Текст книги "Вера и правда"

Автор книги: Лидия Чарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Всё светлое, радостное, хорошее осталось позади него, далеко, далеко… Неизвестное, тёмное, как бездна, будущее ждёт его там, впереди, глядя на него непроницаемыми и чёрными, как ночь, глазами…

Глава 3
Вновь воскресший. Пятнадцать лет войны

а высокой гористой площадке, покрытой лесом и как бы перерезанной горным источником, у самого подножия стремнины правильными рядами теснятся прочно выстроенные деревянные сакли, образуя между собой широкую улицу. На левой стороне её, дальше к востоку, стройно высится белый минарет мечети, заканчивающийся большим полумесяцем из красной меди. На правой стороне улицы, прямо против мечети, окружённый деревянным тыном из заострённых кольев, находится имамский дворец.

Из-за высоких стен не видно саклей дворца. Оба конца аула обнесены валами, а ворота, ведущие в него, снабжены небольшими башнями. Около западной башни находится окружённая низеньким тыном туснак-хана[72]72
  Тюрьма.


[Закрыть] с гудыней[73]73
  Подземелье.


[Закрыть] внутри неё.

Недалеко от аула на правом берегу истока выстроен громадный сарай. Это завод Шамиля, где отливаются пушки. Рядом с ним такие же, но меньшие сараи: это кузницы, слесарня, мастерские и пороховые склады.

Большой аул с деревянными саклями, башнями и минаретом – это Дарго-Ведени, новая столица и резиденция имама.

Пятнадцать лет прошло с тех пор, как бушующие волны седого Койсу приняли в свои холодные объятия неустрашимого всадника и его коня.

Отделавшись незначительным повреждением ноги, Шамиль, как оживший мертвец, поднялся из пены Койсу, чтобы с новой неутомимой энергией повести дело газавата с ненавистными его сердцу гяурами.

Пылкая, вдохновенная речь имама снова зазвучала в Чечне и Дагестане, зажигая горячее пламя в сердцах правоверных…

Под знамёна Шамиля стекались всё новые и новые отряды, стремящиеся ценою смерти в священном газавате обрести загробное блаженство. Бесчисленные племена Чечни и Дагестана, все горцы Койсубу, Гумбета, Салатовии, Андии, Технупцала и пр. и пр. присылали «землю и воду» в знак своей покорности имаму.

Как раз в это же время один из злейших некогда врагов Шамиля, прославившийся на весь Кавказ своей храбростью, вождь аварцев Хаджи-Мурат, заявил желание примкнуть к мюридам. Шамиль с величайшею радостью, с открытыми объятиями принял услуги Хаджи-Мурата и сделал его первым своим наибом. Вместе с Хаджи-Муратом перешла на сторону мюридов и вся Авария. «Теперь уже скоро русский двуглавый орёл сожжёт свои крылья на сияющем полумесяце, красующемся на знамени правоверных», – предсказал тогда имам.

Судьба покровительствовала Шамилю, но и сам он много сделал для того, чтобы упрочить положение горцев. Из беспорядочных полчищ он создал грозные отряды, объединив всех своих воинов, вместе с тем заботясь о внутреннем устройстве горской страны. С этою целью он разделил всю страну на несколько наибств, то есть участков, во главе которых поставил своих ближайших сподвижников-наибов. Все горцы в возрасте от 16 до 60 лет были обязаны по первому требованию вступать в ряды мюридов и выходить в бой. Ослушавшиеся подвергались жестоким наказаниям. Кроме того, однако, Шамиль завёл и постоянное регулярное войско, или низам, пехоту и конницу, разделил его на альфы,[74]74
  Тысячи.


[Закрыть] на хамсамиа[75]75
  Половина полка в 500 человек.


[Закрыть] и т. д. В награду храбрым установил новые знаки, которые щедро раздавал отличившимся… Видя, что успех русских много зависит от действия орудий, Шамиль устроил литейные заводы, на которых выливались пушки, и оружейные – где выделывались шашки и винтовки.

