Текст книги "Стихотворения"

Автор книги: Лев Кобылинский

Fac me tecum pie flеге,

crucifixo condolere,

  donee ego vixero;

fuxta crucem tecum stare

et me tibi sociare

  in planctu desidero!

Sequentia Jacoponis de Todi de compassione BMV.

I.

 
Свершилося: над миром возникает
опять святое знаменье Креста,
пред ним весь мир смиренно поникает,
и каждая душа опять чиста.
ликует тварь, ликует вся природа
в предчувствии крестового похода.
 

II.

 
Священный клич, что будит сон столетий,
великий зов, зовущий с небеси!
О подвигах во сне мечтают дети…
Кто смеет, меч за правду вознеси!
Гнев рыцаря – то правый гнев Господен!
Ужель Тебе, он, Боже, не угоден?
 

III.

 
Пора… Завет любви и веры старой
презрела церковь блудная!.. Пора!..
Сам Сатана под папскою тиарой
воссел на трое рыбаря Петра;
повсюду скрыты пурпуром стигматы,
торгует Божьим гробом враг проклятый.
 

IV.

 
Слыхали ль вы, о братья? Горе, горе!
С себя венец роскошный совлекло
Христово изваяние в соборе,
горячей кровью оросив чело;
слыхали ль вы, у Mater Dolorosa
в очах живые проступили слезы?
 

V.

 
Мы ждем! Народы на собор вселенский,
как прежде, соберет какой Клермонт?
Пусть кликнет клич смиренный Петр Амьенский,
на клич ответит гордый граф Раймонд;
и Божий мир в семью народы свяжет
и всем врага единого укажет.
 

VI.

 
Когда же снова под открытым небом
нас властно новый созовет Урбан
слов пастырских сердца насытит хлебом?
Когда ж опять от всех морей и стран
на парусах, подъятых ветром веры,
к Земле Святой помчатся вновь галеры?
 

VII.

 
Где детская, где ангельская вера?
Не Бог ли правит рыцарским конем?
Иль не пылает в длани тамплиера
меч Михаила праведным огнем?
Чалмы не выше ль Фридриха корона,
крест Монсальвата – храма Соломона?
 

VIII.

 
Ужель угасло пламенное слово
сурового аббата из Клерво?
Презренное, оно зовет нас снова,
как вздох пустыни, тяжко и мертво?
Ужель бесплодны муки падших братии,
вассалы Девы, дети Божьей рати?
 

IX.

 
Наш белый Град, Иерусалим Небесный,
сойди на нас, как дождь из белых роз,
как Божий гром, как сладкий гимн воскресный;
чтоб дуновенье Духа пронеслось,
и пусть стеной незыблемой над бездной
восстанет вновь строй рыцарей железный!
 

X.

 
Спасенье есть! Мы ждем, мы жаждем чуда,
и с каждым днем все явней между нас
видение священного Сосуда.
в который Кровь святая пролилась;
пусть вся земля отчаяньем объята,
к нам не замедлит зов из Монсальвата.
 

XI.

 
Да, не иссяк источник благодати,
раздастся снова вещий зов, и вот
вождь солнечный сберет святые рати
и на Восток проклятый поведет,
и снова слезы радости прольются,
и вкруг креста вновь розы обовьются.
 

XII.

 
Но где же он, от века всеми жданный,
кто поведет безгрешные полки,
зажжет сердца любовью несказанной,
преодолеет воды и пески?
И вот уже гремят повсюду клики:
– Он между нас, бесстрашный и великий!
 

XIII.

 
И светлый Вождь, священной полон муки,
моля себе у Господа костер,
младенческие, пастырские руки
вдруг над толпой рыдающей простер,
он все сердца зажег одной любовью —
«Да долг святой уплачен будет кровью!»
 

XIV.

 
Как пламена горят его стигматы,
он меч и факел, человек и крест,
он созвал рать и на Восток проклятый
ведет мужей, читая знаки звезд,
все тетивы и все сердца нацеля;
над ним простерты крылья Анаэля.
 

XV.

 
Чтоб силы дать его священной рати,
чтоб полумесяц вражий превозмочь,
его двенадцать рыцарей и братии
склоняются пред Чашей день и ночь;
нисходит к ним, сияя, Голубь белый,
простерши крылья над вселенной целой.
 

