Текст книги "Девочка Лида"

Автор книги: Лидия Маклакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Коля рассмеялся.

– Какая Люба глупая, ничего не знает! – сказал он Леве.

– А ты, умник, знаешь?

– Знаю, конечно, папа. Оттого что туда мы ехали против течения, вверх по реке: вода нам навстречу текла и мешала. А оттуда лодка плыла вниз по реке, по течению, и течение помогало ей плыть.

– Верно, – сказал папа.

– Отчего же у нас в деревне в пруду все равно куда ехать? – спросила Люба.

– Оттого что в пруду вода не течет; в пруду вода стоит смирно на месте, не помогает и не мешает плыть в какую угодно сторону. А кто знает, где еще стоит, не течет вода?

– В озере, во всех озерах. – сказал Лева.

– Папа, ведь и в болоте тоже? – заметил Коля.

– И в болоте тоже, – ответил папа. – И в пруду, и в болоте, и в озере вода не течет, стоит на одном месте, и потому ее называют стоячей. В реках же и в ручьях вода никогда не останавливается, все бежит, все течет, и про нее говорят, что она текучая вода.

– А откуда течет Москва-река? – снова спросила Люба.

– Издалека.

– Папа! А ведь если бы Лева не вытащил Зиночку, ведь она бы утонула. Ведь Москва-река глубокая?

– Глубокая.

– А отчего она глубокая? Откуда в ней столько воды?

Видно, Любе было очень скучно, если она решилась расспрашивать. Обычно Люба больше любила слушать, как спрашивали и рассуждали другие.

– Поди сюда ко мне, Люба! – Папа посадил Любу себе на колени. – Послушай-ка, что я тебе расскажу: бежит по земле маленький ручеек, бежит и журчит, и встречает вдруг по дороге другой ручеек, такой же светлый, такой же маленький, как он сам. Вот ручейки и сходятся, сливаются, и дальше вместе бегут. Из двух маленьких ручейков выходит ручей побольше, пошире, и его не называют уже ручьем, а зовут речкой. Вода в речке не то что в пруду, – она ни за что не устоит смирно на месте, все бежит вперед. И она встречает по дороге товарищей – другие речки, другие ручьи; всех забирает с собой, наливается глубоко водой и становится сама все больше, все шире, все глубже, и из речки выходит большая река, в которой много воды.

– А куда же течет большая река? – спросил Коля. – Ну а как бы ты думал?

– Не знаю.

– Большие реки в море впадают, – сказал Лева.

– В море, вот как! Значит, если бросить щепку в Москву-реку, она доплывет до моря?

– Затеряется, а так отчего же и не доплыть. Щепка слишком мала, а вон погляди, видишь вон те большие плоты на реке? Если бы захотеть, то можно доплыть на них до самого синего моря.

Дети поднялись с места и смотрели, как медленно двигались по воде широкие длинные плоты.

– Видишь, Люба, как они едут? Люди даже веслами не гребут, а они сами плывут вниз по реке, по течению.

Недаром же реку называют живою дорожкою: к едут по ней, и везет она же.

Дверь на балкон растворилась, и кто-то кликнул Леву в комнаты переодеваться. За разговорами и рассказами время прошло незаметно и не так скучно, как дети опасались. Люба развеселилась и чему-то смеялась с Петей. Одна Лида уныло и смирно сидела, не шевелясь, в своем уголке.

Вернулись на балкон Лева, Зиночка и тетя со своею знакомой. Тетиными стараниями всё понемножку поправилось. Зиночкино кисейное платье было аккуратно выглажено, башмаки высушены, и только перья на шляпе разлохматились и торчали, да вместо пушистых локонов по плечам падали прямые гладкие пряди. Зато Лева смотрел молодцом в своей полотняной рубашке. Она сделалась только свежее, будто из стирки, а темные волосы после купанья рассыпались кудрявыми прядками.

Дети обступили Зиночку, спрашивая, хорошо ли она отдохнула и как себя чувствует.

Зиночка давно уже оправилась и чувствовала себя так, как будто с нею ничего не случилось. Ей очень нравилось, что за нею ухаживают, что все так заботливо расспрашивают ее про здоровье.

Она жалобно наклонила головку набок и сказала: – Merci, теперь мне немного лучше.

Пора было ехать. Послали за экипажами, за Матреной и няней. Папа с тетей извинялись и усердно благодарили хозяйку. Тетя была совсем расстроена. Кроме всех хлопот и неприятностей, ей нужно было еще самой отвезти Зиночку к ее маме, рассказать, что произошло, и извиниться за испорченный туалет и неприятное приключение. А потом, кто знал, Зиночка могла и заболеть после своего испуга и неожиданного купанья.

