Текст книги "Полное собрание сочинений. Том 26"
Автор книги: Лев Толстой
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 75 страниц)
ЛИЦА ПЯТОГО ДЕЙСТВИЯ.
Никита.
Анисья.
Акулина.
Аким.
Матрена.
Анютка.
Марина.
Муж Марины.
1-я девка.
2-я девка.
Урядник.
Извозчик.
Дружко.
Сваха.
Жених Акулины.
Староста.
Гости, бабы, девки, народ на свадьбе.
Гумно. На первом плане одонье, слева ток, справа сарай гуменный. Открыты ворота сарая; в воротах солома; в глубине виден двор и слышны песни и бубенцы. Идут по дорожке мимо сарая к избе две девки.
ЯВЛЕНИЕ I.
Две девки.
1-я девка.
Вот видишь, как прошли, и полусапожек не замарали, а слободой-то беда! – грязно...
(Останавливаются, отирают соломой ноги.)
1-я девка (глядит в солому и видит что-то).
Это что ж тут?
2-я девка (разглядывает).
Митрич это, работник ихний. Вишь, налился как.
1-я девка.
Да он не пил никак?
2-я девка.
До поднесенного дня, видно.
1-я девка.
Глянь-ка, он, видно, сюда за соломой пришел. Вишь, и веревка в руках, да так и заснул.
2-я девка (прислушивается).
Всё еще величают. Должно, еще не благословляли. Акулина-то, сказывали, и выть не выла.
1-я девка.
Мамушка сказывала, неохотой идет. Ей вотчим пригрозил, а то бы в жисть не пошла. Ведь про нее что болтали!
ЯВЛЕНИЕ II.
Те же и Марина (догоняет девок).
Марина.
Здорово, деушки!
Девки.
Здорово, тетенька!
Марина.
На свадьбу, миленькие?
1-я девка.
Да уж отошла. Так, поглядеть.
Марина.
Покличьте вы моего старика, Семена из Зуева. Знаете, я чай?
1-я девка.
Как не знать? Родня он жениху никак.
Марина.
Как же, племянник моему хозяину-то жених-от.
2-я девка.
Что ж сама не идешь? На свадьбу да не итти.
Марина.
Неохота, деушка, да и недосуг. Ехать надо. Мы не на свадьбу и сбирались. Мы с овсом в город. Покормить остановились, а старика-то моего и зазвали.
1-я девка.
Вы к кому же заехали? К Федорочу?
Марина.
У него. Так я здесь постою, а ты покличь, миленькая, старика-то моего. Вызови, касатка. Скажи: баба твоя, Марина, велела ехать; товарищи запрягают.
1-я девка.
Что ж, ладно, коли сама не пойдешь. (Девки уходят по тропинке ко двору. Слышны песни и бубенцы.)
ЯВЛЕНИЕ III.
Марина (одна).
Марина (задумывается).
Пойти бы ничего, да неохота, потому не видалась я с ним с той самой поры, как отказался он. Другой год. А взглянула бы глазком, как живет он с своей с Анисьей. Говорят люди – нелады у них. Баба она грубая, характерная. Поминал, я чай, не раз. Позарился на прокладную жизнь. Меня променял. Ну да Бог с ним, я зла не помню. Тогда обидно было. Ах, больно было! А теперь перетерлось на себе – и забыла. А поглядела б его... (Смотрит ко двору, видит Никиту.) Вишь ты! Чего ж это он идет? Али девки ему сказали? Что ж это он от гостей ушел? Уйду я.
ЯВЛЕНИЕ IV.
Марина и Никита (идет сначала повеся голову и, махая руками, бормочет).
Марина.
Да и сумрачный же какой!
Никита (видит Марину, узнает).
Марина! Друг любезный, Маринушка! Ты чего?
Марина.
Я за стариком за своим.
Никита.
Что ж на свадьбу не пришла? Посмотрела б, посмеялась на меня.
Марина.
Чего ж мне смеяться-то? Я за хозяином пришла.
Никита.
Эх, Маринушка! (Хочет ее обнять.)
Марина (сердито отстраняется).
А ты, Микита, эту ухватку оставь. То было, да прошло. За хозяином пришла. У вас он, что ль?
Никита.
