Текст книги "Запах лимона"

Автор книги: Лев Рубус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава XI. Развязка?

Сегодня Петров неважно себя чувствует. Доктор говорит еще о большой физической и нервной слабости. После обеда, не раздеваясь, лег на диване в полутемной от жалюзи комнате. Но только успел задремать чуть-чуть, как резкий звонок по телефону…

Его вызывают в ГПУ. Необходимо срочно с профессором Стрешневым поехать к безумной подруге Утлина. Очевидно, у профессора, все время наблюдающего за ней, есть основания думать, что настал момент повторить допрос под гипнозом.

И опять оливковое торпедо Пред. Аз. ГПУ подымает пыль по душным улицам Баку и опять недоверчиво поглядывает на профессора смуглый комендант ГПУ тов. Бибаев, и Абрек, неизменный спутник, высунув язык, наслаждается быстрой ездой.

Порывистый ветер с моря освежает голову, – но почему-то такое странно-тяжелое настроение. Четко стучит мотор, равнодушный шофер спокоен, радостно повизгивает Абрек; профессор, сдвинув на упрямый лоб мягкую шляпу, шепчет что-то, видимо, напряженно думая о предстоящей новой попытке и смотрит в ослепительную даль близорукими глазами, – а ему все как-то удивительно не по себе. Не то хочется, чтобы машина замедлила слишком быстрый ход, не то, чтобы она неслась со всей возможной скоростью, – нелепое, тягостное ощущение внутреннего утомления.

Больная уснула. Профессор проделал все подготовительные пробные опыты над ней, стенографистка приготовилась записывать… Профессор уверен, что он теперь добьется своего…

Стенографистка не успевает записывать. Быстрая, пожалуй, несколько отрывистая, но совершенно сознательная речь.

– Ха-ха-ха… как, и вы в это поверили? Вы тоже решили, что Николай Трофимович Утлин замечательный изобретатель?…

– Что такое? Нет, это не бред сумасшедшей.

– Тише, тише. Не перебивайте. Она говорит то, что знает.

– И вам он успел вскружить головы. И вам откуда-то известно о его чудачестве, о его выдумке, детской сказке, – о каком-то там «Революционите…» Ха, ха, ха. Вот смешно-то. Он сам, наверное, не ожидал такого успеха для своей шутки.

Евгения Джавала совершенно сознательно отвечает на вопросы профессора Стрешнева.

– Что? Таинственные явления в доме? Вот чудаки профессора. Возьмите любой учебник… Таинственный огонь. Можно подумать, что и вы верите в привидения… Свечение. Фосфоресценция… Каждый опытный химик может устроить тысячи таких чудес.

Недоуменно переглядываются все, а она продолжает спокойным уверенным голосом, будто и не находится под гипнозом.

«Она нас дурачит». – «Нет, нет». Профессор Стрешнев твердо знает, что под гипнозом этого быть не может… Ее воля бездействует – она говорит только то, что знает…

– Николай придумал замечательную шутку… Ха, ха, ха. А я ему не верила, что ему удастся убедить людей, что он сделал замечательное открытие, – этот ваш «Революционит» и что «Революционит» у него похитили. Могла ли я предполагать, что люди так легковерны? Он говорил, что он заставит сотни умных серьезных, взрослых людей бегать и волноваться, как маленьких ребят. Зачем это ему понадобилось?… Зачем? Ну, для этого-то, значит были свои причины. – Этого она не хочет сказать.

Она рассказывает о том, как они вместе составили дневник об открытии «Революционита», как после долгих совещаний переодели в чужую шкуру Абрека, – неужели нашлись способные поверить в наивную сказку о собаке и благодарном мусульманине?…

Только услышав вопрос об убийстве химика, заданный в упор, смутилась, замялась Евгения Джавала: «Да, да, убийство… Но как будто убийство должно непременно иметь какое-нибудь отношение к шутке с «Революционитом»? И потом убийство, убийство… Ах, она вообще не хочет говорить о такой вещи, как убийство, но уж если на то пошло… Да, самое обыкновенное преступление на романтической подкладке. Как, неужели же настоящий убийца до сих пор не найден? Не может быть? Ведь всему городу известно, что за ней тогда ухаживали двое, – Утлин и еще один. Ну, и вот… и ясно, что в конце концов один из них… да, один из них…» Но дальше опять не удается добиться ничего от Евгении Джавала. Снова истерика, снова, как и в первый раз, бурный нервный припадок, снова твердый голос профессора Стрешнева, запрещающий категорически дальнейшее любопытство, которое может стать роковым для больной.

