Текст книги "Запах лимона"

Автор книги: Лев Рубус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава VIII. Наконец, Николай Трофимович Утлин

9 часов утра в Лондоне. Парикмахер аккуратно намыливает левую щеку сладкого бисквитного дедушки. Один лакей, осторожно священнодействуя, наливает из серебряного кофейника в китайский фарфор тонкую, черную, душистую струйку. Другой, рядом, на специальном тонконогом столике, с величайшими предосторожностями снимает скорлупку с яйца: лорд N ест только яйца в мешочке. Два секретаря поодаль разбирают привычными глазами и пальцами наиболее срочную почту. Докладывают самое важное и ловят незаметные постороннему глазу приказания в малейшем движении рук, бровей, старческих, слегка отвисших губ.

«От сэра Смоллуэйса. Лично вам».

Не успел парикмахер выбрить намыленную нежнейшим мылом щеку великого человека, кофейная струйка перестала литься. Наполовину очищенное яйцо неловко упало на севрскую тарелочку. Рты занятых этими делами людей на одно короткое мгновение изумленно открылись… Ко всему привычные секретари, даже не успев понять, моментально привели в исполнение небывало лаконическое распоряжение:

«Все – вон!..»

Не выпив кофе, не проглотив яйца, оставив белую пену равнодушно стекать с морщинистой щеки, сладкий дедушка разорвал у окна конверт – слабыми старческими глазами впился в четкие строки врученной ему бумажки: донесение от директора, по условию, может быть лично только ему в том случае, если Н.Т.У. найдено.

Недоуменно шепчутся секретари, лакеи и парикмахер за дверью. Что это может значить? Не побриться, не съесть яйца, не выпить ежедневных полутора стаканов кофе лорд не позволил себе даже в тот день, когда, оплаканная штатом родственников, тихо скончалась его супруга.

«О-о-о. Теперь он сильнее всех. О-о-о. Теперь-то все у него в руках». Телодвижения лорда за дверьми вполне соответствуют его настроению, и отнюдь не соответствуют его почтенным годам.

Сэр Смоллуэйс сообщает: пока найдено несколько крупинок Н.Т.У., над коими произведена серия опытов. Результаты экспериментальных работ превышают все ожидания… Приблизительный подсчет: один миллиграмм чистого Н.Т.У. достаточен для освещения всего Лондона в течение 3-х лет… Извлечение энергии из Н.Т.У. так же просто, как работа паром… Разрушительная сила вещества превосходит в сотни тысяч раз тринитротолуол, пикриновую кислоту и все прочие сильно разрушительные вещества. Самым же замечательным является возможность – умело комбинируя действия незначительными количествами Н.Т.У. – влиять им на расстоянии на всевозможные источники энергии: остановить машины фабрики, мотор аэроплана, двигатель подводной лодки… Записи Утлина говорят о большом самородке. Надеюсь, в ближайшие дни и он будет обнаружен…

Очень доволен бисквитный король. «О-о-о. Теперь одно мановение руки, – и остановятся все фабрики проклятой страны большевиков… Нажим кнопки, – замрут поезда… – Он их возьмет голыми руками… Он их поставит на колени, заставит просить пощады. Они вынуждены будут принять все условия… Впрочем, какие там условия… Все, все, все».

Парикмахер продолжает брить доброго сладкого бисквитного дедушку. Парикмахер хотел бы, но не смеет заглянуть в его глаза, чтобы угадать, чем был вызван такой неожиданный, никогда небывалый перерыв. Только чуткие руки парикмахера осязают, как в самодовольной улыбке подергивается бритое теперь лицо биржевого владыки.

9 час. вечера в Ак-Мечетской даче.

Красные лучи солнца в маленькой комнатушке временного барака. У медного рукомойника полощется «техник Кириллов». «Техник Максимов», как пришел домой, растянулся на койке, – здорово утомляют целые дни блуждания по даче.

– Слушай, Петров, скажи мне на милость, какого дьявола ты крутишься с этой Пальмерстонихой… Я тебя третьего дня видел, вчера видел… Прогулочки при лунном свете. А?

– Тсс, болван. Услышат.

– Никто не услышит, мы с тобой во всей конуре одни… И не виляй, а отвечай на вопросы.