Не поминать, значит, старого? Не велишь?
Марина.
Старое нечего поминать. Что было, то прошло.
Никита.
И не воротится, значит?
Марина.
И не воротится. Да ты что ж ушел-то? Хозяин, да со свадьбы ушел.
Никита (садится на солому).
Что ушел-то? Эх, кабы знала ты да ведала!.. Скучно мне, Марина, так скучно, не глядели б мои глаза. Вылез из-за стола и ушел, от людей ушел, только бы не видать никого.
Марина (подходит к нему ближе).
Что ж так?
Никита.
А то, что в еде не заем, в питье не запью, во сне не засплю. Ах, тошно мне, так тошно! А пуще всего тошно мне, Маринушка, что один я, и не с кем мне моего горя размыкать.
Марина.
Без горя, Микита, не проживешь. Да я свое переплакала – и прошло.
Никита.
Это про прежнее, про старинное. Эх, друг, переплакала ты, а мне вот дошло!
Марина.
Да что ж так?
Никита.
А то, что опостылело мне всё мое житье. Сам себе опостылел. Эх, Марина, не умела ты меня держать, погубила ты меня и себя тоже! Что ж, разве это житье?
Марина (стоит у сарая, плачет и удерживается).
Я на свое житье, Никита, не жалюсь. Мое житье – дай Бог всякому. Я не жалюсь. Покаялась я тогда старику моему. Простил он меня. И не попрекает. Я на свою жизнь не обижаюсь. Старик смирный и желанный до меня; я его детей одеваю, обмываю. Он меня тоже жалеет. Что ж мне жалиться. Так, видно, Бог присудил. А твое житье что ж? В богатстве ты...
Никита.
Мое житье!.. Только свадьбу тревожить не хочется, а вот взял бы веревку, вот эту (берет в руки веревку с соломы), да на перемете вот на этом перекинул бы. Да петлю расправил бы хорошенько, да влез на перемет, да головой туда. Вот моя жизнь какая!
Марина.
Полно, Христос с тобой!
Никита.
Ты думаешь, я в шутку? Думаешь, что пьян? Я не пьян. Меня нынче и хмель не берет. А тоска, съела меня тоска наотделку. Так заела, что ничто-то мне не мило! Эх, Маринушка, только я пожил как с тобою, помнишь, на чугунке ночи коротали?
Марина.
Ты, Микита, не вереди, где наболело. Я закон приняла и ты тож. Грех мой прощеный, а старое не вороши...
Никита.
Что ж мне с своим сердцем делать? Куда деваться-то?
Марина.
Чего делать-то? Жена у тебя есть, на других не зарься, а свою береги. Любил ты Анисью, так и люби.
Никита.
Эх, эта мне Анисья – полынь горькая, только она мне как худая трава ноги оплела.
Марина.
Какая ни есть, – жена. Да что толковать! Поди лучше к гостям да мне мужа покличь.
Никита.
Эх, кабы знала ты все дела... Да что говорить!
ЯВЛЕНИЕ V.
Никита, Марина, муж ее и Анютка.
Муж Марины (выходит от двора красный пьяный).
Марина! Хозяйка! Старуха! Здесь ты, что ль?
Никита.
Вот и твой хозяин идет, тебя кличет. Иди.
Марина.
А ты что ж?
Никита.
Я? Я полежу тут. (Ложится в соломе.)
Муж Марины.
Где ж она?
Анютка.
А вон она, дяденька, дле сарая.
Муж Марины.
Чего стоить? Иди на свадьбу-то! Хозяева велят тебе итти, честь сделать. Сейчас поедет свадьба, и мы пойдем.
Марина (выходит навстречу мужу).
Да неохота было.
Муж Марины.
Иди, говорю. Выпьешь стаканчик. Петрунькю шельмеца проздравишь. Хозяева обижаются, а мы во все дела поспеем.
(Муж Марины обнимает ее и шатаясь с ней вместе уходит.)
ЯВЛЕНИЕ VI.
Никита и Анютка.
Никита (поднимается и садится на соломе).
Эх, увидал я ее, еще тошней стало. Только и было жизни, что с нею. Ни за что про что загубил свой век; погубил я свою голову! (Ложится.) Куда денусь? Ах! Расступись, мать сыра земля!
