Текст книги "Поговорим о демографии"
Автор книги: Лев Бобров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– Но можно ли «делать будущее», если речь идет о численности и структуре населения? Способно ли прогнозирование в этом случае помочь планированию? Вот, например, рождаемость. Кто властен над нею? Между тем ее понижение ведет к постарению общества. Повышение же ускоряет рост населения.
– Эти демографические процессы характеризуются известной самостоятельностью, но их независимость относительна, не абсолютна. Скажем, динамика рождаемости зависит от социально-экономических условий, аони управляемы. И если в будущем потребуется ее урегулировать, то здесь поможет высокая сознательность, свойственная людям коммунистического общества. Социализм уже доказал на практике разрешимость многих социальных проблем, которые были и остались неразрешимыми при капитализме.
«Он присоединился к большинству», – гласит одна из знаменитых древних эпитафий. Говорят, ею как-то предложили украсить могилу человека, всю свою жизнь старавшегося примкнуть к той стороне, которая оказывалась наиболее многочисленной. Текст сочли неприемлемым, хотя он верен для любого усопшего.
Да, людей здравствующих доныне меньше, чем живших до них во все времена. «Но может оказаться больше!» – ужасаются сами и стращают других социологи-пессимисты. Дескать, к 80 миллиардам уснувших навеки ежегодно прибавляется лишь 50 миллионов, а к нескольким миллиардам живых – 130 миллионов. И этот приток нарастает якобы неудержимо. Демографический взрыв своей неуправляемостью пострашнее термоядерного…
«Он присоединился к большинству». Эта эпитафия украсила бы могилу любого такого прорицателя, ибо он так или иначе примыкал к наиболее многочисленной стороне среди коллег – по давней традиции буржуазной социологии. Что же за мрачными «гороскопами», составленными не для человека, а для человечества?
В книге П. Лафарга «Экономический детерминизм К. Маркса» есть такие слова: «Идеи прогресса и эволюции имели чрезвычайный успех в течение первых лет XIX века, когда буржуазия была еще опьянена своей политической победой и поразительным ростом своих экономических богатств… Появление пролетариата на политической арене Англии и Франции породило в душе буржуазии беспокойство за вечность ее социального господства – и прогресс потерял в ее глазах свое очарование».
Этот пессимизм усиливали победы социалистических революций – сначала в России, а затем и в другик странах. Однако с недавних пор представители развиваемой на Западе футурологии (буквально – «учение о будущем») все чаще надевают розовые очки вместо черных. Что же случилось?
Успехи в области вычислительной техники и математической экономики открыли новые перспективы перед планированием. Говорить о нем стало модой даже для тех буржуазных теоретиков и практиков, которые всего лет 15 назад и упоминать-то стыдились это «советское изобретение». Убедившись в его эффективности, телохранители отживающей системы надеются, что планирование вкупе с прогнозированием послужит для нее лекарством от старческого маразма, позволит урегулировать социальные процессы, которые слыли неуправляемыми при капитализме.
Нынешний научно-технический переворот сулит радикальные преобразования во всех сферах жизни, включая производственную. И он-де сам по себе, словно некий эликсир молодости и долголетия, способен переродить дряхлую капиталистическую систему.
Волшебный фонарь футурологии рисует захватывающие перспективы новых открытий и изобретений. Они кажутся фантастичными, хотя «конструируются» по «проектам» ученых и инженеров. И лишь несколько тучек омрачает светлый горизонт – ограниченность ресурсов, демографический взрыв в «третьем мире», постарение населения в развитых странах… А в остальном хоть тоже не все о'кэй, однако научно-техническая революция не только ставит проблемы, но и решает их!
Что ж, вглядимся в этот многоцветный спектр желаемого через оптику реального, освобожденную от радужных искажений демографической корректировкой.
Будущие открытия и изобретения, на которые всегда уповают перед лицом тех или иных трудностей, – не манна небесная. Чтобы древо знаний плодоносило обильно, нужно непрестанно и заботливо ухаживать за ним, выделяя все новые средства, привлекая все новых садовников, без чего немыслимо его процветание. Между тем именно здесь, в развитии производительных сил науки и техники, общество может столкнуться с целым рядом проблем. И не в каком-то далеком-далеком будущем, а уже в ближайшие десятилетия.