Тетя сама села с Петей и Зиночкой. Толстая няня влезла в пролетку рядом с Матреной и посадила Любу себе на колени. Лидино давешнее желание исполнилось: ей пришлось ехать с папой и Левой.

Но, Боже мой, какая это вышла молчаливая, печальная поездка! Лида сползла с папиных коленей, едва отвечала на вопросы Коли и совсем не отвечала, совсем не хотела говорить с Левой. Она стояла, уцепившись за козлы, опустив голову, изредка взглядывая исподлобья. Лева заговаривал с ней, добродушно расспрашивал. Лида молчала, отворачивалась, хмурилась больше прежнего и пряталась за извозчика.

Леве это наскучило; он тоже замолчал.

Папа о чем-то раздумывал.

Глава XVII

Коля не мог понять, что сделалось с Лидой. Все кончилось, все прошло. Даже тетя перестала вспоминать неприятное приключение. С Зиночкой дело обошлось благополучно, без всякой простуды. Волосы ей завили с вечера на папильотки, шляпу надели другую, и на следующий же день она пришла здоровая, завитая и нарядная вместе со своею мамой отдать визит тете и поблагодарить Леву.

Тетя не наказала Лиду. Она только заставила ее подробно рассказать, как было дело, и даже не побранила, но Лида ходила как в воду опущенная. Она ни во что не хотела играть и совсем поссорилась с Левой. Коле это было досадно. Без Лиды было скучно играть, никто не умел придумывать таких новых игр, как Лида, а главное – Лева обиделся и стал реже приходить в гости. После прогулки Коля особенно полюбил Леву; ему во что бы то ни стало хотелось поправить дело.

Коля и Лева отыскали Лиду в саду за кадкой.

– Лида, скажи, чего ты такая? Отчего ты не хочешь играть?

Лида не отвечала.

– Ты за то сердишься, что я тебе не отдал весла, Лида? – спрашивал Лева.

Лида потупилась и упрямо молчала.

– Просто она капризничает. Оставь ее, Коля, раз она такая. Пойдем!

– Куда же мы пойдем?

– Куда-нибудь. Пойдем за реку, в поле, далеко. И Любу с собой возьмем… И Жук тоже пойдет…

Лева смотрел на Лиду. Лида не поднимала глаз.

– Сенокос смотреть пойдем. Так отлично будет!.. Лида!..

Лида не шевелилась.

– Да пойдем скорей! – сказал Лева, сердито дернув плечом, и ушел вместе с Колей.

Лида подняла глаза – в глазах были слезы. Она хотела сказать что-то, но было уже поздно, – мальчики были далеко.

Коля с Левой обошли парк, спустились к реке и не узнали зеленого луга. Высокая трава рядами легла по земле.

– Ишь народу-то сколько! – заметил Лева.

С одной стороны поля косцы широко и мерно размахивали длинными косами, скашивали последнюю траву; посредине бабы гребли с утра скошенное сено, а дальше, в другой стороне, сгребали уже высохшее, готовое, в копны, подымали вилами на возы и отвозили к высокому стогу. Возы скрипели. Бабы пели песни. По полю тянуло медовым сладостным ароматом.

Жук не был в расположении заводить новые знакомства. Он невежливо повернулся хвостом к деревенским собакам, лениво тявкнул и улегся на сено у копны.

– Влезем на копну, Коля! – предложил Лева. Влезли. Отлично было барахтаться в пушистом сене!

Коля перевернулся на спину, на бок, на живот.

– Какое поле-то большое! – сказал он, поглядев кругом.

– А по-моему, не очень!

– А ты зажмурься одним глазком и смотри – будто конца нет!

Лева зажмурил один глаз и все-таки увидал конец.

– Это что за поле! – проговорил он. – Вот коли бы ты степь увидал, – вот это другое дело.

– Степь? – переспросил Коля. – Я никогда не видал степи. Что это такое – степь?

– А это тоже поле, только уж не такое, как это, а большое-большое – ух какое огромное! Не нужно зажмуриваться, и так конца не увидишь. Степь больше всего Нескучного; такая, я думаю, как вся Москва, будет. Да нет, что я говорю, – больше Москвы. Мы с мамой три дня ехали и все-таки не проехали всей степи.

– Что же в ней есть, в степи?

