Текст книги "Страстная неделя"

Автор книги: Лев Куклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

IV

…А произошло то, о чём она думала, до обидного просто, чтобы не сказать – буднично.

Жара не спадала. Ночь была душной, и после расставания с Алексеем Наталья долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, меняла влажную наволочку…

Почти весь день она провела в бассейне, где отряды сменяли друг дружку, словно стеклышки в калейдоскопе. Игорь весело и деловито наводил порядок, и она то и дело издали смотрела на него с удовольствием, как на надёжного помощника: и в самом-то деле, бассейн был в эту жарищу главным терапевтическим средством…

Наталья не могла себе позволить ходить в одном лифчике и шортиках, как это делали молоденькие пионервожатые. Но никто не знал её маленькой женской тайны: под её белым медицинским халатиком с красным крестиком на кармашке её тело не облипали, не стягивали и не натирали никакие примамбасы! От этого, надо признаться, становилось чуточку прохладнее…

После вечернего построения на перекличку и сигнала отбоя – сигнал этот по укоренившейся традиции подавался пронзительными звуками когда-то пионерского горна – она, измотанная жарой и дневными хлопотами, лежала совершенно голой прямо на линолеуме – без сил, без мыслей и без желаний…

Поэтому, когда раздался деликатный стук в дверь, она не сразу на него отреагировала. Это оказался Игорь. Она успела набросить на себя простыню, подобно древнегреческой богине, и немного смущённая, чуть приоткрыла створку двери.

– Наталья Павловна, не хотите освежиться, – поплавать, как следует? – заторопился он. – Я на сегодня тренировки кончил, сейчас воду меняю. К одиннадцати будет свежая водичка! Я вам боковой вход открою, через подсобку…

– Ой, Игорь, – радостно откликнулась она. – Спасибо вам, обрадовали! Приду в двадцать три ноль-ноль… – шутливо козырнула она.

Тренер кивнул и растворился в темноте. И хотя посещение бассейна в неурочный час не требовало особых ухищрений в смысле наведения макияжа или придирчивого выбора вечернего туалета, – перед Натальей возник неизбежный женский вопрос, который гораздо важнее извечных мужских проблем: «Что делать?» или «Кто виноват?», а именно: «Что надеть?!»

«В белом купальнике он меня видел, – размышляла она, словно манекенщица перед выходом на подиум, – а приходить топ-лесс… как-то… пожалуй, преждевременно!»

В результате она остановилась, так сказать, на промежуточном, но достаточно соблазнительном варианте: скромные голубые бикини и тёмно-синий топик, в мокром виде обтягивающий грудь так, что отчётливо обозначались соски…

Но поверх она всё же внакидку набросила свой официальный халат, – так, на всякий случай!

В бассейне был включён только скудный аварийный свет, и от ощущения того, что они одни в этом непривычно гулком пространстве, Наталью всё время не покидало лёгкое волнение. Они, как заговорщики, говорили шепотом, от этого еще более усиливалась таинственность купания, и она, вдобавок, сожалела, что в этом полумраке Игорь не может в полной мере оценить несомненные достоинства ее топика…

В конце одного из заплывов обогнавший её Игорь, заметив, что она запыхалась, поджидал её у стенки на глубоком месте, и Наталья Павловна – словно бы случайно – оперлась левой рукой о его плечо и сделав полуоборот, прикоснулась к нему всей своей грудью и почувствовала, как глубоко внутри неё, и в самом низу живота, в тайной пещерке между ног что-то нарастало и горячо плавилось, словно масло на раскалённой сковороде…

Наплававшись в полном смысле слова до изнеможения, Наталья направилась в женскую раздевалку, где отжала обе половинки своего купального костюма, и войдя в одну из душевых кабинок, отрегулировала воду. Дверцу кабинки она не закрыла на защёлку, поэтому из-за шума льющейся воды не услышала, как вошёл Игорь…

Она вдруг ощутила, как мокрые и сильные мужские ладони крепко стиснули ее груди. У нее не возникло даже малейшего импульса к сопротивлению, она сразу вся как-то ослабла и охотно подчинилась этим жадным и требовательным рукам.

А Игорь рывком развернул ее лицом к себе, сноровисто подсунул обе руки ей под колени и легко приподнял так, что её ноги оказались разведёнными в стороны. Он прижал её спиной к холодной пластиковой стенке душевой, и она почувствовала, как что-то, похожее на мокрый палец, слепо ткнулось в самый низ живота меж её разведённых бёдер. Она почти машинально опустила руку и помогла стучащему в дверь страннику найти вход…

Наталья крепко оплела мужскую поясницу ногами, а струи горячей воды продолжали омывать их слившиеся воедино тела. И ей казалось, что даже эта на пределе терпения горячая вода всё же прохладнее, чем её бунтующая плоть.