Наука и ее «сфера обслуживания» пополняются новыми кадрами быстрее, чем промышленность, сельское хозяйство или, скажем, здравоохранение. Население в целом отстает по темпам роста еще больше. Если продолжить эту тенденцию в будущее, то получится, что довольно скоро всем без исключения нашим внукам и правнукам – от грудных младенцев до немощных старцев – придется стать учеными. Абсурд!
Значит, уже сейчас пора поразмыслить над проблемой производительных сил. Подумать о будущем науки – непосредственной производительной силы общества. О том, как улучшить систему образования. Как выявлять склонности и дарования, чтобы ни один талант не остался «зарытым в землю». И нельзя ли вскрыть еще не использованные интеллектуальные резервы человеческого мозга? Можно ли поднять на более высокий уровень организацию «индустрии идей», эффективность труда ученых? С тем, чтобы количественным ограничениям противопоставить качественные усовершенствования.
Социальные проблемы переплетаются с экономическими. Затраты на науку и технику тоже не могут бесконечно опережать расходы на все прочие сферы человеческой деятельности – иначе не останется средств на другие цели. Но ограничение ассигнований с еще большей остротой поставит проблему выбора. Области исследований многочисленны, и каждая по-своему перспективна. Однако на все денег не хватит даже у самой богатой державы. Как лучше распределить капиталовложения? Что чему предпочесть?
От того, насколько правильно удастся предопределить наиболее разумные линии дальнейшего развития, зависят судьбы общества – ведь будущее закладывается в настоящем!
Ясно, какое значение приобретает в создавшихся условиях дальновидное управление научно-техническим прогрессом, позволяющее заблаговременно избежать диспропорций между отдельными его слагаемыми, свести на нет возможные издержки.
Мы живем в обществе, которое впервые в истории сделало реальностью единое общегосударственное планирование – как социально-экономическое, так и научно-техническое. И нас не пугает «демония» кривых, изображающих «безудержные» темпы роста и якобы фатально предопределяющих грядущий хаос. При социализме нет и быть не может той неуправляемости общественных процессов, из-за которой не раз ввергался в кризисы капитализм с его свободным, «кто во что горазд», предпринимательством, межфирменной конкуренцией, рыночной стихией.
Никакие успехи науки и техники не устранят эту анархию, внутренне присущую буржуазному обществу, где производственные отношения тормозят развитие производительных сил. Плановость в таких условиях не более чем иллюзия. В нее не очень-то верят и на Западе. Но почему-то распространяют на все народы это бессилие обратить разум против стихии. Так появляются леденящие душу «гороскопы» для всего человечества.
Особое место отводится демографическому взрыву, который-де пострашнее термоядерных. Те, мол, еще можно как-то предотвратить, а этот неизбежен. Ибо не поддается якобы никакому контролю. Вполне реальны надежды сделать управляемым слияние атомных ядер, чтобы начинять ими не водородные бомбы, а энергетические реакторы. Иное дело – поведение людей. Как урегулируешь рождаемость? Ее ведь определяет естественное желание иметь детей, а не какое-нибудь международное право…
Население растет и впрямь «нерегламентированно». Процессы его воспроизводства действительно характеризуются известной «самостийностью». Но в социалистических странах, где нет антагонистических противоречий, где интересы личности и общества не чужды друг другу, где с малых лет воспитывается коммунистическая сознательность, отвергающая дух эгоистического индивидуализма, который пронизывает буржуазную мораль, вполне реально добиться соответствия между планами внутрисемейными и планами общегосударственными.
«Абстрактная возможность такого численного роста человечества, которая вызовет необходимость положить этому росту предел, конечно, существует, – писал Энгельс. – Но, если когда-нибудь коммунистическое общество вынуждено будет регулировать производство людей, так же, как оно к тому времени уже урегулирует производство вещей, то только оно именно и сможет выполнить это без затруднений».
– Интересно, сколько же людей могла бы прокормить наша планета?
– По некоторым оценкам, в сотни раз больше, чем сейчас живет на ней. Приблизительно 1000 миллиардов.
– А когда население Земли достигнет такой численности?
– По всей вероятности, никогда. Правда, по иным «гороскопам» получается, что это произойдет между 2200 и 2300 годами. Но за подобными цифрами – подсчеты весьма сомнительного толка. Скорее просто арифметические, чем демографические.
– Чем же плоха простота? Все гениальное просто!
