Текст книги "Не отпущу!.."

Автор книги: Ли Уилкинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Элизабет шевельнулась и открыла глаза. Еще только светало, но уже щебетал воробей с неуемной радостью, вслед за ним и скворец затянул утреннюю осанну.

Она лежала на спине. Рука Куинна покоилась чуть ниже груди. Его загар четко выделялся на фоне ее сливочной кожи.

Решение не поддаваться уязвленному самолюбию было вознаграждено. В ее сонной голове всплыло воспоминание об их ночи любви.

Осторожно повернув голову, Элизабет стала смотреть, как спит ее муж. Он лежал на боку лицом к ней.

Крупные черты, суровое лицо. Но обычно иронически прищуренные глаза закрыты, а решительные губы расслабились. Это, да еще слегка взъерошенные волосы и длинные ресницы делали его лицо… почти беззащитным.

Элизабет вдруг задохнулась от острой жалости, и любви, и тоски по тому, что могло бы быть. Словно что-то почувствовав, он открыл глаза.

Она улыбнулась ему. Ее взгляд был полон тепла и нежности, и на мгновенье в его глазах появилось выражение, которое она хотела бы видеть в них всегда, но уже в следующую минуту взгляд затуманился, как будто Куинн вспомнил что-то такое, о чем предпочел бы не вспоминать.

Она вздрогнула и вернулась к реальности.

– Чем собираешься заниматься сегодня? – спросила она ровным голосом.

Он приподнялся на локте:

– Надо еще разобраться в сейфе Генри, посмотреть кое-какие тетради, так что после завтрака думаю вернуться в Солтмарш.

– Один?

– Можешь не ехать, если тебе не хочется.

– Я хочу поехать.

– Хорошо. – Неясно было, доволен он или нет.

Она не смогла удержаться от мучившего ее вопроса:

– Ты решил, что делать с домом?

– В каком смысле?

– Ты говорил, что подумаешь, не продать ли его.

– А ты не хочешь, чтобы я его продал?

– Генри был бы против.

– Боишься, что меня будет мучить совесть?

Она чуть было не сказала «нет», но передумала и произнесла:

– Да.

Отвернувшись, он спросил:

– Решила делать все по-честному?

– В какой-то степени.

Лицо у Куинна посветлело, в уголках глаз побежали лучики смеха.

– Тогда скажи мне вот что: ты действительно не любишь есть в постели?

– Смотря по обстоятельствам.

– Каким?

– Одна я или нет. А ты? Чего не любишь ты?

– У меня есть другое предложение.

– А именно?

– Показать?

– Ну давай. – Она слегка покраснела. – Если у нас есть еще время…

Он на минуту задумался.

– Вообще-то я не люблю делать это наспех, но с твоей помощью…

Потом они вместе долго стояли под душем. Потом одевались.

Расчесав волосы и уложив их в привычный пучок, она повесила на шею серебряный медальон, подарок Генри. Куинн холодно следил за ней. Все еще ревнует. Вздохнув, она пошла готовить яичницу и кофе.

Они сидели за столом и завтракали. Она наблюдала, как он мажет маслом ломтик тоста, и с грустью думала, что даже теперь, когда они вместе, еще живы сомнения и недоверие и нет той близости, о которой она мечтала…

Поймав ее взгляд, Куинн спросил:

– Опять жалеешь о чем-то?

– Нет. – Он не поверил, и она твердо добавила: – По крайней мере это не то, что ты имел в виду.

– А что?

– Я думала о том, что мы могли бы иметь, если… если бы все было иначе.

– Ты хочешь сказать, если бы ты собралась наконец с духом и рассказала мне правду о серьгах?

– Я сказала правду, ты в нее не поверил.

– Поверю, как только ее услышу.

Она кусала губу, пока не почувствовала вкус крови. Похоже, ей не переубедить его.

– Я предпочла бы больше не касаться этой темы.

– Почему, если ты действительно чистый ангел?

– Какой смысл? Ты все равно не веришь…

– Но если ты не получила их от Генри, почему тебе так не хочется рассказать мне, откуда они у тебя?

Она вскочила на ноги.

– А почему я должна рассказывать тебе это? Я хочу, чтобы ты мне верил.

