Текст книги "Блистательный Химьяр и плиссировка юбок"

Автор книги: Лев Минц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Имена для внешнего мира выбираются нейтральные. То есть в форме, вполне приемлемой и как бы не режущей слух православным. Например: Боря, Гриша, Миша, Марик, Лева. Женские – Соня (значит, бабушка была Саррой), Маша, Ася. Как-то так само собой получается, что только некоторые имена становятся распространенными именно среди евреев и все реже и реже встречаются у других народов. Прошу понять меня правильно: все перечисленные имена не обязательно говорят о принадлежности носителя к сынам и дщерям Израилевым. Но именно их скопление – в одной ли семье, в кругу ли ваших друзей – позволяет сделать именно такой вывод.

С другой стороны, евреи, не сговариваясь, избегают многих, даже распространенных среди соседей, имен.

Многих ли евреев вы встречали по имени Иван? То, что оно происходит от ивритского Йехоханан, всем известно, но… Или есть ли у вас знакомая девушка Анфиса Кац? Или Лукерья? Сестры Анфиса и Лукерья Кац? Опанас Бергельсон? Как правило, это относится к именам, очень уж национально окрашенным: «русский Иван», к примеру. Что ни говори, а как бы почти любой еврей из тех, что предпочитают замаскироваться, ни старался, а видит предел, дальше которого заходить все-таки неприлично. Опять-таки, а свои что скажут?

Конечно же, правил без исключений не бывает. Я бы даже сказал, исключений демонстративных. Допустим, некий писатель-юморист, бурно начинавший в студенческой самодеятельности, меняет фамилию (то есть сначала берет псевдоним, столь необходимый творческой личности, а потом превращает его в фамилию, родовое имя, так сказать).

Был он, к примеру, Овсищер (все имена в этой историйке выдуманные!). Но стал, скажем, Петляев. Потом все его зовут Петляевым, и он сам начинает как бы верить, что он Петляев. Свое имя у него нейтральное, но (см. выше) частое именно, скажем, среди участников КВН. Но уж зато сына он называет (чуть было не сказал «крестит») демонстративно – по-нашему, по-петляевски: Иван. А так как подробности его личной жизни становятся фактами его творчества, то многократно в печати и по телевизору заявляет: «Мой парень Ваня Петляев…»

…Ваня вырос и сам стал появляться на экране, но каждый раз, когда ведущий представляет: «Наш корреспондент в… Иван Петляев», я, увидев на экране этот идише пунем мит нэзл, сомневаюсь: а не перепутал ли ведущий? (Для несведущих: «пунем» – «лицо», а «нэзеле» – в данном случае «носище»).

Бог с ним, с русским писателем Петляевым! И без него хватает материала, чтобы разбираться и разбираться! И – самое главное – выявить некоторые закономерности, характерные и общие в разных странах и исторических эпохах. Но для этого придется «шажку в Старый Свет» превратиться в довольно длительное пребывание: в одной России чего только не происходило с еврейскими именами.

Скажем, до революции не мог быть еврейский ребенок зарегистрирован иначе, как у казенного раввина, каковой «казенный» был государственным чиновником. Но имена регистрировал только еврейские. И какую-нибудь барышню из интеллигентной семьи, к примеру, дантиста или фармацевта могли всю жизнь звать Аней и Анечкой (Нюточкой, Нюрочкой и т. д., но все по-русски), однако в любом документе она оставалась Ханой Вульфовной. Потом, после революции, когда по всем документам дама уже была Анной Владимировной, выяснялось, что для исчисления пенсионного стажа надо иметь все документы, а они на два имени. И тут – о парадокс Советской власти! – приходилось идти в синагогу и получать там документ за подписью раввина о том, что имена Хана и Анна – суть одно и тоже! В общем, генуг мир цурес, так от нох а лох ин коп! Что в неточном переводе по смыслу значит: «Не хватало мне неприятностей, так еще и это!»

Причем особенно болезненно переживали необходимость «идти на поклон к клерикалу» активисты Евсекции[2]2
  Еврейская секция ВКП (б). Главной задачей таких национальных секций являлось распространение коммунистической идеологии в среде национальных меньшинств на их родном языке и вовлечение их в «строительство социалистического общества». – Прим. ред.


