Текст книги "GoodAsYou/НичемНеХужеТебя (СИ)"
Автор книги: Лидиана Мартинян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
Пару часов назад команда Тони уселась смотреть матч, который они обещали друг другу не пропустить. Менеджеру отеля пришлось уступить просьбе представителей съемочных групп, поселившихся в отеле, и простить ребятам, орущим нечленораздельные слова после победы их любимого клуба, шум, который мешал всем остальным на этаже. Лили никогда не забудет этот момент: себя, с повязкой клуба на голове, Тони и Ромеро, сидящих в фирменных мадридистских формах, кучу еды, купленной из ближайшего супер-маркета, Ромеро, прыгающего на диване от счастья, Тони, орущего испанские народные песни, он немного выпил, звонок своей матери с поздравлениями, статуэтку Морриса Джордана, на ней живого места от поцелуев не осталось, как на статуе Будды, поздравления от сестры, головную боль, видимо слишком переволновалась за вечер, разговор с счастливой несмотря ни на что Мирандой. И вот это – ужин звезд в Макдональдсе, грандиозное празднование победы, пиршество, устроенное ими же в честь себя, главной целью которого было утолить голод.
– Удивительно все это, да, Лили?
– Да.
– Голова прошла?
– Немного, думаю, я просто была слишком голодна.
– Теперь проблема решена.
-Точно. Нужно выспаться.
– И есть не помешает, ты стала очень мало есть с самого начала съемок, похудела, теперь похожа на пацаненка.
– А кто я, если не пацаненок?
– Ты мой пацан, Лили, чтобы я делал без тебя.
– Как что? Нашел бы другую Лили.
– Не-е-е-е, ты одна такая, больная на голову и неповторимая в этом роде.
– Иди ты, – Лили прыскает на Тони кетчуп из маленького пакетика.
– У моего прадеда чуть инфаркт не случился, когда он узнал про премию.
– Ой, Тони, – Лили сдерживает первый порыв рассмеяться, – как он сейчас?
– Выдержал удар, оправился, приходит в себя; говорят, теперь если спит, то только с улыбкой на губах.
– Ты поедешь навестить прадеда?
– Обязательно, сразу после премии, отпрошусь в деканате.
– Ой, да что там отпрашиваться, я тебя умоляю, они теперь на тебя молятся, ты нашему университету принес такую популярность. Отныне тебе будет прощаться все, Антонио-Его-Величество-Альварес!
– А про себя что умалчиваешь, дура моя?
– В смысле?
– Ты что поделывать будешь, мой звездный сценарист?
– Домой на каникулы поеду, там посмотрим, надо еще один год доучиться.
– Как твоя мама?
– Приходит в себя после развода с отцом.
– Ты говорила с ним после премии?
– Нет, мы поссорились, не думаю, что после этого я смогу с ним общаться, по крайней мере, в первое время мне будет очень тяжело, так что мне не нужно этого делать.
– А как тогда?
– Не знаю, Тони, если бы кто-нибудь несколько лет назад сказал мне, что мои родители разведутся накануне моего отъезда за границу, если бы мне сказали, что я буду разговаривать об их разрыве с испанским режиссером по имени Антонио, я бы никогда не поверила в это.
– Я пока что только учусь, я не режиссер.
– Кончай с этим, скромняк.
– Такое слово точно есть?
– Хер с ним, будем считать, что его сегодня придумали.
– Лили, с твоими родителями все будет в порядке.
– Нет. Теперь нужно говорить 'с твоей мамой и с твоим отцом'. Все, больше нет этого дружеского союза под названием 'родители'.
– Даже если они будут жить в разных точках мира, они останутся твоими родителями.
– Мой родитель, равно как и воспитатель – это моя мать.
– Зачем ты так?
– Ты не знаешь моего отца, Тони, и я тоже не знала, пока не увидела, как он себя начал вести, когда мать заявила, что уходит от него.
– Ладно, если не хочешь посвящать меня во все в это, можешь не рассказывать...
– Единственное, что их объединяло, это неуверенность во мне, в моих стремлениях, в моих детских заявлениях, что я смогу, что у меня получится что-нибудь с этим сделать, понимаешь?
– Ты имеешь в виду сценаристику?