Анютка (видит Никиту и бежит к нему).
Батюшка, а батюшка! Тебя ищут. Все уже, и крестный, благословили. Однова дыхнуть, благословили. Уж серчают.
Никита (про себя).
Куда денусь?
Анютка.
Ты чего? Чего говоришь-то?
Никита.
Ничего я не говорю. Что пристала?
Анютка.
Батюшка! пойдем, что ль? (Никита молчит. Анютка тянет за руку.) Батя, иди благословлять-то! Право слово, серчают, ругаются.
Никита (выдергивает руку).
Оставь!
Анютка.
Да ну же!
Никита (грозит ей вожжами).
Ступай, говорю. Вот я тебя.
Анютка.
Так я ж мамушку пришлю. (Убегает.)
ЯВЛЕНИЕ VII.
Никита (один).
Никита (поднимается.)
Ну как я пойду? Как я образ возьму? Как я ей в очи гляну? (Ложится опять.) Ох, кабы дыра в землю, ушел бы. Не видали б меня люди, не видал бы никого. (Опять поднимается.) Да не пойду я... Пропадай они совсем. Не пойду. (Снимает сапоги и берет веревку; делает из нее петлю, прикидывает на шею.) Так-то вот.
ЯВЛЕНИЕ VIII.
Никита и Матрена. (Никита видит мать, снимает веревку с головы и ложится опять в солому.)
Матрена (подходит впопыхах).
Микита! А Микита? Вишь ты, и голоса не подает. Микита, что ж ты, аль захмелел? Иди, Микитушка, иди, иди, ягодка. Заждался народ.
Никита.
Ах, что вы со мной сделали? Не человек я стал.
Матрена.
Да чего ты? Иди, родной, честь честью благословенье сделай, да и к стороне. Ждет ведь народ-от.
Никита.
Как мне благословлять-то?
Матрена.
Известно как. Разве не знаешь?
Никита.
Знаю я, знаю я. Да кого благословлять-то буду? Что я с ней сделал?
Матрена.
Что сделал? Эка вздумал поминать! Никто не знает: ни кот, ни кошка, ни поп Ерошка. А девка сама идет.
Никита.
Как идет-то?
Матрена.
Известно, из-под страху идет-то. Да идет же. Да что же делать-то? Тогда бы думала. А теперь ей упираться нельзя. И сватам тоже обиды нет. Смотрели два раза девку-то, да и денежки за ней. Всё шито, крыто.
Никита.
А в погребе-то что?
Матрена (смеется).
Что в погребе? Капуста, грибы, картошки, я чай. Что старое поминать?
Никита.
Рад бы не поминал. Да не могу я. Как заведешь мысль, так вот и слышу. Ох, что вы со мной сделали?
Матрена.
Да что ты в сам деле ломаешься?
Никита (переворачивается ничком).
Матушка! Не томи ты меня. Мне вот по куда дошло.
Матрена.
Да всё ж надо. И так болтает народ, а тут вдруг ушел отец, нейдет, благословлять не насмелится. Сейчас прикладать станут. Как заробеешь, сейчас догадываться станут. Ходи тором, не положат вором. А то бежишь от волка, напхаешься на ведмедя. Пуще всего виду не показывай, не робь, малый, а то хуже вознают.
Никита.
Эх, зaпyтляли вы меня!
Матрена.
Да буде, пойдем. А выдь да благослови; всё как должно, честь честью, и делу конец.
Никита (лежит ничком).
Не могу я.
Матрена (сама с собой).
И что сделалось? Всё ничего, ничего, да вдруг нашло. Напущение, видно. Микитка, вставай! Гляди, вон и Анисья идет, гостей побросала.
ЯВЛЕНИЕ IX.
Никита, Матрена и Анисья.
Анисья (нарядная, красная, выпивши).
И хорошо как, матушка. Так хорошо, честно! И как народ доволен. Где ж он?
Матрена.
Здесь, ягодка, здесь. В солому лег, да и лежит. Нейдет.
Никита (глядит на жену).
Ишь, тоже пьяная! Гляжу, так с души прет. Как с ней жить? (Поворачивается ничком.) Убью я ее когда-нибудь. Хуже будет.
Анисья.