– Я не знаю… Я с ума схожу… Профессор, скажите, кто же из нас действительно безумен: мы или она. Неужели же можно верить тому, что она теперь сказала?

– Да, это, безусловно, правда. Я не знаю случая лжи или мистификации под гипнозом.

– Но тогда, значит, «Революционит» не существует.

Профессорские очки досадливо сверкнули: «Вы слышали то же, что и я. Я склонен думать, что это именно так…»

– Но что же это тогда? Ведь это похоже на кошмар. Это же ужас. Я не могу примириться с этим…

– Дорогой товарищ, – поучительно произносит профессор, – как не неприятно разбивать свои лучшие иллюзии, но полезно только одно, – примириться, считаясь с фактами, добытыми наукой…

Он говорит еще что-то, какую-то длинную речь, но его уже не слушают. Петрову кажется, что он на автомобиле один. Он ничего не слышит, – слишком назойливо стучат в готовый лопнуть череп собственные мысли.

«Революционита нет! Все это только выдумка. Нелепая выдумка, словно какой-то авантюрный роман. Поверил сам, увлекся, отвлек столько народа от действительной важной основной работы… А все его подозрения, так хорошо связывавшиеся в стройную цепь улик, охвативших все? Но как он мог, как он мог им поверить? Они, конечно, только нелепая игра воображения. И он поддался, попал на удочку. Из простого уголовного дела создал сам для себя какую-то невероятную борьбу за фантастический «Революционит»…»

Клубок тягостных мыслей все сильнее давит Петрова: сознание своей ошибки, вызвавшей многие уже непоправимые результаты, чувство стыда за глупый промах… Эх, – Шерлок Холмс. Вот что значит, не спросясь брода, браться за незнакомое ответственнейшее дело.

Неприятный длинный разговор с председателем Аз. ГПУ. Через несколько дней повестка, – явиться для объяснений в Контрольную Комиссию. «Что, что сможет он сказать в объяснение старым партийным товарищам?…»

* * *

Темная комната, освещенная слабой лампочкой под зеленым колпаком. Над мечущимся в постели человеком склонилась встревоженная женская фигура. Она прикладывает к его вискам холодный компресс, пытается его разбудить…

– Что с тобой? Милый, очнись! Что с тобой?

Он отталкивает ее руки, он борется с ней, говорит, кричит что-то непонятное… Наконец открываются глаза, большие глаза на измученном, молодом еще, но таком усталообессиленном лице, он садится, бессмысленно оглядывает стены вокруг себя… Она испуганно на него смотрит. Он трет лоб и, наконец, удивленно, недоверчиво смотря в знакомое лицо женщины, говорит:

– Ты знаешь, мне приснился какой-то дьявольский сон… Бесконечно длинный и сложный, точно целый авантюрный роман, с таким злым насмешливым концом… Такой тяжелый, гнетущий, и вместе с тем удивительно реальный… Я его могу воспроизвести до мельчайших подробностей…

Наутро Вера, ласково проведя рукой по лицу, разбудила Петрова.

– Ну и напугал ты меня сегодня ночью, Федя. Кричал, как сумасшедший.

– Да, понимаешь, приснится же такая чертовщина. Честное слово, у меня и сейчас еще голова кругом идет. Но до чего реально? Подумай, вижу, будто я приехал со Стрешневым для допроса Евгении Джавала, а она рассказывает под гипнозом, что никакого Революционита нет, что это все выдумки Утлина и ее… Стрешнев уговаривает меня, что ее словам нужно несомненно верить, что наука и т. д… и в результате меня вызывают в Губ. К.К.

– Это дело тебя вконец измучает.

– А ты знаешь, что я тебе скажу? Я не знаю, что было бы лучше, – чтобы этого «Революционита» или, как его называют англичане, Н.Т.У., действительно не существовало бы вовсе, или чтобы он был, но нам не было бы известно, что с ним и где он находится в данный момент.

Петров открывает ящик ночного столика и дает ей газетную вырезку с сообщением об обвале таинственного дома.