– Да. Мать жгла мою писанину, как только я начала этим заниматься, я писала втихомолку и прятала листки в батарее, что только не делала, чтобы они это не увидели. Они считали меня ненормальной. Сейчас я вспоминаю все это с улыбкой, раньше я рыдала.
– Ты понимаешь, что они хотели как лучше?
– Бла-бла-бла, хотеть одно, слушать и стараться понять, что такое твой ребенок, это другое, Тони.
– В тебе до сих пор сидит детская обида.
– Это не обида, это констатация фактов, рассказы из детства. Но знаешь, я даже рада, что они расстались.
– Почему?
– Потому что не могла мама с ним, они друг друга не переносили. Поразительно, как долго могут жить друг с другом люди, которым создай ситуацию – они друг друга распотрошат, да еще с таким удовольствием, смакуя каждую секунду, каждое грязное слово, сказанное в адрес другого.
– Сколько они были вместе?
– Около двадцати – двух лет.
– Это довольно-таки много.
– Много. Надо было шесть лет назад от него уйти, когда она на развод подала.
– Погоди, так они не первый раз расходятся?
– Нет. Сначала они развелись то ли в 2006, то ли в 2007 году, отец тогда упал на колени, ему вдруг стало плохо, молил ее не уходить, мать выбрала в пользу семьи, – Лили отпивает свой шоколад и вытирает салфеткой рот, – решили сохранить все, пошло поехало по новой. Но вот видишь, не суждено людям быть вместе, а виноват в этом больше всего отец.
– Дочери так всегда говорят, они рядом с матерями.
– Нет, дело не в моем поле, не надо, пожалуйста, так говорить. Я вполне объективно могу судить о произошедшем.
– У тебя глаза кровью налиты, о чем ты?
– Это от усталости.
– Сама себе веришь? Тебе пора в постель.
– Да говорю тебе – прожекторы слишком ярко светили в лицо.
– И ослепили твои глаза, когда ты находилась там всего минуту?
– И ослепили,– Лили перестает жевать кусок курицы и сосредоточенно смотрит в свой салат, – помнишь, ты как-то спросил меня, почему в социальной сети у меня стоит не своя фамилия, а придуманная? Я еще тогда начала рассказывать про то, что зарегистрировалась там в тринадцать лет, хотела выпендриться, раньше так все любили делать – придумывать себе виртуальный имидж, звучные имена.
– Помню.
– Я ведь не просто так поставила эту фамилию. Когда родители в первый раз развелись, я намечтала матери другого мужчину, себе – итальянского отчима, я тогда была одержима фильмом 'Крестный Отец'. Обожала все это – семья, традиции, святость, сила. Хотела, чтобы маму нашел сильный итальянский мужчина и увез нас троих из моего города. Я тогда думала, что избежать всех проблем можно побегом в другую страну – жаркую и красивую, приобретением новой семьи, состоящей из огромного количества теть, дядь, заботливых братьев, сестер и других громких итальянских родственников. Я уже с раннего возраста стремилась не решать проблемы, а убегать от них. И фамилию ему придумала звучную – Родригес. Так и пошло с тех пор, помню, как – то раз попыталась изменить эту фамилию на свою настоящую, но у меня не получилось с настройками, махнула на все это рукой и решила – пусть все останется как есть.
– Ты уже тогда была сама себе сценаристом, Лили. Подумать только.
– Сам себе утешитель, скорее. Сам себе семья, сам себе художник, друг, брат, сестра, я тогда от всех огородилась, перессорилась с друзьями...дура, так не надо было делать, откуда я могла знать, что их, а они составляли такое количество – пальцев на одной руке больше, чем моих друзей, откуда я могла знать, что в один прекрасный день их вообще со мной не будет, разбрасывалась ими, словно они – ненужные монеты.
– Ты сегодня статуэтку выиграла, давай – ка лучше будем праздновать это событие, и, хотя бы, посплетничаем о звездах, которых мы видели.
– Знаешь, я бы очень хотела, чтобы и он и она встретили кого-нибудь, серьезно, пока они одиноки, они тем или иным образом пытаются докричаться друг до друга, выкрикнуть оставшуюся часть оскорблений, отомстить, насолить, как будто за прожитые вместе годы им было мало.