– Не все простое гениально. Порой оно донельзя примитивно.
…Он попросил положить на первое поле 1 зерно, на второе 2, на третье 4, на четвертое 8… И так далее. А потом все кучки зерна собрать вместе и отдать ему, изобретателю шатранджа.
– И это все?
– Все. Больше ничего…
Богатого и могущественного властителя явно озадачила и даже, пожалуй, задела непонятная скромность такой просьбы. В самом деле, творец замечательной игры, напоминающей сражение двух армий, мог смело рассчитывать на самоцветы, на золото, на крепких рабов, на красивых невольниц. Наконец, уж если ему понадобилась именно пшеница, он мог бы запросить ее не по-нищенски, не кучками, а мешками, дюжинами мешков – в таком количестве, сколько увезет целый караван верблюдов!
Шах, владевший несметными сокровищами, распоряжавшийся тысячами человеческих жизней, не привык быть мелочным ни в своих притязаниях, ни в щедротах. Он готов одарить человека, придумавшего игру для полководцев, истинно по-царски, без счета – к чему эта унизительная арифметика скупцов?
Но странный проситель настаивал почему-то на своем. Ах, так? Хорошо, пусть подставляет карман – отсчитать ему ровно столько, сколько потребовал, и ни единым зернышком больше!
Ни в сказке сказать, ни пером описать всеобщее изумление, когда выяснилось, что директива шаха, могущественного из могущественных, абсолютно невыполнима. Щедрейший из щедрых не удосужился хотя бы приблизительно прикинуть масштабы своего опрометчивого посула. Скромность результатов, получающихся при первых удвоениях, создает иллюзию, будто и конечной итог (после шестьдесят третьего шага) окажется не столь уж значительным. На самом же деле он чудовищно велик.
На последнюю (шестьдесят четвертую) клетку доски пришлось бы положить столько зерен, сколько их не было во всех амбарах мира.
Чудак изобретатель получил, должно быть, лучшую из наград, продемонстрировав людям, как жестоко мстит арифметика за пренебрежение ею, за нежелание или неумение заранее прикидывать последствия самых благонамеренных решений, соразмерять потребности с возможностями, желаемое с действительным.
Назидательную легенду об изобретателе шахмат нередко приводят ученые. Демографы тоже. Но демографы знают и продолжение этой легенды.
В 1798 году в Англии увидела свет брошюра «Опыт о законе народонаселения». Ее автор стал известен всему миру – им оказался приходский священник, а затем профессор истории и политэкономии Томас Р. Мальтус.
Род человеческий, писал он, размножается в геометрической прогрессии: 1, 2, 4, 8, 16, 32, 64, 128, 256 и так далее. Производство же пищевых продуктов следует другой прогрессии – арифметической: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9… Если нынешнее соотношение между численностью едоков и количеством продовольствия принять за 1:1, то через два столетия оно должно измениться на гораздо худшее (256:9), а через три – на совсем скверное (4096:13). Так говорил Мальтус.
Численность населения, по Мальтусу, должна была удваиваться каждые 25 лет. А продукция сельского хозяйства? Тоже регулярно, но гораздо медленней: если первое удвоение произойдет через 25 лет, то второе – еще через 50, третье – через 100, четвертое – через 200 лет. И так далее. Расчеты, как видно, несложны. Соблазнительная, покоряющая простота!
Теоретические построения Мальтуса опровергает как раз история самой Англии. Тот уверял, будто Британские острова были перенаселены уже при нем, когда там жило, как он считал, 11 миллионов человек. Что же их ожидало бы, по его логике, лет через 150? В 1800. году там насчитывалось 16,2 миллиона жителей. К 1950 году численность англичан должна была бы превысить миллиард. Сколько же оказалось в действительности? Примерно 50 миллионов.
Допустим, увеличение шло бы не в геометрической, а в арифметической прогрессии (скажем, выросла бы смертность). Что тогда? Получилось бы 113,4 миллиона человек. В 1950 году. Между тем и десятилетия спустя, в 1972 году, было вдвое меньше – 56 миллионов. И это несмотря на то, что смертность не только не поднималась, даже не оставалась неизменной – она падала. И снизилась весьма заметно.
Зато рождаемость упала. А в последнее время – даже больше, чем ожидали. Неспроста пришлось вносить коррективы в прогнозы, составленные в начале 1960-х годов. Тогда полагали, что к 1990 году в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии будут жить 65 миллионов человек. Ныне исполнение этой надежды перенесено на 2010 год.