[Закрыть], закаленные борцы с «опиумом для народа». Их-то, как назло, родители наградили такими именами, что Сруль среди них звучало как имя итальянского оперного певца…

Революция отменила пост «казенного раввина», но продолжала терпеть раввина настоящего. До полной победы передовой идеологии. Обязанности же казенные перешли к загсам. Отныне каждый называл своего ребенка так, как хотел. Поэтому среди изрядно обрусевшей городской интеллигенции полностью исчезли из оборота Ханы и Мендели. Победили Анны и Михаилы. Отчества же, данные при проклятом царском режиме как имена родителей, естественно, сохранились.

Поэтому у людей, рожденных в 20-е, 30-е и даже 40-е годы, вполне нейтральные Аркадии и Львы сопровождались отчествами Исаакович, Абрамович, а то и Михул-Ицкович. О наборе этих нейтральных имен мы уже говорили. Почти не встречались Дмитрии, Сергеи, а тем более Вячеславы и Ярославы. Сочетание Николай Кац, Дмитрий Зильбербойм или Вадим Глускер были совершенной экзотикой. Но уже начинали звучать, особенно после войны.

До войны рядом с перебравшимися в большие города и старательно отряхивавшими всякий прах прошлого со своих ног советскими гражданами еврейской национальности существовал еще мир штетлов – местечек Украины и Белоруссии, а после 40-го года – Литвы. Там звучал по-прежнему идиш, там гражданина Качкеса еще звали Велвл, а не Вячеслав. И из каждого штетла кто-нибудь переселялся в большие города. А с ними переселялись и традиционные еврейские имена.

Надо сказать, что охватившая Россию мода на иностранные имена не обошла и причащающихся к культуре евреев. Более того, у них имена – в основном германские – начали приживаться даже немножечко раньше. Еще до революции «внешние имена» зачастую (хотя и не в очень большом количестве) звучали как Генрих, Арнольд и – увы! – Адольф. Проклятое впоследствии, это имя встречалось чаще других в сочетаниях типа Адольф Лазаревич или Исаакович. Трудно сказать, почему именно имена этого происхождения полюбились рвущимся к европейской цивилизации евреям. Вероятно, это был продуманный акт мимикрии. Согласитесь, что если Ярослав Клугер – сочетание диковатое, то та же фамилия, германская по происхождению, вроде бы прекрасно смотрится с именем Арнольд: Арнольд Клугер. Даже доктор Арнольд Клугер. Можете просто так, что вы себе ломаете язык: Арнольд Моисеевич да Арнольд Моисеевич!

Занятно отметить, что русские немцы, освоившиеся уже в России, ставшие православными и русскими патриотами, в то же время предпочитали имена подчеркнуто славянские, этакие Никита Федорович (Фридрихович) фон Бок или Иван Иванович Ванце.

К именам вроде Раймонд, Вальтер, Густав (Густав Конопаткин – нормальное сочетание для русского человека 20–30-х годов рождения) евреи в целом остались равнодушны, как и к Владленам и Сталиленам (попробуйте расшифровать!). Короче говоря, произошло в который раз одно и то же: евреи вроде бы и взяли себе европейские имена «как у всех», но тут же создали «антропонимическое гетто» с ограниченным набором. Особенно почему-то полюбилось имя Эдуард, Эдик. До такой степени, что я знавал стопроцентных арийцев, которым при таком имени приходилось вечно доказывать, что они не евреи. На что им обычно отвечали: «Ну, это мы еще посмотрим, что ты за Едик…» А вот к простодушному борцу с евреями генералу Макашову придирались зря: у евреев Альберт нечасто встречается. У православных – куда чаще. Так что вовсе не врал Альберт Михайлович: он чисто русский.