– Может быть, встретят.
– Хотя опять-таки, мать к этому вообще не готова, она сейчас хочет быть одна, у нее словно свеже-сыгранная свадьба со свободой. Наслаждается медовым месяцем с миром, радуется сама себе, словно маленький ребенок. Сестра от друзей не отлипает, молодец, не то, что я в ее возрасте, замкнулась, напридумала кучу персонажей, дружила с ними, потом все прошло, остались они в тех дворах, где я с ними любила гулять.
– Лили, у тебя будет работа, ты отвлечешься, и потом, тебе не 15 лет, ты взрослая девочка, ты очень сильная, к тому же.
– Я не расстраиваюсь, Тони, я хочу, чтобы ты это понял, я рада.
– Кстати! По поводу работы, а точнее отдыха, так сказать. Нас пригласили на коктейльную вечеринку Аарона Анселмо.
– Это кто? И что за вечеринка?
– Сам первый раз о нем слышу, состоятельный продюсер, в прошлом уважаемый профессор Американского Йельского Университета, знаменит своими щедрыми вкладами в область искусства, а также помощью молодым артистам.
– Однозначно нужно пойти, Тони.
– Конечно, я слышал, он никого не оставляет без внимания, какой бы большой ни была его вечеринка, обходит и разговаривает с каждым гостем не меньше пяти минут.
– Вот это обходительность.
– И не только, думаю выгода тоже. Просто своего рода фильтрация, ну или поиск, поговорив со всеми, он уже знает, кого из этих собравшихся людей можно выделить и приметить для себя, а кого оставить отдыхать дальше.
– Когда вечеринка?
– Через две недели.
13
Лилиан Кабика стоит перед зеркалом в темно-изумрудном облегающем платье, доходящем ей до колен. Ее отросшие волосы распущены и завиты большими мягкими локонами, открытую шею украшают тонкие, едва заметные брительки платья, и аккуратное ожерелье с единственным белым камнем в виде сердца – бижутерия, подаренная матерью после премии Морриса Джордана. Она сидит в кресле и смотрит на свои загоревшие ноги в черных классических туфлях, на ее пальцах темно-бордовый блестящий лак, ее губы накрашены насыщенным вишневым оттенком помады. Тони должен зайти в ее номер с минуты на минуту. В ванной слышен шум воды – это мать Лилиан моет испачкавшиеся от косметики руки, перед тем как надеть на себя ожерелье. Девочке удалось уговорить ее взять визу и приехать к ней в США, чтобы попасть на эту вечеринку. Эта идея пришла к ней в голову совершенно внезапно. Если бы Лили и Тони не выпустили свой первый фильм и не получили бы вполне приличный для своих лет гонорар, она, может быть, не смогла бы отважиться на такой щедрый жест. Но деньги на билеты туда и обратно у Лили были; она не могла не признаться себе в том, что этот поступок был своего рода вызовом обществу, которое осталось в ее родном городе, своеобразной красной тряпкой, брошенной перед их лицами на арену – ну и что, что ей двадцать, ну и что, что она девочка, она работает, она зарабатывает деньги, получает достаточно, чтобы оплатить поездку матери на другой континент. И потом, Лили очень хотелось отвлечь ее от забот по поводу купли новой отдельной квартиры, оформления документов для алиментов младшей сестры, которая осталась у отца из-за учебы в школе. Антонио Альварес заходит в номер в новом, недавно купленном классическом черном костюме, свой первый смокинг он, вместе с бутылкой отменнейшего итальянского вина вернул обратно красавчику Фернандо, теперь у Тони водятся и свои, пусть пока мелкие, но деньги. Он говорит Лили и ее матери, что пора, а то опоздают. Лили берет женщину в длинном темно-бардовом платье за руку и выходит вместе с Тони из номера.
– Мне кажется, или мы тут лишние?