XVI.

 
Здесь рыцари, раскаяньем томимы,
на грудь свою слагают красный крест,
там с гимнами проходят пилигримы,
в далекий путь спеша от милых мест,
вновь стали чисты все сердца и взоры,
и от рыданий дрогнули соборы.
 

XVII.

 
На площадях великое молчанье,
и все сердца трепещут как одно,
сбываются седые предсказанья,
связуются века в одно звено;
он близится, людской смолкает рокот,
разносится его орлиный клекот.
 

XVIII.

 
Его коню бегут лобзать копыта,
склоняются, покорствуя, во прах,
все сердцу дорогое позабыто,
все презрено: печаль, любовь и страх;
здесь два врага стоят, обнявшись, вместе,
там милый забывает о невесте.
 

XIX.

 
К его ногам бросаются колдуньи,
их оградить моля от Сатаны,
из черных книг и знаков в полнолуньи
пред ним костры повсюду зажжены,
в одеждах белых шествуют блудницы
и мирно растворяются темницы.
 

XX.

 
Как знамение радостного чуда,
за ним покорно некая жена
с улыбкой светлой шествует повсюду,
в гирлянды роз и лилий убрана,
и девочка, чье имя Беатриче,
играет с ним средь умиленных кличей.
 

XXI

 
Но красная отвергнута им шляпа,
и высшее свершилось торжество:
раскаяньем томим, сам грешный папа
благословенье принял от него,
и прозвучали громом в Ватикане
слова, предвозвещенные заране…
 

Imperatrix supernorum,

superatrix infernorum,

eligenda via caeli,

retinenda spe fideli —

separates a te longe,

revocatos a te lunge

tuorum collegio.

Sequentia de purificatione BMV.

I.

 
Два рыцаря, два друга и два брата
к Святой Земле уходят в поздний час,
идут в вечернем золоте заката,
идут в толпе, не поднимая глаз,
навек покинув край гостеприимный,
уходят вдаль, поют святые гимны.
 

II.

 
Они поют: «О братья-христиане,
мы жалкие безумцы и лжецы.
утратив Рай, мы в смраде и тумане
своим ногам доверились слепцы,
они нас вспять, лишь к бездне увлекают,
меж тем, как всюду тени лишь мелькают».
 

III.

 
Они поют: «В нас дух мятется праздный,
надменный ум кичится, как петух,
мы все – рой насекомых безобразный,
мы черви, здесь ползущие, чтоб вдруг
к великой Правде там из кельи тесной
дух воспарил, как мотылек небесный!»
 

IV.

 
Не радостно их странствие святое,
уж им не служит храмов темный лес,
смиренно славословие простое
они, стеня, возносят до небес;
с потупленным и помраченным взором
сливая Miserere с общим хором.
 

V.

 
Они идут безмолвно, на вопросы
они себе ответ не смеют дать,
они бредут безумны, нищи, босы,
в страданьях обретая благодать,
один минувшим мучимый жестоко.
другой отравлен книгами Востока.
 

VI.

 
Душа огнем раскаянья палима,
и красный крест начертан на груди,
и лишь зубцы от стен Иерусалима
им грезятся повсюду впереди,
лишь Светлый Вождь один могучим словом
дарует мир на миг сердцам суровым.
 

VII.

 
Один презрел жены золотокудрой
объятия и перстень золотой,
другой, с наукой черною и мудрой
простясь навек, бредет стезей простой,
он молит день и ночь об утешенье,
в своей крови очистить прегрешенья!
 

VIII.

 
Они идут угрюмы и безмолвны,
и только в час, когда на небеса
струятся грозно крови славной волны,
и прежде падших внятны голоса,
и вопиет вся рать, стеня: «Мария!»
их взоры вдруг встречаются немые.
 

IX.

 
Им видятся знакомые виденья,
закат светло-горящий позади,
и мост. подъятый силой наважденья,
и девушка с распятьем на груди,
и молят братья, плача, Матерь Божью:
«Спаси сердца, опутанные ложью!»
 

X.

 
Знакомые встают пред ними стены,
блестящий шпиц, плесканье голубей,
святой обряд, разлука, стыд измены,
вся цепь надежд, падений и скорбей,
небесный свет видений, мрак бездонный,
и с ликом смертным слитый Лик Мадонны!
 

