то в то же время я поняла, почему он смотрит на меня так. И стала избегать его – реже появляться дома. А так как в дом Сотниковых я запретила себе ходить часто, ошивалась на улице, где у меня появились другие друзья.

Это была разношёрстная дворовая компания. Мальчики и девочки. Плюс-минус такого же статуса, как и я.

Я научилась курить и ругаться. Петь под гитару и совершать мелкие хулиганства. Это было что-то такое… позволяющее испытывать эйфорию, сливать энергию, что била из ушей, в пустоту. Как в темень. Как в омут. Как в бездонную пропасть.

Из тихой забитой мыши я превратилась почти в хулиганку. Стала бойкая, острая на язык. Оторва – как звали шёпотом меня бабки на лавочке.

Единственное, на что я никогда не велась, – это спиртное.

Табу. Резкое отрицание. Страх стать однажды, как мать и отчим. Остаться навсегда в нищете, жить с таким же ничтожеством, как Антон.

Я хотела иного. А тогда просто пыталась жить, быть частью компании, иногда – её душой. Изредка. Я училась смелости, боролась с тихой забитой девочкой, которая никогда не умела постоять за себя. И у меня получалось. Правда, тогда я ещё не понимала, какой ценой.

Эту свою дворовую жизнь я тщательно скрывала от Ани. Днём училась, сидела за партой. По вечерам удирала из дома и возвращалась, когда родители уже спали.

Это был мой личный способ убегать от реальности. Это была достаточно успешная тактика не попадаться Антону на глаза.

От Ани я смогла спрятать своё двойное дно. Ни к чему было ей, очень домашней светлой девочке, знать об изнанке существования. Но, как говорят, однажды всё тайное становится явным. И нет, не она стала свидетелем моих похождений, а Андрей, на которого я лишний раз боялась поднять глаза.

Это случилось майской ночью. Мы пугали редких прохожих. Развлекались, ржали до икоты и слёз. Бродили, как стая шакалов.

– О, глядите, фраер какой, – возбуждённо зашептал Валерка Игнатьев, наш негласный лидер и подбиватель на всякого рода безумства.

У Валерки хорошая семья. Папа и мама, младшая сестра. Но чего-то ему не хватало. А может, характер такой достался дерьмовый – немного склочный, но больше изворотливо-сучий, склонный к мерзким выдумкам да не очень умным и очень грубым подколам и шуткам.

Он заводила, он лидер. Возможно, ему, как и Антону, не хватило арены для самовыражения – не дотянулся, не смог какую-то планочку перемахнуть, и поэтому потянуло его туда, где попроще, где все признавали его авторитет. Не безусловно, конечно. Публика у нас в компании разношёрстная, но ему хватало, чтобы успокоить собственное эго.

– Сейчас мы этого фраера пуганём, – Валерка наметил «жертву», им уже овладел азарт.

А я подавилась сигаретным дымом. «Нет!» – хотела крикнуть, но зашлась в кашле. Горло спазм перехватил.

Это Андрей Сотников. Внутри всё узлом скрутило, в глазах потемнело. И я не успела ничего сделать, чтобы отговорить, как-то избежать этой дурацкой ситуации…

– А кто это у нас такой чистенький да красивенький? – заорал противным голосом Игнатьев. Толпа загоготала, заулюлюкала. И только я стояла, будто мне кто кол в сердце загнал.

Андрей обернулся. Ни испуга, ни волнения на его красивом лице. Я очень хорошо видела его в свете фонаря. Он обвёл всю нашу компанию взглядом.

Я очень хорошо запомнила миг, когда мои глаза встретились с его.

– Маша? – слетело с его губ. И я готова была провалиться сквозь землю. – Что ты тут делаешь, Маша?

Сигарета жгла пальцы, как мерзкий паук. Дыхание так и не вернулось в лёгкие. Я почувствовала, как слёзы опалили веки и ресницы, забулькали где-то в носу и горле.

– Эт чё, твой знакомый, что ль, Машуля? – у Игнатьева всё тот же противный голос. Раньше я как-то не замечала этого.