Маленькая стрелка часов в стиле модерн, занимающая собой всю стену особняка сеньора Анселмо, ударила по цифре 6, большая осталась стоять на цифре 11. Лилиан и Тони, держащие бокалы с холодным шампанским, рассматривают гостей таинственного испанского Гетсби, комментируя тех, кого они знают, и тех, кого видят в первый раз. Кабика устало зевает, забыв прикрыть рот, абсолютное безразличие к вспышкам фотоаппаратов, она – не звезда, к тому же, слишком устала, чтобы следить за каждым движением, вот бы мужчина, стоящий перед ней, сделал два-три шага влево – почесала бы зад, и никто бы не заметил. Тони откровенно безразличен ко всему происходящему, у него вымотанный взгляд, еще бы, они тут торчат с девяти вечера, а тут даже толком не покормили. Внутри Лили начинает разрастаться отчаянное желание сбежать и наестся в каком-нибудь кафе. Канапе с оливками, кусочками разных сортов сыра, и прочими деликатесами, съеденные в количестве шести штук ( Лили захватила бы побольше, вот только это уже стали замечать, и ей пришлось остановиться) не утолили ее теперь уже зверский голод, к тому же, время – половина двенадцатого, а загадочный сеньор Анселмо к ним еще не подошел. Лили смотрит на свою мать, спокойно разглядывающую картины, которые заполонили стены сеньора Аарона, она не знает ни английский, ни испанский, но как-то умудряется находить общий язык с людьми, к ней подходят, здороваются, пытаются завести разговор, затем узнают, что она иностранка, но это не смущает ни их, ни ее, начинают вместе смеяться. Умение матери так открыто общаться с незнакомцами будет поражать Лили всегда, потому как она пошла характером и поведением в отца – лелеяла свою скрытность и мнимость, словно родную дочь, ни разу не желая измениться, знакомство с Тони – просто сказочная случайность, или чудесное исключение, Лили еще не решила.
– Лили, еще только половина двенадцатого, кончай сдавать позиции, – Антонио теребит ее за плечо, чтобы заспанная Кабика, закрывшая глаза, проснулась.
– Пойдем отсюда, а?
– Нет, потерпи.
– Не могу.
– А торчать на ногах все ночи напролет во время съемок фильма ты могла.
– Это работа, это другое.
– А это – отдых, умей отдыхать, бодрствуя, мисс Кабика.
– Так точно, сер, но только при условии, что после этого так называемого отдыха, мы смотаемся куда-нибудь поесть.
– Тут тоже есть еда.
– Пожрать по-капитальному.
– Ты должна была родиться мужиком.
– Тут мало мяса.
– Еще не встречал, а точнее, уверен, что больше никогда не встречу кого-либо, кто так любит мясо.
– Просто благодаря мясу дольше остаешься сытым.
– Ты его любишь больше людей.
– Я просто люблю поесть.
– И прятать стволы под подушки, верно Лили?
Кабика, сонно просматривающая какие-то журналы, лежащие на столике, удивленно поворачивает голову в сторону улыбающегося Тони. Она была полностью уверена в том, что ей удалось скрыть это от других людей, а главным образом от Тони. Ствол, купленный ею сразу же после рокового столкновения с ребятами из того района, всегда укладывался под подушку. Лили никогда не забывала про него, также как не забывала помыть зубы перед сном. Словно маленькие дети, твердо убежденные в том, что если укрыться всем телом под одеялом, то монстры их не настигнут, Лили прятала пистолет под подушку, успокаивая себя, что так ей не грозит никакая опасность.
– Ты что, рылся в моих вещах?
– Боже упаси! Просто кое-кто либо не заправляет за собой, так что мне потом приходится делать это самому, либо просто забывает складывать вещи на свои места.
– Так, во первых: я за собой всегда заправляю, лишь изредка я позволяю себе этого не делать, если я не заправила за собой, значит я сильно торопилась, во вторых: это мне и только мне решать, куда мне складывать свои вещи, и если я хочу оставить свой ствол...
-Лили, это оружие.
-Тони, но ведь это Америка.
– И что дальше! Для чего ты его купила? Ты им умеешь пользоваться? А если бы ты нечаянно шмальнула им в кого-нибудь?!
– Вот как ты себе это представляешь? Нечаянно шмальнуть...это как вообще? Взять ствол, нечаянно нацелиться, нечаянно нажать на курок и выстрелить, и это все не специально, такое бывает Тони?
– Лили, ты единственная из всех кого я знаю, кто способен причинить себе вред голыми руками.
– Хотя бы один пример.