Много потрудился имам, много ночей не спал, много потратил сил и здоровья, водворяя порядок, разъезжая по аулам и наблюдая над исполнением своих преобразований. Везде и всюду он своими вдохновенными речами старался привить народу ненависть к русским, желание освободиться от русского владычества. Благодаря преобразованиям Шамиля и его неутомимой деятельности мюриды стали более достойными противниками своего цивилизованного врага.

За эти пятнадцать лет беспрерывной войны с горцами счастье то склонялось на сторону русских, то снова улыбалось неутомимому фанатику-вождю. Ни взятие русскими Гимр, уже однажды разрушенных нами при первом имаме Кази-Мулле и снова восстановленных Шамилем, ни упорная безуспешная осада Назранского укрепления, куда кинулся было Шамиль, – ничто уже не могло остановить имама. Даже самое нападение русских на Чиркей и взятие этого укреплённого Шамилем гнезда, где он считал себя в безопасности и откуда бежал со своими мюридами, – даже такая неудача не прекратила энергии бесстрашного вождя горцев. Он верил, что неудачи должны смениться победами. И действительно, в 1841 году он овладевает аулом Гергебиль, охраняемым русским гарнизоном. Это была крупная победа. Со взятием Гергебиля прерывались все пути сообщения русских с Аварией. Шамиль уже считал себя победителем, твёрдо уверенный, что русские оставят Дагестан и уйдут. Но имам ошибся. В Кызикумыкском ханстве князь Аргутинский-Долгоруков наголову разбивает Шамиля, а неутомимый генерал Граббе в 1842 году направляется к столице имама – резиденции его Дарго. Глухи и страшны ведущие к ней Ичкерийские леса. А за каждым деревом ждут Удальцов чеченские и лезгинские винтовки. Ичкерийский лес точно ожил и кишит мюридами, на каждом шагу Удерживающими русских нападениями на них. И несмотря на геройство русских воинов, несмотря на то, что русский солдат по команде бил и разрушал всё неприступное, русским не удалось удержать облитых кровью аулов и пришлось волей-неволей повернуть обратно.

И снова вся Чечня и Дагестан встают под чёрным знаменем Шамиля… В 1843 году мюриды берут наше укрепление Унцукуль, причём спешивший к нему на выручку русский отряд истреблён ими поголовно.

Вслед за тем отнят у нас аул Гоцатль, а ещё немного времени спустя мюридами взят опять Гергебиль, отобранный было снова генералом Фези у чеченцев, и блокирован богатый областной город Темир-Хан-Шура.

После этих блестящих удач судьба как бы поворачивает спину своему любимцу.

В 1844 году князь Аргутинский разбил близ селения Морги мюридов, предводительствуемых Кибит-Магомой и Хаджи-Муратом, а в июне у аула Гиллы генерал Пассек с 1500 солдатами разгромил скопище горцев, состоящее из 20 000 человек.

Но эти победы не могли остановить распространения мюридизма. Чечня была вырвана из наших рук, а наши войска были слишком раздробленны и слабы, чтобы окончательно сломить врага.

В этих затруднительных обстоятельствах главное начальство на Кавказе было вверено в 1844 году графу М. С. Воронцову, который решил нанести сильный удар неукротимому имаму.

Был собран большой отряд и двинут к резиденции Шамиля – Дарго, которую, после жестокого штурма, удалось взять с бою. Граф Воронцов получил за эту победу княжеский титул, но победа стоила нам огромных потерь, Шамиль же успел бежать и укрепить новую столицу – Ведени. Возвращаться пришлось русским из Дарго через леса, где укрепились мюриды, преследовавшие измученных русских по пятам. При этом, вследствие невозможности провести транспорт с провизией, в рядах русского войска появился голод. Солдатики прозвали эту экспедицию «сухарной», потому что им приходилось во время неё питаться одними сухарями. И только благодаря подоспевшей помощи «сухарная» экспедиция не кончилась для русских полным уничтожением всего отряда.