И все же никак не могу понять, чем руководствовались родители, давая рожденному в 1937 году мальчику имя Адольф. Или в глухом биробиджанском колхозе не было радио, и они ничего не слышали о старшем тезке своего сына, уже крепко набравшем силу в Германии…

Мой сосед, по паспорту Яков Срульевич, не любил это отчество, но скорее всего только из-за неприятного созвучия с русским словом. Поэтому в миру он звался Яковом Израилевичем. И сына его звали Марик – все чин чином. И уж тем более не был Яков Израилевич – прошу извинить за неуклюжесть выражения! – Иваном, Не Помнящим Родства. Я встретил его, когда он стал дедушкой и катил детскую коляску. Я спросил: «Кто?» Яков Израилевич гордо ответил: «А ид!» В данном случае имелось в виду «мальчик». «Ви руфт зих а ид? – спросил я. – Как зовут парня?», ожидая услышать нечто если не библейское, то хотя бы местечковое. И чуть не сел, услышав гордый ответ: «Ростислав!» Не могу передать на письме рокотание этого заглавного «Р»…

Впрочем, примерно в то же время – лет 25 тому назад – стало встречаться и другое. Как-то моя матушка, придя домой, поделилась со мной свежим впечатлением. Она встретила соседскую девочку Лену, выросшую на ее глазах. Лена гуляла с младенцем в розовом одеяле. «Как зовут дочку?» – спросила моя матушка. «Геула», – отвечала Лена. Мать спрашивала меня, что я думаю, почему дали такое красивое и такое нерусское имя? Я высказал предположение, и оно оправдалось, когда нас позвали «на отвал»…

Ибо массовая алия также сказалась на наборе имен.

Но мы долго задержались на именах русских евреев-ашкеназим. А нам есть смысл поговорить о том, что происходило в этой сфере у горских, бухарских и грузинских евреев, а также у тех крымчаков, кому удалось уцелеть.

А потом заглянуть за границу, но все еще оставаясь в Старом Свете…

Те восточные общины, о которых мы упомянули, подошли к революции и перешагнули ее дату с набором сугубо еврейских имен. Их ветхозаветное звучание, естественно, тоже зачастую было искажено, но совсем не так, как у ашкеназим. Скажем, Овадия мог звучать в Бухаре как Обадъё, Исраэль как Исроил, а в городе Дербент и окрестных аулах многих мужчин звали Хануко. Я сам встречал Хануко Мататиевича Мататиева. У грузинских евреев встречались, правда, и просто грузинские – даже не поймешь, христианские ли – имена вроде Шота и Шалва. Хотя скорее всего это были имена внешние. У бухарских же и горских евреев не встречались имена, которые считались мусульманскими, и имена, считавшиеся русскими. (Впрочем, горских женщин часто звали предметными именами: например, Гюльбахор – на фарси Цветок Весны. Была такая Героиня Социалистического труда, колхозница Гюльбахор (Гюльбоор) Давыдова.)

Эмансипация и включение в социалистическое общество этих общин сильно отставали от темпов, которыми ашкеназим покидали штетл и становились столичными жителями. То ли московские власти, занятые эмансипированием коренного магометанского населения, не так уж обращали на них внимание, то ли товарищи из Евсекции вели свою агитацию на идише, которого бедные восточные люди не понимали. (Надо сказать, что, когда яростные недоучки из Евсекции пели сами, они настолько не видели ничего вокруг, что такая мелочь, как «Эр жеж ферштейт нихт» – «Да он же не понимает!», их просто не занимала.) Но не все удалось им изгадить… К началу войны те бухарские евреи, что жили в больших городах: Ташкенте, Душанбе, Самарканде, начали заметно приобщаться к европейской культуре.

То есть в данном случае – к русской. В семьях, конечно же, говорили по-таджикски, детей отдавали в таджикские (где были) школы, но внешние имена стали давать европейские: Аркадий, Борис, Илья – Аркадий Завалунов, Борис Кимягаров, Илья Хаимов. Арнольды и Рудольфы, распространившиеся у русских и многочисленных в Средней Азии армян, распространения не получили.