XI.

 
Безумные их сочетали узы,
их не дано меж смертными назвать;
но навсегда меж рыцарей союзы,
и людям тех цепей не разорвать,—
замкнулся круг и впредь не разомкнется,
пройдут века, и снова все вернется.
 

XII.

 
Святая Мать! В Тебе – их утешенье!
Своим покровом души их одень!
Их рыцарским обетам дай свершенье.
к кончине славной приведи их день,
и, обменявшись в битве братским взглядом,
они на поле да почиют рядом!
 

XIII.

 
Святая Мать! Власть черного заклятья
от их сердец погибших отжени,
пред правдою железного Распятья
дай им склониться, как в былые дни,
и на Горе высокой очищенья
Ты первая шепни им весть прощенья!
 

XIV.

 
Святая Мать, Царица непорочных,
вновь возврати им радостные дни,
когда они средь странствий полуночных
следили вместе звездные огни,
и чтили лишь Марии благовестье,
молясь Одной Тебе, Святой Невесте.
 

Иммортели

Поль Верлен

Когда я познакомился с Полем Верленом, мы оба едва достигли 20-летнего возраста, мы оба были молоды и впервые поверили друг другу наши сокровенные чувства, прочли наши первые стихи. Даже сейчас я живо вижу перед собой наши лица, братски склоненные над одной и той же страницей; я переживаю вновь со всей горячностью наши первые восторги, восхищенья и призываю наши прежние грезы. Мы оба были – дети и доверчиво шли навстречу будущему.

Бедный П. Верлен не приобрел житейского опыта, этого холодного спутника на жизненном пути, который грубо берет нас за руку и ведет за собой среди терний!..

Да, Верлен навсегда остался ребенком. Нужно ли горевать от этом? Нет… слишком уж трудно быть в одно и то же время и человеком, и мудрецом; невозможно из боязни упасть не выходить на широкий путь свободной фантазии, не позволять себе срывать розы наслаждения, боясь ее шипов, не касаться крыльев бабочки-желанья, боясь, чтобы она не распалась от прикосновенья руки.

Гораздо счастливее дитя, которое, не избегнув страшных падений, снова встает, заливаясь громкими слезами, но тотчас же забывает обо всем случившемся и снова утешается, смотря на жизнь и природу своими широко раскрытыми от восторга глазами, еще полными слез.

Счастлив поэт, подобно нашему бедному другу, навек сохранивший свою детскую душу, всю свежесть чувства и бессознательную потребность ласки: тот, кто грешит без извращенности, кто горько раскаивается и умеет чисто любить. кто верит в Бога и молится Ему с кротостью в мрачные минуты, кто чистосердечно выказывает все, что думает, и со смешной, но милой неловкостью открывает все свои помыслы, да, тот счастлив!

Счастлив поэт, еще раз повторяю это, столько выстрадавший от болезней его хрупкого тела и испытаний, посланных его скорбному духу… Увы!.. он был – ребенком и поэтому был беззащитен; жизнь постоянно жестоко оскорбляла его.

Но страданье – дань, которую платит каждый гений, а Верлен принадлежал к ним, ибо имя его пробуждает представление о совершенно новой поэзии; в области французской литературы Верлен совершил целые открытия.

Да… Верлен создал свою собственную поэзию, наивную и тонкую, сотканную из оттенков, вызывающую самые нежные волнения чувств, ускользающую и неверную, как эхо; в то же время его поэзия – естественна, живительна, как источник, пожалуй, даже народна; в ней свободные, смелые и отрывистые размеры сливаются в общую сладостную гармонию; в ней искусные строфы кружатся и звучат, словно веселые хороводы детей; в ней стихи, не переставая быть совершенными стихами, незаметным образом превращаются в чистую музыку. Его поэзия – неподражаема, она вытекает из глубины сердца, в ней сочетались все страсти поэта, все его ошибки и раскаянья, вся нежность его души с ее грезами, с ее наивной чистотой и потрясениями.

Такие произведения не умирают; я смело заявляю, что многие юные товарищи Поля Верлена, так долго потевшие над своими произведениями, охотно пожертвовали бы довольством и пустым успехом их счастливой жизни и согласились бы перебиваться изо дня на день, голодая и не зная, куда приютиться, подобно «бедному Лелиану», если бы они были уверены, что хотя некоторые их страницы будут так же бессмертны, и что на их могиле расцветет лавр.