– Да, мне и так с тобой надо было сегодня поговорить… по этому поводу. Дай только помыться.

Умылся, подошел и сел совсем близко на койке Никольского.

– Как по-твоему, подозрителен ли был бы тебе англичанин, живущий в СССР, отлично говорящий по-русски и упорно это скрывающий?

– А кто ж это такой?

– А помнишь ты, как я тебя просил обратиться с вопросом по-русски к инженеру Пальмерстону и как в ответ он сделал недоумевающее лицо?

– Ну, положим, помню. Но с чего ты взял, что инженер Пальмерстон говорит по-русски?

– А с того, что его жена, кроме русского языка, ни на каком другом – ни звука.

И Петров рассказывает тов. Никольскому, как он встретился на линейке с женой инженера Пальмерстона, как он обратился к ней с вопросом по-английски, – он-то ведь недурно знает этот язык, и как оказалось, что она русская, говорит только по-русски и что ее муж, по ее словам, прекрасно владеет нашим языком… Она неожиданно сильно, словно проговорившись в чем-то, смутилась, и постаралась замять разговор.

Петрову все это мало-помалу кажется подозрительным. Ему думается, а нельзя ли что-нибудь разведать через нее.

Нужно постараться завести знакомство и это оказывается гораздо более легким делом, чем можно было предположить. Она сама идет навстречу. Она так одинока в этой компании иностранцев, так скучает, она охотно с ним встречается. Несколько раз они уже проводили вместе вечера.

– Ну, как же далеко зашел ваш роман? Тебе удалось узнать что-нибудь существенное?

– Я как-то не умею вести дела с женщинами. Это не в моем характере. Может быть, с ними надо быть решительнее… Вместе с тем я вижу совершенно ясно, что, конечно, чтобы что-нибудь разведать, нужно именно вступить с ней в близкие отношения… Иначе ничего не выйдет… Да, скажу тебе, пожалуй, мне кажется даже, она совсем не прочь, она сама ищет встреч… И я вижу, – для дела это необходимо, но, видимо, я не такой человек, чтобы легко относиться даже к таким легким связям…

– Гм-ммм… А ты не думаешь, что тут может быть ловушка и с той стороны… Если она сама ищет… Смотри, не увлекись сам… Ведь она очень интересная женщина; многие бы дорого дали, чтобы она искала встречи с ними…

– Ну, последнего-то я не боюсь… А подозрения… Да, я тоже не вполне уверен… Но, впрочем, как раз сегодня, в одиннадцать у нас свидание… Постараюсь окончательно разгадать ее и приступить к решительному выяснению дела…

* * *

«…Я повторяю: ты мне не нравишься. Что это за работа… Так ты выполняешь мои поручения? Что ты мне можешь сказать о Кириллове… Ваши встречи… Это пахнет-то уже чем-то другим… Так вот что, милая: развратничать без пользы для меня я тебе не позволю. Валяйся с кем хочешь, но…» Но… этого не ожидал Брегадзе. Валентина вскочила, с каким-то диким воплем ринулась к нему… Резкий звук пощечины…

«А-а-а, так-то ты?!» Левая щека Брегадзе горит. Он весь сжался, присел, как раненый хищный зверь, рука сделала неуловимое движение, – в ней арапник, всегда висевший на стене, над столом…

«А, орать, ты орать вздумала… Кусаться?»…

Шелковый, сильно, очень сильно надушенный платок заткнул рот маленького, извивающегося, царапающегося, воющего сквозь зубы, яростного существа…

«Вот тебе, вот тебе, вот тебе… Что, получила… Молчишь… Ну, то-то».

Конечно, задание о Кириллове отменено… О каком задании может быть тут речь?

Хорошо, что по непредвиденным обстоятельствам пришлось сэру Смоллуэйсу отменить еще с утра назначенный на сегодня маленький банкет по случаю успехов самшитовой концессии… Правда, бисквитный дедушка известил его, что на его именном счете в одном из банков Сити прибавилась еще добрая толика хорошего «фунтового печенья», но все же работа мешает поделиться своим радостным настроением с другими… И это к лучшему, – иначе пришлось бы мистеру Пальмерстону извиниться за сильную мигрень мисисс Пальмерстон.

