Текст книги "Блистательный Химьяр и плиссировка юбок"

Автор книги: Лев Минц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Аптекарь и его ученик

Это в наше время существуют химико-фармацевтические институты и факультеты, да еще средние учебные заведения, где готовят фармацевтов или, по-простому, аптекарей. В ранние Средние века, как и в древнее время, аптекарей готовили в семье. И сын аптекаря неминуемо становился аптекарем: во-первых, он с детства обучался всем премудростям составления лекарств; во-вторых, профессия эта всегда была нужной и уважаемой. Хотя и более скромной, чем, скажем, профессия врача. Как вы знаете, еврейская мама на вопрос, кто ее сын, с особой гордостью отвечает: «А доктор!» Но и сыном-фармацевтом гордились не меньше.

Если уж на то пошло, то в старые времена доктор самолично составлял, а то и изобретал лекарства, и слишком уж бросающейся в глаза разницы между этими занятиями не было. Ну а растирал травы и минералы в ступке и смешивал их в пробирке его помощник, который, наверное, и был прообразом аптекаря.

Евреи знали множество лекарств и держали аптеки, это видно хотя бы из того, что Римские Папы (не все, но многие) не уставали издавать распоряжения о том, что еврейским аптекарям не следует обслуживать христианское население. Отсюда же следует и то, что, несмотря на эти запреты, христианское население упорно обращалось к аптекарям-евреям.

В эпоху позднего Средневековья, когда для занятий фармацевтикой требовалось уже наличие диплома, многим евреям пришлось нелегко, ибо дипломов они зачастую иметь не могли. И совсем не от тупости (прослушать курс удавалось многим), а лишь потому, что во многих лучших университетах Европы следовало принимать для этого присягу по католическому ритуалу. Тут дело даже не в хитрой задумке антисемитов: кажется, о евреях-то думали совсем не в первую очередь. Это должно было отсеять протестантов. И все же прослушавший полный курс, но не получивший диплома, мог со своим заполненным матрикулом (по-нынешнему – зачеткой) работать помощником или учеником аптекаря, так и оставаясь «учеником» до седых волос и почтенной лысины. Что не мешало ему жить, зарабатывать и семью свою ученическую даже очень неплохо кормить. Но числился он всегда при дипломированном специалисте, а тот почти всегда был человеком крещеным и имел, скажем без обиняков, определенный доход от того, что считался пожизненным учителем и покровителем своего умелого и немолодого ученика.

Кто же мог знать, что сотни лет спустя и под совсем другим солнцем чин «аптекарского ученика» станет весьма и весьма среди евреев востребованным!

В Нидерландах, где поселилось множество изгнанных из свято-католической Испании евреев, доступ к получению диплома им перекрыт не был. И, естественно, во врачи и в скромные их помощники устремились евреи-аптекари. Там же учились и многие евреи из огромных (по еврейской географии) стран Пейл и Литэ, тогда уже, кстати, бывших одним государством.

Все это мы ведем к тому, что когда государство Российское, отхватив громадный кусок Польши и всю Литву, приобрело самую большую еврейскую общину в мире, оно получило вдобавок еще и такое количество аптекарей, что можно было бы обеспечить фармацевтическим обслуживанием чуть ли не всю империю. Но, как рекла матушка императрица Елизавета Петровна, от врагов Христовых мне интересов не надо. И все они остались в черте оседлости, где их и без того хватало. Столицы же и крупные города губернского и частично уездного значения обслуживали немцы.

Внуки немцев-аптекарей становились крупными (и даже великими) русскими учеными, чиновниками, а случалось, и дворянами, и немецкое, кроме фамилий, проскальзывало у них только в отчествах типа Карлович (а в третьем поколении были они уже сплошь Ивановичами…). Россия же превращалась в цивилизованное европейское государство, где рассчитана была густота аптек и т. д. Короче говоря, в списке профессий, дававших евреям право повсеместного проживания, на одном из первых мест числились аптекарский ученик и, конечно же, сам аптекарь.

К началу прошлого века понятия «аптекарь» и «еврей» частенько совпадали. При советской власти – и того более. И когда в стране бушевало «Дело врачей», ходили меж людей слухи: «Ой, что делается! Марья Васильевна таблетки купила, разломила, а там – рак! Она в органы сбегала. А вечером еврей-аптекарь повесился…»

«Фигаро таки тут!»