– Да, – прорезалась наконец-то речь, шла откуда-то из желудка, давалась с трудом. Хрипло получилось, тихо. – Оставьте его в покое.

Я не смотрела на друзей. Не видела их лиц. Только Андрей. Его глаза. Скулы, губы. Брови, хмуро сведённые на переносице. Он тоже не оглядывался – глядел на меня в упор, и хотелось спрятаться куда-нибудь от его взгляда, заползти хоть под лавку, сжаться в позе эмбриона, закрыть голову руками.

– Пойдём отсюда, Маш, – шагнул он ко мне, вырвал сигарету из ослабевших пальцев.

– Эй, вы куда? – кажется, Валерка удивился. – Мы ещё не закончили!

– Бежим, – шепнула одними губами, схватила Андрея за руку и потянула за собой.

Ноги несли меня отсюда подальше. За спиной словно выросли крылья. Андрей вначале упёрся – я чувствовала его сопротивление. Но если я хотела, то могла бы, наверное, стену проломить.

Ещё никогда в жизни я не была столь настойчивой и целеустремлённой. И он дрогнул – бежал за мной вслед, ведомый моей рукой, что, казалось, намертво приклеилась к его ладони.

Что-то кричали нам вслед. Наверное, ржали и улюлюкали. Мне было всё равно. Я мчалась, как ветер. До тех пор, пока лёгкие не начали разрываться от нехватки кислорода.

Глава 7

– Хватит! – остановил он меня. Дышал шумно, но не так сильно, как я, что хватала ртом воздух. – А теперь объяснись! – приказал. И лицо его, суровое, жёсткое, не сулило ничего хорошего.

– Нечего объяснять, – прохрипела я, как только отдышалась.

– Наверное, есть, Маша. Что ты делала в этой компании?

Боль скрутилась ядовитой змеёй где-то в солнечном сплетении. И дело было вовсе не в том, что я мчалась, как сумасшедшая.

– А ты как думаешь? – задрала я нос и посмотрела с вызовом ему в глаза.

Старший Сотников пошёл в мать – светловолосый, брови тёмные, глаза – как небо в ясный день. Но сейчас он больше похож на тучу – грозную, готовую разразиться молниями и громом.

Сердце норовило выскочить из груди. И дело снова не в том, что я до сих пор не могла отойти от быстрого бега. Сейчас он скажет, что я испорченная. Оторва. И не могу быть подругой Ане. Но хуже всего то, что он подумает обо мне.

– Тебе тринадцать, Маш, – зашевелились его божественные губы, на которые я не раз и не два заглядывалась, тайно глотая слюну. – Девочки в твоём возрасте давно спят в своих кроватках.

– Вот только не надо морали мне читать, ладно, Сотников? – огрызнулась зло. И вовсе не потому, что вёл он себя, как взрослый дяденька. Ему семнадцать. Он в этом году школу оканчивает. Это от испуга. Оттого, что он увидел меня такой. – Не у всех они есть, кроватки принцесс. И не все, к сожалению, принцессы.

Он посмотрел на меня мягче и чуть пристальнее. Разгладилась морщинка у него между бровей.

– Что, так плохо, Маш?

Я отвела глаза, развернулась и доковыляла до лавочки. Мы где-то в парке. Безлюдном и немного страшном. Глухая аллея. Ни души. Только фонари светят тускло.

Рухнула буквально. Ноги вытянула. Задрала голову и посмотрела в тёмное небо. Деревья шумели тревожно, шелестели листвой, поскрипывали сучьями.

Андрей сел рядом.

– Я… всё понимаю. Правда. И не хотел тебя ни задеть, ни обидеть. Но тебе всё равно не место на улице. Лучше приходи к нам, как раньше. Сидите с Аней, уроки учите, болтайте. Ты стала редко к нам заглядывать.

Он обратил внимание? Правда?.. Я думала, он меня и не замечает. А вот поди ж ты…

Пока я удивлялась и думала, что ему ответить, Сотников сделал то, чего я никак не ожидала: он полез рукой в карман моей ветровки.