– Если б я только мог…

Гремя вилками и ножами, Элизабет собрала часть посуды и отправилась на кухню.

Забрав остальное, он пошел за ней.

Швырнув посуду в раковину, она пустила горячую воду, добавила пены и взялась за мытье.

Вместо того чтоб уйти, он взял полотенце и начал тщательно вытирать тарелки.

– Совершенно непонятно, – снова не выдержала она, – почему ты так уверен, что эти серьги от Генри.

– У меня есть веская причина.

– Так назови ее.

Он покачал головой.

– Сперва хочу услышать твою версию.

У нее на лице появилось упрямое выражение, и он резко проговорил:

– Пора кончать игры, Джо. Я хочу знать, как они к тебе попали. Сейчас же.

Она долго молчала, механически вытаскивая из мойки вымытую посуду. И наконец сдалась:

– Хорошо, я тебе скажу. Моя настоящая мать оставила их мне…

– Твоя настоящая мать?

– Это долго рассказывать.

– Нам некуда торопиться.

Она вытерла руки, вернулась в гостиную и села на банкетку. Куинн, привалившись плечом к камину, ждал.

Она собралась с мыслями и начала:

– Я не знала, что меня удочерили, пока мои родители, или те люди, которых я считала родителями, не погибли. Тогда я узнала, что моя настоящая мать умерла от какой-то инфекции, когда мне было всего несколько дней. Меня удочерила тетя, ее старшая сестра.

– А куда делся твой настоящий отец?

– Понятия не имею. Я поняла, что мать была не замужем, а когда она умерла, никто не заявил о себе. Когда она заболела, тетя с дядей согласились заботиться обо мне, если с ней что-нибудь случится.

– Ну а серьги?

– Она оставила их с условием, что я получу их в подарок на свой двадцать первый день рождения, вместе с письмом, в котором она писала, что это самое ценное, что у нее есть…

– Ты говорила, что у тебя их не было, когда я впервые с тобой познакомился, – резко возразил Куинн.

– Их и не было. Я даже не знала тогда об их существовании.

– Продолжай, – приказал он.

– Они были на хранении у адвокатов моей тети, а когда те попытались связаться со мной, тетя с дядей уже умерли и на квартире никого не оказалось. А потом… Уже после того, как я ушла от тебя… Я искала объявления о работе и обратила внимание на одно. Оно звучало примерно так: «Если мисс Джозиан Элизабет Меррилл свяжется с адвокатской конторой «Фиркин и Джонс», она сможет узнать нечто, представляющее для нее интерес». Вначале я боялась откликнуться… – Куинн сжал губы, и она поспешно добавила: – Незадолго до этого я улизнула от твоего детектива и боялась попасть в ловушку. Но как раз тогда мне безумно не хватало денег, и я решила рискнуть…

– И была разочарована.

Она покачала головой:

– Нет, нисколько.

– Но серьги наверняка очень дорогие, – резко заметил он. – Если ты была в таком отчаянном положении, почему не продала их?

– Как я могла продать подарок матери? – Она холодно взглянула на него.

– Несмотря на то, что ты ее вообще не знала?

– Может быть, как раз поэтому.

Это было нечто осязаемое, пришедшее из прошлого, бесценный дар, который надо было беречь и любить. Когда она прочла письмо, ей стало грустно, но каким-то непонятным образом она ощутила близость той незнакомой женщины, которая родила ее.

– Тетя и дядя вроде собирались сказать мне, что я их приемная дочь, когда мне исполнится двадцать один год, но судьба вмешалась, и я узнала об этом из хранившихся у них документов. Меня это, конечно, огорчило. Не у кого больше было спросить, какой была моя настоящая мать, как она выглядела, похожа ли я на нее хоть немного… – Элизабет вздохнула. – Но было уже поздно. Осталось только короткое, дрожащим почерком написанное письмо и эти серьги.

Куинн настороженно смотрел на нее.

– Это и есть твоя версия? Ты не хочешь изменить ее?

– Что мне менять? – сердито спросила она. – Это правда… Ты же не станешь подозревать, что я все это сочинила? Была бы я такой способной, писала бы романы!

– А это не роман?

Элизабет чувствовала, как ее вновь охватывает отчаяние.