Если, конечно, называть так любого парикмахера. Ибо Фигаро из Севильи к нашей теме отношения иметь не может уже хотя бы потому, что евреи из этого прекрасного города и всей страны были изгнаны задолго до того, как родился он сам, создавший его писатель Бомарше и положивший всю эту историю на музыку композитор Верди.

Среди очень распространенных среди евреев профессий парикмахер занимает далеко не последнее место. Это у ашкеназим. А в некоторых этнических группах – так вообще занимает одно из главных, т. е. не все евреи – парикмахеры, но все парикмахеры – евреи. Ну или почти все… Впрочем, прошедшее время тут более уместно. Много ли осталось бухарских или горских евреев в местах их традиционного проживания? А на новых местах они не занимаются скорее всего традиционными занятиями.

Надо сказать, что в не очень давние времена в обязанности цирюльника входили не только бритье бороды и стрижка (завивка). Цирюльник еще и кровь умел отворить, и больной зуб выдрать. Вследствие чего и по сей день есть места, где в память о цирюльниках-зубодерах к зубному врачу относятся недостаточно серьезно. Поскольку занятие цирюльника/парикмахера в числе самых уважаемых не значится.

Во-первых, любой обслуживающий персонал издавна считался чем-то второсортным по сравнению с теми, кого обслуживает. Во-вторых, человек, имеющий дело с остриженными чужими волосами (которые сразу же после удаления становятся чем-то грязным и неприятным), моющий чужую голову и т. д., как бы и сам кажется запачканным. Предрассудки, конечно, но предрассудки очень древние и въевшиеся в сознание намертво – независимо от того, понимаем мы это или нет.

А следовательно, занятие это изначально стало уделом неполноправных чужаков, которым иметь свою землю и связанное с ней всеобщее уважение не положено. У мусульман это прослеживается довольно отчетливо: всегда известно, кому какая профессия предписана. Скажем, банщиков-евреев не было у них никогда – законы зимми (о покровительствуемых) не позволяли евреям и христианам посещать одни бани с приверженцами Магомета. Но хотя профессия банщика и могла приносить неплохой и стабильный доход, слишком уважаемой не была – по причинам, схожим с приведенными выше. И выход был найден: банщики были мусульмане, но мусульмане… как бы это сказать, чтоб никого не обидеть… второго сорта. Например, в суннитских странах таковыми считались персы-шииты или азербайджанцы, а в Бухарском эмирате – иранцы, занимавшая социально низкое положение этническая группа, потомки захваченных шайтан знает когда в плен персов.

У европейцев (русских, в частности) такого явно пренебрежительного отношения к профессии парикмахера не было. У евреев, кстати, тоже. Но что поделаешь: как ни крути, а парикмахер – это вам не доктор и не купец любой гильдии.

Кстати, в обеих столицах империи евреев-парикмахеров не было: эта профессия права жительства не давала. А были парикмахеры-французы (или лица, за французов себя выдающие) для богатых и обычные русские мещане – для публики попроще. В черте оседлости за французов канали евреи – хорошие мастера. Впрочем, так ли уж канали!.. Если по-русски было написано на вывеске «Куафёр Жан Кобе из Парыжа», то на идише – куда проще: «Янкель Кобылякер, парукмахер».

Во время эвакуации из разных бывших польских, а также независимых литовских и латвийских городов и городишек великое множество парикмахеров-евреев было разбросано по разным местам Советского Союза. Со своим почти европейским умением они быстро завоевали себе популярность и у городских элит, и у трудового населения.

В столицах же они появились после революции. И кое-кто сделал себе имя – к этим загодя записывались писатели, народные артисты и генеральские жены. Но дети таких мастеров никогда не становились парикмахерами, а выходили в инженеры, кандидаты наук и писатели-юмористы.

Так что в России порода евреев-парикмахеров как распространенная профессия вымерла или, если хотите, развилась и переродилась. А вот в Дербенте, Баку, Ташкенте, Ходженте и прочих солнечных центрах все уважающие себя мужчины по несколько часов в день проводили в парикмахерской у мастера Мордохаева или Ханукоева. Это был, так сказать, клуб, и там можно было узнать все городские новости и сплетни. Потому и ценили мастера не только за мастерство (это само собой!), но и за умение собирать информацию и делиться ею.

Моисей Абрамсон, дантист

Почему все зубные врачи – евреи?.. Вопрос, надо сказать, в наше время совсем не актуальный, ибо сыскать в Москве зубного врача-еврея скоро будет так же трудно, как и любимого незабвенным генералом Лебедем еврея-оленевода (и генерала-либерала, разумеется).