Наконец, Игорь, три-четыре раза грубо дёрнув её на себя, коротко кхекнул, и не опустил, а почти уронил ягодицами на скользкий пол. Потом, не отворачиваясь и не обращая на неё внимания, намылил мошонку, сделал несколько смешных движений, смывая пену, – и выскользнул из душевой, не поцеловав ее на прощанье, как Наталья втайне ожидала…

А она еще некоторое время сидела на полу, закрыв пылающее лицо ладонями, потом встала под холодную воду, удивляясь тому, что желание её никак не уходит…

V

Наваждение не проходило весь следующий день. Впрочем, как и жара.

Наталья машинально двигалась, выполняла свои медицинские обязанности, смазывала зелёнкой царапины, даже что-то ела, но в голове словно бы плыл туман, как тот, вчерашний, парной туман в душевой, когда она не столько видела, сколько смутно ощущала мужское лицо чуть ниже своего…

Наконец она нашла повод подойти к плавруку вплотную и, впиваясь в него глазами, чуть небрежно спросила:

– Игорёк… А сегодня… у нас будет возможность… – она сделала богатую смысловую паузу, – возможность немного поплавать?

– Ну, конечно, Наталья Павловна, – с готовностью откликнулся он, – недаром же я – главный «водяной»!

Она кивнула и в то же время незаметно повела глазами по сторонам, – не заметил ли кто-нибудь её покрасневших щёк?

На этот раз Игорь встретил её в длинном купальном халате почти до пят. Он вопросительно взглянул на неё, когда она скинула свой халатик с красным крестиком, и он увидел её голую грудь: на ней были только плавочки… С невесть откуда взявшимся весёлым озорством вскочив на стартовую тумбу, одним движением прирождённой стриптизёрши она сбросила трусики и, скомкав их, кинула в него как мячик. Автоматическим движением он поймал их ещё в воздухе, отчего полы его халата разошлись, и Наталья Павловна увидела, что под халатом на нем тоже ничего нет… Она засмеялась, прогнулась назад, а потом, сильно оттолкнувшись, почти без плеска вошла в воду. Игорь буквально в несколько мощных гребков догнал её, и пока она плыла, шутливо подталкивал в закруглённую кормовую часть. У противоположной стенки он подхватил её на руки, словно ребёнка во время купания… Она прижалась к нему всей грудью и стала тереться, а он, просунув ладонь ей между ног, проник пальцами в её раковину, одновременно накрыв шелковистые кудрявинки лобка…

И губы их сомкнулись, как два оголённых провода с противоположными зарядами.

… – Не здесь… – из последних сил шептала она непослушными губами, уворачиваясь. – Ну, пожалуйста, – не здесь…

– У вас медпункт запирается? – спросил Игорь.

– Кажется, да… Никогда не делала этого изнутри… – беспомощно призналась она с нервным смешком.

Он легко принял ее на руки и, пришлепывая мокрыми подошвами по кафелю, понёс её обмякшее тело в кабинетик с красным крестом на дверях. А белый халат так и остался сиротливо белеть на стартовой тумбе…

Наконец-то её желание сбылось: всей гладкой кожей своих ягодиц она ощущала щекочущее прикосновение его огромной ладони, – как ей мечталось тогда, в их первую встречу во время купания малышей… Она обвила его шею, словно лиана, и впитывала исходящий от него пьянящий запах чистой кожи с волнующим привкусом пота и ещё чего-то такого, чему названия не было, но от чего вздрагивали её ноздри, как у хорошей охотничьей собаки, поймавшей запах дичи по ветру…

В кабинетике помещалось всего несколько предметов: стеклянный шкафчик со шприцами и лекарствами, письменный столик, выкрашенный белой краской, холодильник и лежак-кушетка, покрытая жёлтой затёртой клеёнкой, – в сущности, топчан с деревянным подголовьем.

Игорь бережно уместил её на кушетку, и её спина сразу прилипла к клеёнке. На узеньком топчане не было места для двоих, он стал на колени и начал целовать ей грудь, снова положив руку ей между ног.

«Ну, поцелуй же меня… туда, где лежит твоя ладонь! Раздвинь языком мои створки, пососи клитор – я с ума сойду!» – крепко зажмурив глаза, про себя молила она мужчину, словно твердя колдовские заклинания, то чуть сводя, то снова призывно разводя ноги, согнутые в коленях. Наконец, Игорь вошёл в неё и почти одновременно, ещё не начиная двигаться, тяжело придавил живот всем весом своего тела.