– Ты понимаешь, о чем я думаю? Я уверен, что мы все-таки его добудем. Я себя сегодня совершенно хорошо чувствую. Я пойду побродить по этому месту на Крепостной, может быть… «Революционит» должен быть нашим, раз только он существует на самом деле, – вот единственное, что я о нем знаю совершенно твердо…

Глава XII. Авто из сумасшедшего дома

Да, этого никто не ожидал. Скверного мнения были о грунте охотники за Н.Т.У., но такого сюрприза не рассчитывали они получить…

Что случилось? В 9 ч. 22 минуты одиннадцатого октября тихое гудение электрического тока, текущее из подземелья, неожиданно прекратилось. До магазинного помещения донеслось какое-то глухое восклицание. Работа стала. Бек-Салтанов, крайне встревоженный, привстал из-за конторки… Из люка вынырнула голова инженера, следившего за действием переднего экскаватора, – он судорожно потрясал головой и окровавленной кистью правой руки… Бек-Салтанов никогда не был трусом, но сердце его на этот раз как будто упало.

Брегадзе выскочил в заднее помещение. Что случилось? В чем дело?

Едва не произошло катастрофы. Экскаватор наткнулся на огромный валун, целую скалу. Все произошло совершенно неожиданно. Хорошо, что он еще успел почти инстинктивно выключить ток, едва почувствовав шестым чувством старого маркшейдера-землекопателя близость препятствия. Бур сломался. Это-то еще ничего, – есть запасные, – но могла случиться очень плохая штука… Минутный испуг, замешательство прошли почти тотчас же.

Сэр Смоллуэйс руководит работами по определению размеров каменной глыбы. Глубоко в подземелье, при свете тусклых лампочек, собрались все герои подкопов и ударов из-за угла.

Четырьмя саженями выше, над этим местом, по залитой утренним солнцем Крепостной улице сонно бродит дворник с метлой, милиционер, стоя на углу, смотрит на большую тучу, заходящую с запада. Должно быть, дождь будет здоровый. – Пробежал мальчишка с пачкой утренних газет под мышкой, доносятся звонки трамвая, Азнефть развозит керосин, хозяйки возвращаются из утреннего путешествия с покупками, жизнь идет своим чередом. А бурав уже исправлен, исследование кончено, электрический крот поползет над камнем саженью выше.

Зачем же в задней комнате склада переодевается хозяин торгового заведения? Зачем снимает свою красную бороду? Неужели только затем, чтобы выйти на улицу, – подышать свежим воздухом? Нет, сегодня Брегадзе нужно поговорить с сэром Вальсоном. А ведь, пожалуй, не совсем удобно купцу Салтанову лезть в неуказанные никем для купеческих прогулок трущобы, где ждет его пара всегда готовых к его услугам, волшебных ушей.

Молодой человек в сером пальто и мягкой шляпе, с большими роговыми, медными очками на носу, вышел на Крепостную улицу из переулка, на углу которого любуется на тучу милиционер, и, постукивая тросточкой, гуляет теперь взад и вперед, мимо пустыря и развалин дома, где раньше жил Утлин… Наверное, свидание назначил кому-нибудь юноша. Ходит сначала медленно, потом скорее, и нетерпеливо с силой барабанит концом тросточки по земле. Постучит, постучит, постоит, насвистывая, видимо, прислушивается к гулко разносящимся по пустынной улице шагам прохожих, и опять ходит туда и сюда. Надоедливое, нервирующее занятие прислушиваться в ожидании даже к шагам любимой женщины.

Другой молодой, в таком же сером пальто, тоже в черепаховых очках, только ростом пониже и без тросточки, вот уже несколько минут наблюдает за первым. Неужели соперники? И какие бездельники могут назначать свидания в это время, когда уже все за работой… Первый все еще внимательно к чему-то прислушивается, второй к милиционеру зачем-то подошел, бумажку какую-то показал… Милиционер браво кобуру нащупал… Тот, с тросточкой, наконец, видимо, наблюдателя заметил, быстро оглянулся и большим размашистым шагом пошел… Без тросточки, – что-то крикнул ему, не слышит, шаг быстрей… «Остановитесь!» Этого он не мог не слышать – значит, милицейского приглашения принимать не намерен…

Резкий свисток. По тихой улице бегут – впереди высокий, в сером пальто, тросточкой помахивая, легким шагом. А поотстав порядочно, милиционер и другое серое пальто (очки уже в кармане). Эх, нет мальчишек почему-то, а то их шумная стая давно б – «держи!» – настигла длинноногого.

Но вот свистками привлеченная погоня растет, как снежный ком. Не уйти ему с тросточкой, не скрыться в переулке и не запутать проходными дворами.