* * *

Из-за этого идиота Фаренгайта блестящая до сих пор карьера сэра Вальсона висит на волоске. Но он здесь положительно не при чем… Он принял все меры… Но еще неизвестно, как посмотрят на это хозяева… Им нет дела до того, что какому– то там Стону не везет в последнее время. Они имеют дело только с сэром Вальсоном… Но кто мог ожидать, что рыжий черт выдержит такой яд… Хозяевам и так чрезвычайно не понравилось таинственное исчезновение из глазговской тюрьмы… Правда, тогда удалось удовлетворить их достойной отсидкой всего тюремного начальства… Жаль, что он не поручил ликвидацию Дэти Мак-Кину… Мак– Кину: этот князь прекрасно выполняет возлагаемые на него поручения, – иногда среди русских белогвардейцев попадаются дельные люди…

Да, действительно, неприятное сообщение получил сегодня Вальсон от мистера Стона: «Дэти раскрыл большевикам тайну лимонного газа»… Мало того, этот рыжий негодяй-ирландец в Московской лаборатории воспроизвел «цитрон деббль-ю-5». Агенты Стона видели опыты на пустыре под городом. Опыты подробно описаны в донесениях: хорошо знакомая сэру Вальсону картина. То, что это лимонный газ, нет никаких сомнений. И хуже того, прохвост, видимо, открыл противоядие, – некоторые животные во время пробы остались в живых. И теперь здесь известен только газ, там же и газ и способ бороться с этим газом…

* * *

Полная темнота царит во всем маленьком домике, где на спешно собранном из готовых частей фасаде надпись: «Самшитс-Концешн», а на двери – «инженер Пальмерстон». Темно и в спальне. Старая Нина встревожена: крики, движение, князь ушел крайне рассерженный, как давно уже не бывало… Она неоднократно подходит к двери в спальную, но в замочную скважину ничего не видно, полная темнота…

Темнота… Если бы она вошла в комнату со своей маленькой керосиновой лампочкой, она увидала бы на ковровой кушетке жалкую, маленькую, прижавшуюся в угол, между подушками, фигурку… Вот уже час сидит Валентина так, с ногами на диване, изредка резко вздрагивая, закусив зубами маленький батистовый платочек, неподвижно смотря в темноту перед собой…

А если бы люди знали способ ловить на какой-нибудь еще не изобретенный экран человеческие мысли, то с какой быстротой заплясали бы на белой стене, на которую она сейчас так упорно смотрит, такие знакомые для завсегдатая кино картины.

И сентиментальные всплакнули бы, наверное, над трогательными титрами: «Отец и дочь»… «У могилы отца»… «Одна-одинешенька»…

Оркестр, торопясь, заиграл бы что-нибудь подходящее, – шимми, или более близкое кинематографическим сердцам аргентинское танго… «На низких бархатных диванах…» и на экране во всей красе появился бы – «Обольститель, ротмистр, князь Брегадзе…»

Отдельный кабинет, патриотические деникинские марши, кокаин и «Великая и неделимая…» Поспешное бегство, животный страх перед смертью: «Яблочко, куда ты катишься…»

На минутку свет в зале, потом снова мрак, видовой номер, – Константинополь и Босфор… Экзотический жанр, – знаменитое русское кабаре Вертинского – лакейский фрак недурно сидит на плечах у тех, кто вчера еще вешал и расстреливал во имя своих эполет и имений; графиня X и баронесса Z исполняют танец живота с особым шиком, превосходно соперничая с признанными звездами домов терпимости Галаты и Скутари, – а потом снова тяжелая драма:

«Князь-шпион»…

«Переход границы»…

«Пуля, или делай то, что я приказываю».

И вот дальше и дальше, пестрое мелькание жизни, потрясающие трюковые сцены, фунты стерлингов за риск жизнью и за собственное тело, отвращение, грязь, бесцельная храбрость, бессмысленный разврат, и над всем этим холодные глаза и спокойная жестокость хозяина…

Баку-Тифлис… Верно, механик торопится… Но что это! Аппарат испортился. Почему же не дают света?