В 1847 году князь Воронцов решил взять главнейшие пункты Шамилевых укреплений. После отчаянного сопротивления со стороны мюридов пал знаменитый аул Салты – «Замок Дагестана», каким он справедливо считался благодаря своей неприступности.

Вслед за тем, 6 июля 1848 года, взят был русскими войсками сильно укреплённый за это время Шамилем, неприступный аул Гергебиль, расположенный на высокой скале и состоявший из толстых стен с башнями, за которыми размещались каменные сакли, примыкавшие к краю пропасти.

Шамиль решил отомстить за это поражение нападением на укрепление, устроенное русскими у аула Ахты. 14 сентября 1848 года полчища мюридов обложили крепость, а сам имам уселся на высоком холме, чтобы наблюдать, как его воины будут праздновать победу. Но ожидания Шамиля не сбылись: мюридам пришлось отступить… Защита Ахты увенчала славою русское оружие и составила один из блистательных подвигов богатырей нашей кавказской армии. Несмотря на малочисленность гарнизона, несмотря на то, что начальник его полковник Рот был ранен в самом начале осады и его заменил не вылечившийся от ран капитан Новоселов, несмотря на отсутствие в укреплении воды, – русские отстояли укрепление: отчаянные штурмы горцев были отбиты защитниками укрепления, дравшимися с необыкновенным мужеством. Несколько раз подходили толпы горцев к самым бастионам укрепления и лезли со всех сторон по лестницам, появлялись уже на стенах с победными кликами: «Алла! Алла!», но, сброшенные оттуда русскими штыками, летели вниз вместе с опрокинутыми лестницами и заваливали ров своими трупами. Под градом пуль, камней и картечи защитники крепости замуровывали произведённые взрывами проломы в стенах и готовились отразить врага, пока на выручку не пришёл отряд князя Аргутинского, заставивший горцев отступить.

В том же сентябре 1848 года русскими войсками приступом взяты неприятельские завалы при ауле Мискинжи.

В 1849 году князь Аргутинский осадил мюридов в ауле Чох, но осада стоила больших потерь и успеха не имела.

Этими делами далеко не ограничились столкновения горцев с русскими. Чуть не каждый месяц происходили схватки, сражения, разорялись то той, то другой стороною аулы, селения, укрепления.

Между тем ряды горцев, объявивших газават русским, увеличивались новыми и новыми народностями Кавказа. Главнейшими между ними были абадзехи и убыхи. При их содействии производились постоянные набеги на русские укрепления, вызывавшие, в свою очередь, нападение на аулы. Значительно усилил ряды мюридов вождь и духовный глава абадзехов Магомет-Амин, пламенный проповедник, который неоднократно успешно боролся против русского правого фланга, находившегося под начальством генерала Евдокимова.

Главная цель, которую поставил себе Магомет-Амин, состояла в устройстве удачных набегов большими партиями горцев. Один из таких набегов был совершён в 1854 году, когда Шамилевы полчища ворвались неожиданно в Кахетию, переправились через реку Алазань и напали на богатое поместье Цинандалы, принадлежавшее знатному представителю грузинской аристократии, состоявшему на русской службе и преданному России князю Давиду Чавчавадзе. Поместье они предали пламени, всё, что было в нём ценного, увезли, жену князя и её сестру княгиню Орбелиани (дочерей царевича грузинского и внучек последнего венчанного государя Грузии) с детьми, гувернанткою, прислугою и всеми приближёнными увели в горы в надежде получить за них богатый выкуп.

Весть о дерзком вторжении мюридов в самое сердце Кахетии и о том, что они увели знатную семью хорошо известного русскому государю воина, произвела потрясающее впечатление по всей России.