Что касается нищеты и прочих неотвратимых бед, напророченных Мальтусом потомкам, то нынешние егб соотечественники питаются и вообще живут лучше, чем его современники. В среднем, конечно. В расчете на душу населения Англия 1950 года оказалась не беднее, а богаче, чем 150 лет назад. Но, быть может, она просто исключение, не опровергающее правила?
«С 1850 по 1950 год развитие общества прямо противоречило пессимистическому прогнозу Мальтуса, – пишет известный западногерманский экономист профессор Ф. Бааде в книге „Соревнование к 2000 году“. – Народонаселение за этот период удвоилось, а производство продуктов питания возросло в 2,5 раза… Теория Мальтуса оказалась ошибочной».
Как Же в действительности росло население Земли? Начнем с того, что оно никогда не удваивалось каждые 25 лет. Заглянем в таблицу, составленную на основе современных демографических расчетов (среди их авторов и соотечественники Мальтуса):
Как видно, период удвоения постепенно сокращался. Однако 25 лет не достиг еще и поныне. Сейчас, в последнюю треть XX века, он лишь приближается к 35 годам. По прогнозам экспертов ООН, в 2000 году на Земле будет не свыше 7 миллиардов жителей (вдвое больше, чем в конце 60-х годов). Но это вариант-максимум. А минимум? Менее 5 миллиардов.
– Расхождение в целых 2 миллиарда! И это при попытке заглянуть вперед всего на несколько десятилетий. Где же она, хваленая точность перспективных демографических исчислений? Чего ж тогда громить Мальтусово пророчество на все времена за то, что оно не оправдалось? Можно ли отказывать ему в праве на еще большие погрешности?
– Разумеется, нельзя! Но почему-то отказано. Не кем иным, как самим автором. Именно он, Мальтус, публикуя вышеозначенные калькуляции, положил их ё основу «непреложного закона», справедливого якобы на все времена и для всех народов.
Если размножение населения не встречает никаких препон, говорил Мальтус, то «оно удваивается каждые 25 лет и возрастает в геометрической прогрессии». А средства существования «ни в коем случае не могут возрастать быстрее, чем в арифметической прогрессии». Если же количество «едоков», увеличиваясь, переступает за некий ограничительный уровень, то тем хуже для них. И коли уж на Земле всегда есть «лишние люди», которым нет места на «великом жизненном пиру», то пусть на себя и пеняют, сами, мол, виноваты, что плодятся, как кролики. Такова уж «планида» человечества…
Завидная самонадеянность! А что за нею? Если не подтасовка, то элементарнейшая ошибка, непростительная с демографической точки зрения даже по тем временам.
Свои «глобальные» выводы Мальтус подпирал данными Америки. Но правомерно ли? Там население росло действительно быстро. Только вот почему? Во-первых, его увеличивал приток иммигрантов. Во-вторых, оно имело благоприятную половозрастную структуру. Тем более что переселялись туда из Старого Света прежде всего «искатели счастья», люди помоложе, поэнергичней. Думается, даже при тогдашнем уровне статистической культуры одно лишь трезвое здравомыслие должно было насторожить: а можно ли переносить эту ситуацию без поправок на другие страны? И разве не очевидно, сколь опрометчиво обобщать ее на все времена для всех народов?
Вроде бы не к чему распространяться на сей предмет: разве не ясно без лишних слов, чего стоит «завидная» простота таких вот подсчетов? Беда в том, что подобного рода арифметика с ее погоней за иллюзорной точностью доныне находит поклонников. Даже в среде специалистов, близких к точным наукам (далеких, правда, от демографии).
Не так давно «Литературная газета» опубликовала примечательную полемику с одним из своих читателей – москвичом С. доцентом, кандидатом технических наук. Тот заявлял, что «решительно не согласен» с приблизительными ответами на вопрос: сколько же нас будет в 2000 году? Около 300 миллионов – таков последний прогноз для СССР. Как всегда «около», а не «ровно». Раньше называли иные значения, но тоже примерно и даже еще менее определенно – в диапазоне от 300 до 350 миллионов.