Лента остановилась, лента замерла неподвижно. На экране застыла картина: вывеска Шах-Назарьянца, автомобиль, выстрел из револьвера, падающий человек с бородкой…

И вдруг, медленным, жутко медленным наплывом это лицо яснеет, выдвигается на первый план, чуть чуть изменяется, теряет бороду, смотрит пристально, пристально… «Да, да, это он»…

В маленькой комнатке неожиданный вскрик… Лента оборвалась. Валентина отчаянным движением вскочила с дивана. Часы бьют 11 ударов.

«Нет, нет… Пойду, сейчас пойду… Конечно, он… Все расскажу, все… Пусть знает, пусть спасет, пусть расстреляет его… Я не могу больше так…»

* * *

Переодеть костюм, вообще, – дело очень несложное для хорошо воспитанного английского джентльмена. Но иногда оно может стать трудным до крайности. Мистер Фаренгайт вне себя от волнения… Переодеваться надо экстренно, но руки дрожат, колени подгибаются, тяжело дышит тучный человек, тщетно стараясь попасть запонкой в прорез воротничка. Лакей, который стоит рядом с фраком наготове, конфузится за своего хозяина: со стороны можно подумать, что он никогда не одевал приличной одежды… Сэр Вальсон нарушил священный воскресный отдых мистера Фаренгайта. Сэр Вальсон на этот раз подействовал на испорченный желудок многострадального директора Уоллс-Воллс-фабрик хуже даже, чем на него действовали острые сои лорда Кеддльтона… О, эти проклятые гурманы… Ему-то что: накормил соями добродушного фабриканта в тот роковой день и горя мало, а тут… Маленькая, незаметная причина и какая грандиозная цепь следствий… Мистер Фаренгайт дрожит, одеваясь, дрожит на автомобиле, дрожит, входя в двери маленького особнячка на Кетлер-Стрит… Но не так страшен черт, как его малюют: видимо, сэр Вальсон не может считать свои действия по ликвидации О’Дэти такими безупречными, какими бы он хотел их видеть.

«Вы видите, мистер Фаренгайт, – я не стараюсь даже обвинить вас, уличить вашу халатность, зафиксировать промахи… Я вполне понимаю, что вы здесь не при чем, но мое понимание ничего, или почти ничего не значит… Весь вопрос в том, как посмотрят они на ваше… на ваше… ваше расстройство пищеварения… Мне совершенно неинтересно портить ваше положение. Я готов сделать для вашего оправдания все, что будет в моих силах… Я хотел бы надеяться, что… в вопросе об этой постыдной неудаче с казнью преступника… вашего авторитетного мнения по поводу случайно слабого результата действия цитрона будет вполне достаточно…» «Так вот в чем дело…» О, теперь мистер директор прекрасно понимает реальные основания речей Вальсона… Старина Вальсон тоже побаивается гнева хозяев. Ну, что ж? Старая, старая пословица: рука руку моет… О, конечно, он вполне согласен, сэр Вальсон может быть совершенно уверен в нем. И честные слуги честных хозяев жмут друг другу руки в знак заключенного союза… Да, да, они вместе поедут сейчас к лорду N, именно к нему, чтобы разъяснить ему подробности происшедшего. Решено. Мистер Фаренгайт почти успокоился; приятнее иметь сэра Вальсона союзником, нежели врагом.

* * *

Двенадцатый час. Она все не идет. Петров большими шагами нервно ходит по самому краю обрыва в условленном месте… Какая темнота, – непроглядная, южная летняя ночь… После разговора с Никольским особенно тяжела каждая минута тщетного ожидания… И эта погода, низкие тучи, душный воздух, тяжелое приближение надвигающейся медленно грозы, удесятеряют его волнение…

Чутко прислушивается Петров ко всем шорохам… Не прав ли Никольский, не сам ли себе подстроил он ловушку?… Хотя, кажется, он не допустил никакой ошибки…. Если ему не удалось узнать через нее ничего существенного, она-то, во всяком случае, не узнала от него решительно ничего… Тсс… Что это? Шаги… Да, да, – она… Несколько шагов навстречу… Облегченный, хотя и измученный женский полувскрик, полувздох…

Она бросается к нему на грудь (этого он даже не ожидал), прижимается всем маленьким, легким телом (держись, тов. Петров); обеими руками берет его голову, наклоняет к себе лицо, неожиданно пристально, упорно, точно желая разгадать заключенную в нем тайну, всматривается в него расширившимися, блестящими во мраке глазами…

Петров недоумевает. От ее близости у него как-то странно, совершенно непривычно закружилась голова. Руки сами потянулись обнять, но не успели… Что такое? Она плачет. Игра?