По приказанию из Петербурга к Шамилю в аул Ведени был отправлен уполномоченный спросить, какой выкуп желает имам за пленных княгинь и не согласится ли он обменять их на находившихся в русском плену мюридов.

Шамиль ответил:

– Передайте белому падишаху, что Шамиль отпустит княгинь только тогда, когда падишах вернёт ему сына Джемалэддина, который уже пятнадцать лет томится среди урусов… Я так сказал и, клянусь Аллахом, не изменю моего слова…

Ответ имама решил участь Джемалэддина, мечтавшего навсегда остаться в России и на русской службе…

Глава 4
Ураган и Кривоножка. Горе Тэклы

олный неизъяснимо таинственной прелести вечер спустился над крепкими стенами Дарго-Ведени. Причудливые облака разорвались на небе, и одинокая, блестящая, в виде золотого венчика курослепа[76]76
  Цветок, растущий в горах.


[Закрыть], звезда мигающим оком зажглась в вышине. Всё затихло в горном ауле… В саклях сераля засветились чираки. Кое-где лишь слышалось пение молитв неутомимых в своём благочестии мюридов.

На кровле одной из саклей имамского дворца внезапно появились две странные небольшие фигуры. Это были мальчик лет четырнадцати необычайной красоты и семилетняя девочка, ловкая и быстрая, как котёнок, несмотря на совершенно кривые ноги, нарушавшие общую гармонию и стройность подвижной фигурки. В руках детей дымились горящие головни в виде огненных факелов, которыми они неистово размахивали над головами. Мальчик с криком гнался за девочкой по плоской крыше, стараясь её догнать, и хохотал во всё горло.

– Кач! Кач[77]77
  Сторонись! Сторонись!


[Закрыть]! – кричал он, высоко потрясая головнёю, и во всю прыть нёсся за хромоногой девочкой. Но та не уступала ему в ловкости и скорости бега. Быстро перебирая своими кривыми ножонками, она неслась как стрела, пущенная из лука, по самому краю крыши. Мальчик невольно одобрил её ловкость довольно-таки своеобразным комплиментом:

– Молодец, Нажабат! Джигитом будешь! Даром что кривоногая коза! – И он громко захохотал, с величайшим трудом наконец настигнув девочку.

– Ах ты дувана[78]78
  Глупец.


[Закрыть]! – вспыхнула та. – Смотри лучше на себя! В твоей неразумной голове столько же ума, сколько в моём мизинце, и сегодня ещё мулла-алим жаловался матери, что ты столько же смыслишь в науке, сколько дикий дунгуз[79]79
  Свинья.


[Закрыть] в персиковом шербете.

И она, довольная своей остротой, залилась громким хохотом.

Магомет-Шеффи (так звали мальчика) вздрогнул с головы до ног. Это уже было слишком. Этого оскорбления от сестры, девчонки, он перенести не мог.

– Я дувана? Я дунгуз? – подступил он к ней, размахивая пылающей головнёю перед самым её носом. – Вот подожди ты у меня… Я прижгу тебе твой гадкий язык, чтобы он не молол всякого вздора!

Неизвестно, чем бы кончилась эта ссора для маленькой Нажабат, если бы по счастью внизу со двора не послышался резкий, крикливый голос Хаджи-Ребили, её старухи-воспитательницы.

– Эй, Нажабат! На-жа-бат! – кричала она. – Куда забралась, горный козлёнок! Госпожа увидит – беда будет. Ступай вниз. И ты тоже, Магомет-Шеффи, слезай! Опять утащили вы головни из пекарни, глупые дети! Вот вернётся повелитель…

– Повелитель не скоро вернётся… Он повёз в Хасав-Юрт менять грузинских пленниц на брата Джемалэддина, – задорно кричал из своей засады Магомет-Шеффи. – Пока повелитель вернётся, у тебя на носу успеет вырасти шишка, а на языке целый куст архани[80]80
  Цепкое растение.