И все же совсем недавно вопрос этот странным не казался. Конечно, основательное преувеличение в утверждении о поголовном еврействе дантистов содержалось – достаточно было взглянуть на список врачей любой стоматологической поликлиники, чтобы убедиться: евреев там было меньше половины. Но, с другой стороны, мы же прекрасно помним о знаменитой еврейской тайне: если евреев так мало, то отчего же их так много?.. И, положа руку на сердце, среди дантистов, которых рекомендовали для частного приема и про которых говорили, что рука у них легкая, среди зубной, так сказать, элиты процент евреев неуклонно приближался к ста. И Сталину лечили зубы евреи (и даже ухитрились не попасть в число врачей-убийц), и Брежневу челюсть делал знаменитейший зубной протезист той же национальности (правда, знаменитый-то знаменитый, а чего ж Леонид Ильич с этой челюстью говорил так невнятно?.. Есть над чем задуматься антисемитам).

Необъяснимую и страстную любовь к профессии дантиста вы без особого труда обнаружите среди еврейских граждан Нью-Йорка, Лондона, Бухары, Ташкента, Душанбе, не говоря уж об Израиле… В чем же тут дело?

Начнем с небольшого исторического экскурса. Лечить зубы квалифицированно человечество научилось относительно недавно. Были, конечно, разные отвары и полоскания, а также заговоры, чтобы утихомирить боль. У одного фараона, дошедшего до наших дней в виде мумии, обнаружили вставной, мастерски выточенный из слоновой кости зуб (и еще неизвестно, когда этот зуб выточили и вставили: уж не в то ли время, когда евреи мучились в Египте?). И все же первейшим средством против больного зуба было его удаление. Выдирание то есть.

А драл зубы не господин доктор, а зубодер-цирюльник (он же брил и стриг, он же ставил пиявок и отворял кровь). Именно это привело к несколько пренебрежительному отношению к ремеслу зубного врачевателя (в Англии, например, дантиста и хирурга до сих пор не называют «доктор Смит», а «мистер Смит». Скажем, гинеколог, отоларинголог, прозектор, наконец… все поголовно именуются «доктор Смит», «доктор Хопкинс» или «доктор Рабиновиц»).

И чуть ли не до середины прошлого века основная масса зубных врачей заканчивала не мединституты и университеты, а курсы дантистов (что-то вроде медучилища). Работа эта среди медиков считалась непрестижной, и почти каждый молодой человек или девушка, мечтавшие о медицинской карьере, стремились в хирургию, психиатрию или педиатрию.

Взять хоть специфические и родные для нас российские условия. В университетах с их медицинскими факультетами свирепствовала процентная норма, и еврейский парень должен был не раз подумать: а стоит ли ему туда идти. А вот на курсах дантистов процентной нормы не было. Недоглядели. Плюс ко всему диплом давал право повсеместного жительства. Ну и не будем забывать о том, что работа дантиста, особенно с «легкой рукой», всегда была выгодной. Когда у человека зуб болит, когда он на стену лезет, он никаких денег не пожалеет, чтобы от боли избавиться. Всем это известно, а одно из еврейских проклятий звучит так: «Чтоб у тебя все зубы выпали, кроме одного, чтоб не забыл ты про зубную боль!»

И зубные врачи всегда извлекали из этого материальную выгоду. Евреи же всегда предпочитают работу, хорошо оплачиваемую, работе, оплачиваемой плохо. И этим, кстати, не отличаются от всех других сынов Адамовых, разве что у многих евреев это лучше получается.

Между прочим, не стоит забывать и о том, что работа дантиста еще и физически трудна: проведи-ка день в самых некомфортных позах, чтобы не только залезть в чужой рот, но и под стоны напрягшегося пациента подремонтировать на редкость неудобно расположенный зуб. Здесь требуется немалая сосредоточенность и прилежность, но именно в этих качествах евреям не отказывают даже закоренелые антисемиты.

Кроме того, евреям свойствен, так сказать, «династический подход»: если у папы хорошее дело, то будет разумнее и лучше, чтобы сын пошел по его стопам. У зубоврачебного кресла без куска хлеба с маслом не останешься. Это, кстати, уже поняли гордые сыны гор и степей, заменившие в Москве, Питере и, очевидно, не только там, Моисея Абрамсона, дантиста.