«Я должна, я должна сказать… Вы должны знать все… Кто они, зачем здесь. Его надо расстрелять. Нет, нет, я… не могу… Я боюсь… Он, наверно, подслушивает. Завтра, завтра… завтра… Я все скажу, тут же, в это же время… Сегодня нельзя, – завтра… И ты спасешь меня?… Прости меня… милый…»

* * *

Необычайно приветлив сегодня лорд N. Неожиданно приветлив… На такой прием никак не имели право рассчитывать провинившиеся слуги…

«А-а-а. Очень приятно. Чем порадуете старика? хе-хе. У меня со вчерашнего утра счастливейшие часы моей жизни… Ну, ну, сначала ваши новости, потом наши… Хотя, впрочем, – бутылочка доброго вина не помешает, – хе, хе, – перед деловым разговором…»

Крайне смущены сэр Вальсон и мистер Фаренгайт… Втуне пропали все планы оправдательных речей… Как теперь приступить к делу, как начать разговор о проклятом ирландце, как огорчить доброго старика?…

Но что это? С минуты на минуту удивленнее становятся лица достойной пары.

«Ах, вы о лимонном газе… Оставьте… это такие пустяки… Стоит говорить о каких-нибудь газах теперь, когда у нас в руках… Сэр Смоллуэйс сообщил мне еще вчера, что Н.Т.У. обнаружено… Поздравляю вас, сэр Вальсон… Я еще вчера собирался это сделать. Что же до лимонного газа, то, раз вы говорите, что ирландская шельма Дэти изобрел там противогаз для него, – тогда он нас тем более не может интересовать… Газы… Немецкая выдумка… Я вообще не любитель этих газов. На всякий случай, Фаренгайт, вы, конечно, озаботитесь изготовлением противоядия…»

Чрезвычайно благодушно настроен хозяин… Доброе ли бургонское действует на него так, или планы относительно Н.Т.У., но он даже шутит и упорно рекомендует вниманию мистера Фаренгайта какие-то новые пилюли против несварения желудка.

* * *

Техник Максимов с усмешкой относится к любовным похождениям техника Кириллова. Никольский иронизирует над рассказом Петрова. «Эх, ты, шляпа. Просто бабенка с жиру бесится, а ты тут шерлокхолмствуешь зря… Смотри, накладет вам по шее англичанин за ночные свидания».

Но Петров уверен, в нем возникло какое-то внутреннее убеждение, что за слезами Валентины и русским языком инженера Пальмерстона кроется большая и необходимая ему тайна… И, он почти не смеет надеяться; – но может быть, та тайна, которую он здесь розыскивает. Конечно, он пойдет туда сегодня, в назначенный час.

На всякий случай только, он передает Никольскому какой-то пакет… «…Если я не вернусь сегодня ночью… Ну тогда немедленно свезешь его в Баку… Там уже будут знать, что надо делать…»

На том же месте и в то же время, снова, как и вчера, дожидается Петров. Но сегодня его настроение гораздо более уверенное. Сам почти не зная, почему именно, он почти убежден в правдивости Валентины… Нет, нет, без сомнения, она вчера была искренна с ним.

Да и погода нынче не располагает к дурным предчувствиям. Ручей, глухо бурливший вчера в обрыве, добродушно бормочет сейчас, на ясном небе мерцают крупные звезды, даже тявканье шакалов в горах звучит не так зловеще, как вчера.