Тяга к европейско-русскому у них была понятна: темное мусульманское юдофобство, прежде всего – по религиозным причинам, заставляло их видеть эту европеизированность несколько в розовом цвете. В общем-то это и понятно: после полного бесправия в местных ханствах и эмиратах даже генерал-лейтенант Евреинов, первым делом собравшийся выселить евреев, и тот казался светлым будущим, как рабам Древнего Рима – феодализм. (Потом, впрочем, генерал-губернатор, потомок Матюшки Евреина, московского выкреста XVII века, от планов выселения отказался и существенно к единоверцам своих предков помягчел…)

Европеизация – пусть даже и поверхностная – у бухарских евреев обгоняла тот же процесс у городских узбеков и таджиков. (У тех с течением времени тоже появились Игори Шабдурасуловы и Олеги Шемии-заде.) Но зато если взглянуть на имена для общего пользования, то мы с интересом можем отметить, что они все больше и больше приближались не к именам русских и русскоязычных в Средней Азии, а к именам евреев-ашкеназим: почти те же Гриши, Яши, Левы и Бори.

А это означает, что главным символом европейца для них был все-таки зубной врач Яков Соломонович Кац. Или профессор Геннадий Абрамович Гиндин. Почтенные и уважаемые члены общества, сливки местной интеллигенции. Но – свои. Или, как говорили в Бухаре, – аиды.

Горские евреи, татский язык которых так походит на таджикский язык евреев бухарских (но все же это не одно и то же), заметно отличались от других еврейских этнических групп хотя бы тем, что среди них был высок процент крестьян. Причем это не обязательно были жители селений: в таком крупном еврейском центре, как Дербент в Дагестане (второй по величине город в республике), было на моей памяти пять колхозов, с разных сторон примыкавших к городу, и три из них были еврейские. Особенно процветавший – им. Ленина, где евреями были все, кроме Владимира Ильича. (Да и то с этим можно поспорить.) Очень много евреев жило и в сельской местности: скажем, речка Рубас-чай разделяла два аула – лезгинский Хачмензиль и еврейский Хачмензиль. Все это я вспоминаю для того, чтобы пояснить ситуацию с именами. Естественно, крестьянину, работающему в окружении своих единоплеменников и не так уж часто бывающему в городах, незачем менять свое имя: оно для всех и понятно, и привычно. И больше всего я встречался с Шалумами, Нисимами и Авшалумами, а также с Мататиевым Хануко Мататиевичем, Гиляловым Ильей Давыдовичем и т. д.

Но уже тогда, в конце 50-х годов, ребята моего возраста, особенно получившие образование в Ростове, частенько представлялись Сережей Авшалумовым или Аликом Ильягуевым. Правда, такого же возраста лезгины и азербайджанцы тоже предпочитали в русском общении называть себя, скажем, не Али, а Алик, не Низамутдин, а Коля (очевидно, от первого «Н» в настоящем имени, дававшем право зваться Николаем). Не обошла горских евреев и обще кавказская мода на два имени: Тельман и Марат. Я помню дербентского часовщика Тельмана Хаимова. Много лет спустя в Нетании я разговорился с посудомойкой в кафе, молодой девушкой из Дербента. Вспоминая знакомых, я назвал Тельмана. Девушка расплылась в улыбке:

– О, дядя Толя! Я с его дочкой в одном классе училась.

И я понял, что имя Тельман претерпело изменения. Может быть оттого, что в Дагестане оно звучит как мусульманское. Знал бы об этом железный генеральный секретарь компартии Германии тов. Эрнст Тельман. Но его к этому времени давно уже замучили фашисты… Для того чтобы понять своеобразие «внешнего» именника горских евреев, следует вспомнить, что этническая группа эта проживала хотя в основном на Кавказе, но в весьма разных условиях.

Значительная часть обитала в таких крупных культурных центрах, как Нальчик, Грозный, Майкоп, даже Ачхой-Мартан, и существенно отличалась от близких родственников – колхозников и рабочих в Дагестане. Русские имена уже перед войной широко распространились среди кабардинцев, черкесов, балкарцев. Евреи не отстали от масс, и у них стали попадаться имена, редко встречаемые среди других еврейских этнических групп. У горско-еврейского писателя Амалдана Кукуллу (это несомненный псевдоним) маму звали Анна Никитична. Если вы когда-нибудь встречали ашкеназийку с таким именем-отчеством, сообщите, пожалуйста, мне. Это станет ценным филологическим открытием.