– Что ты делаешь? – пискнула я, а он тем временем разжал мои пальцы и забрал пачку сигарет. Выкинул её с отвращением в урну. Туда же отправилась и зажигалка.

– Больше ты не куришь, Маш. Больше ты себя не гробишь. Слышишь?

Глаза у меня, наверное, были, как у совы.

– Дай слово!

Он буквально давил меня. Напористый. Жёсткий. Не похожий на себя.

Все знали: Андрей очень мягкий и терпеливый. Почти флегматик. Внешне. Лишь немногим удавалось увидеть его в гневе. Редкое явление, но уж коль случалось, то желательно спрятаться подальше и не отсвечивать.

– А с чего ты взял, что если я слово дам, то сдержу его? – снова посмотрела в его глаза с вызовом.

– Ты сдержишь. Потому что сильная. Жду, Маш.

Я вздохнула. Я не хотела давать никаких слов ему.

Никакая я не сильная. Слабачка. Говно в проруби, что болтается туда-сюда. Не тонет, но и ничего не значит, потому что дерьмо оно и есть дерьмо. Как ворону ни мой, белой она не станет.

Это была минутка слабости, когда я позволяла ненависти к себе самой выплеснуться с особой силой. В такие мгновения я забывала о всех своих мечтах, о желании однажды вырваться на волю и больше никогда не появляться в доме, где приходилось жить с вечно бухими «родителями».

– Зачем тебе это, Сотников? Шёл мимо, ну, и иди давай.

– А зачем же тогда ты спасала меня? – поинтересовался Андрей холодно. – шла ж мимо, в компании, присоединилась бы к ним, хохотала, издевалась, выворачивала бы карманы. Или что вы там делали?

– Нет. Мы никого не грабили, – он наезжал так напористо, что я растерялась. Вся борзость куда-то спряталась, а я почувствовала себя виноватой-виноватой.

Хотя что там. До появления Андрея ничто не мешало мне гоготать над дурацкими шуточками и издевательствами Валерки вместе со всеми. Так что да. Вина моя в том, что мы делали, есть.

– А суть от этого меняется, Маш? Ты ж почему-то полезла спасать меня? Может, я бы и без тебя разобрался? Но ты не стала в стороне стоять. Почему?

– Потому что я тебя знаю. Ты брат моей подруги, – пробормотала убито.

– Ну, вот и мне не всё равно, что с тобой будет, потому что я брат твоей подруги.

– Боишься, что я Аньку научу курить? – снова отчаяние заставляло огрызаться. Он загнал меня в угол, как крысу. И там нет спасительной норы, где можно было бы скрыться и улизнуть.

– Нет. Не боюсь. Я просто хочу, чтобы ты дала слово и больше не курила. Не гробила своё здоровье.

– А слово, что я по улицам шляться не стану, взять не хочешь?

– Я бы взял, Маш. Просто… его ты, скорее всего, нарушишь. И не по своей вине. Но я бы, честно, хотел, чтобы ты не водилась с такими «друзьями», – ядовито выделил он голосом последнее слово.

На душе стало тоскливо-тоскливо. Хоть вой. Я подтянула к себе колени и обняла их руками.

Я бы хотела, чтобы Андрей смотрел на меня с обожанием. Вместо этого он читает морали. Как нашкодившей кошке. Хотя, почему «как»… я такая и есть. Набедокурившая.

– Маша, я жду, – напомнил он о себе.

– Ладно. Даю слово, – выдавила из себя. В горле стоял ком.

Я знала, что больше не прикоснусь к сигаретам. И не потому, что Андрей взял с меня слово. А потому что он попросил меня. Ну, или приказал. Сути не меняло.

Я бы ради него сиганула головой в пропасть. Подвиг какой-нибудь совершила. Не знаю. Фантазии не хватало, чтобы придумать то, что я не стала бы делать, попроси он.

В те свои тринадцать я, наверное, и убить была готова кого-нибудь, если б он сказал. Но Сотников никогда бы не стал просить о таком. И это я тоже знала очень хорошо.