В сердитом письме утверждалось: в 2000 году у нас будет ровно 366 миллионов, в 2070-м – 920,8 миллиона. Откуда же взялась столь завидная определенность? Автор пояснял: если до сих пор «цифры брались с потолка», то теперь «у меня – впервые в экономической науке – они получены путем математических расчетов по сравнительно простой формуле».
Речь шла об известной формуле сложных процентов, которая применена действительно впервые – после долгого перерыва (она использовалась в прошлом веке, но от нее давно уже отказались). По ней издавна и до сих пор вычисляется прирост банковских вкладов. Вычисляется и впрямь просто. Условимся, что он составляет 10 процентов ежегодно. Значит, каждая сотня через 12 месяцев даст ровно 110 рублей. А еще через год? 120? Нет, 121. Ибо на сей раз исходная сумма, принимаемая за 100 процентов, больше первоначальной – уже не 100, а 110 рублей. И 10 процентов от нее – 11 рублей. Следующая прибавка еще больше – 12 рублей 10 копеек (10 процентов от 121 рубля). То есть по истечении трех лет из 100 рублей получится не 130, а 133 рубля 10 копеек. И так далее.
Ну а если говорить о населении? Приложима ли к нему эта формула? В принципе да, но лишь в случае, если оно столь же аккуратно выдерживает темпы своего роста, как капитал в банке. Из года в год, из века в век. Если бы! Трудно вообразить, но все же представим такую картину. Пусть оно увеличивается ежегодно ровно настолько, чтобы, например, за 25 лет прибавка всякий раз получалась 100-процентной. Ни больше ни меньше. Это означало бы не что иное, как регулярное удвоение за тот же срок – точь-в-точь как у Мальтуса. Узнаете его геометрическую прогрессию? Да, она тоже сводится к формуле сложных процентов. И давно уже, казалось, скомпрометировала ее в глазах всех, кому нужна подлинная – не иллюзорная – точность демографических расчетов. А вот поди ж ты…
Как ни странно, многие почему-то считают, будто «механика» социальных процессов, даже самая тонкая, не настолько уж сложна, чтобы ее понимание требовало какой-то особой профессиональной подготовки, прививающей определенную культуру мышления. Дескать, раз речь идет о людях (о нас с вами!), чего тут мудрствовать лукаво? Уж мы ли себя не знаем, дабы уверенно судить о таких же, как мы сами? А там, глядишь, и обо всем человечестве.
Не отсюда ли столь нередкая разочарованность в демографических прогнозах из-за их «расплывчатости» да еще необходимости вносить со временем подоправки? Между тем их приближенность – не что иное, как дань математической строгости в подходе к отнюдь не простым социальным явлениям, которые трудно, а порой и невозможно предвосхитить во всех деталях. Тем более что статистические «потемки», которые во времена Мальтуса окутывали едва ли не весь свет, и по сей день не рассеялись над многими странами (в частности, столь многолюдными, как Китай).
Так что ничуть не удивительно, если иные демографические прогнозы, особенно глобальные, оказываются «расплывчатыми», неоднозначными. Удивительно скорее другое – сколь точны они вопреки неполноте статистики, многосложности общественного бытия и человеческого поведения, при всей многовариантности предвидимого будущего, которое тем туманней, чем дальше за горизонт пытаются заглянуть ученые. Точны даже в определении своих погрешностей, которые заранее оцениваются со всей математической четкостью.
Так, по расчетам демографов, к концу века на Земле будет скорее всего 4 миллиарда 627 миллионов человек– с отклонением на 410 миллионов в ту или иную сторону от этого значения.
Как же достигается такая точность – действительная, не мнимая? Многие, вероятно, ответят: обычной экстраполяцией. Продлением в будущее тенденций, выявленных в прошлом. Ведь минувшее – зеркало грядущего!
Мы знаем, как росло население с древнейших времен до наших дней. Если нанести это увеличение на график, показывающий, сколько когда было людей во всем мире, получится плавная кривая. Она неуклонно тянется вверх. И тем выше, чем ближе ее точки к нынешнему году. Наконец, она обрывается на сегодняшней отметке. Нас же интересует именно завтрашний день. Продолжить линию в неизвестное? Но как? Разумеется, непроизвольно. Нужно знать ее геометрические свойства, которые однозначно определяют место, каждой точки на любом участке.