Да, произведения Поля Верлена будут жить вечно!..

Пусть погибнут его жалкие останки, для них мы молим вместе с христианской церковью покоя, вечного покоя!..

Бедный, славный поэт, ты, подобно шумящей листве, больше вздыхал при жизни, чем пел. Я никогда не забуду тебя, мой несчастный друг!

Ты звал меня в предсмертной агонии, но я, увы, пришел к тебе слишком поздно!.. Но близок час, когда я откликнусь на твой призыв!

Я знаю, наши души всегда надеялись и верили, что их посетит мир и озарит свет, и все будет отпущено… – (ибо только лицемерие называет себя безгрешным)!..

Тогда мы узрим наш Идеал во всем его совершенстве, тогда я позову тебя, и ты ответишь мне, – «я здесь»!..

Фр. Коппе.

Ты знаешь, мудрецы с издавних пор мечтали,

(Хотя задача их разрешена едва ли!)

На языке небес прочесть судьбу людей

И связь у каждого найти с звездой своей,

Насмешки злобные в ответ им раздавались,

Хоть часто те смешны бывали, кто смеялись!..

Но тайна страшная пленила разум мой,

Я знаю, кто рожден под вещею звездой

Сатурна желтого, столь чтимого волхвами,

Тому Судьба грозит несчетными скорбями:

Смутится дух его тревожною мечтой,

Бессильный разум в нем замолкнет пред судьбой,

И ядовитою, горячею волною

Польется кровь его кипящею струею:

Тоскуя, отлетит на небо Идеал,

И повелит Судьба, чтоб вечно он страдал,

Чтоб даже умер он, терзаясь бесконечно,

(Ведь можно допустить, что здесь ничто не вечно),

Тому влияньем чар от века предрекла

Увы, всю жизнь Судьба безжалостна и зла.

 
Уже бледнеет мгла… встает заря, сияя,
Опять забытая надежда с вышины
Порхнула, робкому призыву отвечая,
И снова ожили все радужные сны…
 
 
Забыто все теперь, – раздумье и тревога,
Кошмары страшные и черные мечты!..
Где взор насмешливый, уста, что сжаты строго,
Где мудрость – спутница сердечной пустоты?!.
 
 
Опять остыл мой гнев, повисла длань без бою,
В душе – прощение злодеям и глупцам,
Я не тревожу грудь отмщеньем и враждою,
Я не ищу в вине забвения мечтам!..
 
 
Зову тебя, явись в отрадное мгновенье,
Бездонной ночи тьму любовью освети,
С небесной ласкою, с улыбкой всепрощенья
Вновь о бессмертии и счастьи возвести!
 
 
Пусть свет очей твоих волшебно вновь заблещет
И вдаль меня влечет, пусть вновь рука с рукой
Мы вместе шествуем, пусть дух не затрепещет,
Что прегражден наш путь скалистою грядой!
 
 
Прямой дорогою спокойно и свободно
Мы устремимся в путь, и всемогущий Рок
Мне силу ниспошлет, чтоб в битве благородной
Я, полный радости, принять участье мог!..
 
 
А если нам долга покажется дорога,
Я песней нежною усталость разгоню,
И вновь развеется душевная тревога.
И вновь очнемся мы в безоблачном раю!
 

 
Звезда зари еще мерцает
Среди туманных облаков,
  И к нам напев перепелов
  Из чащи тмина долетает…
Взгляни, подруга, на поэта —
В его очах любовь блеснет!..
  Купаясь в чистых волнах света,
  На небе жавронок поет.
Пусть милый, чистый взор утонет
В лучах лазури голубой!..
  В полях веселою толпой
  Густая рожь головки клонит.
Пусть мысль моя парит свободно.
Блеснув в далеких небесах!..
  Вокруг алмаз росы холодной
  Дрожит на травах и цветах.
Во власти призрачных теней
Еще ты спишь, дитя родное!..
  Проснись!.. уже в венце лучей
  Встает светило золотое!..
 

 
Ее манила даль, она клялась пред нами
По лону вод морских направить легкий путь,
Крылатым ветерком прочь от земли порхнуть,—
И мы пошли за ней послушными стопами.
 