Потому что такого правильного, как он, днём с огнём не сыщешь. И эта его идеальность тоже заставляла тянуться. Он завораживал меня. Всем. И внешностью, и поступками, и словами. Я не видела в нём ни единого изъяна.

– Пошли. Я провожу тебя домой, Маш, – поднялся с лавочки Андрей и протянул руку.

И я вложила свою лапку в его. Покорно. Послушно. Пошла за ним, как слепая. Потому что доверяла. Потому что шла бы и шла вслед. Долго-долго. Всегда. Жаль, что это «всегда» тянулось лишь до порога моего дома.

Глава 8

Он так и вёл меня домой – за руку. Кажется, я никогда не была так счастлива, как за этот очень короткий промежуток времени.

Во мне словно всё плавилось, мешалось, бурлило. Внутри всё обмирало. Не знаю, как я вообще переставляла ноги – всё тело будто не моё вовсе: размазанное, щекотное, мурашливое. В губах пульсировало, пальцы горели и покалывали.

Какой-то неизвестный сорт энергии, невероятной силы напряжение. Наверное, я ещё никогда не была к Андрею так близка физически. Так долго – точно.

Но перед подъездом я сама вырвала руку из его ладони.

– Ну, до свидания? – спрятала руки в карманы и сжала левую в кулак, чтобы сохранить тепло. Его тепло.

– Пока, Маш, – он зачем-то поправил мне волосы – дёрнул легонько за непослушный локон, что падал мне на глаза. – Помни всё, о чём мы говорили.

– Я помню, Сотников, помню, – получилось раздражённо, будто он мне смертельно надоел, и я мечтала только о том, как бы поскорее от него отделаться.

На самом деле, я не хотела, чтобы он уходил. Может, поэтому стояла перед подъездом, никуда не убегая. У меня ноги, наверное, клеем прочным примазали к асфальту.

– Иди, я подожду, пока ты в квартиру зайдёшь.

Я рассмеялась.

– Ты бы ещё до дверей меня довёл.

– Да, как-то не подумал, – свёл он брови и сделал шаг ко мне.

Я пихнула его в грудь.

– Ты как из другой планеты, Сотников! Никто меня не тронет! Иди уже домой, а?

И с этими словами я всё же отлепила себя и заскочила в подъезд. Бежала по ступеням вверх. И только на своей лестничной площадке прислонилась к стене и закрыла глаза.

Сердце выскакивало из груди. Губы жгло.

Как всё же он счастлив, думая, что опасности подстерегают девочек в тёмных подъездах. Тут меня вряд ли кто тронул. Я никому не позволяла себя трогать. И все дворовые мальчишки знали об этом и даже уважали.

Я ничем от них не отличалась – дитя улицы. Кроме одного, наверное. Я никогда не была легкодоступной. Они это поняли и приняли.

– Машка наша прынца ждёт, – ржал тот же Валерка Игнатьев, но всем, кто не понимал и пытался подкатывать, он без предупреждения давал в морду.

Против Игнатьева выступать – себе дороже. Это тоже знали все.

– Ей тринадцать, идиот, – учил он словами, пока недогоняющий подтирал кровавые сопли. – Хочешь попасть в колонию?

У Игнатьева папа юрист. И, видимо, воспитание не прошло мимо, просто где-то сломалось, а по каким причинам – никто не знал да и не интересовался. У нас в компании так было принято: не рассказываешь – никто в душу и не лезет. Важнее этого принцип, что мы стая. Нападаем вместе, защищаемся вместе. А по сути – каждый со своей бедой.

Можно и поплакаться. Но я не любила. Предпочитала строить из себя крутую, раскованную, дерзкую, оставаясь внутри неуверенной, ранимой, впечатлительной. Но за кучей хлама никто этого видеть не мог. Да и не пытался.

Но, наверное, тогда мне хотелось хоть как-то самовыразиться, что-то кому-то доказать. Что именно – я понимала смутно. Знала лишь одно: я не хотела проводить время дома. Поменьше. Не попадаться никому на глаза.