Анализ, даже поверхностный, показывает: вопреки распространенному мнению перед нами не экспонента. Та предполагает удвоение исходной величины через равныепромежутки времени. А периоды удвоения неодинаковы– они, как мы видели, сокращаются.
Но, быть может, здесь применим какой-то иной математический закон?
Член-корреспондент АН СССР И. Шкловский показал, что рост народонаселения за последнее тысячелетие лучше всего отображается гиперболой. Вернее, ее отрезком, но по уже имеющейся части легко достроить, недостающую. Ведь ее ход предопределен хорошо известными геометрическими законами, справедливыми именно для этой кривой, а не для экспоненты или, скажем, параболы. Предопределен жестко и однозначно. Остается продлить ее в будущее. Каков же итог?
Получится нелепый результат! Очень скоро – где-то около 2030 года – мы упираемся в «роковую черту»; приближаясь к ней, гипербола круто взмывает ввысь и почти вертикально устремляется в бесконечность. Абсурд явный: численность человечества не может быть беспредельно большой – ни здесь, ни далее. Ясно, что кривая роста пойдет более полого, то есть должна претерпеть радикальные изменения, резюмирует профессор Шкловский.
Все это лишний раз демонстрирует со всей наглядностью, куда может завести такая вот механическая экстраполяция, безупречная с чисто математической точки зрения. Судите сами, чего стоит тот мистический ужас перед грядущим «половодьем человеческой биомассы», который внушают нам любители «магических формул», манипулирующие ими по всем правилам арифметики, геометрии и т. п. там, где не обойтись без высшей, социально-экономической, алгебры.
Былая закономерность, пусть даже многовековая, не есть нечто фатально предопределенное на веки вечные. Экспоненты, прогрессии, легко продлеваемые на бумаге, не всегда находят продолжение в жизни. Как же тогда демографам удается высчитывать численность населения со всей возможной точностью? «Авось кривая вывезет» – это не для них. Их метод сочетает максимальную строгость с максимальной надежностью. Суть его такова.
Прогнозируются повозрастные «нормы» рождаемости и смертности. Разность между обоими показателями как раз и дает прирост населения. Как видно, результат получается из двух величин, которые не отличаются постоянством. Предвидеть их изменения помогает, конечно, весь арсенал современных знаний. Используются и математические модели населения. Но это не мертвые схемы. За числами и формулами – живые люди, общественное бытие. Принимается во внимание весь комплекс факторов – социальных, экономических, прочих. Без этого самые безошибочные расчеты могут обернуться самыми грубыми просчетами.
– Допустим, оправдается прогноз в варианте-минимум, и население вырастет на самый малый процент из всех возможных. Но не станет ли больше людей на Земле, лишенных куска хлеба?
– По недавним оценкам, половина человечества страдает от хронического недоедания и медленно умирает от голода. Ныне – миллиард людей в развивающихся странах. И именно там, в «третьем мире», население растет наиболее высокими темпами. Но это вовсе не означает, что нехватка продовольствия должна непременно увеличиться. Поднять его производство вполне возможно. Это еще раз доказано «зеленой революцией», например.
– Неужели проблема решена?
– Научно-технический переворот сам по себе открывает лишь потенциальные возможности, сколь бы реальными они ни казались. Осуществить их немыслимо без социально-экономического прогресса.
«В 70–80-х годах в мире возникнут обширные очаги голода и сотни миллионов людей умрут голодной смертью, если только термоядерные бомбы или какие-либо иные средства истребления не погубят их раньше». Так в 60-х годах писал Пауль Эрлих, профессор биологии Стэнфордского университета (США). Столь авторитетное пророчество могло потрясти и читателей не из слабонервных.
Пока этот очередной «гороскоп» для человечества производил впечатление, в «третьем мире» уже развертывалась «зеленая революция».
Так назвали сельскохозяйственный переворот в тропической и субтропической зоне, начавшийся в середине 60-х годов. Его вызвала не случайная удача, не милость природы. Напротив, целенаправленная деятельность человека. Генетиков-селекционеров, которые работали в международных агрономических центрах, специально основанных для этого в Мексике и на Филиппинах.
Там были выведены новые сорта злаковых. Это лилипуты, превзошедшие любого Гулливера. Будучи низкорослыми, они более живучи, не так полегают в непогоду. Конечно, высокие хлеба прекрасны, они испокон веков радовали душу земледельца. Но гиганты прожорливей: чем длиннее стебель, чем крупнее лист, тем больше они требуют пищи. Крестьянину же в первую голову нужен тучный колос, початок. У карликов как раз все наоборот – не «в солому» корм, а «в зерно». И созревают они быстрее.