Вишь куда, в солому забрался. Аль хмель изнял? (Смеется.) Полежала бы я с тобой тут, да неколи. Пойдем, доведу. А уж как хорошо в доме-то! Лестно поглядеть. И гармония! Играют бабы, хорошо как. Пьяные все. Уж так почестно, хорошо так!
Никита.
Что хорошо-то?
Анисья.
Свадьба, веселая свадьба. Все люди говорят, на редкость свадьба такая. Так честно, хорошо всё. Иди же. Вместе пойдем... я выпила, да доведу. (Берет за руку.)
Никита (отдергивается с отвращением).
Иди одна. Я приду.
Анисья.
Чего кауришься-то! Все беды избыли, разлучницу сбыли, жить нам только, радоваться. Всё так честно, по закону. Уж так я рада, что и сказать нельзя. Ровно я за тебя в другой замуж иду. И-и! народ как доволен! Все благодарят. И гости всего хорошие. И Иван Мосеич – тоже и господин урядник. Тоже повеличали.
Никита.
Ну, и сиди с ними, – зачем пришла?
Анисья.
Да и то итти надо. А то к чему пристало? Хозяева ушли и гостей побросали. А гости всё хорошие.
Никита (встает, обирает с себя солому).
Идите, а я сейчас приду.
Матрена.
Ночная-то кукушка денную перекуковала. Меня не послухал, а за женой сейчас пошел. (Матрена и Анисья идут.) Идешь, что ль?
Никита.
Сейчас приду. Вы идите, я следом. Приду, благословлять буду... (Бабы останавливаются.) Идите... а я следом. Идите же! (Бабы уходят. Никита глядит им вслед задумавшись.)
ЯВЛЕНИЕ X.
Никитаодин, потом Митрич.
Никита (садится, и разувается).
Так и пошел я! Как же! Нет, вы поищите, на перемете нет ли. Распростал петлю да прыгнул с перемета, и ищи меня. И вожжи, спасибо, тута. (Задумывается.) То бы размыкал. Какое ни будь горе, размыкал бы! А то вон оно где – в сердце оно, не вынешь никак. (Приглядывается ко двору.) Никак опять идет. (Передразнивает Анисью.) «Хорошо, и хорошо как! Полежу с тобой!» У! шкуреха подлая! На ж тебе, обнимайся со мной, как с перемета снимут. Один конец. (Схватывает веревку, дергает ее.)
Митрич (пьяный поднимается, не пуская веревку).
Не дам. Никому не дам. Сам принесу. Сказал, принесу соломы – принесу! Микита, ты? (Смеется.) Ах, чорт! Аль за соломой?
Никита.
Давай веревку.
Митрич.
Нет, ты погоди. Послали меня мужики. Я принесу... (Поднимается на ноги, начинает сгребать солому, но шатается, справляется и под конец падает.) Ее верх. Пересилила...
Никита.
Давай вожжи-то.
Митрич.
Сказал, не дам. Ах, Микишка, глуп ты, как свиной пуп. (Смеется.) Люблю тебя, а глуп ты. Ты глядишь, что я запил. А мне чорт с тобой! Ты думаешь, ты мне нужен... Ты гляди на меня. Я унтер! Дурак, не умеешь сказать: унтер-офицер гренадерского ея величества самого первого полка. Царю, отечеству служил верой и правдой. А кто я? Ты думаешь, я воин? Нет, я не воин, а я самый последний человек, сирота я, заблудущий я. Зарекся я пить. А теперь закурил!.. Что ж, ты думаешь, я боюсь тебя? Как же! Никого не боюсь. Запил, так запил! Теперь недели две смолить буду, картошку под орех разделаю. До креста пропьюсь, шапку пропью, билет заложу и не боюсь никого. Меня в полку пороли, чтоб не пил я. Стегали, стегали... «Что, – говорят, – будешь?» Буду, – говорю. Чего бояться дерьма-то? Вон он я! Какой есть, такого Бог зародил. Зарекся не пить. Не пил. Теперь запил – пью. И не боюсь никого. Потому не вру, а как есть... Чего бояться, дерьма-то? Ha-те, мол, вот он я. Мне поп один сказывал. Дьявол – он самый хвастун. Как, говорит, начал ты хвастать, сейчас ты и заробеешь. А как стал робеть от людей, сейчас он, беспятый-то, сейчас и сцапал тебя и попер, куда ему надо. А как не боюсь я людей-то, мне и легко. Начхаю ему в бороду, лопатому-то, – матери его поросятины! Ничего он мне не сделает. На, мол, выкуси!