 
Сияли небеса, горячее светило
Играло золотом в волнах ее кудрей,
Послушною толпой мы тихо шли за ней,
И волны пенились вокруг с возросшей силой,
 
 
И, крылья распластав, носился вкруг, мелькая,
Крикливых чаек рой; качаясь вдалеке,
Белели паруса, и, ветви простирая,
Вкруг вереск трепетал на высохшем песке…
 
 
И стали мы, она веселыми очами
Нас всех окинула (чуть трепетала грудь),—
И вдруг по лону вод бесстрашными стопами
С челом приподнятым направила свой путь.
 

 
Над лесом бледная луна
Плывет, сиянье проливая,
Из каждой ветви, замирая,
Несется песня, чуть слышна…
– О дорогая, дорогая!..
 
 
В зеркальном лоне сонный пруд
Колышет черный обрис ивы,
И ветра позднего порывы
О чем-то стонут и поют…
О час мечтаний молчаливый!..
 
 
И мнится, тишина святая,
С небес с их радужной звездой
В наш мир невидимо слетая,
Царит над спящею землей…
О час покоя неземной!..
 

 
Я жду… и в летний день светило,
Как сердце, радостно блеснет,
И красота подруги милой
Еще роскошней расцветет…
 
 
Я жду… и полог неба яркий
Струями складок задрожит,
Любовь и радость лаской жаркой
Чело влюбленных осенит…
 
 
Я жду… и вот в вечерний час
Повеет вновь прохладой сладкой.—
И звезды первые украдкой,
Как молодых, поздравят нас!..
 

 
Камин мерцающий, от лампы свет ленивый,
Чело склоненное под думой молчаливой.
 
 
Закрытые тома, шум, смех, вечерний чай
И в глубине очей прекрасных светлый рай!..
 
 
Истома легкая и радость ожиданья… —
И в тишине ночной восторги и лобзанья!..
 
 
О милый, нежный сон, повсюду ты со мной,
Пусть мимо дни ползут, ты верный спутник мой!.
 

 
За окном, словно в рамке картины,
Убегают холмы и равнины,
Мчатся реки, поля и леса
И лазури небес полоса…
 
 
Все кружится, гремит, исчезает,
В шумном вихре назад улетает;
Словно росчерк мудреный в окне,
Телеграф извился в стороне…
 
 
Запах угля, пары водяные;
Потрясая оковы стальные,
Где-то сонм великанов гремит,
Где-то филин зловеще свистит!..
 
 
Но спокоен я в это мгновенье,—
Предо мной тихо реет виденье,
Слышу шепот я ласковых слов,
Снова полон я радужных снов…
 
 
Пусть же мимо вихрь бурный несется,
Сердце радостью тихою бьется!
 

 
Дерев задумчивых в воде трепещут тени
И исчезают, словно дым…
Воркуют голуби в развесистой их сени
Напевом жалостно-глухим…
 
 
Поведай мне, о странник бесприютный,
В душе твоей туман, дождя струи,
На дне ее, как здесь, под влагой мутной,
Не плачут ли мечты погибшие твои?!.
 

 
Милый взор твоих очей
Ярче звезд во тьме ночей,
В нем – судьба души моей!
Ну так что ж, танцуй со мной!
 
 
Пусть твой гордый, хладный взор
Сердцу – смертный приговор,
Чужд душе моей укор!
Ну так что ж, танцуй со мной!
 
 
Пусть любовь моя – мечта,
Я люблю твои уста,
В них цветет лишь красота!
Ну так что ж, танцуй со мной!
 
 
Вечно в памяти моей
Речи прежних, лучших дней…
Этот сон, – всего милей!
Ну так что ж, танцуй со мной!
 

 
Зеленые, мутные воды,
Вдруг лампы мигающий свет
Прольется на холмы, на всходы,
Но всюду осенней природы
Рисуется мне силуэт,
Стыдливо краснеют овражки
Крупинками золота вкруг,
На ветках чирикают пташки…
Беспомощный, жалостный звук!.
Мне грустно… И призрак осенний
И птичек напев в тишине
Забытые, милые тени
Опять воскрешает во мне!
 

I.

 
В этих звуках встают предо мной
Дорогих голосов очертанья.
И любовь в переливах рыданья
Снова светит мне бледной зарей.
 