После той памятной ночи я не стала появляться на улице реже. Курить бросила. Сразу и окончательно. В дом Сотниковых всё же приходила. Не так часто, как хотелось. Я боялась надоедать. Страшилась привыкать. Стыдилась себя и своей семьи ещё больше, чем раньше.

С Андреем сталкивалась иногда. Но если уж случалось нам пересечься, то ловила его взгляд – задумчивый и словно испытывающий.

Он ни разу не заговорил о том случае, когда мы бежали, как зайцы. Ни разу не спросил, держу ли я слово.

Ему, по сути, было не до нас, мелких. Он готовился к экзаменам и поступлению в ВУЗ, и всё наше скудное общение ограничивалось в «привет, как дела?», но однажды я заметила его на улице, чуть в отдалении, и сердце чуть не остановилось.

– Постой! – нагнала я его на повороте.

Он убегать не стал – обернулся.

– Ты что, следишь за мной?

– Приглядываю, – не стал отпираться Андрей.

– И… давно ты так?..

– Иногда. Не всё время.

А мне казалось, я могу его почувствовать, узнать хоть ночью, хоть в толпе. Я даже не подозревала. Мне в голову не могло прийти, что он тратит время по вечерам, чтобы шпионить за мной.

– Не надо, Андрей. Это опасно.

– А девчонкам, таким, как ты, норм? – сверкнул он глазами. – Или ты думаешь, что я, в случае чего, постоять за себя не смогу?

Я как-то так и думала вообще-то. Ему не место здесь, на ночных улицах города.

– Это ничего не изменит. А со мной ничего не случится.

– А со мной так и подавно!

Он снова сверкнул глазами, но ещё не злился.

– Я это… ты не сердись, ладно?

Больше всего на свете я не хотела, чтобы мы поругались. Только не с Андреем.

– Я не просто так шляюсь. То есть просто, но… – пыталась подобрать я слова, чтобы помягче. А лучше вообще ничего не объяснять. Снова всё тот же стыд мучил меня и выворачивал наизнанку.

Я никогда и никому не рассказывала о семье. Ни в школе, ни на улице. К нам как-то классная руководительница пришла. Хорошо что днём. Я дверь ей не открыла. На цыпочках отошла и дышать боялась.

И школьный психолог пыталась со мной беседы вести, а я только мычала да куксилась. Было проще прикидываться дурочкой.

С Аней я тоже не была откровенной. Всё держала в себе. Так, иногда, проскакивало, в общих чертах. А тут Андрей… лучше язык себе откусить, чем выплеснуть боль, стыд, коросту, что сидела глубоко внутри, мешала дышать и жить. Да разве можно рассказать о собственном болоте мальчику, на которого я дышать боялась?

– Это неправильно, Маш, – стукнул он кулаком по дереву. – Не должно так быть! Дети не должны жить на улице!

– Я не ребёнок! – выпрямила спину. Обидно. Больно. Не вздохнуть.

– Тебе тринадцать. Как нашей Ане. И я даже не представляю… – махнул он рукой и не стал договаривать.

Да и так понятно.

– Вам просто повезло. Никто из нас не выбирал родителей. Они решали, появиться нам на свет или нет. Не спрашивали. Ни тогда, ни сейчас. Вряд ли кто скажет: хочу жить, как ты. В моём случае. Так что…

Я тоже махнула рукой.

– Не переживай. Как-то выкарабкаюсь, – улыбнулась криво, не желая показывать, как мне плохо сейчас. И из-за этого разговора, и из-за того, что я для него – всего лишь ребёнок, подруга его сестры.

Приятно, что он беспокоится. Мальчики в семнадцать думают совершенно о другом. Но это же Андрей Сотников. И я гордилась, что он не похож ни на кого из моих знакомых, пусть и не имела на это права.

– Постарайся, Маш, – попросил Андрей очень серьёзно, – выкарабкайся, не дай себя сломить никому. Я буду в тебя верить.

Глаза обожгло слезами. Он верил в меня! А значит, я не должна подвести! А значит, я из кожи выпрыгну, но докажу, что смогу!