Но все-таки его сердце замирает. Не от темных опасений, не от боязни попасться в ловушку, – нет, от сознания того, что вот-вот, может быть, перед ним встанет давно жданная, давно мучащая его разгадка…

Что-то скажет, что-то откроет она?… А вдруг правильны подозрения председателя и они действительно ищут здесь, в этой даче, вещество, открытое Утлиным. И как кажется ему, Пальмерстон должен знать о последних минутах трагически погибшего химика. Может быть, ему здесь, на этой самшитовой концессии, удастся раскрыть тайну маленького, желтого чемоданчика, который его самого совершенно нечаянно сделал участником целого шквала неожиданно драматических событий…

Задумался Петров о грандиозном открытии Утлина, о том, что будет, если «Революционит» станет на деле достоянием трудящихся. Картина за картиной проносятся в его голове, и кулаки его судорожно сжимаются при мысли о том, что изумительное вещество еще не стало их достоянием, что еще неизвестно, не ищут ли в то же самое время его и другие люди, вот сейчас, здесь, в этом же самом, глухо шумящем лесу, не нашли ли уже… А если нашли, если оно, действительно, известно там, им, капиталистам… тогда… Тогда в любой момент они смогут стать настоящими хозяевами всего мира, с которыми почти невозможна никакая борьба… Кто знает, какие скрытые возможности таятся в этом сказочном веществе… Может быть, оно действительно…

Но что такое?… Может ли это быть? Уже почти двенадцать… Что же она? Что с ней, что ей помешало?

Да, 12, 12.30, 12.45… Наконец, час. Ее нет. У Петрова опускаются руки. Ждать дальше, видимо, нет никакого смысла.

Но что же делать, что предпринять? Очевидно, что-нибудь произошло. А между тем совершенно ясно, что она должна была ему передать что-то очень важное – он это чувствует как-то всем своим существом… И теперь сидеть неподвижно над темным оврагом, в то время, когда там, может статься, происходят новые, изменяющие все положение события, становится для него совершенно непереносимым. Нет, он не может оставить все это так… Ему теперь кажется, что у него в руках были уже какие-то реальные нити дела… Дать всему зданию разрушиться в самом конце постройки, дать рыбе, так хорошо взявшей приманку, соскользнуть с крючка… Немыслимо, немыслимо. Он сейчас же проберется к дому Пальмерстона. Может быть, там можно выяснить хоть что-нибудь.

Дом инженера за концессионным поселком, в лесу, уже между древесных стволов. К нему сравнительно легко подойти незамеченным, особенно ночью. Но Петрову не мешает соблюдать осторожность.

Когда он был еще далеко, в окнах дома горел огонь. Теперь, с его приближением, лампы потушили. Стало почти темно, только в глубине комнат кто-то движется со слабым маленьким ночничком. Петров подполз к окну и прижался к стене. Осторожно пытается заглянуть сквозь стекла.

Ночник погас – темно. Стукнула входная дверь, и не успел Петров опомниться – мимо него, почти задев его, прошел инженер Пальмерстон. Не заметив его за водосточной трубой, прошел быстрым торопливым шагом. «Он ли? Да, конечно, он. Ну, тогда можно попытаться проникнуть в дом. Может быть, она заболела. Может быть, при нем она не могла выйти».

Позвонил на крыльце, у обитой клеенкой двери. Никто не открывает. Потянул ручку, – закрыто. Еще раз дернул звонок. Должно быть, спит. Обошел осторожно вокруг дома, постучал во все окна. Тоже никакого ответа. Только одна рама закрыта неплотно. Определенно, тут в доме что-то неладно. Пощупал свой браунинг… пошевелил не совсем закрытой рамой, нажал… Окно распахнулось.

Сердце все-таки здорово стучит в груди Петрова – не особенно приятное ощущение ночью, проникнув в окно, бродить по комнате чужого, незнакомого дома. Что он скажет, если войдет хозяин?… Впрочем, в эту минуту ему почти все равно. Он твердо знает лишь одно: необходимо повидать Валентину и вырвать у нее ее тайну, все равно каким способом. В комнатах пусто, темно, никого нет. Чиркнуть спичку или нет… А, была не была, – чиркнул. Кабинет… Прямо против – дверь, по-видимому, в спальню. Бросил спичку, приоткрыл створку. Острая дрожь пробежала по спине. Не может быть. Неужели… О, о, о – только не это.