Слесарь Лошакер

Покопавшись в этимологии слова «слесарь», мы узнаем, что произошло оно от немецкого «шлоссер», корень которого, «шлосс», означает «замок» – ударение на втором слоге (кстати, с ударением на первом получается тот самый средневековый замок, который своими неприступными стенами запирал дорогу или горный перевал). Следовательно, слесарем изначально был именно мастер по замкам, запорам и всяческим механизмам. Это теперь заводской слесарь сочетает в себе и сборщика, и механика, и все такое прочее. Первоначальный же слесарь трудился в одиночку или в маленькой мастерской (теперь это называется «Металлоремонт. Срочное изготовление ключей»).

Москвичи старшего поколения, наверное, еще помнят будочки слесарей, на стенах которых обычно красовался патент, выданный владельцу – мелкому предпринимателю; всмотревшись в него, можно было заметить еврейские по большей части фамилии, а имена – словно из Шолом-Алейхема: Янкелевич Зуся Берович или, скажем, Лошакер Моисей Менделеевич (вообще-то во втором «е» Моисей Менделевич не очень-то нуждался, но паспортисты под влиянием фамилии великого русского химика огулом переделывали всех Менделей в Менделеевых).

Фамилии и имена эти, скажем прямо, не очень свойственные интеллигентным и обрусевшим московским и ленинградским евреям, были не случайны: в глухомань столиц и промышленных городов из шумных центров вроде Орши, Бобруйска или, страшно сказать, самой Козодоевки этих людей занесла война. Именно в этих городках, местечках, а то и деревнях профессия слесаря всегда была самой что ни на есть еврейской. Когда же по городкам и местечкам прокатилась война, чудом уцелевшему мастеру (а дай Бог, и семье его, хоть, может, и не всей) возвращаться было некуда. А в крупном городе человек мастеровой всегда себе на хлеб заработает.

По подсчетам демографов, изучавших профессиональный состав населения малых городков и поселков Белоруссии (самой что ни на есть черты оседлости), на пятьсот жителей там приходилось не менее трех слесарей. И если бы даже эти пятьсот жителей все имели по замку и прочему сложному механизму, а замки эти постоянно ломались, то все равно бы работы для трех среднестатистических слесарей не нашлось. Да и, между нами говоря, кому нужен такой мастер, работу которого нужно вечно чинить? Не стать ли ему лучше водоносом?

В действительности же еврей-слесарь обслуживал целый прилегающий к местечку сельский район. К иным приносили в починку сломанные вещи приезжавшие в местечко на базар крестьяне (а можно было самому и не ехать: каждый крестьянин держался своего мастера и частенько напутствовал соседа: «Як будзеш у мястэчку, заскачы да Янкеля, а мы с им патом сасчытаемся»), иные сами ходили по деревням с инструментом. Зная, что кому в селе надо, прихватывали еще и мелкого товару на продажу. Знали и у кого переночевать, и где в шутку сала в кашу не положат. Сосуществовали земледельцы и ремесленники в целом довольно мирно, каждый знал, у кого какая работа, и относился к этому как к должному.

Причиной такого разделения труда было не только отсутствие у евреев земли и то, что в массе своей они, скажем прямо, к сельской работе не тяготели, но и то, что местные паны-поляки веками не позволяли крепостным крестьянам заниматься чем-нибудь другим. Русские помещики норовили всех, так сказать, младших технических специалистов воспитать из собственных крепостных – отсюда и объявления в «Московских ведомостях» XVIII века вроде такого: «Продается слесарь с женой и двумя детьми…» Более же европеизированные польские паны предпочитали работу городских мастеров. А поскольку города эти стояли на их землях, то и мастеровой-еврей должен был платить и за разрешение работать, и обычный налог. Потому пан и был заинтересован в том, чтобы тот зарабатывал, равно как и в том, чтобы «хлопы» не вздумали сами бесплатно делать то, что могут сделать за деньги, часть из которых, все одно, достанется пану.

Завидный жених

Нет, ни о каких матримониальных проблемах, свадебных обычаях и прочем тому подобном речь не пойдет. А слово «жених» мы использовали только потому, что представитель сугубо еврейской профессии, о котором хотим рассказать, всегда числился в сознании местечковых невест среди весьма и весьма желанных. Да что там местечковых! В самом Бобруйске, Жмеринке и даже (вы не поверите!) в Житомире о таком женихе можно было только мечтать. А лет 50–60 назад – и в Москве…

Но о ком идет разговор, мы вам сразу не скажем, а начнем с загадки, сочиненной в свое время поэтом Губерманом. Вот скажите-ка, что это такое: «Без окон, без дверей, а вовнутрь влез еврей?»