Никита (крестится).
И что ж это я в самом деле? (Бросает веревку.)
Митрич.
Чего?
Никита (поднимается.)
Не велишь бояться людей?
Митрич.
Есть чего бояться, дерьма-то. Ты их в бане-то погляди. Все из одного теста. У одного потолще брюхо, а то потоньше, только и различки в них. Вона! кого бояться, в рот им ситного пирога с горохом!
ЯВЛЕНИЕ XI.
Никита, Митрич, Матрена (выходит из двора).
Матрена (кличет) .
Что, идешь, что ли?
Никита.
Ох! Да и лучше так-то. Иду. (Идет ко двору.)
Занавес.
–
Перемена декорации. Изба 1-го действия полна народом, сидящим за столами и стоящими. В переднем углу Акулина с женихом. На столе иконы и хлеб. В числе гостей Марина, муж ее и урядник. Бабы поют песни, Анисья разносит вино. Песни замолкают.
ЯВЛЕНИЕ I.
Анисья, Марина, муж Марины, Акулина, жених, извозчик, урядник, сваха, дружко, Матрена,гости и народ.
Извозчик.
Ехать, так ехать, а церковь разве близко.
Дружко.
А вот дай срок, вотчим благословит. Да где ж он?
Анисья.
Идет. Сейчас идет, миленькие. Кушайте еще по стаканчику, не обижайте.
Сваха.
Что ж долго? Уж с какого времени ждем.
Анисья.
Придет. Сейчас придет. Стриженая девка косы не заплетет, тут будет. Кушайте, миленькие. (Подносит вино.) Сейчас идет. Поиграйте еще, красавицы, пока что.
Извозчик.
Да уж все песни пропели ожидамши.
(Бабы поют. Посередине песни входят Никита и Аким.)
ЯВЛЕНИЕ II.
Те же, Никитаи Аким.
Никита (держит Акима за руку и подталкивает вперед себя).
Иди, батюшка, без тебя нельзя.
Аким.
Не люблю я, значит, тае...
Никита (на баб).
Буде, замолчите. (Оглядывает всех в избе.) Марина, ты тут?
Сваха.
Иди, бери образ, благословляй.
Никита.
Погоди, дай срок. (Оглядывается.) Акулина, ты здесь?
Сваха.
Да что ты народ перекликаешь? Где ж ей быть-то? Что он чудной какой...
Анисья.
Батюшки родимые! Да что ж он разутый!
Никита.
Батюшка! ты здесь? Гляди на меня. Мир православный, вы все здесь, и я здесь! Вот он я! (Падает на колени.)
Анисья.
Микитушка, чтой-то ты? О, головушка моя!
Сваха.
Вот на!
Матрена.
Я и говорю: перепил он французского, что ли, много. Опамятуйся, что ты? (Хотят поднять его, он не обращает ни на кого внимания, глядит перед собой).
Никита.
Мир православный! Виноват я, каяться хочу.
Матрена (тащит его за плечо).
Что ты, с ума спятил? Миленькие, у него ум зашелся. Увести его надо.
Никита (отстраняет ее плечом).
Оставь! А ты, батюшка, слушай. Первое дело: Маринка, гляди сюда. (Кланяется ей в ноги и поднимается.) Виноват я перед тобой, обещал тебя замуж взять, соблазнил тебя. Тебя обманул, кинул, прости меня Христа ради ! (Опять кланяется в ноги.)
Анисья.
И чего разлопоушился? Не к лицу совсем. Что никто не спрашивает. Встань ты, что озорничаешь?
Матрена.
О-ох, напущено это на него. И что это сделалось? Попорчен он. Встань. Что пустое болтаешь! (Тянет его.)
Никита (мотает головой).
Не тронь! Прости, Марина, грех мой перед тобой. Прости Христа ради.
(Марина закрывается руками, молчит.)
Анисья.
Встань, говорю, что озорничаешь. Вспоминать вздумал. Буде форсить. Стыдно! О, головушка моя! Что это, очумел совсем.