Трава растет, высокая, чудесная трава, точно лес.

– А еще что есть?

– Больше ничего нет.

– И деревьев нет?

– Никаких. Ни деревьев, ни горок – ровное поле, и все трава, трава. Куда ни поглядишь – всюду ровно, и трава, точно море, зеленое море из травы. Ах как отлично!

– А речки есть?

– Есть, только редко встречаются, да и сами речки-то небольшие. Степные речки всегда небольшие. В степи ведь жарко – их солнцем сушит.

– Лева, в степи, должно быть, скучно?

– Скучно? Ах ты глупый!..

– Да, конечно. Что же там делать в траве? Там кто-нибудь живет?

– Конечно, живет. Казаки живут, ездят по степи; лошадки у них маленькие, такие проворные… Пастухи тоже живут, пасут скот. У них большие стада: коровы, овцы, табуны лошадей, – всего много. Скот пасется, щиплет траву, а пастухи стерегут. А когда съедят всю траву, переходят на другое место. Все так и кочуют с места на место… Ты говоришь, что делать в траве? Да ведь в ней чего-чего только нет! Кузнечики, сверчки, всякое такое зверье. И птицы есть. Куропаток-то сколько! Так и бегают, скоренько так, проворно шныряют в траве со своими детками. А вечером выползут из норок сурки, суслики, станут на задние лапки, да и свищут по всей степи… А скажи, Коля, – вдруг перебил самого себя Лева, – скажи, когда ты будешь большой, что ты будешь делать?

– Как что буду делать? – не поняв, переспросил Коля.

– Ну, когда ты вырастешь большой, как мама, как твой папа, ты кем будешь? Я буду казаком, я в степь уеду. А ты?

– Я… – задумался Коля. – Я на машине буду, на железной дороге ездить.

– Кондуктором будешь?

– Нет, машинистом, таким, который около печи стоит, который кран повертывает, когда паровоз свистит… Я буду ездить, по всем дорогам поеду. Я новую дорогу построю. Я в степь дорогу построю, – размечтался Коля. – Такая длинная-длинная выйдет дорога!

– Ну уж нет-с! Этому не бывать! – горячо вступился Лева.

– Отчего?

– Оттого что ты своей машиной всех куропаток, всех сусликов перепугаешь, – разбегутся. Коли ты выстроишь дорогу, я буду казаком, и приеду с казаками, и всю твою дорогу разрою. Вот что!

– А я не дам, – сказал Коля.

– А я ночью приеду, ты и не увидишь.

– А я… я… – Коля вдруг остановился: ему не захотелось сердить Леву. – Пойдем домой, Лева, – предложил он. – Вон солнце уже село. Пора чай пить.

– Не пойду я к вам чай пить; я домой пойду, – сказал Лева.

– Ну что ты? Почему?

– Так, не хочу.

– Ну, Лева, ну пожалуйста! Пойдем!.. Лева! – мягко начал вдруг Коля. – Лева, ты помирись с Лидой. Ты только не сердись, скажи ей поласковее. Ну что тебе! Ты знаешь, она такая…

– Я сам такой, – объявил Лева и свистнул Жука. Коле удалось, однако ж, уговорить Леву не уходить домой. Мириться с Лидой он ни за что не хотел, а чай пить согласился, ради Коли. За чайным столом не было Лиды.

– Где же Лида? – спросила тетя. – Я думала, она с вами в саду.

– Нет, мы одни ходили. Мы за реку ходили, тетя, – рассказывал Коля.

– Где же это она может быть? Сходите-ка, ребятки, поищите ее. Верно, где-нибудь в саду сидит, спряталась. Тащите ее чай пить.

Предложение папы пришлось очень не по вкусу Коле. Он только что с аппетитом принялся за чай после прогулки. Так вкусны были поджаристые ватрушки с парным молоком! Коля торопливо допил стакан, Лева захватил ватрушку с собой.

Один Жук ни за что еще не принимался и выбежал бойко и охотно, думая, что идут его покормить.

– Лида, чай пить! – закричал Коля с балкона.

Никто не откликался.

– Лида, где ты? Жук, ищи, ты что стоишь?

Жук поднял лохматую морду, принялся обнюхивать кусты и вдруг побежал вперед по дорожке.

– Может быть, она все там же, за кадкою, – сказал Лева.

Большая кадка с водой для поливки цветов стояла в глубине сада, у ягодных гряд.

– Экая досада! Молоко-то ведь все простынет, – пожалел Коля. – Ну, пойдем поскорей.

