Текст книги "Легенда о любви и красоте (СИ)"
Автор книги: Лиана Делиани
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)
– Гвидо... – шепнула она, но так и не закончила фразы, сдаваясь.
Они лежали рядом, восстанавливая дыхание, когда первый луч солнца скользнул по стене.
– Обещай мне кое-что, – сказала Виола, отводя от его лица черные курчавые пряди.
– Все, что угодно, ваша светлость.
– Во-первых, никогда больше не называть меня так, а во-вторых – сбрить бороду.
Он озадаченно поднял брови, потом кивнул.
– А сейчас отвернись, – попросила Виола, садясь на постели и протягивая руку за платьем.
С этой ночи началась их новая жизнь. Внешне она мало изменилась, но теперь Виола понимала, о чем говорил Маттео. Ласковые взгляды, мимолетные ласкающие прикосновения – все это было так же естественно как дышать и так же необходимо. Такие мелочи расцвечивали жизнь днем, а в преддверии наступающей ночи заставляли Виолу краснеть от нетерпеливого предвкушения.
Ее немного пугало собственное отношение к тому, что она называла плотской стороной брака. Эта сторона словно затмила для нее все остальные стороны жизни. Так сильно вожделеть и наслаждаться было грехом, пусть даже все совершалось в законном браке. Периодически Виола спохватывалась и терзалась угрызениями совести, в попытках успокоить которую, не позволяла мужу целовать себя днем и требовала, чтобы он отворачивался, когда она одевается.
Муж относился к ее причудам добродушно, уважая и прислушиваясь к ней, так же как и раньше, если не более. Он сбрил бороду, но, не удовлетворившись этим, Виола сама укоротила ему волосы.
– Я хочу видеть своего мужа, а не какое-то заросшее лесное чудище, – прокомментировала она, с довольным видом оглядывая результат.
Она изучала его тело с интересом первооткрывателя, вступившего на обетованные земли. Разглядывала мужа, пока он спал, в свете затухающих отблесков пламени очага. Крупные короткие кудри, обрамляя резковатые, но обаятельные черты лица делали его моложе и привлекательнее. Она не находила его красавцем, но это было и не важно. Для нее он был особенным, единственным, чей голос, профиль, фигуру она безошибочно выделяла среди множества других.
Он стал более открытым, жизнерадостным, она это видела и чувствовала, улыбался ей так, что просто дух захватывало. Глядя на его улыбку, ей теперь все время хотелось поцеловать его, слиться с ним в единое целое. Делая выбор той ночью, она и не подозревала, что будет настолько счастлива.
Каждый раз, засыпая, она чувствовала как, зарывшись лицом в волосы на ее затылке, он шепчет благодарно и обреченно "любовь моя".
– Гвидо, а как ты называл меня в самом начале?
– Когда? – не понял он.
– В самом начале, как ты называл меня, когда думал? Герцогиня, ваша светлость, Виола или как-то по-другому?
– Не скажу, – рассмеялся он.
– Почему?
– Тебе не понравится.
– Скажи, я не обижусь, – целуя, она прильнула к нему всем телом, напоминая ласкового и шаловливого котенка.
– Я называл тебя "воробушек", – признался он, сдаваясь. – Ты была такая потерянная, взъерошенная и беззащитная, не смотря на то, что очень храбрилась.
– А я не смогу сказать, как называла тебя. Не спрашивай меня об этом, ладно? – тихо попросила она.
– Не буду, – обещал он, и смешинки собрались веселыми лучиками у глаз.
Но Виолино веселое настроение погрустнело. Она затихла, лежа на боку и внимательно глядя на мужа.
– Откуда это взялось? – спросила она, проводя пальчиком по глубокому шраму на его груди.
– Копье, – нехотя ответил он, так же заворожено глядя на нее.
– Ты, что, не носил доспехов?
– С оставшихся на поле боя снимают все, что представляет хоть какую-то ценность. Тяжелораненых добивают. Парень, который добивал меня, оказался новичком.
– Больно было? – легкими прикосновениями пальцев Виола словно старалась залечить ту давнюю боль.
– Лекарь сказал, что мне повезло, но кашляю я с тех пор, не переставая.
Он провел кончиками пальцев по ее плечу и, заглянув в повлажневшие глаза, улыбнулся, пытаясь отвлечь от сказанных слов.