Конечно, зная пролазливый характер этой нации, можно предположить самое мрачное – многие, кстати, на этом и ловились. В действительности же поэт имел в виду… обыкновенного часовщика. Да-да, именно часовщика! Ибо ни окон, ни дверей не имеют часы, а тот, кто влезает в их внутренности, чтобы починить, всегда – еврей.

Боюсь, что для нынешних читателей это загадка сложна вдвойне. Вот скажите, положа руку на сердце, кто последние лет тридцать, а то и сорок, видел настоящего часовщика? Теперь вокруг действуют пункты приема испортившихся часов – какие-то совершенно безликие, где сидит девица, ни уха ни рыла в часах не смыслящая, берет у вас часы и отправляет их на завод. А там тоже неизвестно кто их ремонтирует. После чего они уже не ходят никогда.

То ли дело раньше!.. Стояли в людных местах будочки, мастер сам копался в шестеренках-пружинках, вглядывался через свой монокль и говорил вам, когда прийти. И таки иногда часы после этого продолжали ходить! Большинство этих часовщиков были евреями. Так уж получилось.

Вообще-то это ремесло не относилось к разряду сугубо еврейских с глубокой древности. Более того, к западу от Польши евреи-часовщики были (если были) большо-о-ой редкостью. А в восточной части Европы – наоборот. Правда, только с середины XIX века. До этого же большинство мастеров часового ремонта составляли немцы. Даже часы кремлевской Фроловской (Спасской) башни при Иване Грозном ремонтировал приглашенный немец.

Немцы селились на востоке Европы как пекари, колбасники, аптекари, поскольку в Германии такого рода мастеров наблюдался переизбыток и, как следствие, там царила жестокая конкуренция. Восток же и особенно Россия предоставляли возможность спокойной жизни и хорошего заработка. Каждый мастер приезжал с мечтой поднакопить деньжат и убыть на историческую родину – в смысле «нах Фатерлянд», что редко кому удавалось: мастер строил в России дом, передавал мастерство и гешефт сыну, тот – своему… и так далее.

Но когда благосостояние укреплялось и участь честного ремесленника переставала тешить семейную гордость, когда сыновья, окончив гимназии, поступали в университеты, на службу, приходилось задумываться о том, на кого оставить отлаженное поколениями мастерство и предприятие, даже если это была и крошечная мастерская. Очевидно, на учеников.

Вот тут-то мы и подходим к занимательному повороту событий. В ученики немцы (мы имеем в виду русских немцев) предпочитали брать еврейских парней. Что вовсе не означает, что они были… э-э-э… филосемитами. Дочку свою, к примеру, они за подмастерье-еврея ни за что бы не выдали. Но зато ценили в нем прилежность, способность учиться и не боялись, что он пропьет инструменты, а заодно и часы заказчиков. Так часто бывает в мире: сначала некая этническая группа занимает какую-то нишу и укрепляется в ней, а потом старается перейти к более престижным и привилегированным занятиям. А нишу занимает другая, которой только еще предстоит завоевать место под солнцем, и оная ниша представляется для нее вполне почетной и означает шажок вверх. Патриотическая печать уже в те времена отметила эту пагубную тенденцию и даже описывала ее в достаточно трагических тонах: «…Немцы предпочитают брать себе в ученики жидов и бесстыдно объясняют это тем, что жиды – способнее, прилежнее и не пьют…» Ну, далее, как водится, следовали призывы дать по рукам и так далее…

Мы за немецкие слова не отвечаем и смысла их не разделяем, а приводим только потому, что это все поспособствовало стремительному распространению среди евреев профессии часовщика. Может быть, часовщик был не в каждом маленьком штетле – там некому было ремонтировать и нечего; но в городах чуток покрупнее несколько часовых дел мастеров, «зейгермахер», мастерские свои держали обязательно – ремонтировали часы в домах окрестных помещиков, купцов. Да и крестьянин, становясь зажиточнее, часы покупал непременно.

Естественно, появились и соответствующие фамилии: Зегарник, Зейгермахер, произошедшие от польского «zegar», что и означает «часы». И был этот зейгермахер завидным женихом: всегда с работой, при деньгах и прилично одетый…