– Жёстко… – со счастливой улыбкой жалобно пробормотала она, – и спине холодно…

Опираясь на пятки, она стала помогать ему движениями таза и бедер… Сделав ещё несколько судорожных движений, он быстро поднялся и вышел, Наталья еще несколько минут лежала на куцей кушетке, словно собственная пациентка, опустошённая, но возбуждённая по-прежнему.

А ещё через какое-то время неслышно отворилась дверь, и на нее упал белый медицинский халат, брошенный сильной рукой…

VI

Наталья проснулась рано. Она хотела Игоря. Тело вопило! И никакой холодный душ не помогал…

Она ничего, ничего не могла поделать в своей исступлённости. Каким-то краешком едва мерцающего где-то на периферии сознания она понимала, что поступает, по меньшей мере, глупо. Но противостоять этой неодолимой тяге она не могла, не умела. А может, и не хотела?! Разум молчал. Или просто – был бессилен…

Взяв круглое зеркальце на длинной ручке, она, полуобнаженная, села на прикроватный коврик, чтобы разглядеть то самое заветное местечко между ног, которое повело себя вопреки воле своей владелицы, – таким непредсказуемым образом…

«Неужели там ничего не изменилось?! – задавала она себе по сути нелепый, почти детский вопрос из периода раннего созревания, – неужели это моё дьявольское наваждение не оставило никакого следа?!»

Она раздвинула пальцами нежное влажное устьице и, поворачивая зеркало под разными углами, пыталась проникнуть взглядом в тайну собственного влагалища…

Она, конечно, понимала, что делает нечто безумное, непростительное для её гордости, после чего уже не может быть возврата… Всё это промелькнуло в её голове, но она уже не могла остановиться.

«Это же как солнечный удар… Всё плывёт… и по-моему, у меня повышенная температура…»

Но она знала, что никакие силы не могут её ни остановить, ни вразумить! Почти серьёзно, как профессиональный врач, пыталась она поставить себе диагноз: «Быть может, это – просто временное помешательство?!»

И вдруг внутри неё раздался холодный презрительный голос, звучащий, казалось, из какого-то другого измерения:

«Только не засерай себе мозги, – никакая это не любовь, не обожание, даже не фанатское поклонение спортивному идолу – он же ещё никто! Это обычный физиологический всплеск, животное возбуждение, – продолжал голос грубо и честно, – а ты… ты – мартовская кошка на крыше! Нет, нет! Ты – просто сучка в течке, вот ты кто… И не стыдно тебе, блядища?!»

Ей не было стыдно. Было жарко щекам, плавились и ждали затяжных поцелуев губы и соски, её рука против воли соскальзывала вниз, она раздвигала пальцами створки своей раковины и трогала налившийся язычок клитора, сладко вздрагивающий от каждого слабого касания…

А день был просто кошмарным. Мало того, что изнуряющая жара никак не спадала, но ещё пришлось сопровождать в райбольницу девочку из среднего отряда с подозрением на аппендицит. Слава Богу, всё обошлось, но Игоря она увидела только за ужином. И не смогла с ним поговорить.

Она ушла к себе в домик ещё до отбоя и просто лежала на кровати, подложив под голову три подушки. На ней была только старая любимая футболка с большим вырезом, не закрывающая пупок…

Игорь тихо окликнул ее не со стороны веранды, а прямо из окна, распахнутого в сторону берёзовой рощи:

– Наталья Павловна, вы дома?

Она буквально прыгнула на него и стала затаскивать в комнату, но смогла всего навсего стащить с него майку… Он усмехнулся и легко перешагнул через подоконник. Она положила руки ему на плечи и почти теряя сознание от запаха его тела, начала целовать его твёрдые сухие губы, просовывая язык глубоко между зубами, тыкалась губами и носом в мощный, как молодой дубок, ствол его шеи, впивалась в подключичную ямку, царапала коротко остриженными ногтями обширную, как плоскогорье Тибет, его грудь, облизывала соски – поочерёдно, сначала левый, потом правый, спускаясь ниже, покрывала торопливыми, отрывистыми, частыми поцелуями мышцы его могучего пресса, залезала жаждущим языком в глубокую и чуть солоноватую ямку пупка, а сама подталкивала его грудью и лобком к кровати, и в голове её продолжал клубиться сладкий дурманящий туман…

Она торопливо стала коленями на край кровати, чуть расставив ноги:

– Хочу так… – простонала она. – Сожми меня крепче!

В своей воспалённой позе она ещё слышала шуршание падающих брюк и стук отброшенных кроссовок, но эта пауза была нестерпимой.