Фью… Тросточка за забором сада, пальто серое комком на тротуаре позади. Все равно не уйдет. Из переулка навстречу те, что в таких случаях страшнее тигров в джунглях, – запоздавшие к даровому представлению мальчишки… Да и здоровенный милиционер далеко впереди, на углу решительно отстегнул уже кобур револьвера… Страшно пульсирует кровь в висках у беглеца: что делать? что делать? что делать?

До милиционера, до далекого угла двух улиц, – другой угол. Справа, – переулок. Крутой поворот, – взгляд назад… ох, еще хоть две, три минуты…

Эй, Брегадзе, стой! Внимание! Собери нервы. Выход перед тобой.

В переулке, около правого тротуара мирно замер большой сильный автомобиль, – ландоле, со знаком красного креста на дверках.

Двое, шофер и какой-то военный, копошатся около раскрытого койота машины, – видимо, потребовалось маленькое исправление. Исправление – потому что под опущенным верхом осталась только фигура пассажирки в белом; маленькое, – ясно, потому что мотор уже гудит; оба человека, бросив последний взгляд на его пульсацию, опускают капот.

Стой, Брегадзе, стой! Напряги все внимание! Ни секунды потерянного времени. Они еще не смотрят на тебя. Свободно можно вскочить в шоферскую кабинку и дать полный газ. Ты умеешь править автомобилем.

Э-эп! Поберегись!

Раз, два, руки на руле. Нога на педали, – пуск газа ножной. Дикий вскрик клаксона. Ужас на лицах шоферов. Бросок машины вперед… Пассажирка?… Э, черт бы драл всех пассажирок в мире, когда Брегадзе надо спасать свою шкуру. Вперед!

Эх… Давно жалеет запыхавшийся от быстрого бега Петров, что нет с ним верного Абрека… Пес пригодился бы гораздо больше переодевания в серое пальто и черепаховых очков. Вера с утра на базар взяла с собой тигрового кавалера. Он бы не выпустил этого изящного джентльмена с тросточкой, бродившего по Крепостной, возле дома № 7.

Но не до рассуждений на быстром бегу. Скрипят зубами преследователи. Автомобиль уже скрывается за углом. Нельзя даже выстрелить вслед. Не везет, не везет! О, постойте! Вот и удача!

Из-за угла навстречу другой автомобиль, еще более сильный. – Милиционер, свистите. Да свистите же громче, черт бы вас побрал! Стой, шофер! Стой, тебе говорят!.. Гражданка, выходите. Ну, скорей!

«Что такое? что такое? Почему это? Это же безобразие… Мой муж советский служащий, Промышлянский… В чем дело? Это нахаль…»

– Шофер, полный. Что? Красная черта? Ко всем дьяволам черту. Необходимо догнать их. Давайте, что можно. Газ, газ, газ…

Ко всем дьяволам черту! Ко всем дьяволам все правила езды по городу. Поноют искалеченные о стенки кабинки бока Петрова, двух милиционеров и какого-то, против общей воли ввалившегося в последний момент мальчишки, поноют потом, когда они возвратятся домой. Теперь же одна цель впереди. Клубы белой пыли, сначала по улицам окраины, потом на шоссе, за городом… Шофер, видимо, заразился общим напряжением. Как мертвый вцепился в руль, глаза уже не ищут манометра. Красная черта… Ха, ха, ха, хорошо строят машины за границей, но еще лучше на нашем красном «Большевике». Давно пройдена красная черта, бешеный храп мотора перешел в долгую ноту однотонного воя, от радиатора клубами пар. Но… Но как будто несколько больше стал теперь маячащий на дороге впереди столб пыли…

Что, неужели нагоняем? В такт бешеному биению мотора колотится сердце Петрова. Да, да, несомненно, догоняем… Ура…

Машины совсем близко. Кажется, только пыль разделяет передние колеса догоняющих от задних убегающих. Руль вправо. Надо не только нагнать, – обогнать надо. Беглец это чувствует и виляет по дороге, преграждая путь.

Куснуть готовятся наганы. Ветер, дунув, разогнал пыльный смерч; стрелять нельзя. В автомобиле беглеца совершенно неожиданное положение… К решительной пассажирке попал в шоферы Брегадзе. Ей не нравится загородная прогулка. Должно быть, стучала в окно, кричала, приказывала… А не слушается… Спустила раму и со всей силой отчаяния, – в волосы непокорного шофера.