– Можешь проверить у адвокатов. – Она вздернула подбородок.

– Если их контора еще существует.

– Не знаю, – неуверенно проговорила она. – Помню маленькую конторку в каком-то закоулке. И с тех пор прошло почти пять лет.

– И где была эта контора?

– В Уайтчепеле.

– И ты готова съездить, чтоб посмотреть, там ли она еще? – Это был почти вызов!

Элизабет медлила. А если их там уже нет? Впрочем, кроме неоправдавшихся надежд, она ничего не теряет.

– Да, я готова, – твердо ответила она.

– Тогда мы нанесем им визит до того, как отправимся в Солтмарш.

Через десять минут они покинули Кентль-коттедж и направились на восток, врезаясь в уличное движение Лондона. День был холодным и ясным. Резкий ветер трепал вывески и навесы и гонял по небу похожие на дымовые сигналы рваные облака.

Только когда они подъезжали к Уайтчепелу, Куинн прервал молчание:

– Ты знаешь адрес?

– Я не помню названия улицы, – призналась Элизабет, – но это за углом Рокуэлл-роуд. На углу стоял большой старинный трактир, выкрашенный в синий цвет.

Доехав до середины Рокуэлл-роуд, Куинн вдруг сказал:

– Похоже, это здесь. Крентон-стрит.

– Да, она. – Элизабет оживилась. – Теперь вспомнила. Там тупик, и контора в самом конце.

Они проехали вдоль всей улицы, однако там, где она надеялась увидеть напоминавшие бюро ритуальных услуг окна, которые она запомнила пять лет назад, стоял ярко раскрашенный мини-маркет. Итак, они остаются ни с чем…

– Похоже, это там. – Странно глухой голос Куинна прервал ее мрачные мысли. Она проследила за его взглядом и поняла, что смотрела не на ту сторону улицы.

Он остановил машину у кромки тротуара и помог Элизабет выйти. Черная с позолотой надпись на стекле гласила: «Фиркин и Джонс. Адвокаты». Надпись слегка шелушилась, и вся контора производила впечатление некогда процветавшего респектабельного заведения.

Аккуратно одетая женщина средних лет подняла голову из-за письменного стола:

– Доброе утро. Чем могу вам помочь?

Элизабет от волнения не сразу овладела голосом:

– Мы с мужем надеялись кое-что выяснить относительно небольшого наследства, которое я получила около пяти лет тому назад. Его сдали сюда на хранение до моего двадцать первого дня рождения мистер и миссис Кристофер Меррилл, мои приемные родители, действовавшие в интересах моей настоящей матери.

– Как вас в то время звали?

– Джозиан Элизабет Меррилл. Я приходила по вашему объявлению.

– Вы не могли бы сказать, кто из партнеров занимался делом?

– Мистер Джонс.

– Узнаю, есть ли у него время. Не желаете ли пока присесть?..

Элизабет села, а Куинн остался стоять, небрежно засунув руки в карманы куртки и прислонившись широкими плечами к стене. Небрежная поза не могла скрыть его напряжения.

Секретарь, побыв в святая святых, вернулась через несколько минут.

– Мистер Джонс примет вас. Пожалуйста, пройдите сюда.

Они прошли за ней в душный, жарко натопленный кабинет. Маленький, невзрачный человечек с черепообразной головой, хитрыми голубыми глазками и неправдоподобно черными волосами встал им навстречу.

Он. Она узнала его. Сердце у Элизабет забилось.

– Прошу садиться. – Человечек указал им на пару обитых красной кожей стульев, когда-то шикарных, но теперь сильно потертых. – Итак, чем могу быть полезен?

Элизабет повторила то, что уже сказала секретарю.

Адвокат открыл лежавшую на столе папку, посмотрел в нее и спросил:

– Ваш день рождения – семнадцатое сентября, а имя вашей настоящей матери – Элизабет Смит?

– Верно, – оживилась она.

– Что именно вы желаете узнать?

Она не успела ответить – Куинн поторопился задать вопрос:

– Вы не могли бы сказать, какова была форма наследства?

– В описи числится пара старинных серег. – Мистер Джонс поднял на них глаза. – Но если память мне не изменяет, они были чрезвычайно оригинальны. Работа мастера семнадцатого века. Я всегда интересовался этим. Превосходный экземпляр.