– Тише!.. – Лева вдруг остановился. – Слышишь?

За высокой кадкой у клубничных гряд слышался тихий плач.

Бедная Лида! Она была совсем несчастна.

Она уже третий день была несчастна, все после той ужасной прогулки. Она хотела быть смирной, хорошей девочкой; это было так трудно – быть смирной, хорошей девочкой. А с Левой она нарочно поссорилась; она никогда, никогда больше не будет дружить с ним, не станет играть. Он во всем виноват, – он не отдал ей весла. А его все хвалят за то, что он храбрый, спас Зиночку. А ее все бранят за то, что она капризница и шалунья. И он тоже сказал, что она капризная, нехорошая девочка…

Они без нее ушли. Взяли с собой Любу, и Жука взяли, и ушли. Они ее тоже звали пойти посмотреть сенокос, только она не пошла. А если б они сейчас пришли звать ее, она бы ведь, пожалуй, пошла. Ах, она бы непременно пошла! Если б они позвали ее!.. Но нет, они не вернутся. Они теперь, верно, уже возвратились с прогулки, сидят и пьют чай. И все про нее забыли. Ну хорошо же! Раз так, она ни за что не выйдет из-за кадки. Она будет всегда сидеть за кадкой, всю ночь просидит и, наверно, умрет с голоду. Она ведь целый день почти ничего не ела, и вчера не ела, а ей так хотелось есть. Она умрет, а они потом придут и станут все о ней сожалеть и плакать… Лида заметила, что и сама плачет. Вон даже передник весь мокрый от слез. Ах, уж лучше бы они теперь за ней пришли! Лучше бы…

Лида вдруг вздрогнула. Черная лохматая голова показалась в темноте из-за грядки.

– Жук! – вскрикнула Лида.

– Я!.. Я!.. – весело залаял Жук.

– Жучок! Милый ты мой Жученька! – рыдала Лида, прижимаясь заплаканным лицом к мохнатой шее Жука.

– Лида, что ты! Лида, что ты тут делаешь? Да о чем же ты плачешь, Лида?

Лева сел на грядку.

– Лева!.. Ты… не… сер…дись! По…миримся… Я… пра…во…

– Ну полно, Лида! – Леве вдруг сделалось очень жалко Лиду, немножко стыдно и одновременно весело.

– Ну, помиримся. Я не буду больше сердиться, и ты тоже больше не дуйся.

– Я больше не… бу…ду… – всхлипывала Лида.

– Ну и хорошо, и отлично! О чем же ты плачешь? Не плачь, Лида. Мы теперь уже больше не в ссоре. Ну… – Лева поцеловал Лиду в мокрое лицо. – Какая ты!..

– Я тебя очень люблю, Лева.

– И я тебя тоже, Лида. Больше всех тебя люблю. Правда! Не плачь, Лида, – успокоительно уговаривал Лева. – Не плачь и откуси ватрушки.

Лида понемножку стала успокаиваться. Не выпуская Кука, она прижалась головой к Леве и сунула в рот кусочек ватрушки. Лева тоже откусил для компании.

Положение Жука было самое неловкое. Сдобную ватрушку держали у него как раз перед носом! Он жалобно гавкнул и вздернул нос.

– И тебе. Жучок? Вот тебе! Голубчик, милый, милый Жучок!

Лида сунула кусочек в разинутую пасть собаки.

Ватрушку скоро прикончили. – Пойдемте же чай пить, – позвал из зарослей Коля.

Давно не пился так приятно вечерний чай.

Из темного уголка тетя будто не заметила, не хотела заметить Лидиных заплаканных глаз. Коля с Левой уступили Лиде последнюю ватрушку, и Лева сказал, что завтра же опять устроит прогулку за реку на поле и упросит тетю отпустить Лиду. Увидите, уж непременно упросит.

– А Жука возьмем?

– И Жука тоже возьмем.

А Коля возьмет бумажного змея; он ему новый хвост приделал, такой длинный-длинный, из пеньковой веревки от бубликов. Все для Лиды!

Лида была совсем, совсем счастливая после трех своих несчастных дней. У нее болела голова; но зато все любили ее и она сама любила всех…

Вечером свершилось чудо. Прощаясь, Лида вдруг поцеловала тетину руку, чего не делала никогда, как ни приказывала Матрена. Она вся вспыхнула при этом, затем крепко обняла Леву, чмокнула в морду Жука и убежала галопом в детскую.

Глава XVIII

Тетя задумалась над запиской.

– От кого записка?