– Два сломанных ногтя, точнее четыре, так как ты обдолбала нарощенные вместе со своими собственными, когда открывала полку в кухне, додуматься только, Лили, я бы понял, если бы ты нечаянно сеганула пальцы ножом, ну или неуклюже открыла дверь машины. Ты поступила оригинальнее, ты просто открыла полку в кухне.
– Это не повод для того, чтобы отбирать у меня оружие.
– А что еще мне оставалось делать?
– Я даже не могла спросить, где мой ствол! Потому что сразу бы спалилась! Ты понимаешь, в каком я находилась состоянии? Что только мне не снилось! Один раз приснилось, что ствол украл какой-то гангстер, настрелялся всласть, пустил триллион пуль в пятьсот школ, сто ресторанов, пятьдесят супермаркетов, положил на землю пол-Америки, а потом ствол чудесным образом оказался у меня в постели, следом загремели копы...
– Это случаем, не Мачо и Ботан были?
-Да иди ты, Тони!
– Ты гангстер, Лили!
– Это средство самообороны.
– Лучше б в кружок борьбы записалась.
– Чем мне это поможет, если я вновь встречу парней со стволами?
– Спишь с пистолетом под подушкой, словно гангста, Лили!
– Я не гангста, Тони!
– Вот послушай, Лили. У меня тоже было что-то вроде этого. Однажды я зашел в подъезд своего дома, и на меня напали. Тогда я был очень напуган, был маленьким, думал, что шпана, пригрозившая мне – взрослые опасные дяди, из-за которых нужно срочно переехать в другой город. Сейчас я понимаю, что это были рядовые мелкие босяки, но как же я был напуган, представить себе не можешь! Меня спасли бабушки, зашедшие в подъезд, они подняли шум, следом за ними вбежали двое взрослых мужчин, сидевших во дворе на скамейке, мне вернули все то, что они у меня успешно отобрали – батон хлеба и две жвачки, которые я купил себе и своей маме. Я понимал, как мне повезло, меня проводили до квартиры, там я благополучно обмочился от нахлынувших эмоций и чувства облегчения. Но суть была в том, что на меня навели нож, я не запомнил их лица, но лезвие ножа, узоры, сделанные на нем – все это я четко запомнил, уж не знаю, почему. Я украл у папы деньги и купил себе точно такой же нож, наврал в магазине, что хожу в кружок по метанию ножей; мне круто влетело от отца, я наплел ему про то, что потратил украденные деньги на только что вышедший диск с новой игрой, отец поверил и отругал еще сильнее, сказав, что выкинет ее к чертовой матери, так он и сделал, правда, я ему подсунул другую – старую, которую он никогда не видел; до сих пор не понимаю, как продавец мне поверил, перед ним стоял тринадцатилетний пиздюк, нагло втиравший про какие – то кружки по метанию ножей. И я ходил с этим ножиком два года, целых два года я вытаскивал его из кармана, прежде чем войти в подъезд в надежде встретить этих говнюков, точнее я жутко боялся их снова увидеть, потому что понимал, что если они увидят меня входящим с ножом, то не будут церемониться, а владеть острыми предметами могут, наверняка, лучше меня, и мне, скорее всего, влетит, несмотря на наличие волшебного оружия в руках, но другая часть меня жаждала встречи, во мне играла двухлетняя детская обида и желание доказать этим подонкам, что они не на того напали.
-И что же было дальше?
– Ничего, я их больше не видел, как и ножик, собственно говоря, я его потерял, долго искал, никак не мог найти, боялся заходить в подъезд один, оставался в школе до тех пор, пока молодая мамочка с новорожденным ребенком не выходила из нашего подъезда. Я все рассчитал – я должен был ждать два часа после школьных уроков, прежде чем она откроет дверь подъезда и выйдет на свежий воздух с ребенком, а я смогу зайти в подъезд и проверить, нет ли там этих говноедов, и в случае ЧП дать заднюю, побежав к ней; я постоянно видел ее из окна своей школы, школа, кстати, находилась напротив нашего дома. Так я и стал торчать после уроков, ожидая молодую мамочку с ребенком, поначалу ничем не занимался, маялся то тут, то там, потом старая училка геометрии и алгебры заметила и подхватила меня, странствующего между коридорами. У нее было двухчасовое окно, у меня двухчасовое ожидание моей мамки с ребенком, и она стала бесплатно натаскивать меня по своим предметам, женщина она была старая, деньги ее не интересовали так, как общение. Я стал ненавидеть ее больше этих парней, родители узнали, где я так задерживаюсь и стали давать мне больше карманных денег, радуясь, что я стал сносно учиться. К концу первого такого учебного года я был первым в классе по этим предметам.