Никита (отталкивает жену, поворачивается к Акулине).
Акулина, к тебе речь теперь. Слушайте, мир православный! Окаянный я. Акулина! виноват я перед тобой. Твой отец не своею смертью помер. Ядом отравили его.
Анисья (вскрикивает).
Головушка моя! Да что он?
Матрена.
Не в себе человек. Уведите ж вы его.
(Народ подходит, хочет взять его.)
Аким (отстраняет руками).
Постой! Вы, ребята, тае, постой, значит.
Никита.
Акулина, я его ядом отравил. Прости меня Христа ради.
Акулина (вскакивает).
Брешет он! Я знаю кто.
Сваха.
Что ты? Ты сиди.
Аким.
О, Господи! Грех-то, грех-то.
Урядник.
Берите его! А старосту пошлите да понятых. Надо акт составить. Встань-ка ты, поди сюда.
Аким (на урядника).
А ты, значит, тае, светлые пуговицы, тае, значит, погоди. Дай он, тае, скажет, значит.
Урядник (Акиму).
Ты, старик, смотри, не мешайся. Я должен составить акт.
Аким.
Экий ты, тае. Погоди, говорю. Об ахте, тае, не толкуй, значит. Тут, тае, Божье дело идет... кается человек, значит, а ты, тае, ахту...
Урядник.
Старосту!
Аким.
Дай Божье дело отойдет, значит, тогда, значит, ты и, тае, справляй, значит.
Никита.
Еще, Акулина, перед тобою грех мой великий: соблазнил я тебя, прости Христа ради! (Кланяется ей в ноги.)
Акулина (выходит из-за стола).
Пусти меня, не пойду замуж. Он мне велел, а теперь не пойду.
Урядник.
Повтори, что сказал.
Никита.
Погодите, господин урядник, дайте досказать.
Аким (в восторге)
Говори, дитятко, всё говори, легче будет. Кайся Богу, не бойся людей. Бог-то, Бог-то! Он во!..
Никита.
Отравил я отца, погубил я, пес, и дочь. Моя над ней власть была, погубил ее и ребеночка.
Акулина.
Правда это, правда.
Никита.
На погребице доской ребеночка ее задушил. Сидел на нем... душил... а в нем косточки хрустели. (Плачет.) И закопал в землю. Я сделал, один я!
Акулина.
Брешет. Я велела.
Никита.
Не щити ты меня. Не боюсь я теперь никого. Прости меня, мир православный! (Кланяется в землю.)
(Молчание.)
Урядник.
Вяжите его, свадьба ваша, видно, расстроилась. (Подходит народ с кушаками.)
Никита.
Погоди, поспеешь... (Отцу кланяется в ноги.) Батюшка родимый, прости и ты меня, окаянного! Говорил ты мне спервоначала, как я этой блудной скверной занялся, говорил ты мне: «коготок увяз и всей птичке пропасть», не послушал я, пес, твоего слова, и вышло по-твоему. Прости меня Христа ради.
Аким (в восторге.)
Бог простит, дитятко родимое. (Обнимает его.)Себя не пожалел, Он тебя пожалеет. Бог-то, Бог-то! Он во!..
ЯВЛЕНИЕ III.
Те же и староста.
Староста (входит.)
Понятых и здесь много.
Урядник.
Сейчас допрос снимем.
(Никиту вяжут.)
Акулина (подходит и становится рядом).
Я скажу правду. Допрашивай и меня.
Никита (связанный).
Нечего допрашивать. Всё я один сделал. Мой и умысел, мое и дело. Ведите куда знаете. Больше ничего не скажу.
Занавес.
–
МУДРАЯ ДЕВИЦА.
Был царь. И всё ему не удавалось. И послал он к мудрецам спросить, отчего ему неудача.
Один мудрец сказал: «Оттого, что он не знает часа, когда что делать». Другой сказал: «Оттого, что он не знает того человека, который ему нужнее всех». Третий сказал. «Оттого, что он не знает, какое дело дороже всех других дел».
И послал царь еще спрашивать у мудрецов у этих и других: какой час важнее всех, какой человек нужнее всех и какое дело дороже всех?