– Кажется, от Зининой мамы, – шепнул Коля на ушко Лиде.

Коля угадал. Зиночкина мама праздновала свои именины и приглашала тетю и папу с детьми к себе на обед и на вечер. Как быть! Тетя раздумывала, идти ли, а главное – брать ли с собой детей. Тетя решила про себя что-то, написала ответ и ничего не сказала детям. Напрасно Лида следила за тетей любопытным взором – ничего нельзя было прочитать на неизменно спокойном лице тети.

Кончились уроки, кончился и завтрак. Вернулись с прогулки. Пробило три часа.

– Дети! – сказала тетя. – Можете пойти одеваться. Мы сегодня приглашены в гости и не будем обедать дома.

Приглашены в гости! Какое огромное, редкое счастье! Знакомых было не много, детям редко приходилось бывать в гостях, и даже Коля зарделся от радости, надевая пунцовую рубашку поверх бархатных шаровар.

Лида под собой земли не чуяла. Ей казалось, что все должны радоваться вместе с нею.

– Матрена, голубушка, ты знаешь, мы в гости идем крикнула она, влетая в детскую.

– Как не знать… Юбки-то, небось, мне гладить пришлось! – сердито отозвалась Матрена.

«Какая она сердитая всегда», – подумала Лида и очень обрадовалась, когда явилась Аксюша помочь одеться.

– Аксюша! Мы платья наденем белые?

– Белые.

– Любимые, Аксюша?

– Любимые, они самые.

– Аксюша! Ведь нынче будет отличный день! Ведь дождь ни за что не пойдет?

– Зачем дождю идти! Не пойдет, – успокоительно отвечала Аксюша.

– Дождь не пойдет, а мы в гости пойдем! В любимых платьях! В гостях будем играть! Много будет гостей!.. – тараторила и кружилась Лида в руках Аксюши.

– Ах, батюшки светы! Да постоишь ли ты минуточку смирно! Дай косы-то дочесать. Вон у Матрены сестрица-то уж готова.

Аксюша взяла в руки белое платьице и готовилась набросить его через голову на Лиду, но Лида вдруг прыгнула ей на шею, прямо на белое платье.

– Аксюша, милая! Я тебе из гостей гостинчика принесу!

– Не надо мне твоего гостинчика, – рассердилась Аксюша. – У, шалунья! Все платье измяла! Постоишь ли смирно? А то и одевать брошу, уйду. У Матрены небось не завертишься.

Лида присмирела.

Аксюша застегнула последнюю пуговку, обдернула, обтряхнула, обдула со всех сторон. Лиде показалось, что нет лучше и наряднее ее и Любы, когда в белом батистовом платье, в синих лентах она проходила мимо большого зеркала в зале к тете в спальню.

Папа не собирался в гости; ему нужно было в город по делу, и он думал даже не ночевать дома.

Зато Лева придет со своею мамой! Леву приглашали особенно усердно. Зиночкина мама не могла забыть, что Лева спас ее дочку, и даже прислала серебряный ошейник Жуку.

Зиночка и Петя жили в большой каменной даче. Швейцар в ливрее отворил дверь и провел гостей по лестнице в залу.

– Здравствуйте! Здравствуйте! – приветливо говорили, встречая и раскланиваясь, хозяева.

– Здравствуйте! А обед еще не подан! – объявил Петя.

Все рассмеялись.

Высокая худая дама в шелковом платье пригласила маленьких гостей в ожидании обеда в детскую к остальным детям.

– Кто эта барыня? – спросила Зиночку шепотом Лида.

– Это Луиза Карловна, наша гувернантка. Гувернантка Луиза Карловна не понравилась Лиде.

«Верно, злая, – подумала Лида. – И юбки шумят, как у Матрены по воскресеньям».

– Какая у вас детская! Совсем не такая, как наша, – удивилась Лида. – У вас розовые занавески, а у нас синие. Зеркало какое большое! А у нас нянино маленькое. А здесь что? – спросила Лида, указывая на притворенную дверь.

– Здесь моя комната, – отвечала Луиза Карловна и встала с места.

Лида подумала, что она, вероятно, хочет показать ей свою комнату, и даже посторонилась от двери, но Луиза Карловна молча подошла к двери, щелкнула ключом и опустила его в карман.

Это очень не понравилось Лиде, и Лида в свою очередь не понравилась Луизе Карловне. Да и кому же могло понравиться, что большая девятилетняя девочка трогает все руками, как маленькая, говорит на весь дом громко и таращит на все глаза, словно дикий зверек.