– А нож? Ты его так и не нашел?
– Нож забрала с собой бабушка, приехавшая погостить к нам в город из деревни, дело в том, что я, так и не нашедший ему достойного применения, резал им овощи и фрукты, мама перестала делать это для меня, как только мне исполнилось тринадцать, и я стал самостоятельно варганить себе что-либо поесть и часто оставлял его на кухне. Нож был очень острым и жутко понравился бабушке, она схватила его вместе с другими вещами, подаренными мамой, никому ничего не сказав, возможно просто забыла сказать об этом, и уехала с ним в деревню. Я искал его два года, прежде чем обнаружил в ящике у бабушки в деревне, мне тогда было семнадцать, и я успел забыть эту историю в подъезде.
– Охренеть история.
– Ну не такая крутая, как твоя.
– Я ее не дорассказала.
-Ну-ну, загремели копы в твоем сне, и что же было дальше?
– Тут же взяли отпечаток пальцев, все как-то так сошлось, будто это я держала ствол в руках, хотя стрелял тот ублюдок. В тюрьму повели меня и...
– Спокойно, Лили, это просто сон, – Антонио Альварес заливается громким смехом и допивает свое шампанское, в то время как Кабика озадаченно смотрит по сторонам в поисках матери.
– Тони, где моя...
– Я верну тебе ствол, но только в том случае, если ты его сдашь обратно.
– Я не про ствол, где моя мать?
Лили встает с дивана и направляется в сторону толпы, пристально разглядывающей картины на стенах сеньора Аарона. Среди разглядывающих картины нет ее матери, ее нет и в других комнатах, нету в прихожей, в огромном зале для гостей, в уборной для женщин, на балконе. Лили начинает чувствовать, как ее сердце бьет по всему телу. Она ведь не могла просто так взять и потеряться, она не маленький ребенок, наверняка с кем-то заговорилась, но разве нельзя говорить здесь, в этой комнате, находясь рядом с Лили. Потерять мать в чужой стране, такое могло произойти только с ней. Через десять минут упорных поисков матери на пару с разволновавшимся Тони, Лили еле сдерживается от желания закричать на весь дом 'Мамочка, где ты?!'
– Лили, иди сюда!
Антонио Альварес кричит Кабике, тревожно ковыляющей по ночной траве, щекочущей ее каблуки, она рысью пробирается сквозь высокие кусты, растущие в саду сеньора Анселмо. Крик Тони становится все слышнее, он громче с каждым шагом, Лили знает, что он нашел ее мать первым, поэтому ей уже не так тревожно, главное, чтобы мамочка была жива, не потеряла конечности и находилась в одежде.
Мать Лилиан Кабики находилась в одежде, в целостности и сохранности, со всеми конечностями, а самое главное, и пока тайное для нее, равно как и для ее дочери, она находилась в нужном месте и в нужный час. Универсальное волшебное условие 'поехать в другую страну и пообщаться с новыми людьми' сыграло в ее жизни роковую роль, только она пока об этом не знает, так же как и Лили, стоящая напротив нее и шумно вдыхающая теплый летний воздух, не знает, что сцена в саду сеньора Анселмо будет сниться ей каждую следующую ночь и каждый раз, когда она будет задавать себе вопрос о разрушительном для ее великой дружбы решении одного человека поменять свою суть ради нее.
Антонио Альварес вновь стал проводником Лили в новый мир, первым выйдя в сад сеньора Аарона, первым увидев ее мать и первым заставив Лили пойти на его крик и встать перед сеньором Алейо Родригесом – человеком, рядом с которым сидела на скамейке мать девочки. Тони не знает, что эта сцена окажется роковой и в его дальнейшей карьере, он также не знает, что сцена в саду врежется в его память, как и в память Лили, и они, много лет спустя, будут вместе вспоминать ее малейшие детали: цвет необычных кустарников под луной, размеры сада, обилие разных цветов и нелепое положение бедного сеньора Родригеса, который, впрочем, за счёт него вышел победителем, получив в награду за слишком большое количество выпитого в этот судьбоносный вечер алкоголя сердце другого человека.
