Текст книги "Весна чаще, чем раз в году"

Автор книги: Лидия Обухова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

10

Как оказалось, в Ясеня мы сделали напрасный крюк: Лёнька что-то напутал в своих воспоминаниях. Снова тряский автобус то спускался в ущелье – и небо голубой птицей взмывало вверх над каменным забором, то мы сами возносились высоко, оставляя под ногами сырую теснину, расплескивая по горам тени облаков, солнечные пятна и жидкую небесную синь. От этих качелей меня немного замутило, все вокруг показалось скучным и угрюмым. Деревья здесь еще были голы, кроме сосен в темной бахроме. Поэтому я так обрадовалась, увидав вдали два ярких весенних пятна.

Но это была не зелень.

Это оказались фуражки пограничников.

Мы вышли из автобуса и очутились посреди горной деревушки, мазанки которой карабкались вверх и вниз и не было даже двух домов на одной линии.

Двое пограничников стояли на крыльце сельмага, курили и смотрели на нас. Мы медленно двинулись к ним.

Подходя, я разглядывала обоих: ненамного старше нас с Лёней, только плечи пошире да лица позагорелей. Линялые гимнастерки – допотопная одежда! – сидели на них ладно, к хорошо почищенным сапогам пристала мелкая каменная пыль. «Значит, шли сверху», – сообразила я.

Один был невысокий, со светлыми бровями и веснушчатой переносицей. Глаза у него такие, словно он все время подсмеивался. И на нас глядел вприщурку. Второй тонок в талии и прямой, как хлыстик. Вообще подобной красоты у парня я еще не видывала. Лицо смугло-румяное, будто под кожей горела розовая лампа; брови скинуты двумя ровными бархатными полосками, уголки глаз подняты к вискам. В «Тысяча и одной ночи» таких рисуют на картинках.

Я рассматривала его так долго и откровенно, что Лёня дернул меня за рукав.

Мы подошли вплотную.

– Здравствуйте, – сказали мы.

Они ответили вежливо, с нерусским акцентом: веснушчатый пропел мягко, по-украински, а смуглолицый – гортанно, с клёкотом.

– Здравствуйте.

– Что здесь продается? – спросил Лёня, чтоб разговор не потух.

– Что кому треба, – ответил веснушчатый, сощурившись еще значительнее. – Туристы будете?

И вдруг Лёня сказал так откровенно и просто, как он умел один, сразу ломая лед.

– Нет, – сказал он. – Мы не туристы. На вашей заставе служил мой отец. Он здесь погиб. А это моя невеста.

У веснушчатого глаза стали круглыми, как пятаки, губы сами собой разлепились. Смуглолицый улыбнулся застенчиво, его темный тяжелый взгляд стал ласковым и немного грустным.

– Как же твоя фамилия? – спросил наконец веснушчатый.

Лёня назвал.

Они мгновенно переглянулись: фамилия им была, видимо, знакома.

– И документ е? – Удивление еще не улеглось в веснушчатом.

Лёня полез в карман за паспортом. Оба внимательно рассмотрели его и, кажется, приняли какое-то решение. Интересно, что между собой они не сказали ни слова, однако в их движениях и мыслях чувствовалась полная согласованность.

– Почекайте тут со своей дивчиной, – сказал веснушчатый. – Мы доложим старшине. А там вас и на квартиру поставим. Вы ведь у нас погостите?

– Погостим, – ответил Лёня.

Оба протянули нам руки, и мы их пожали вперекрест. Веснушчатый подмигнул:

– Веселье будет. Свадьба. – И назвался: – Саша Олэнь.

Ударение он сделал на начальной букве.

У смуглолицего пальцы оказались гибкие и сильные, как лапа ягуара. Лёнькину руку он потряс, а мою только скромно подержал в мягкой горячей ладони.

– Хадыр Мамедалиев.

Потом оба повернулись и скорым шагом стали взбираться по крутой тропинке.

– Ну вот, – юмористически вздохнул Лёня, – теперь мы с тобой люди казенные. Приказано ждать старшину.

Мы сделали двадцать шагов в сторону от дороги, пока не очутились над горным обрывом.

Мир под нашими ногами жил в ветре. Это было его дыхание. Он дышал мощно и громко ноздрями сосновых рощ. Выдыхал облака, и те собирались над горами, а потом, будто на салазках, скатывались в ущелье, оседая холодным туманом. Мир дышал. Он жил в ветре и был прям и трудолюбив, как гуцульский пахарь.

– Посмотри, до чего здорово кругом! – сказал Лёня. – Ведь хорошо, что я тебя привез сюда?

Я кивнула благодарно.

В самом деле, есть ли большая радость для глаз, чем разграничение гор и неба? Неизвестно почему, но эта резкая смена цвета и линий вызывает ощущение спокойствия и гармонии.

Прошло не больше двадцати минут, как по той же тропинке к нам скатился запыхавшийся плотный человек с цепким взглядом рыжих пронзительных глаз. По мне он только мазнул взглядом, а в Лёньку прямо-таки впился.

– Ну, здравствуй, – сказал он, слегка придыхая от волнения, – Леонид Юрьевич! С прибытием в родные места. Давно пора, сын моего командира!

Он сначала троекратно облобызал Лёньку, чинно прижимаясь к щеке щекой, а потом стиснул, сгреб в охапку и замер так на секунду.

– Не ждал сегодня, – пробормотал он, беспомощно моргая желтыми ресницами. – Каждый день ждал. А сегодня – нет.

Он отодвигал Лёньку, любовался им, снова притягивал, отыскивал ревниво и умело что-то в Лёнькиных чертах, что, наверно, проступало все-таки сквозь пелену лет, потому что взгляд старшины становился все размягченнее.

Лёнька охотно подчинялся его бесцеремонным объятиям. А ведь как он кинул тогда матери от порога: «До свиданья. Буду звонить», – и все, будто отрезал. Он умел быть безжалостным, мой Лёнька. Но, оказывается, мог становиться и покорным: прямо шелковый барашек с детского коврика! «Спокойной ночи, барашек!» – говорила я ему, засыпая, когда была совсем маленькой. И он мне отвечал уже из сна: «Беээ!»

Я тряхнула головой.

Старшина между тем распоряжался нами вовсю.

– Помещу я вас у Василины. Обедать пойдете на заставу: старший лейтенант в курсе. Эй, Василе! – зычно позвал у окошка.

Рама скрипнула, и распаренное лицо дородной женщины выглянуло, будто красная луна над лесом.

– Чего тебе?

– Сын капитана приехал. Юрия Ивановича. Возьми на квартиру.

Женщина ахнула, сморщилась, и слезы в три ручья хлынули по не успевшим остыть щекам.

– Биг мий, биг мий!.. – запричитала она.

– Что же ты так хлопца встречаешь? – сказал смутившийся старшина. – Чай, он на родину приехал!

Василина поспешно отерла слезы, виновато улыбнулась и исчезла в оконном проеме.

Спустя минуту между нею и старшиной возникла громкоголосая перебранка. Правда, уже во внутреннем дворике – таком тесном, что и нам четверым, казалось, едва хватало места, а между тем земля там была обильно посыпана овечьими кизяками, высохшими коровьими лепешками, и густой запах добротного скотного двора витал в воздухе.

Василина требовала, чтоб мы ели и пили только у нее, а старшина тянул к себе на заставу.

Мы покорно ждали, пока решится наша участь, и все-таки пошли на заставу.