Лида очень огорчилась, когда увидела, что обедать детей посадили отдельно от взрослых, в другой комнате. А она-то надеялась разглядеть всех гостей, всех нарядных дам в пышных платьях и кавалеров в странных сюртуках! И потом, она собиралась за столом сесть подле Левиной мамы.

Лиде пришлось сидеть около Луизы Карловны – она тоже осталась в этой комнате вместе с маленькими. Лиде казалось, что Луиза Карловна буквально смотрела ей в рот. Лида, улучив момент, тоже загляделась на нее и пролила подливку на скатерть, за что тотчас же получила замечание. Луиза Карловна останавливала Детей, не позволяла ни шептаться, ни говорить слишком громко и даже пригрозила прогнать из-за стола одного маленького гостя-шалуна.

– Знаете, Люба, какое сегодня пирожное будет? – спросил Петя, подмигнув своей соседке.

– Ну какое?

– Нет, вы отгадайте.

– Сладкий пирог? – добродушно предположила Люба.

– У, какая вы глупая! Сладкий пирог!.. Кто же делает сладкие пироги по таким дням?! Это для будней хорошо. Ну что еще? Придумайте.

– Вафли? Крем? Оладушки с медом? – перебирала Люба свои любимые кушанья.

– Нет, вы, я вижу, не знаете толку в пирожных. Будет желе полосатое и с фруктами. И для нас особенная формочка будет. Ах, вон уже несут! Глядите, глядите!

Лакей поставил на стол против Луизы Карловны нарядное кушанье.

– Прелесть! – причмокнув, сказал Петя.

– А я не люблю желе, – объявила Лида.

– Отчего?

– Так. По-моему, невкусно, похоже на клей. Ужасная гадость!

Так за столом про кушанья не говорят! – заметила Луиза Карловна Лиде.

Коля даже покраснел за сестру, а Лева спросил Зиночку на ушко:

– Неужели эта строгая дама останется с нами на целый вечер?

– Да ведь это наша гувернантка. Она теперь всегда с нами. Не бойтесь! После обеда она будет добрее, – с лукавым видом прибавила Зиночка.

После обеда Луиза Карловна устроилась в уголку в кресле, закрыла глаза и перестала обращать внимание на то, что делалось вокруг нее.

– Бегать нельзя! После еды нехорошо бегать. Давайте в какую-нибудь смирную игру, – уговаривал Коля.

– Ну пожалуй, – согласился Лева. – Во что же?

– В черное и белое, – предложил кто-то из маленьких незнакомых гостей.

– Ну хорошо. Тащите стулья, садитесь!

– Барыня прислала сто рублей: что хотите, то купите, черного, белого не покупайте, «да» и «нет» не говорите. Что вы себе купите? – спросил Коля крошечную разодетую девочку.

– Платьице.

– Какого цвета?

– Красненькое.

– Только одно платьице и купите?

– Ах нет, еще…

– Ах «нет»! «Нет»!.. Фант, фант! – кричали дети.

– А вы, Петя? Вы себе, верно, платья не станете покупать? Вы себе, верно, в кондитерской желе купите, как сегодня, розовое?

– Да, да! Розовое, с белыми полосками, – сказал Петя, вспоминая про желе и забыв о правилах игры.

– Фант! С Пети три фанта, – смеясь, говорили кругом.

– Коля! Можно покупать все, что захочешь? – спросила Люба.

– Все, что угодно.

– Я себе лучше собачку куплю. Такую куплю, как Жучок.

– А какой Жучок? Цветом какой?

– Этого нельзя сказать.

– Нет, скажи. Что-нибудь скажи.

– Нет, ни за что не скажу, ведь он черный…

Общий хохот не дал договорить Любе.

Дольше других держалась Зиночка – до тех пор, пока дело не дошло до шляпки: какое у нее будет чудесное белое перо в новой атласной шляпе.

Все попались.

– Ну, теперь разыгрывать фанты! Чей фант вынется, что тому делать?

Всякие были фанты. Были «монахи», «соломинки», Любе пришлось кричать петухом, а Пете три раза обскакать комнату на одной ноге.

Наконец Лева объявил, что уже надоело, что гораздо лучше в жмурки побегать.

– Теперь можно, – согласился Коля. Принесли чистый платок. Ловить пришлось Лиде.

– Лида! Чур не подглядывать, – убеждал Коля, завязывая ей платок узлом на затылке.

– Нет-нет, Коля! Я по-честному. Видишь? Лида надвинула себе платок на глаза.