Значительная часть горских евреев проживала в Азербайджане. У властей тогда еще советского Азербайджана была довольно хитрая политика в национальном вопросе, в том числе и в принципе официальной записи имен. В отличие от эстонцев, скажем, ставших Хансами Фридриховичами, или узбеков, именуемых Рахматами Мамадалиевичами (а ведь всем, кроме восточных славян, отчества для обращения и повседневного пользования – чужды), азербайджанцы писали после имени отца «оглы» (сын) или «кызы» (дочь). Уважаемых руководителей, конечно, звали в миру на государственно-славянский лад: Гейдар Алиевич, Кюбра Алишевна. Но только их.

Так вот, тихой сапой азербайджанские паспортные столы провели грань между коренными и некоренными народами. И у коренных (куда попали, кроме титульной нации и лезгины, и горские евреи) в документах числилось «оглы» и «кызы»: Абдурахимов Хуссейн Абдурахим-оглы, Хаимов Нисим Мататия-оглы, Ханукаева Ракель Ильягу-кызы. Зато русские, армяне (выделение их как некоренных, кажется, и было главной целью) и евреи-ашкеназим (их еще называли «европей») оставались Иван Ивановичами, Генрихами Аванесовичами и Григориями Львовичами.

Согласитесь, что в этих условиях записать ребенка с «европейским» именем получалось как-то не с руки. Вы себе только представьте: Ильягуев Николай Вячеслав-оглы…

Грузинские евреи в отличие от других еврейских этнических групп были с точки зрения языка и быта практически неотличимы от грузин других вероисповеданий (а напомним читателю, что, хотя большинство грузин православные, есть там многочисленные мусульманские этнические группы – аджарцы, к примеру; есть и католики). Русские и европейские имена в грузинскую среду проникали и существовали зачастую одновременно и не смешиваясь с такими же, но только в грузинской форме. Вано и Иван, Томэ и Фома, Доменти и Дементий. Объяснялось это тем, что все дореволюционное время церковные записи велись только на русском языке. У евреев же, естественно, такие записи вел казенный раввин.

В условиях Грузии казенным раввином зачастую был ашкеназ, не знавший грузинского языка, или казенный и настоящий раввин был одним и тем же грузинско-еврейским лицом. В раввины не допускали ни Иванов, ни Генрихов, ни других звучных, но чуждых имен. К нашему времени грузинские евреи пришли с «внешними» грузинскими именами Шалва, Нодари, Анзор и с чисто еврейскими, но как бы «огрузиненными» Давид, Абрами, Иосиф (точнее, Иосипи)…

Мода, охватившая Грузию, на «истинно грузинские», а в действительности заимствованные из древнеиранского эпоса имена вроде Тамаз, Рамаз и т. д. обошла грузинских евреев.

(Занятно, что грузинская церковь тоже эти имена не признавала, и человек мог быть по паспорту Рамазом, а по крещению – Лукой или Спиридоном…)

Возьмем очень малочисленную группу крымчаков – крымских евреев. Теперь, впрочем, после немецкой оккупации Крыма – почти исчезнувшую. Кое-где их еще можно встретить в Крыму, Москве, Петербурге, но все, что составляло своеобразие их, боюсь, исчезло навсегда.

В отличие от караимов они никогда не доказывали, что их крымско-татарский язык – это что-то особое. И поскольку уровень образования среди крымчаков был весьма невысок, то и имена у них оставались те же, что были и всегда: слегка переиначенные еврейские и частью – тюркские.