И не мог никто отгадать. И всё думал об этом царь, и у всех спрашивал.
И отгадала ему девица. Она сказала, что важнее всех часов – теперешний, потому что другого ни одного нет такого же. А нужнее всех тот человек, с которым сейчас имеем дело, потому что только этого человека и знаем. А дороже всех дел то, чтобы сделать этому человеку доброе, потому что это одно дело тебе наверное на пользу.
–
БЕСЕДА ДОСУЖИХ ЛЮДЕЙ.
(ПРОЛОГ К ПОВЕСТИ: «ХОДИТЕ В СВЕТЕ».)
Собрались раз в богатом доме гости. И случилось так, что завязался серьезный разговор о жизни.
Говорили про отсутствующих и про присутствующих и не могли найти ни одного человека, довольного своею жизнью.
Мало того, что никто не мог похвалиться счастием, но не было ни одного человека, который бы считал, что он живет так, как должно жить христианину. Признавались все, что живут мирской жизнью в заботах только о себе и своих семейных, а не думает никто о ближнем и уж тем меньше о Боге.
Так говорили гости между собой, и все были согласны, обвиняя самих себя в безбожной, нехристианской жизни.
– Так зачем же мы живем так? – вскричал юноша, – зачем делаем то, чего сами не одобряем? Разве мы не властны изменить свою жизнь? Мы сами сознаем, что губит нас наша роскошь, изнеженность, наше богатство, и главное – наша гордость, наше отделение себя от братьев. Чтобы быть знатными и богатыми, мы должны лишить себя всего, что дает радость жизни человеку, мы скучиваемся в городах, изнеживаем себя, губим свое здоровье и, несмотря на все наши увеселения, умираем от скуки и от сожаления, что жизнь наша не такая, какая она должна быть.
Зачем же жить так? Зачем губить так всю жизнь, всё то благо, которое дано нам от Бога? Не хочу жить попрежнему. Брошу начатое ученье, – оно ведь приведет меня ни к чему другому, как к той же мучительной жизни, на которую мы все теперь жалуемся. Откажусь от своего именья и пойду жить в деревне с бедными, буду работать с ними, научусь работать руками и, если нужно бедным мое образование, буду сообщать его им, но не через учреждения и книги, а прямо живя с ними по-братски.
– Да, я решил, – сказал он, вопросительно взглядывая на своего отца, который был тут же.
– Желание твое доброе, – сказал отец, – но легкомысленное и необдуманное. Тебе представляется всё столь легким потому, что ты не знаешь жизни. Мало ли что нам кажется хорошим! Но дело в том, что исполнение этого хорошего очень бывает трудно и сложно. Трудно идти хорошо по битой колее, но еще труднее прокладывать новые пути. Их прокладывают только люди, которые вполне созрели и овладели всем тем, что доступно людям. Тебе кажется легким новый путь жизни потому, что ты не понимаешь еще жизни. Всё это – легкомыслие и гордость молодости. Мы, старые люди, для того и нужны, чтобы умерять ваши порывы и руководить вас нашим опытом, а вы, молодые, должны повиноваться нам, чтобы воспользоваться нашим опытом. Твоя жизнь деятельная еще впереди, теперь ты растешь и развиваешься. Воспитайся, образуйся вполне, стань на свои ноги, имей свои твердые убеждения и тогда начинай новую жизнь, если чувствуешь к тому силы. Теперь же тебе надо повиноваться тем, которые руководят тобой для твоего блага, а не открывать новые пути жизни.
Юноша замолчал, и старшие согласились с тем, что сказал отец.
– Вы правы, – обратился к отцу юноши человек женатый, средних лет. – Правда, – сказал он, – что юноша, не имея опыта жизни, может ошибиться, отыскивая новые пути жизни, и его решение не может быть твердо, но ведь все мы согласились в том, что жизнь наша противна нашей совести и не дает нам блага. Поэтому нельзя не признавать справедливым желания выдти из этой жизни.