– Ну, где стоишь?

– За воротами.

– Что продаешь?

– Квас.

– Лови три года нас.

Коля закружил Лиду посреди комнаты и отбежал к стенке.

– Три года! Как бы не так!

Лида стремглав пустилась вперед. Плотный платок мешал ей дышать и ничего не давал видеть.

– Огонь! Огонь! – кричали ей отовсюду.

– Лида, ты не бросайся так. Ты себе нос расшибешь, – уговаривал ее Коля.

С Лидой случилось кое-что гораздо хуже. Чья-то большая холодная ладонь попалась ей вдруг в протянутые руки.

– Поймала, поймала! – радостно взвизгнула Лида и повалилась с разбегу головой прямо кому-то в колени.

– Ах, Боже мой! Что это у вас за глупая игра, дети! – недовольным голосом проговорила Луиза Карловна и поднялась с кресла. – Снимите вашу повязку! Разве можно так бегать по комнате?

Лида оторопела, переконфузилась, а Луиза Карловна попросила начать какую-нибудь другую игру.

– Какую же?

– Можно в залу танцевать пойти, – предложила всем Зиночка.

Все согласились, но Лида неохотно пошла с другими. В зале Луиза Карловна принялась сама устанавливать пары: Колю с Зиночкой, Любу с Петей. Лиде она подвела незнакомого ей мальчика.

– Вот и вам кавалер.

– Я с ним не хочу. Я не буду с ним танцевать! – бесцеремонно объявила Лида.

– Лида, как не стыдно?! Ну полно, Лида, – убеждал Коля.

– Ну что же, если ей не хочется, – вступаясь за Лиду, сказал Лева.

Мальчик обиделся, а Луиза Карловна сказала Зиночке по-французски, что в первый раз видит такую невоспитанную особу.

– Мы с тобою, Лида, лучше совсем не будем танцевать. Так посидим лучше, – предложил Лева.

Усидеть на месте оказалось, однако, претрудно. Луиза Карловна играла мастерски: ее пальцы в золотых кольцах так и летали по клавишам и разыгрывали такие веселые польки, такие проворные вальсы, что ноги сами просились танцевать.

В залу пришел лакей и зажег по стенам лампы. Огни ярко осветили пестрые юбочки, резвые ножки и розовые веселые лица.

– Лева! – заявила вдруг Лида. – Лева, не могу я больше сидеть!

Музыка заиграла что-то веселое – скоро, скоро, скоро!..

Вместо ответа Лева схватил Лиду за руки и принялся кружить по комнате не вальсом, а полькой, мельницей, скоро, скоро, скоро… Лидины косы разлетелись, легкое платьице поднялось и задевало за спинки стульев, за головы Пети и Любы. Лева вертел ее все быстрей и быстрей. Все расступились, перестали танцевать и смотрели.

– Дети, что же вы? – спросила, оборачиваясь, Луиза Карловна. – Ах, Боже мой! – вскрикнула она. – Тише! Стойте! Вы ушибетесь, перестаньте сейчас! Какие ужасные дети!

Она насилу поймала за платье и рассадила Лиду и Леву по стульям далеко друг от друга.

Лида даже не могла сердиться. Перед глазами у нее плыли, мелькали стены, мебель, окошки, чьи-то толстые ноги и тоненькие ножки стульев, – голова кружилась. На нее опять напала безумная веселость, которая всегда оканчивалась так печально.

Лакей внес в залу десерт: целый поднос с конфетами, фруктами и другими сластями. Дети всей гурьбой подлетели к столу. На минуту все стихло. Только и слышно было, как рвались конфетные бумажки, щелкали и хрустели орехи.

– Петя, закрой глаза и открой рот, – предложила Люба.

– Зачем?

– Уж увидишь. Закрой и отгадай, что будет во рту.

– Конфетка, мармеладка! – объявил, без ошибки угадав, Петя.

– Ну, теперь ты.

Люба зажмурилась и доверчиво разинула рот.

– Аи, аи! Тьфу! Фи, как гадко! – говорила, выплевывая фантик, Люба. – Петя… у, злой, гадкий! Он мне бумагу в рот сунул, – жаловалась она.

В зале было шумно и весело. Все что-то болтали, чему-то смеялись, перебрасывались конфетами, шелухой и фруктами.

– Еще играть! Опять играть! – крикнула Лида и вскочила с места.

– В соседки!

– В рассмешки, в кухню!