 
Снова сердце волнуют мечтанья,
Словно очи – мерцающий свет;
Отовсюду, полны замиранья,
Шлют мне лиры стозвучный привет…
 
 
Я хочу умереть одиноким,
Но с любовью в душе умереть!
С этим взмахом качелей высоким
От земли далеко улететь!
 

II.

 
День угасал в лучах пурпурных трепетаний,
Пианино нежные персты лобзало ей,
И, полный горестных, последних замираний,
Кружился сладостный напев старинных дней
 
 
И плакал и дрожал, и все нежней, нежней
Его лелеяла волна благоуханий…
Я узнавал тебя, родная колыбель,
Скажи, мой дух больной медлительно качая,
 
 
Ты к неизвестному его влечешь?.. Ужель?!.
Куда, куда напев унылый, как свирель.
Меня зовет, манит и льется, замирая,
В окно, где садик мой поблекнул, увядая!
 

 
Под сенью ласковых ветвей
Едва заметное мерцанье…
Пускай глубокое молчанье
Царит одно в душе твоей!..
 
 
Пускай в душе огонь зажжется,
И сладкая истома вмиг
Под кровом сосен вековых
В сердцах любовных разольется!
 
 
Пусть, вежды томные смежив
И сердце к сердцу прижимая,
Уснет подруга молодая,
О всем на свете позабыв!
 
 
Пусть взор поникнет, освеженный
Живым дыханьем ветерка,
Следя, как желтые газоны
Вокруг колышутся слегка!..
 
 
Когда же вечер, торжествуя,
С дубов чернеющих спадет,
Как сердце бедное тоскуя,
Нам песню соловей споет.
 

 
В заброшенном парке, в продрогшей аллее
Мелькают две тени, во мраке чернея…
Трепещут их губы, безжизнен их взор,
Чуть слышен отрывистый их разговор.
В заброшенном парке, в продрогшей аллее
Два призрака скорбных мелькают, чернея…
«Ты помнишь ли наши восторги святые?»
– «Зачем воскрешать нам мечтанья былые!..»
«Трепещет ли грудь твоя страстно в ответ
Названиям милым, как прежде?» «О, нет!»
«Бессмертен блаженный тот миг, как припали
Мы жадно устами друг к другу?» «Едва ли!»
«И ясное небо, и поле, и лес?»
– «Увяли надежды под мраком небес!..»
Так грустно в аллее несется их ропот,
Внимает лишь ночь их отрывистый шепот.
 

 
В куртинах горели пунцовые розы,
Плющ черный повис пеленой!..
Замри!.. пролетели веселые грезы,
Мечтаний несбывшихся рой!..
 
 
Был воздух так чист и прозрачен, и нежен,
Так сладко – лобзание дня,
И синего моря покой безмятежен!
Я думал, – ты бросишь меня!..
 
 
Томит меня запах дерев ароматных,
И душу измучил мою
Простор деревень и полей необъятных!..
Тебя же, как прежде, люблю!
 

 
Как неразлучное навеки сновиденье,
Твой образ сладостный живет в душе моей,
Все тот же светлый лик, но в нем мечтой своей
Я каждый миг ловлю иное выраженье!..
Увы, тебе одной доступно разрешенье
Всех тайн моей души, закрытой для людей,
Тебе одной дано в часы тоски моей
Омыть мое чело слезами сожаленья…
Кто ты? прекрасна ль ты, как ангел белокурый,
Темней ли полночи волна твоих кудрей?
Но имя милое твое поет нежней,
Чем имена друзей, сраженных жизнью хмурой;
Твой голосок звучней, чем их привет прощальный.
Как изваяний взор, поник твой взор печальный!
 

 
Я пестрых раковин причудливый узор
Люблю по целым дням рассматривать прилежно:
В них прелесть новую всегда находит взор…
В безмолвном гроте, там, где я любил так нежно,
Так много раковин… Вот пурпур на одной,
То – кровь горячая души моей мятежной,
Что вспыхнула и страсть зажгла в душе другой!..
 
 
А эта – так бледна, так смотрит грустно, томно,
Что разом вспомнил я печальный облик твой,
Когда рассердишься порой на взгляд нескромный!..
А эта так мила, нежнее я б назвал
Одно твое ушко, здесь в стороне укромной
Как будто шейки сгиб… но вдруг я задрожал!..