Виола чувствовала себя бессильной перед многочисленными ранами его души и тела. Все, что она могла им противопоставить – свою нежность и любовь. Повинуясь велению сердца, она поцеловала глубокую отметину на его груди, провела губами по рваному косому шраму на боку, нежно погладила пальцами обрубок ноги и, наклонившись, поцеловала его.
Муж сел на постели, взял ее лицо в свои руки и, глядя на нее блестящими любящими глазами, прошептал:
– Я столько лет упрекал Бога, почему он не дал мне умереть, но теперь знаю – иначе я не смог бы встретить тебя.
Виола крепко обвила его шею, прижимая к сердцу, не желая отпускать, страшась самой мысли о том, сколько случайностей привело их друг к другу и как она вообще сможет жить без него теперь.
– Если ты умрешь, я умру с тобой, любовь моя, – прошептала она, зарывшись лицом в его волосы, и почувствовала, как он содрогнулся всем телом.
Опираясь локтями на его плечи, не размыкая объятий, она приподнялась, помогая их телам соединиться.
От того, что они любили друг друга, работы не становилось меньше. Другое дело, что, летая на крыльях счастья, они старались как можно быстрее сделать ту работу, которая мешала быть вместе, и заняться тем, что можно было делать вдвоем, превращая ежедневный труд в часть любовной игры.
Для бедняков ночь слишком коротка, шутил Гвидо. Зато Виола, пересчитывая выручку, довольно улыбалась – когда они переедут, смогут заплатить подати и найти дом получше, чем нынешняя лачуга.
Десятник дворцовой стражи остановился посреди торгового ряда горшечников.
– Граф Урбино велел собрать красивых девиц, дабы они прислуживали за пиршественным столом во время турнира, – объявил он и, оглядевшись, добавил, указывая на Виолу: – Ты пойдешь с нами.
Так Виола снова оказалась в графском дворце. Раздосадованная таким поворотом дневных событий, рассеяно разнося огромные блюда среди столов, за которыми сидели бражничающие рыцари, она раздумывала, как бы половчее ускользнуть до того, как муж придет за ней в торговый ряд, и до того, как она попадется на глаза графу Урбино.
Хохот и слова "Вы только посмотрите, герцог, как она прилежна!" заставили Виолу внимательнее вглядеться в пирующих. Среди недавно вошедшей в пиршественную залу толпы богато одетых рыцарей, она узнала герцога Миланского, своего отца, Неаполитанского короля и стоящего чуть позади графа Урбино.
– Ваше величество, ваша светлость, – присела Виола в глубоком поклоне.
– Как поживает жена горшечника? – осведомился король.
– Вашими молитвами, – не сдержавшись, съязвила Виола, но потом, справившись с собой, добавила: – Ваше величество, пощадите гордость достойного пожилого человека, ни в чем не виновного перед вами. Позвольте уединиться для беседы.
– Хорошо, – милостиво кивнул король и, обернувшись к графу Урбино, добавил: – Проведите нас в отдельные покои.
– К вашим услугам, ваше величество, – склонился тот.
Двое правителей уселись в кресла, чуть позади, стоя, разместились ближайшие советники и доверенные люди из свиты.
Виола стояла перед ними, одна, как на судилище, не испытывая, впрочем, от этого неудобства.
– Итак, что вы желаете сказать? – обратился к ней король Рене.
– В первую очередь, позвольте мне обратиться к герцогу, ваше величество, – сказала Виола и после милостиво разрешившего кивка продолжила, повернувшись к отцу: – Ваша светлость, я прошу у вас прощения за все те огорчения, что причинила с младенческого возраста и по сей день.
Герцог Филиппо Мария ничего не ответил, лишь нервно поперхнулся, отводя взволнованные глаза. Отец постарел за прошедшее время, с сочувствием заметила Виола.
– Урок пошел ей на пользу, – с явным удовлетворением сказал король.
– Что же до вас, ваше величество, – повернувшись к нему, продолжила Виола: – то позвольте поблагодарить за оказавшийся столь поучительным и полезным урок. Только по-настоящему изощренный и мстительный ум сумел бы придумать и воплотить такой урок в ответ на нелестный отзыв молодой девицы.
На челе короля пролегла морщинка легкого недоумения.
– Но больше всего и искреннее всего я благодарна вам за то, что вы взяли на себя труд выбрать для меня лучшего и достойнейшего супруга. Уверенна, что никто кроме вас не справился бы столь блестяще с этой задачей.