Зато пестрота фамилий могла бы привести в замешательство любого, кто сталкивался с нею впервые. Колпакчи (шапочник), Куркчи (кожевник), Бахчиванджи (садовник) – полный тюркский Восток. И тут же Ломброзо, Манто – это выходцы из Италии или генуэзских колоний в Крыму. Гурджи, т. е. грузин – потомок выходцев из Грузии. И вдруг тут же Вайншток и Гольдман, предки которых попали в Крым, то ли спасаясь от Хмельницкого, то ли угнанные с прочим населением Украины степняками, но при первой же возможности выкупленные еврейской общиной и осевшие в Крыму…

Но по именам все одинаковы. Представляете себе: Ибрагим Сагак-оглы Вайншток! Русские и вообще европейские имена в их среде корни пустить не успели. Однако знал я очень достойного и образованного крымчака по фамилии Кая («скала» по крымско-татарски), родители которого назвали его в честь Льва Толстого Арсланом. «Арслан» – по-тюркски «лев». А отца его звали Сагак-Юда.

То есть его полное имя звучало Арслан Сагак-Юда-оглы Кая. Но он его перевел, и когда мы общались в 80-е годы прошлого века, он себя называл Львом Исааковичем, подчеркивая свое еврейство на ашкеназский лад.

Однако мы, дорогой читатель, задержались на территории бывшего Советского Союза, впрочем, точнее – России. Теперь никто с уверенностью не скажет: где больше живет представителей восточных еврейских групп, о которых мы до этого говорили, – в России или на прежних местах традиционного проживания. Пора нам сделать шаг на Запад и посмотреть, что же происходило с именами живущих там евреев. Скорее всего стоит посмотреть на евреев польских, чешских, венгерских (на них мы задержимся подольше: это очень своеобразная и интересная этническая группа сынов Израиля). Посмотрим мы и на евреев французских, английских и, может быть, итальянских. Это уже сефарды, но не такие, как на Балканах, в Голландии и Бельгии – те попали туда из Испании. Казалось бы, чего там выделять какие-то группы, не проще ли пройтись по номенклатурному списку стран Европы? Но в том-то и дело, что нет, не проще.

Ведь тот факт, что евреи живут в какой-то стране, еще не означает, что существует этническая группа такого же названия. Я не знаю, есть ли в Исландии евреи. Скорее всего, что хоть пара семей найдется: Исландия, в конце концов, нормальная страна, и, следовательно, должны там быть евреи. Но группы такой «исландские евреи» в природе не существует (как нет шведских евреев, норвежских и, скажем, сан-маринских). Это будут – если будут! – вполне достойные люди, которые ходят в синагогу, но все они (или почти все) новые переселенцы или беженцы, не имеющие в своем быту, именах, привычках или обычаях чего бы то ни было, что бы их отличало от обычных ашкеназов в Польше или на Украине.

Вы скажете: а как же евреи ин а Голдене Медине? (В Америке?) Они что, фун дер Марс гекимен? (С Марса прилетели?) Ведь все из той же самой Восточной и Центральной Европы. Так-то так, да не так. Слишком уж большую группу они представляют, сохраняющую многое из Старого Света, но за долгую историю выкристаллизовавшуюся в отличающуюся от других групп евреев общину. Со всем общим – свойственным всем евреям – и со своим, особым.

Итак, евреи бывают разные: просто живущие в какой-то стране и составляющие этническую группу – в общих рамках еврейства, разумеется. Такая группа возникает – иной раз из самых разных составляющих – в стране, где евреи живут много веков (или хотя бы несколько). И не только живут, но представляют собой языковую общность, имеют свои специфические обычаи, фольклор и деятелей своей (именно своей!) истории.

Конечно же, польские евреи с этой точки зрения – типичнейшая и крупнейшая группа еврейства. Чего там долго доказывать! А русские евреи? Они как раз польские евреи и есть: ибо откуда в Россию евреи попали? Если только, конечно, они не литвакес, то есть йидн фун лите. Как вы помните еврейскую географию, вся Восточная Европа была или Литэ (Литва), или Пэйл (Польша). И в общем, можно сказать, что до самого конца позапрошлого века никакой разницы в именах – да и во всем прочем – не было. Но уже в прошлом веке начали появляться «образованны», старавшиеся говорить в обществе, а то и дома по-польски и никак не соглашавшиеся на такие имена, как, скажем, Иче-Мейер – этот символ пейсатого, бородатого носителя лапсердака и кипы. Тогда среди этих «почти европейцев» и распространились имена, принятые в христианской среде, но все же нейтральные: Адам, Хенрик, Люциан, Софья, Барбара (что в уменьшительной форме вообще Бася – прямо как аф идиш!). Но даже самые яростные ревнители своей «польскости» не принимали имен подчеркнуто польских или ярко католических. То есть Збигневов, Мечиславов (вообще почти никаких имен с окончанием на «-слав»), Кристин, Данут среди трехмиллионной массы польского еврейства было, скажем прямо, очень мало.