[Закрыть], чтобы ты не могла так много ругаться и кричать, – заключил он, покатываясь со смеху вместе с дружно вторившей ему Нажабат.

Девочка, успевшая уже позабыть свою обиду на брата, теперь с наслаждением предвкушала «травлю» Хаджи-Ребили, которую все дружно ненавидели за её воркотню и несправедливость.

– Что говоришь ты, Магомет-Шеффи? – не расслышав его слов, вопила та со двора, далёкая от мысли услышать какую-нибудь дерзость.

– Для глухого уха мулла дважды не кричит с минарета! – крикнула ей с кровли за брата Нажабат. – Шеффи говорит, что очи твои – звёзды, уста – розы, а щёки – утренняя заря, – присовокупила с оглушительным смехом шалунья.

– Яхши! Яхши! – сердито зашипела старуха. – Вот я скажу мудрому Джемалэддину,[81]81
  Учёный мудрец, воспитатель сыновей Шамиля и отец его второй жены Зайдёт. Считался родственником пророка.


[Закрыть] да охранит Аллах его от всяких бедствий, чтобы он приказал нукеру[82]82
  Слуге.


[Закрыть] сорвать ветку карагача да…

– Хо-хо, ты забыла, что никто не имеет права ударить сына имама, – вызывающе крикнул со своей кровли мальчик. – Ты плохо знаешь, старуха, адаты своей страны!

– Яхши! Яхши! Не рано ли ты торжествуешь, Магомет-Шеффи? – снова послышался внизу сердитый голос. – Вот пристыжу тебя перед братом, будет стыдно тебе.

И она с громким ворчаньем поплелась к двери сераля.

– У-у! Остроклювая ворона! Не боюсь твоего карканья. Вой чекалок относит ветер, и я не глупый джайрон, чтобы страшиться его! – послал шалун вдогонку старухе. Потом быстро опустился на пол кровли и, раздувая головню, так и сыпавшую искры, протянул, делая недовольную гримасу:

– Скучно, Нажабат!

– Скучно, Шеффи! – в тон ему отвечала девочка.

– Отец в наказание не взял встречать Джемалэддина… Хорошо, что не запер ещё… Ах, Нажабат, когда-то я буду джигитом, как Кази-Магома! Кажется, не доживу до того! – с лёгким вздохом произнёс мальчик. – Когда грузинские княгини были здесь – всё же было лучше. Ребят их могли пугать и дразнить вволю. Весело это! А теперь выманили их у нас проклятые урусы… и скучно стало в серале… пленниц увезли… баранчуков[83]83
  Господских детей.


[Закрыть] также; не над кем нам больше подшутить да посмеяться…

– А Тэкла? Тэкла осталась! Или ты забыл?

– И то правда! Пойдём к ней, к Тэкле, Нажабат!

– Мать увидит… попадёт. Она строгая.

– Некогда попадать. Брат Джемал приедет – праздник будет, большой праздник. Вроде байрама.[84]84
  Большой осенний праздник у мусульман.


[Закрыть] Баранов что перережут – кучу! Из винтовок палить до ночи будут. Не до брани тут… Джемал – дорогой гость. Так пойдём же к Тэкле. Позабавимся вволю.

И в тот же миг быстрый, как ураган, мальчик, которого иначе и не называли все жители дворца, как ураганом, и кривоногая девочка взялись за руки и бегом ринулись с кровли сакли по выложенным сбоку деревянным ступеням, не выпуская из рук догорающих головней.

* * *

В крошечном помещении, примыкающем к пекарне сераля, в углу, на грязной циновке, лежит, скорчившись, маленькое белокурое существо. При слабом свете зажжённого чирака можно разглядеть худенькое-худенькое, изнурённое личико и большие испуганные чёрные глаза. Девочке лет восемь с виду. На ней что-то вроде длинной рубашки, изодранной до неузнаваемости. Худенькое тельце сквозит отовсюду, едва прикрытое грязными лохмотьями. Девочка тихо плачет, вздрагивая всем своим тщедушным тельцем.