Куинн вытащил из кармана кошелек, вытряхнул на ладонь серьги и показал их адвокату:

– Что-нибудь в этом роде?

Острые голубые глазки впились в серебристые завитушки.

– Точно такие.

– Спасибо. – Куинн положил серьги обратно в кошелек и встал. – Не станем более отнимать у вас время.

Взяв Элизабет под руку, он поднял ее со стула. На пороге она обернулась, чтобы тоже поблагодарить. В машине Куинн повернулся к ней:

– Кажется, я должен извиниться.

Она качнула головой:

– Не нужно мне извинений. Я просто рада, что ты теперь знаешь правду.

Куинн, однако, явно не выражал восторга. Лицо у него было неподвижным и серьезным, как будто правда оказалась для него весьма неприятным сюрпризом.

Ежась и недоумевая, Элизабет погрузилась в свои мысли.

Первая половина пути прошла в тяжелом молчании. Куинн старался вообще не смотреть на нее.

Ближе к вечеру они остановились в деревенском пабе, чтобы перекусить, но оба не могли есть.

Вторая половина путешествия оказалась еще хуже. Лицо Куинна мрачнело, и Элизабет совсем пала духом.

На побережье был отлив, и они быстро миновали косу, так что Элизабет даже не вспомнила о своей первой неудачной переправе.

В доме Куинн, одержимый какими-то своими мыслями, направился прямо в кабинет.

Элизабет повесила пальто и пошла за ним.

В кабинете Куинн вытаскивал из сейфа какие-то вещи и стопками складывал на столе. У него было странно неподвижное лицо и какая-то обреченность в движениях – как будто он был уже готов к неминуемой беде.

Было холодно. Элизабет удивилась, почему так заботившийся о ее комфорте Куинн не нашел времени развести огонь.

Уже не сомневаясь, что случилось что-то ужасное, она разгребла золу, набросала в камин хвороста и разожгла огонь. Когда пламя охватило сухие ветки, она подкинула поленьев и, съежившись, села у огня, устремив взгляд на Куинна.

Он почти опустошил сейф, когда наконец добрался до продолговатого футляра. Нажав ногтем на замочек, он поднял крышку.

Ей показалось, что он простоял целую вечность, неподвижно уставившись на футляр. Потом подошел и протянул его ей.

На черном бархате лежала серебряная с перламутром брошь, искусно изогнутая в виде русалки, – прекрасное старинное украшение.

У Элизабет перехватило дух. Она безмолвно подняла глаза на Куинна.

Он вынул из кошелька серьги, положил их рядом с брошью и странным, каким-то бесцветным голосом произнес:

– Идеальный гарнитур. Я только раз видел эту брошь, но не мог ошибиться.

– Так ты из-за этого обвинял меня в краже…

– Я не знал, что подумать. А потом, когда адвокат подтвердил твой рассказ… – Он потер рукой глаза и резко спросил: – Ты поняла, что это значит?

Элизабет ничего не могла понять и только качала головой.

– Помнишь, я тебе рассказывал о своем детстве? О девушке по имени Бет, которая поселилась у нас? – Он помолчал, как будто искал слова. – Ты была права, Генри не вел дневника в обычном смысле слова. Но недавно я сделал открытие: еще с молодых лет он исписал уйму тетрадей, в которых ежедневно отмечал все, что для него имело значение. В одной такой тетради я прочел, что имя Бет полностью звучит как Элизабет Смит. Генри говорил о ней как о величайшей любви в своей жизни. Он хотел, чтоб она вышла за него замуж, но она отказалась. Когда он узнал, что у нее будет ребенок, он умолял ее переменить решение. Может быть, он слишком давил на нее, но однажды, когда он поехал в Лондон, она поцеловала меня на прощанье и ушла. В записке написала, что любила Генри, но хочет свободы и не вынесет брачных уз… Он долго искал ее, а когда это не удалось, мучил себя мыслями, что она могла сделать аборт… Похоже, она его не сделала… По крайней мере даты сходятся…

Элизабет вдруг начала понимать. Она в ужасе уставилась на Куинна. Он добавил:

– Весьма вероятно, что ты – дочь Генри.