Голова Брегадзе оттянута назад. Зубы судорожно сжаты… Что стоило бы ему одним движением рук?.. Но их ни на секунду не снимешь с руля на этом страшном стодвадцативерстном ходу… Сквозь рев машин: «Это он! он! Убийца!».

Еще секунда и пуля из браунинга Петрова пробьет шину, рядом бегущую…

Но не успел спуститься курок, как живая, шина ландо-лета прыгнула назад. Какая страшная сила нужна, чтобы обрезать ход, сразу после сумасшедшей скорости. На месте. Страшный толчок едва не сорвал с шасси автомобиль с красным крестом. Мощным ударом пассажирка сброшена с места: руки разжались. Голова Брегадзе освободилась из судорожно сжатых тисков.

Машина погони, как дикий кабан, не ожидавший внезапной остановки своей жертвы, молнией пролетела вперед. Стоп… стоп… Остановитесь, шофер!

Автомобиль затормозил в саженях 15-ти от ландолета. Когда Петров подбежал с браунингом в руке к дымящемуся красному чудовищу, – беглеца уже не было возле него. Пассажирка изнутри автомобиля пытается открыть прочно запертую дверцу… Сквозь окошко бледное, растрепанное, испуганное и яростное лицо… Петров замер на месте, как пораженный электрическим разрядом.

Евгения Джавала… Автомобиль из сумасшедшего дома…

Она кричит, она кричит, задыхаясь: «Это он, он. Это убийца Николая…»

Сердце Петрова все время подсказывало ему, что длинноногий в сером пальто с тросточкой, – инженер Пальмерстон…

Но где же он? Куда он мог деться? О, очень просто куда, – только этого никто не успел заметить: налево лес, направо глубокая кустистая степная балка.

Соскочил он, вероятно, направо, – шоферское сидение справа. Так и есть, на пыльной дороге след… А дальше? Дальше крутой, почти отвесный обрыв… Сажень двести идет почти параллельно шоссе, потом, нырнув под дорожный мостик, сливается с леском налево… Пытались искать… Постреляли наугад сквозь стволы… Так уж, больше со злости, чем в надежде на удачный выстрел… Искать еще, оставаться дальше… не только бессмысленно, прямо вредно для дела. Единственно на что, может быть, еще можно рассчитывать, это как можно скорее добраться до дома, сообщить своим, затребовать помощи, оцепить лес облавой… Вчетвером, впятером в нем ничего не сделаешь.

Возвращается машина нэпмана Промышлянского, таща за собой веревками привязанный ландолет сумасшедшего дома.

Сегодня без профессора Стрешнева, без гипноза можно обойтись при допросе Евгении Джавала. Но как может пропустить такой замечательный случай любознательный ученый… Сумасшедшая стала нормальной. Да, да. Профессору Стрешневу, конечно, известны случаи возвращения рассудка под влиянием внезапного нервного потрясения.

Но это, действительно, крайне редкий случай. После семимесячного безумия, не поддававшегося никакому врачебному воздействию, пациентка сегодня быстрым, но стройным рассказом вот уже час как приковывает внимание и профессора, и Петрова, и самого председателя Аз. ГПУ. Стенографистка готова забыть свою непосредственную обязанность, – черточки, черточки, крючочки, – так живо увлекателен рассказ возлюбленной покойного химика Утлина.

Она уже рассказала о том, что Петрову и пред. Аз. ГПУ так хорошо известно из дневника Утлина, о самом моменте его открытия, о его опытах над «Революционном» в маленькой лаборатории на Крепостной, дом 7, при которых она была бессменной ассистенткой ученого, о славном Абреке, – как ей хочется его видеть, – о тревогах за участь огромного открытия…

«В конце февраля, вечером, когда я шла к Николаю, меня на одной из безлюдных улиц окружила толпа хулиганов… Кругом ни души… Я страшно перепугалась, хотела кричать, но не посмела… Как вдруг, совершенно неожиданно, в минуту, когда они уже стащили с меня пальто и собирались обшаривать мои карманы, откуда-то, я сама не знаю откуда, между ними появился высокий молодой человек… Без единого слова, – удар кулаком направо, удар налево… Я не успела опомниться, как они все разбежались… Он представился мне как Герман Петрович Крузе, агроном из северных губерний, сравнительно недавно приехавший на Кавказ… Был крайне любезен, ободрил меня и, попросив разрешения, проводил до ворот Колиного дома… Мне не оставалось ничего иного, как пригласить моего спасителя зайти к Николаю…