Это Тэкла, маленькая пленница Шамилева сераля, увезённая вместе с княгинями Чавчавадзе и Орбелиани во время набега на Цинандалы. Она теперь собственность старшей жены имама, завистливой и жестокой Зайдет.

Горе Тэклы ужасно…

Сегодня на заре она узнала, что её госпожа, добрая, ласковая княгиня Чавчавадзе, томившаяся около восьми месяцев вместе с сестрою и детьми в плену у Шамиля, отпущена на свободу… И не только обе княгини, но и дети их, и весь женский штат прислуги, томившийся вместе с ними, вернулись опять в родную Грузию.

Она же, Текла, подруга игр маленьких княжен, должна остаться здесь, в этом ужасном серале, у жестокой Зайдет, выпросившей её у Шамиля. А ведь она, бедняжка, так жаждала свободы!.. Могла ли она думать о том, что ей приготовила безжалостная судьба? Она так надеялась снова попасть в родимые Цинандалы, где так славно жилось под крылышком ласковой княгини, с розовой Соломе и весёлой Марией, её подругами, старшими княжнами…

Сама княгиня горько заплакала, расставаясь с бедной, маленькой пленницей… Она благословила Тэклу, поцеловала её и, глядя ей в глаза долгим, скорбным взором, произнесла с трогательною материнскою добротою:

– Слушай, Тэкла, моя бедная, дорогая девочка. Ты останешься здесь одна среди этих чужих и враждующих с нами мусульман. Старайся не забывать Бога, дитя, и, что бы ни случилось с тобою, помни о Нём, Тэкла!

И обе заплакали горько-горько… Княгине было жаль Тэклу, Тэкле жаль навеки утерянной свободы.

Бедная малютка с тоскою вспоминала тихие, ласковые долины Грузии, зелёные поля и цветущие виноградники своей благословенной Кахетии…

Как привольно и чудно жилось ей там! Сколько весёлых, радостных дней выпало ей на долю в милых её сердцу Цинандалах… Каким чудным сном прошло её коротенькое розовое детство!..

Отца и матери Тэкла не помнила вовсе. Они умерли, когда она была ещё грудным дитятей. С младенческих дней княгиня взяла её к себе и вверила попечениям одной из прислужниц.

Её воспоминания неразлучны с княжеским домом и маленькими княжнами, детьми её благодетелей…

Игры, смех, первые уроки азбуки под руководством доброй учительницы – всё это вместе с ними! Ей казалось тогда, что жизнь – это одна сплошная розовая сказка, один светлый радостный сон. И вдруг это ужасное несчастье, обрушившееся над домом её благодетелей!

Однажды (о, этого дня Тэкла никогда не забудет!), когда сам князь во главе отряда грузинской милиции выступил к Шильдам против Шамилевых полчищ, уже пробравшихся в Кахетию, они, дети, мирно играли в саду вместе с Соломе и Марией под присмотром мадам Дюпре, доброй, весёлой гувернантки-француженки. Вдруг толпа крестьян прибежала оповестить княгиню, что мюриды уже поблизости, что они со всех сторон окружили Цинандалы… Спасаться времени нет… вся местность кишит ими… Обезумевшая от страха княжеская семья вместе со всей прислугой ищет спасения в садовой башне…

Вскоре громкие крики врагов огласили сад и двор замка.

Убежище их открыто… Торжествующие мюриды врываются в башню, хватают испуганных насмерть женщин и увозят их в горы, в глухой и недоступный для русских аул, где восемь месяцев томятся они среди диких, жестоких горцев…

И всё-таки плен с близкой её сердцу семьёю казался раем сравнительно с тем неизвестным будущим, которое ожидало в одинокой неволе бедную маленькую Тэклу…