Тони и Лили будут вспоминать все это словно тайные свидетели Адама и Евы, вошедших в запретный сад и подошедших к тому самому дереву с яблоками. Тони Альварес будет ухмыляться всю обратную дорогу, 'смешное совпадение' – фраза, которая первой всплывет в его голове, потому что дерево, обвившее сзади скамейку и укрывшее этих двух от ярких лучей луны, было яблоней, а первым поступком для дальнейших жизненно-важных решений матери Лили было сорванное с этого дерева яблоко. Что за спектакль, что за карикатурность и нелепость ситуации, это ведь античная Комедия: мать Лили и этот мужчина, забредшие в сад и севшие под яблоней, тихая лунная ночь с тайными планами на этих двоих, тяжелые яблоки, нависшие перед их лицами, здесь даже змей-искуситель с подсказками сорвать их не нужен, впрочем, он тут тоже фигурирует. Альварес будет единственным из этой четверки, поднявшим голову наверх и увидевшим фигуру Аарона Анселмо, облокотившегося об собственный огромный балкон, который, о чудесное совпадение, выходил именно на эту сторону сада, и наблюдающего за этой сценой. А вот и он – змей-искуситель, попивающий свое дорогое шампанское, и больше не обращающий внимание на остальных гостей, словно нечто, давно задуманное им, наконец-таки свершилось, словно вся эта вечеринка была затеяна именно для этой ситуации под деревом. 'А может быть, я слишком много выпил и немножко романтик в эту ночь?' – спросит себя Тони, прежде чем обратиться к Лили:
– Это сеньор Алейо Родригес, он уже успел рассказать мне, что ему стало плохо.
– Откровенно плохо, – ухмыльнется на испанском сеньор Родригес, добродушно глядя на Лили, – меня только что вырвало в райские кусты моего приятеля, думаю, мне влетит от него, и ведь не докажешь, что это своего рода удобрение для земли.
Все разом начали смеяться.
– Лили, думаю, его нужно отвезти домой, – говорит мать девочки на их родном языке, – я просидела с ним больше получаса, но ему не стало лучше.
– Не знаю, что она вам сказала, но она первая пришла мне на помощь, хотя помощи я, собственно, не просил, она просто услышала не очень приятные звуки, которые я издавал, и прибежала сюда.
– Лили, скажи ему, что он простынет, он весь мокрый, – просит мать Кабики.
– Что? Почему он мокрый, мама?
– Ваша мама милосердно отмыла мой костюм водой, которая была в ее бокале, – ответил Алейо Родригес.
– Вы понимаете на нашем языке?
– Немного, совсем немного, я его учил, когда был молодым.
– Послушайте, думаю, я согласна с решением мамы насчет вас, кто-нибудь должен отвезти вас домой, иначе вы простынете, к тому же, вам явно плохо.
– Полностью с вами согласен, Мисс Кабика.
– Откуда вы знаете мою фамилию?
– Мне про вас рассказал мой друг, Антонио я тоже знаю, с вашей очаровательной мамой я познакомился полчаса назад.
– Тут больше нечего сидеть, пойдемте в дом, – говорит мать Лили.
Перед лицом Тони срывается огромное красное яблоко, мать Лили трет его об руки, затем откусывает и начинает быстро жевать, к удивлению Кабики и Тони сеньор Родригес, ничуть не смутившись, просит дать ему попробовать и получает в руки надкусанный фрукт, откусывая его с другой стороны.
– Вкусно, очень вкусно, только бы мне и это не извергнуть на кусты бедного Аарона.
Снова смех. Мама Лили закидывает голову назад и берет яблоко в свои руки, Лили хмурит брови, не понимая, над чем смеется ее мать, ведь фраза была сказана на полу-испанском, полу-ее-родном языке. 'Оба попробовали, причем первым откусил не Адам, а Ева, посмотрим, что змей для них приготовил' – думает Тони, глядя на то, как сеньор Анселмо покидает свой балкон.
Конец I части.