– Н-но этого не может быть, – заикаясь, пробормотала она. – В таком случае я…

Лицо у него стало серым.

– Моя сестра по отцу.

У нее потемнело в глазах, она чуть не упала…

– Нет! Не верю!

Куинн взглянул на нее:

– Генри явно считал тебя своей дочерью. Этим многое объясняется: его привязанность к тебе, и то, что он оставил тебе половину наследства, и почему так расстроился, когда ты исчезла, и так разозлился на нас с Пери…

Она в волнении перебила его:

– А почему тогда он ничего не сказал, когда узнал, что мы женимся? Ведь я говорила ему. Почему он позволил нам сыграть свадьбу? Почему так радовался? А ведь он был рад, я готова поклясться жизнью.

Куинн поднял голову, в глазах блеснула надежда.

– Давай поищем в тетрадях, вдруг найдется какое-нибудь объяснение, – предложил он, длинными шагами подошел к столу, отпер нижний ящик и стал вытаскивать из него тетради. – Слава богу, тут все датировано и лежит по порядку, так что быстро найдем.

Говоря, он уже просматривал тетради, некоторые откладывал, другие отбрасывал. Наконец подошел к камину и дал Элизабет толстую тетрадь на пружине, в синей обложке.

– Это одна из ранних, в ней он пишет о Бет. Может, тебе будет интересно. Остальные датированы примерно шестью годами ранее.

Она взяла тетрадь и принялась за чтение, а он стал листать остальные.

Куинн первым поднял голову и заговорил:

– Ну вот, здесь. Но непонятно… Он женился еще раз, но не терял надежды разыскать Бет с ребенком. Правда, данных не хватало. Она никогда не говорила о своих родных, а Смит – очень распространенная фамилия. Ты уже успела вырасти, когда его детективы ухватились наконец за ниточку и стали распутывать клубок. К тому времени, когда ты бросила колледж, Генри был почти уверен, что разыскал свою дочь. Вот почему он попросил Питера Керрадайна предложить тебе место секретаря у него. Он хотел удостовериться. Он спрашивал тебя о твоих родителях?

– Да.

– Ну, ясно. Раз ты считала своих тетю и дядю родителями, твои ответы ничего не дали. Он решил сам с ними встретиться и выложить все. Они признались, что удочерили тебя, сказали, кто твоя мать, но просили ничего не говорить тебе, поскольку хотели рассказать все сами, когда тебе исполнится двадцать один год. Их гибель все перепутала. Генри решил подождать, пока ты оправишься от удара, но тут в ваших краях появился я, и события начали развиваться с головокружительной быстротой. Вот тут и начинается загадка. Генри пишет, дословно: «Джо обладает прелестным характером, такой дочерью мог бы гордиться любой мужчина. Она очень похожа на Бет и такая же лучистая. Куинн не отводит от нее глаз, и с самого начала стало ясно, что они влюблены. Когда Джо сказала мне, что они собираются пожениться, я был в восторге».

Куинн развел руками.

– Так что за игры он вел? Почему не препятствовал нашему браку?

Элизабет вздохнула и показала на тетрадь, которую читала:

– Вот тебе еще одна загадка. Читаю с начала этой страницы. Послушай: «Бет взяла серьги, которые я подарил ей, но то ли умышленно, то ли случайно оставила брошь… Может, это знак, что она одумается и вернется ко мне? В любом случае сделаю все возможное, чтобы разыскать ее. Не дай бог, чтобы она уничтожила нашего ребенка. Я так хотел, чтобы у меня был свой ребенок».

Элизабет подняла широко раскрытые глаза.

– Но у него уже был ты…

Куинн, остолбенев на мгновение, вскочил на ноги, кинулся к тетрадям и начал лихорадочно листать. Задержавшись на одной странице, он тихо произнес:

– Вот, нашел. Моя мать познакомилась с Генри и вышла за него замуж на пятом месяце беременности. Она и ее молодой любовник собирались пожениться, но он погиб в автокатастрофе. Генри дал мне фамилию, но, слава богу, я не его сын. – Куинн вернулся к камину и обессиленно опустился в кресло. – Вот такая путаница. А ведь в основном виноват я. Если б я не был таким дураком и не поверил россказням Пери… если б я не подозревал тебя и Генри…

– Если бы да кабы… – отозвалась Элизабет. – Если бы Генри все сказал раньше. Если б мои приемные родители рассказали мне правду…

Куинн поднял мрачное лицо.