Но где теперь те 3 000 000 польских евреев? Скажем сразу: отнюдь не все погибли, но сохранились не в Польше, а потому и разговор о них в других частях нашего повествования. Осталось евреев в Польше так мало, что и говорить-то «осталось» не приходится…

Но прежде чем, дорогой читатель, мы перейдем к еврейским этническим и субэтническим группам к западу от Польши, нам следует четко усвоить и запомнить одну вещь, я бы даже сказал, аксиому. Она гласит: «Сколь велико бы ни было еврейское население той или иной страны, сколь своеобразна ни была бы эта группа, она всегда мала по сравнению с пришельцами из двух великих стран (имеются в виду, естественно, Пейл ун Литэ)».

Чехия тут – не исключение. Еврейская община Чехии и особенно Праги – одна из старейших и достойнейших в мире. Входить в гражданское общество чешские евреи начали со второй половины XIX века и тогда же перешли по большей части на немецкий язык (что, кстати, сильно раздражало пробудившееся чешское национальное самосознание). И внешние имена звучали по-немецки. Вспомните, Кафка был Францем, а не Франтишеком – это чешский эквивалент немецкого Франц; фельдкурата Каца из бессмертного «Швейка» звали Отто. Почему-то очень пришлись по вкусу эмансипирующимся евреям имена Мориц и Изидор, и в чешских анекдотах евреев всегда звали Мориц Кон (Kohn) и Изидор – тот, правда, мог иметь по-чешски звучащую фамилию Роубичек. (То есть она звучит по-чешски для всех, кроме чехов.)

Однако количество евреев, так сказать, исконно местного розлива не шло ни в какое сравнение с потомками тех, кто хлынул в столичный (третий столичный в Австро-Венгрии) город Прагу из Галиции и Подкарпатской Руси: то есть все из той же Польши, по еврейской географии – фун Пейл.

А с ними пришли и те имена и фамилии, которые звучат для нас по-еврейски.

Своеобразие и авторитет пражской (и всей чешской) еврейской общины были таковы, что пришельцы почти сразу стали местным евреям подражать. И вчерашний Ицхок становился тем самым Изидором, а Мойше – именно Морицем. Чем, естественно, набор имен отнюдь не ограничивался…

Уже перед провозглашением независимой Чехословакии в 1918 году сформировался достаточно обширный круг евреев, которые в обществе, а зачастую и дома стали говорить по-чешски, тем самым подчеркивая свою лояльность к национальным стремлениям основной нации.

Само собой, что в независимой стране этот круг расширился. И, естественно, внешние имена зазвучали в чешском варианте. Георг стал Иржи (это и есть по-чешски Георг и Юрий, что, как известно, одно и то же имя); Франц стал Франтишеком, Мориц – Моржицем, Йоганн – Яном и т. д. Этому способствовало то, что в чешском языке принято переводить имена: к примеру, верный соратник Маркса (Карела Маркса!) Фридрих Энгельс именуется Бедржихом Энгельсом и даже английский король, который вообще-то Джордж, а у нас – Георг, носит имя Иржи.

При этом даже самые ура-патриоты из чешских евреев все-таки избегали (и, кажется, избегают) подчеркнуто чешских имен, не имеющих аналогий в европейских языках.

То есть: ни Цтибора, ни Честмира, ни Борживоя, а Ярославы и Станиславы – очень редки.

Вспомните: много ли у нас вы видели евреев по имени, скажем, Добрыня Моисеевич Коган? На это даже писатель Петляев не пошел бы со «своим парнем Ваней Петляевым»!

Но все же иногда, да и встретится Станислав Гутман. Но не часто.