Из-за двери, тонкой струйкой, мешаясь с веянием легких духов, пудры, косметики, слабый, почти незаметный, но так хорошо знакомый – запах лимона…

Быстро захлопнул дверь. Что делать, что делать?! И вдруг стало немножко стыдно за самого себя: пуганая ворона куста боится. Ну, конечно же, не может быть этого. Наверное, просто пили чай с лимоном, или варили пунш, или она терла себе виски от головной боли. Надо войти и посмотреть. Может быть, она тут. Снова спичка, снова дверь отворена. В комнате никого. По стенкам от спичечного огонька быстрые, непонятные тени. Постели застланы белыми одеялами, никаких признаков Валентины… Нет, здесь никто не пил чая с лимоном, никто не варил пунша и не тер виски… Это определенно тот же запах, так хорошо памятный ему с Крепостной, 7. Так значит… О, значит, здесь можно найти много интересного. Скорее к письменному столу инженера. Но он не успел еще выйти из спальни, как энергично распахнулась дверь и на пороге с маленьким электрическим фонариком в руке, – инженер Пальмерстон. Он не ожидал встретить гостя, гость не рассчитывал дождаться хозяина. Краткое, но энергичное взаимодействие рефлексов. Рефлекс гостя опередил рефлекс хозяина на одну десятую долю секунды. Подушка с кровати в руке гостя уже описывает быструю дугу, когда рука хозяина ползет в карман к браунингу. Фонарик гаснет. Отчаянный прыжок через подоконник наружу. Сзади из темноты вдогонку пуля. Инженер Пальмерстон сочно выругался по-русски.

Надоело технику Максимову ждать возвращения товарища с любовного свидания с замысловатой миссис… Уснул.

Шепот над ухом: «Оденься и выйди»… Никольский трет глаза, не понимает спросонья. «В чем дело», – «сказал выйти на двор. Важно». Неохота вставать, дисциплина и дело – прежде всего.

Иронии как не бывало. Никольскому с первых же слов Петрова ясна важность его сообщения. Исчезновение жены Пальмерстона после того, как она обещала раскрыть какую-то тайну, и запах лимона.

«Да, да. Узел у нас в руках, но надо спешить. Думаю, что инженер меня узнал. Они не остановятся перед тем, чтобы по своему расправиться. Ты сейчас же дуй отсюда в Баку. Передай мой пакет, остальное расскажи сам. Писать некогда. Каждую минуту нас могут тут захватить. Я, так сказать, уйду в подполье; постараюсь найти Валентину – жену инженера, если… если только она еще жива. Передай, что я рекомендую Пальмерстона немедленно арестовать. Не ошибемся. Счастливого пути. Как можешь скорее».

Наутро техники Кириллов и Максимов не вышли на работу. К инженеру Пальмерстону ночью забрались воры. Он стрелял, «воры» бежали. Не эти ли русские, техники, исчезнувшие с концессии?… Инженер Пальмерстон первым долгом наутро осведомился – вышел ли на работу техник Кириллов, а его-то и нет… Такой разговор на концессии.

* * *

Сэр Смоллуэйс недостаточно внимательно слушает доклад инженера Пальмерстона о событиях прошедшей ночи. Брегадзе, видимо, недоволен. Мак-Кин, конечно, сообщит в Лондон о своих подозрениях, о несомненной слежке и будет ждать инструкций от сэра Вальсона. Но главный инженер должен быть в курсе дела. Инженер Пальмерстон дает понять, что он имеет достаточные основания предложить ему серьезно отнестись к данному вопросу.

Но у сэра Смоллуэйса своя забота. Сэр Смоллуэйс крайне недоволен. Последние дни – дни сплошных разочарований. Долина, где был шурф № 12673 и откуда извлечены первые крупинки Н.Т.У., исследована чрезвычайно тщательно. Над шурфом был построен большой сарай и в этом месте работы продолжались непрерывно день и ночь. Земля, несомненно, с признаками Н.Т.У., но самородка нет. Это единственное место, где он мог бы быть, все исследования говорят об этом. Да, исследования одно, сэр Смоллуэйс, а печальный факт, – другое.