Правда, для приверженца традиций, за которыми многотысячелетний опыт земледелия, это все «слова, слова, слова». Каковы же дела?
Урожайность оказалась небывалой. До 70 центнеров мексиканской пшеницы с гектара вместо прежних 12 (в среднем) получают теперь в Индии и Пакистане. Филиппинский рис дает по 60–80 и даже более 100 центнеров. Кроме того, новые сорта – и этих, и других культур – отличаются такой скороспелостью, что позволяют снимать по 2–3 урожая в год с одной площади.
За несколько лет (1966–1971) производство пшеницы в Индии и Пакистане удвоилось, а риса в той же Индии и на Филиппинах поднялось более чем на треть, в Республике Шри Ланка (Цейлон) – чуть ли не на две трети. Сбор кукурузы в Марокко увеличилсй 6 два с лишним раза. Такие темпы беспрецедентны – их не знали даже развитые капиталистические государства в пору агротехнической реконструкции.
Результаты? В Шри Ланка, Малайзии и других странах значительно уменьшилась нехватка продовольствия, которая, казалось, может только обостряться без помощи извне. Индия, вторая по населенности держава (ныне там живет почти 600 миллионов человек), вплотную приблизилась к возможности обеспечивать себя зерном самостоятельно. Пакистан и Филиппины перестали закупать его за границей, а Мексика и Кения начали даже экспортировать, хотя раньше только ввозили.
Между тем еще совсем недавно сельское хозяйство в тропиках и субтропиках слыло непреодолимо отсталым, а стремление ученых поднять его считалось заранее обреченным на провал. Именно там и предвещали близкий неминуемый голод. И в Африке, и в Латинской Америке, и прежде всего в Южной Азии. Да, как раз в тех районах планеты, где начался так называемый демографический взрыв. Рождаемость там исстари была весьма высокой. Но и смертность тоже. Особенно младенческая и вообще детская. Ее сравнительно недавнее снижение довольно-таки быстро подняло прирост населения. Теперь он достигает 3 процентов ежегодно, что заметно выше не только среднеевропейского уровня (примерно 1 процент), но и среднемирового (2 процента в год округленно).
Производство сельхозпродукции тоже увеличивалось, но не везде поспевало за такими темпами, Отнюдь не потому, конечно, что вдруг оказалась верной арифметическая «закономерность» Мальтуса. Нет, причины тут другие. Порой они досадно парадоксальны.
В Индии почти 240 миллионов коров и буйволов. Исполинское поголовье! Масса говядины? О нет, не моги даже заикаться о том, чтобы отправить их на бойню, – кощунство! Это священные животные. Неприкосновенные, они, не в пример откормленному скоту европейских ферм или американских ранчо, бродяжничают по градам и весям неухоженные, тощие, вечно голодные, вытаптывая посевы, опустошая нивы, объедая людей, и без того-то не всегда имеющих скудный кусок хлеба.
К этим потерям добавляются другие, столь же нелепые. Огромное количество зерна – десятки миллионов тонн ежегодно! – пожирают грызуны. Но уничтожать их нельзя: религия запрещает причинять зло «божьим тварям», даже если они разносчики страшной заразы. Одних только крыс в Индии миллиарды. Беспрепятственно плодятся и другие хвостатые «иждивенцы», например обезьяны, устраивающие разбойничьи набеги на поля и огороды.
Как бы там ни было, сама жизнь – не теория, но практика – снова опровергает «гороскопы» неомальтузианства. Очередная серия ударов оказалась настолько чувствительной, что завершилась для него психологическим нокдауном. Безнадежно мрачный тон, свойственный прорицаниям в начале 60-х годов, сменился этакой «технократической эйфорией». В начале 70-х годов на Западе заговорили о «новой уверенности», что в «третьем мире» продовольственные кризисы «уходят в прошлое».
Спору нет, поднять производство сельскохозяйственной продукции в развивающихся странах в принципе возможно, что убедительно доказывает «зеленая революция». Но это лишь «семена перемен». Чтобы посев научный взошел для жатвы народной, нужен благоприятный социальный климат. Вклад ученых сам по себе погоды не делает.