Среди фамилий чешских евреев, кроме обычного еврейского набора из Коганов (Конов), Кацев и Бродских, довольно часто встречаются такие, как Ледерер, Кригель, Гольдштюккер, Гинзбург. А по-чешски звучат Роубичек, Комарек и еще довольно много других.

Еще до войны среди евреев – особенно пражских и брненских – держался немецкий язык (и, кстати, считался одним из лучших немецких наречий!). Но после войны его как водой смыло.

Но все-таки Франц Кафка, хотя и именовался в чехословацких документах Франтишеком, писал по-немецки. И Макс Брод. И Эгон-Эрвин Киш. А редакция одной из наиболее читаемых немецкоязычных газет «Прагер Тагеблатт», где Киш работал, состояла сплошь из евреев. Среди несколько оппозиционных к гитлеровскому режиму немецких интеллигентов считалось очень престижным читать «Прагер Тагеблатт»; потом подписка на нее в Германии была запрещена. Но приехав в Прагу туристом, можно было не только отведать пражских сосисок и ветчины – в Германии перед самой войной это уже стало дефицитом – но и, сев в кафе, раскрыть «Прагер Тагеблатт». Конечно, только в таких местах, где не могли застукать активисты – земляки и из местных немцев-нацистов.

Тем не менее большинство детей из еврейских семей уже ходили в чешские гимназии. Очень популярны были в стране поэт Иржи Ортен, погибший впоследствии в лагере Терезин, и писатель-юморист Карел Полачек. Тот ухитрился издаваться даже при оккупации – под любезно одолженной фамилией друга-арийца.

Фамилия Полачек (и другая форма: Полак) звучит для чехов почти как Рабинович в России. В анекдотах там часто фигурирует пани Полачек (или Полак). Чтобы понять юмор ситуации, надо помнить, что по-чешски к любой женской фамилии (даже иностранной!) добавляется окончание «-ова»: к примеру, президент Клинтон и пани Клинтонова; президент Путин и пани Путинова (а был бы наш президент Ивановым, так супруга стала бы в чешской печати Ивановова). Как же надо было не знать чешского языка, чтобы назвать себя «пани Полачек»! (Вроде Анна Петровна Иванов.)

Боюсь, что этот анекдотический факт лучше ученых исследований показывает ситуацию чешского еврейства, не вовремя попавшего между двух стульев. А то и жерновов…

Читатель, наверное, обратил внимание на то, что мы в предыдущих частях говорили о чешских евреях, а не о чехословацких, хотя совсем еще недавно Чехия и Словакия были единой и не такой уж большой страной. Не такой большой, чтобы разница в еврейских общинах обеих частей была столь уж заметной. И тут вы ошибаетесь. Разница была огромной: в восточной части Чехословацкой республики жили совсем уже другие евреи – венгерские, – принадлежащие к одной из самых заметных в мире еврейских этнических групп. (Заметим в скобках, что дальше к востоку находился регион Чехословакии – Подкарпатская Русь, часть Галиции с самым еврейским из всех еврейских населением, с лучшим идишем и так далее. Но разговор сейчас не о нем, хотя подавляющая часть и чешских, и венгерских, французских и американских и прочих евреев вела корень именно из этих мест.)

Прежде чем начать обстоятельный разговор о венгерских евреях, будем надеяться, поучительный и полезный, вспомним о том, что совсем недавно – в историческом плане – Венгрия не была той маленькой страной, которую не сразу разглядишь между незаметной Австрией и такой же Словакией. Некогда это была очень большая страна.

Венгрия – составная часть Австро-Венгерской империи, второго после России по величине государства в Европе – включала в себя Словакию, половину Румынии, половину Сербии, Хорватию, Закарпатскую Украину и прочая, прочая, прочая. Мы, естественно, приводим современные географические названия. Тогда же это было Королевство Венгрия с единственным государственным языком – венгерским. Остальные в лучшем случае могли преподаваться в школе как факультатив. Вопрос языка для нашей темы очень важен, ибо без него нельзя было добиться ничего, даже в лавке торговать.