– Единственной, кто ни в чем не виноват, оказываешься ты. Ты же и пострадала больше всех. Неудивительно, что ты возненавидела меня…

– Я никогда тебя не ненавидела.

– Ты дважды уходила от меня.

– Я же говорила, это не из ненависти.

– Ну и конечно, не из любви, – со злой усмешкой сказал он.

– А вот тут ты ошибся. – Ей вдруг стало ужасно важно убедить его. – Может быть, я больше никогда не скажу тебе этого, но, верь или не верь, я люблю тебя. Все время любила. Но безответная любовь способна обернуться унижением и горечью… Поэтому было так тяжело оставаться с тобой.

Ровным, невыразительным голосом он спросил:

– А теперь ты собираешься остаться со мной?

– Ты говорил, что хочешь… хочешь, чтобы я осталась, пока жар не утихнет.

– Я передумал. Я не хочу тебя на таких условиях.

– А на каких? – У нее похолодело в животе.

– Хочу на всю жизнь. Хочу, чтобы ты любила меня и была рядом до конца дней. Наверно, я всегда этого хотел, но не мог сказать. Ведь это же безумие – любить женщину, которая…

– Ты любишь меня? – вдруг, не выдержав, перебила она.

– Я по-всякому называл это чувство, но, пожалуй, ничем, кроме любви, его не назовешь… Но ты не ответила. Ты собираешься остаться со мной?

Ей захотелось подразнить его, но, увидев, как напряглись у него шея и плечи, как побелели косточки вцепившихся в подлокотник пальцев, она ответила просто:

– Да.

Он тяжело сглотнул.

– Тогда завтра пойдем покупать тебе кольцо.

– Не надо, у меня уже есть. – Она сняла медальон, подаренный Генри, открыла его и вытряхнула на ладонь прелестное обручальное кольцо из белого золота с чеканным узором. – Когда я ушла от тебя, оно осталось у меня на пальце. Я хотела отослать его тебе, но не смогла…

– Так ты сохранила его? Я думал, ты давно его продала, – сдавленно выговорил он.

Она протянула ему кольцо:

– Наденешь мне его?

Встав на колени, он надел ей кольцо на безымянный палец и поднес ее руку к губам.

– Возлюбленная моего сердца… – Голос у него дрожал.

Обхватив его шею руками, она прижала к груди его голову.

– Помнишь, как ты когда-то называл меня?

– Мое блаженство, моя страсть, боль моя… Ты была всем этим.

– И ты тоже.

– Теперь мы можем изгнать третье чувство – хватит с нас боли. Что же до блаженства и страсти… – Он поднял голову и поцеловал Элизабет. – У нас с тобой вся жизнь впереди.

– И начнется она сейчас? – с надеждой спросила она.

– Немедленно.

Ярко-красное пламя плясало в камине. Раздев Элизабет, Куинн уложил ее перед огнем и, кинув в одну кучу и свою одежду, улегся рядом.

Блаженство и страсть смешались, взлетели и взорвались россыпью раскаленных метеоритов по черному бархатному небу.

Они полежали, не шевелясь, без слов, еще соединенные любовью. Наконец Элизабет нарушила молчание:

– Куинн… Ты простишь Пери?

– А ты?

– Уже простила. Если бы он не прислал тебе ту фотографию, мы не были бы здесь вместе.

– Ну, если так смотреть на это…

– Я слишком счастлива, чтобы смотреть по-другому.

В награду она получила поцелуй.

– А еще о чем ты думаешь?

– Я думала… Если мы даже будем жить в Штатах, ты оставишь себе Солтмарш, правда?

– Разве я смогу отобрать у наших детей их английское наследство? Если захочешь, будем каждый год приезжать сюда.

Она вздохнула.

– Генри уже не узнает об этом.

Куинн крепко обнял ее и, прижавшись щекой к ее волосам, уверенно произнес:

– Он знает.