Главный директор не знает, что делать. Продолжать ли работу, бросить ли? Вероятнее всего – химик Утлин унес отсюда самородок. Да, да, очевидно, так, но как решится он сообщить бисквитному дедушке? Это сообщение может лишить сэра Смоллуэйса не только новой пачки хорошего «фунтового печенья», но, пожалуй, и повлечет за собой и другие дорогостоящие неприятности. Вот почему главный директор не особенно внимательно слушает доклад о каком-то подозрительном технике Кириллове. Но, впрочем, напрасно удивлен Брегадзе равнодушием, больше сказать, легкомыслием директора Бритиш-Самшитс-Концешн: начальству ведь ничего не известно ни о разговоре Брегадзе со своей Валентиной, ни о пощечине, ни об арапнике; ни о ночном свидании техника Кириллова с миссис Пальмерстон, ни о том, что было дальше, о чем, пожалуй, никогда не доложит сэру Смоллуэйсу инженер Пальмерстон.

* * *

Председатель Аз. ГПУ получил сегодня из Москвы шифрованное сообщение чрезвычайной важности – бежавший из Англии инженер Уоллс-Воллс-фабрик Дэти, изобретатель лимонного газа, раскрыл нам его тайну: опыты прошли очень удачно.

В цепи не хватает только одного звена. Убийство Утлина – дело английской организации, той самой, в руках которой лимонный газ. Но где искать последнего звена? Самшитовая ли концессия в Ак-Мечетской даче? Или, может быть, уже – «Революционит?». Нет, нет! Невольно сжимаются кулаки… Что это нет сообщений от Петрова? О, если бы Москва прочла проклятый шифр!..

…Торопись, торопись, тов. Никольский – ты везешь последнее звено… Да, да. Осторожно ползи следом за инженером Пальмерстоном, тов. Петров. Поиски Валентины ничего не дали, но куда это в лесную глушь идет инженер-англичанин, хорошо говорящий по-русски? Зачем понадобилось ему пойти через дикий овраг, где не велись никакие работы и где небольшая пещерка приветливо давала ночлег вчерашнему технику Кириллову? Шаги выводят из оврага, ведут по крутому склону горы. Тропинка, проложенная через густые кусты, видно, не в первый раз, приводит Пальмерстона к этому узкому входу в пещеру…

Вот уже несколько часов, как Петров, спрятавшись в кустах, сторожит скрывшегося в пещере. Войти следом нельзя. Нет никакого смысла для дела рисковать, чтобы только получить труп таинственного инженера. Пусть он уйдет – Петров спокойно исследует пещеру. Может быть, даже наверное так – сюда упрятал свою жену Пальмерстон.

Наконец, он вышел. Спокойно, не оглядываясь, начал спускаться вниз. Чего опасаться здесь всегда осторожному Мак-Кину: Ак-Мечетские кусты не городские стены, они еще не имеют человеческих глаз и ушей…

Что удивительного в наши дни даже в глуши встретить радиоприемник и маленький, но мощный отправитель. Но когда эти волшебные уши тщательно спрятаны в пещере на вершине горы, аккуратно прикрыты брезентом и засыпаны землей и когда ими, конечно, нигде не зарегистрированными, пользуется инженер и притом английской концессионной компании – это очень интересно для сотрудника ГПУ. А когда у этого инженера исчезает, кроме того, знающая какую-то тайну жена, когда в комнате у него запах лимонного газа и когда в этой самой Ак-Мечетской даче Утлин нашел «Революционит» – тов. Петрову совершенно ясно: последнее звено у него в руках. Крепче держи. Не выпусти. В твоих руках победа!

Тщательно исследует пещеру. Интересного больше нет ничего. Радиоаппараты установлены, как полагается – антенна, очевидно, на самой вершине горы. Нет, не в пещеру «Волшебных Ушей» упрятал негодяй свою жену… Петров тщательно закрывает брезентом и засыпает землей… Он спрячется здесь в пещере и будет ждать. Во второй раз инженер Пальмерстон не уйдет отсюда, не рассказав ему всего. Пусть умирающий, но еще живой он достанется Петрову. Вот эта веревка ловкой петлей поймает лучше браунинговой пули…

Петрову кажется порой, что и здесь в пещере чуть заметный запах лимона. «Что за чертовщина. Ерунда. Нервы расшатались».

Нервы напряжены до крайности. Ждет. Ждет. Решающие часы…