– В рассмешки! Давайте в рассмешки. Я буду рассмеивать, – вызвался Лева.

Посреди комнаты сдвинулся тесный кружок.

– Вы кто будете?

– Ступка.

– А ты?

– Ухват.

– А ты, Лида?

– Сковорода.

– Сковорода, ступка, ухват, помело, кастрюля, чумичка! – говорил, пересчитывая по пальцам, Лева.

– Сударыня! Позвольте узнать, что это у вас такое?

– Ступка, – ответила развеселившаяся, разгоревшаяся Зиночка.

– Ступка! Ну а это? Неужели тоже ступка? – спрашивал Лева, указывая на медальон на шейке у Зиночки.

– Ступка, – выговорила Зиночка чуть слышно.

– Странно! Такая нарядная барышня – и на шее ступка. И здесь ступка?

– Ступ… – не договорила Зиночка и залилась тихим тоненьким смехом.

Петю не пришлось и рассмеивать. Он насилу мог объявить, что он – помело, потом расхохотался, подавился конфеткой и насмешил всех до слез.

– Ну, теперь Лида, – объявил вслух, подходя к ней, Лева.

– Она – хохотунья, она ни за что не удержится, – заметила Зиночка.

– Вы так думаете? А вот увидим.

Лида крепко сжала губы.

– Лидия Васильевна, вы, если я не ошибаюсь, сковорода?

– Сковорода.

– Неужели же сковорода? – жалобно спросил Лева.

– Сковорода! – громко ответила Лида.

– Значит, и вместо лица у вас – сковорода?

Этот плут Лева!.. Он спрашивал так, как будто сейчас готов был заплакать, оттого что у Лиды вместо лица сковорода. Все оставили еду и, смеясь, смотрели на Лиду: удержится ли? У Лиды все жилки задрожали от смеха. Она поджала губы, собрала последние силы и крикнула, чтобы не засмеяться:

– Сковорода!

– Тише! Не кричать! – строго заметила Луиза Карловна.

– Боже мой, Боже мой, везде-то у нее сковорода, – плакал Лева. – И это сковорода?..

– Сковорода! – закричала во весь голос Лида.

– Это ни на что не похоже! Я вам говорю, не кричать! Разве вы не слышите? – сказала, подбегая к ней, Луиза Карловна.

– Сковорода! – выпалила и ей Лида.

И Лева, и Лида, и дети – все разом расхохотались, так и покатились от смеха. Во всей комнате только и слышно было:

– Ха, ха, ха! Сковорода!.. Ха, ха, ха!..

– Что это значит – сковорода? Как вы смеете мне говорить: сковорода? – не понимая, в чем дело, повторяла, горячась, Луиза Карловна.

– Сковорода! – повторила сквозь смех раззадоренная общим весельем Лида.

С первой минуты своего появления Лида не понравилась Луизе Карловне. Затем, как на беду, в продолжение дня им пришлось несколько раз столкнуться; неприятное чувство усиливалось, и, наконец, Луиза Карловна не в состоянии была больше терпеть. Она схватила ужасную девочку за руку, вывела из кружка и посадила отдельно на стул в дальнем углу комнаты.

– Вы не будете больше играть! Вы будете сидеть здесь одна целый вечер!

– Сидеть?!

– Да, сидеть, потому что вы кричите, потому что вы – шалунья. Вы – несносная девочка! Невозможно так кричать! – сердито пояснила Луиза Карловна. – Садитесь.

– Я не буду сидеть! – Лида вдруг вспыхнула и встала с места.

– Не будете?

– Ни за что не буду! Вы меня не можете наказывать, – вы не моя гувернантка. Меня тетя может наказывать, а вас я не хочу слушаться!

Лида покраснела еще больше и повернулась, чтобы уйти.

– Не хотите слушаться?! – удивленно, медленно произнося слова, повторила Луиза Карловна. – Посмотрим, как-то вы не послушаетесь.

Она выпустила Лидину руку и вышла из комнаты. В зале всё разом затихло, замерло.

– Ах, Лида, Лида! Что ты опять наделала! – в отчаянии всплеснул руками Коля.

– Что наделала?.. Да она – настоящая старая злая сковорода! – сердито отозвался Лева.

В комнату вошла Луиза Карловна с тетей.

– Ты таки не могла чем-нибудь не отличиться! – близко подойдя к Лиде, строго и тихо заговорила тетя. – Чужие вынуждены приходить ко мне в гостиную жаловаться на тебя…

– Тетя, ведь мы играли… Она не знает… Я… – начала Лида.