Коля тоже был ему крайне признателен… Он оказался очень неглупым, милым собеседником, достаточно интеллигентным человеком… Обоим нам он очень понравился… Да больше того, не только понравился, – они очень подружились с первого же дня, он довольно часто стал заходить на Крепостную, – за последнее время, даже почти ежедневно…»

Джавала начинает сильно волноваться… Но нет, нет, ей не нужно валерьяновых капель… Стакан воды…

«Я никогда, никогда не забуду этого дня… Все это, как кошмар, ежеминутно встает передо мною… Я пришла к Коле… пришла намного раньше, чем мы с ним условились накануне… Неожиданно швейцариха передает записку. Коля, – раньше это совершенно не предполагалось, – уезжает сегодня в Ростов».

Но я пришла настолько раньше, что еще его застану. Ключ от входной двери у меня свой…

Она очень тихо и медленно, с трудом переводя дыхание, говорит.

«Открыла дверь. В передней Колино пальто – не уехал еще. Вот и он сам в кабинете, стоит спиной ко мне. На полу его чемоданы. Я иду тихонечко, на цыпочках, – сейчас испугаю… Но он услышал. Быстро повернулся. Что он сделал с рукой? Кровь?! Он перевязывает большим платком… Не успела я произнести ни звука, как он прыгнул ко мне и здоровой рукой схватил со страшной силой меня за горло, – в ту минуту я подумала, что это Николай сошел с ума, – но когда я, вырвавшись, зацепила рукой бородку, накладная бородка слетела, – передо мною Крузе.

Что он делает здесь?… Где Николай? После короткой борьбы, но какой борьбы, – страх придает мне небывалую силу: я вырываюсь. Но в последней схватке мы, наверное, зацепили чемодан… Он раскрылся… в нем… в нем…» Судорожные рыдания уже опять свели хрупкое тело женщины… «Эх…» Председатель ГПУ отвернувшись, морщась, как от физической боли, махнул неизвестно на что рукой… «Да, я думаю, найти голову любимого человека в чемодане… Нелегко рассказывать об этом, но каково-то было это все пережить…»

Остальное она видит, как в каком-то смутном, но страшном сне… Раскрытый несгораемый шкаф, – значит, он хотел украсть «Революционит»… Вырвалась последним отчаянным усилием, оттолкнула его так, что он ударился о шкаф виском… Откуда, откуда только были у нее силы. Скорее в спальню, там, в ночном столике, – ни один вор не подумает, в старой газетной бумаге небольшой свинцовый ящичек, а в нем, в другой бумаге, специально приготовленной – «Революционит».

Почти не соображала, что делает… Вероятно, инстинктивно вспомнила когда-то сказанные Утлиным слова: «Если что, брось в лючок в ванной…»

«Убийца не успел еще ворваться в ванну, – дверь я, должно быть, заперла за собой, – как я уже опустила ящичек в люк.

«Дальше я не помню, что со мною было, очевидно, я потеряла сознание; мне смутно представляется, что он сломал дверь, с озверелым лицом бросился ко мне, схватил меня, понес… и… и… бросил в несгораемый шкаф…»

Петров и пред. Аз. ГПУ не могут сдержать своей радости (весь самородок?!). «Как, вы наверное помните? Вы бросили его в лючок водопровода? Но тогда, значит, «Революционит» наш! Значит, наверняка он не похищен в Каракалинской даче? Но не погиб ли он под развалинами дома?».

«Как, дом обрушился?» Встревожена Джавала. Она просит рассказать ей все, что произошло за эти семь месяцев ее отсутствия из мира разумных существ, и Петров охотно и, насколько возможно подробно, передает ей все, что ему самому известно. Она-то имеет полнейшее право знать до мельчайших подробностей все перипетии упорной борьбы за великое открытие того человека, кто ей, единственной, поведал свою тайну.

А председатель давно уже уехал и отдал все необходимые распоряжения: откомхозу прислать подробнейший план бывшего дома № 7 по Крепостной ул. и его водопроводов, распущенной несколько времени назад Комиссии откомхоза по обследованию таинственного дома экстренно собраться завтра же к 9 часам утра. Надо торопиться! Председателя очень тревожит встреча Петрова с убийцей Утлина как раз возле этого дома.

А поиски в лесу на 25-й версте не дали никаких результатов.