– Да вставляй же скорей! – не выдержала она. – Поцелуй меня!

Нет, он не стиснул её идеальной формы нежные ягодицы, не начал жадно оглаживать и мять их, но послушно выполняя приказ, нанес в левую и правую половинки по скромному церемонному поцелую…

Эта звериная поза, – Наталья забыла, как именно она называлась в «Кама сутре», – была втайне её любимой и всегда доводила её до пика восторга. Но Игорь только несколько раз дёрнулся – и отвалился. Произошло это так быстро, так до обидного быстро, – ну словно бы петух в уличной пыли торопливо потоптал курицу, встряхнул крыльями – и был таков! Конечно, Наталья не могла знать, испытывает ли при всём при том оргазм курица, но то, что она ничего не ощутила, и это соитие, эта желанная близость не затушила тлеющий огонь страсти, – это было – увы! – очевидным…

…Один раз в своей жизни Наталья, вообще-то боящаяся высоты, как большинство нормальных женщин, всё же рискнула и вместе с Алексеем, неотступно держа его за руку, поднялась к облакам в корзине большого, яркого воздушного шара.

И сейчас ей казалось, что всеобъемлющее и все ширящееся желание наполняло её существо (или – сущность?!), но не телесную оболочку, – подобно тому, как горячий воздух из мощной газовой горелки наполнял тогда на её глазах вялую сморщенную оболочку аэростата.

И сейчас, здесь, у неё, окружённой знойным воздухом природного антициклона, желание охватывало не только границы её телесной оболочки, нет, – оно словно бы расширяло свои границы до бесконечного… Наталья утрачивала осознание самой себя, ибо и дыхание её, и бешеное биение сердца, – с частыми перебоями, как тогда, в корзине, – подчинялось одному, а именно влечению к соединению с другой телесной оболочкой, к слиянию с другой человеческой Сущностью.

Неукротимый восторг Желания…

Глаза она открыла уже высоко над землёй, когда шар перешёл в бесшумный горизонтальный полёт по воле ветра.

– Полный улёт! – прошептала она самой себе от охватившего её чувства полной раскрепощённости, полной, абсолютной свободы, которое рождалось в ней при виде земного простора, озарённого солнцем, и неторопливых теней облаков, проплывающих под ними по лугам и перелескам… Облака – и не над ними, а под ними!

– Полный улёт…

Нет, нет! С Игорем у неё такого полного «улёта» не было…

В цепкой памяти со дна студенческой поры всплыли озорные строки – чьи? А какая теперь разница!

 
Оставил он обманутую деву,
Как Ариадну, преданную гневу…
 

Гнева, правду сказать, не было. Только усталость, опустошённость, боль и… удивление.

VII

На следующий день Бог отдыхал…

Как говорят кабацкие и трактирные острословы (неважно, что ныне забегаловки называются барами или кафе!), до краев наливаясь пивом и постепенно теряя память, – с утра была суббота.

Бассейн был поставлен на генеральную уборку и дезинфекцию, поэтому хлопот прибавилось, ибо приходилось следить за малышней, которые, как лягушата, то и дело начинали плескаться в ручье.

Наталья сидела в медпунке «на приёме», и к обеду стало известно, что вечером предполагается очередной «День рождения».

Виновница назначалась заранее, разумеется, никакого отношения эта дата не имела к паспортной, ибо под этим кодовым названием скрывалось обычное желание молоденьких воспитательниц потусоваться, выпить и потанцевать.

С танцами, впрочем, возникали вечные проблемы, поскольку мужики в спортивно-оздоровительном лагере являлись постоянным дефицитом.

Престарелый завхоз Пётр Захарыч (кстати сказать, у него была непонятная, но оглушительная кличка: «Икебаныч») представлял собой лицо скорее неодушевлённое, вроде стола или тумбочки, а бывший старший пионервожатый, а нынче – замначальника лагеря по спортивной работе Сергей, рыхловатый молодой мужчина с розовым лицом, в актив никак не шёл, поскольку считался официальным бой-френдом начальницы лагеря, монументальной громогласной женщины, по поводу которой шутили, что когда она погружается в бассейн – вода сразу же начинает переливаться через край…

Но на этот раз её не было, поэтому все чувствовали себя весело и раскованно.

За столом Наталья отвоевала себе место рядом с Игорем, они сидели так тесно, что она всё время своей обнаженной ногой из-под короткой юбки прижималась к его бедру и сквозь тонкую ткань её обдавало жаром, – словно бы это место гладили нагретым утюгом. На нём была белая тенниска с короткими рукавами, настолько в облипочку, что вся его мускулатура казалась ещё более выпуклой и притягательной.