Юноша может принять свою мечту за вывод разума, но я не юноша, и скажу вам про себя: слушая разговоры нынешнего вечера, мне пришла в голову та же самая мысль. Та жизнь, которую я веду, очевидно для меня, не может дать мне спокойствия совести и блага. Это мне показывает и разум и опыт. Так чего же я жду? Бьешься с утра до вечера для семьи, а на деле выходит, что и сам и семья живем не по-Божьи, а всё хуже и хуже увязаем в грехах. Делаешь для семьи, а семье ведь не лучше, потому что то, что делаешь для них, не есть благо. И потому я часто думаю, что не лучше ли бы было, если б я изменил всю свою жизнь и сделал бы именно то, что сказал молодой человек: перестал бы о жене и детях заботиться, а только бы о душе думал. Не даром и у Павла сказано: «женившийся печется о жене, а неженившийся о Боге».
Не успел договорить этого женатый, как напустились на него все бывшие тут женщины и его жена.
– Об этом нужно было раньше думать, – сказала одна из пожилых женщин.
– Надел хомут, так тяни. Этак и всякий скажет, что хочу спасаться, когда ему трудно покажется вести и кормить семью. Это обман и подлость. Нет, человек должен суметь в семье по-Божьи жить. А то так-то легко одному спасаться. Да и, главное, поступить так – значит поступить против учения Христа. Бог велел других любить, а этим вы для Бога других оскорблять хотите. Нет, у женатого свои определенные обязанности, и он не должен пренебрегать ими. Другое дело, когда семья уж поставлена на ноги. Тогда делайте для себя как хотите. А семью насиловать никто не имеет права.
Но женатый не согласился с этим. Он сказал: «Я не хочу семью бросать. Я только говорю, что семью-то и детей надо вести не по-мирски, не к тому, чтоб они приучались жить для своей похоти, а надо вести так, как вот мы говорили, чтобы дети смолоду приучались к нужде, к работе, к помощи людям и, главное, к братской жизни со всеми. А для этого нужно отказаться от знатности и богатства».
– Нечего других ломать, пока сам не по-Божьи живешь, – с горячностью сказала на это его жена. – Ты сам жил смолоду в свое удовольствие, за что же ты своих детей и свою семью мучить хочешь? Пускай вырастут в покое, а потом что захотят, то и будут делать сами, а не ты их заставляй.
Женатый замолчал, но бывший тут старый человек заступился за него.
– Положим, – сказал он, – нельзя женатому человеку, приучив семью к известному достатку, вдруг лишить ее всего этого. Правда, что если уж начато воспитание детей, то лучше окончить его, чем всё ломать. Тем более, что возросшие дети сами изберут тот путь, который найдут для себя лучшим. Я согласен, что семейному человеку трудно и даже невозможно без греха переменить свою жизнь. Вот нам, старикам, это и Бог велел. Я про себя скажу: живу я теперь без всяких обязанностей, живу, по правде сказать, только для своего брюха: ем, пью, отдыхаю, и мне самому гадко и противно. Вот мне так пора бросить эту жизнь, раздать свое имение и хоть пред смертью пожить так, как Бог велел жить христианину.
Не согласились и с стариком. Тут была его племянница и крестница, у которой он крестил всех детей и дарил по праздникам, и его сын. Все возражали ему.
– Нет, – сказал сын, – вы поработали на своем веку, вам надо отдохнуть и не мучать себя. Вы прожили 60 лет с своими привычками, вам нельзя отстать от них. Вы только будете напрасно мучать себя.
– Да, да, – подтвердила племянница, – будете в нужде и будете не в духе, будете ворчать и нагрешите больше. А Бог милосерд и всех грешников прощает, а не только вас, такого доброго, дядюшка.
– Да и к чему нам? – прибавил другой старик, ровесник дядюшки. – Нам уж с тобой всего, может быть, два дня жить осталось. К чему затевать?
– Что за чудо! – сказал один из гостей (он всё молчал). – Что за чудо! Все говорим, что хорошо по-Божьи жить и что живем худо, и духом и телом мучаемся, а как только дошло дело до дела, так выходит, что детей ломать нельзя, а надо воспитывать не по-Божьему, а по-старому. Молодым нельзя из воли родительской выходить, и надо им жить не по-Божьему, а по-старому. Женатым нельзя жену и детей переламывать, а надо жить не по-Божьему, а по-старому. А старикам не к чему начинать: и не привыкли они да им два дня жить осталось. Выходит, что жить хорошо никому нельзя, только поговорить можно.
1888 г.