– Опять шутите? – нахмурился король.
– Отнюдь, ваше величество, – ответила Виола.
– Что ж, возможно, я и, правда, обошелся с вами с излишней суровостью, но мною двигало желание огранить красивейший из алмазов, сделав вашу душу столь же прекрасной, как ее внешняя оболочка. Теперь, когда я вижу, что старался не напрасно, я готов просить прощения и вашей руки.
– Моя душа едва ли отличается сейчас от той, что была дана мне при рождении. У меня лишь не было опыта, позволяющего вполне различать добро и зло, понимать и сочувствовать людям. Теперь я его получила, за что еще раз вас благодарю. И я замужем, ваше величество. Или вы забыли, что сами подобрали мне мужа?
– Это легко уладить, – махнул рукой Неаполитанский король.
– На вашем месте, я бы не стала спешить с подобным утверждением. Мой брак состоялся, и подтверждение тому зреет сейчас в моем чреве.
– Что? – изумлению короля не было пределов. – Этот оборванец... он, что, взял вас силой?
– Ему не было нужды так поступать, – ответила Виола.
– Я искрошу его на мелкие кусочки, – сказал король, с трудом сдерживая гнев.
– Его уже достаточно искрошили, ваше величество. Оставьте мне то, что осталось. Не пытайтесь силой разрушить соединенное Господом.
Король смотрел на Виолу с раздраженным и раздосадованным видом человека, не знающего как поступить, не уронив своего достоинства. А она вдруг увидела перед собой одинокого, придавленного бременем собственного величия, разучившегося доверять кому-либо, уставшего мужчину. Виоле стало жаль его, как в последнее время было жаль всех, кто не познал чуда любви, не засыпал и не просыпался в объятиях любимого, не понимал, что именно в этом заключается смысл жизни и ее высшая награда.
– Вы еще можете быть счастливы, ваше величество. Я буду молиться о том, чтобы Бог послал вам любовь так же, как он подарил ее нам с мужем, – искренне сказала Виола.
Неаполитанский король пристально посмотрел на нее, рассерженный, и в то же время где-то в глубине души удовлетворенный, тем, что она посмела заглянуть так глубоко.
– Обидно, когда другие пожинают плоды, что ты сеял для себя, – с насмешливым сожалением сказал он. – Чем подбирать остатки, я умываю руки.
В символическом жесте воздев руки, король встал и удалился. Его свита вышла следом за ним. В покоях остались лишь Виола, герцог Миланский и пара его доверенных советников.
– Дочь моя, – с трудом поднимаясь из кресла, произнес герцог Филиппо Мария. Разогнув спину при поддержке Виолы, он пристально посмотрел на нее и сказал, положив руку на ее голову: – Ты так похудела.
– У меня есть к вам просьба, батюшка, – ответила Виола и, смутившись, добавила: – Если мне дозволено ныне так вас называть.
– Я слушаю тебя, дитя мое, – глядя увлажнившимися глазами, ответил герцог.
– Если можете, отмените решение о нашем изгнании. Обещаю, мы не вернемся в Милан, дабы не порочить вас, а поселимся поблизости в каком-нибудь маленьком городке, где нас никто не знает.
– Так ты говорила всерьез? – герцог, словно только сейчас понял, что события последнего часа не были розыгрышем или шуткой.
– Да, – подтвердила Виола.
– И про ребенка в твоем чреве?
– Да, – снова кивнула Виола. – И если вы не сможете выполнить первую мою просьбу – Джанкарло может воспротивиться, я знаю – то выполните другую. Выплатите хотя бы двадцатую часть того приданного, что полагалось за мной, своему зятю, если не как мужу вашей дочери, то как человеку, сражавшемуся в рядах вашей армии.
– Хорошо, – согласился герцог Филиппо Мария. – Я хотел бы иметь возможность иногда видеть тебя и своего внука.
– Она будет у вас, батюшка. А сейчас идемте, муж ждет меня, а вам давно пора познакомиться с зятем.
Виола понятия не имела, как она сумеет уговорить Гвидо принять деньги из рук отца, но в запасе у нее был один абсолютно неотразимый аргумент, улыбнулась она, положив руку на живот.
Гвидо умер десять лет спустя. Виола дожила до глубокой старости. У них было семеро детей и тридцать два внука. Изделия их гончарной мастерской и сегодня украшают полки домов и музеев Италии.