Он совершенно не умел ухаживать за соседкой по столу, и порою Наталья, потянувшись за каким-нибудь блюдом, касалась его грудью. И от того, что она так к нему прижималась, – по её спине сверху вниз словно бы проскакивали искры, а секунду-другую спустя весь её позвоночник превратился в бикфордов шнур, к которому поднесли спичку!

Разбитная Танечка, студентка третьего курса спортинститута, быстренько напилась, кричала, что её никто не любит и что все дети – сволочи, и порывалась танцевать на столе. Правда, её порывы к канканированию во время пресекали более выдержанные подруги.

Сама Наталья быстро и почти без закуски одну за другой заглотила две большие рюмки тёплой водки и почти полностью утратила контроль над собой. Её неодолимо тянуло к Игорю, она ловила раздувшимися ноздрями его запах и, повернувшись к нему, безотчётно закинула руку ему за шею, притянула к себе, вдавливая ноющую от вожделения грудь в английские надписи на его тенниске и крепко поцеловала в губы.

– Во, так его! – завопил вконец пьяный завхоз, который обладал удивительной особенностью проникать на любое мероприятие, где пахло халявной выпивкой. – Дави олимпийцев!

«Ну, и как же твоя репутация?» – снова возник внутри холодный и ехидный голос.

«А… плевать мне на репутацию! – легко отмахнулась она от этого непрошенного голоса. – Будь что будет!»

Но вслух сказала, а вернее – пробормотала:

– Что-то я, кажется, перебрала… Игорь, будьте добры, помогите мне добраться до дома, а то ещё упаду…

А Игорь, не пивший ничего, кроме минералки, вдруг приподнял её со стула и так, на руках, понес к выходу. И все за столом, приняв это за лихую шутку, засмеялись и зааплодировали!

Он, конечно, не донёс ее до домика, опустил на траву под первым же неосвещённым кустом. Она, тихо постанывая и извиваясь от нестерпимого желания, сама стянула трусики и, отшвырнув их куда-то в сторону, притянула его на себя…

Толчком колена он распахнул её бёдра и торопливо вошёл в тёплую, влажную, жаждущую плоть… Дышал он мелко и прерывисто, делая короткие, судорожные толчки. И так же быстро скатился с неё.

А она, ещё не успевшая опомниться от короткого соития, не получившая разрядки, опустила ноги на траву, которая ничуть не охладила воспаленного желания, и в памяти возникли слышанные когда-то странные слова Алексея: «Тридцать три года – возраст, когда распяли Христа. Впрочем, к женщинам это не относится…»

И вот… именно в тридцать три года она лежит – с сомкнутыми ногами и разведёнными в стороны руками, – пусть не на кресте, а на земле, но всё равно – в позе распятия.

Она – распятая желанием!

…Наталья, ползая на коленях, пыталась в темноте нащупать брошенные трусики, но ей это не удалось, она с трудом поднялась и почти на автомате добралась до дома. И пока она снимала с себя одежду, ей пришла в голову ослепительно простая мысль: «А ведь тем, что я так хочу этого невоспитанного дикаря, этого аполлона, я ведь по сути оскорбляю Алёшку?! И если он узнает… это же причинит ему такую боль! Но я ведь не хочу причинять боль Алексею, я только хочу другого! Вот ты, сучка, и запуталась… Разложить бы тебя на лавке по-деревенски, да всыпать десяток «горячих» хворостиной по твоей распутной заднице! Для вразумления…»

Она упала на кровать и погрузила два сложенных пальца – указательный и средний – в глубину своего лона, жаждущего, зудящего и словно бы гудящего от острой боли неудовлетворённости.

Мягко и настойчиво, злясь на саму себя, она двигала пальцами взад-вперёд, внутрь – наружу, извиваясь и стыдясь этих механических движений, задыхаясь и покусывая губы, чтобы приглушить боль, идущую изнутри, представляя себе, что она – в объятьях Игоря, – до тех пор, пока не почувствовала полной, неудержимой, щедрой разрядки, почти судороги. И разрядка эта, хлынув изнутри, словно бы затопила сознание, покрыв его тонкой плёночкой успокоения, подобно тому, как раньше морские волны усмиряли, выливая на них из бочек слой ворвани – китового мира.

Опустошенная и изнеможённая, она свернулась калачиком, положив ладонь на лобок защитным инстинктивным жестом и стиснув её ляжками, словно оберегая заветное своё местечко от любого нежелательного вторжения…

«Нет, дело не во мне, – лениво подумала она, засыпая. – Со мной все в порядке…»