Текст книги "Рябиновые зори"

Автор книги: Лев Сорокин

ШЛА ДЕВЧОНКА

 
Шла девчонка спозаранку,
А вокруг трава в росе!
Ту девчонку
              с громом танки
Обогнали по шоссе.
 
 
Лето рдело на платочке,
А на платьице – весна.
Командир сказал:
– Как дочка!
А водитель:
– Как жена!
 
 
Посветлели люди в танках,
Хоть опять в поход ночной.
 
 
Шла девчонка спозаранку
Стороной своей лесной.
 

НА ПЕРЕГОВОРНОМ ПУНКТЕ

 
Тебя на курсы взял район,
И вот тогда влюбленному
Пришел на помощь телефон
Со связью межрайонною.
 
 
Кричу тебе:
           – Алло, алло!
Меня не разлюбила ты?
А в трубке треск.
                   Ну, как назло,
Совсем не слышно милую.
 
 
Тогда на помощь поспешил
Телефонист загруженный,
Твои слова он мне твердил
Своим баском простуженным:
 
 
– Люблю!
Люблю! —
Неслось сквозь свист.
Пусть связь слегка нарушена,
Ты молодец, телефонист!
Я слушаю!
Я слушаю!
 

СЕРЕБРЯНАЯ СВАДЬБА

 
На серебряной свадьбе бокалы звенят
И бутылки с шампанским вовсю салютуют.
«Молодой»,
             улыбаясь,
                           бросает свой взгляд
На сидящую рядышком с ним
                                          «молодую».
 
 
У супругов покрыты виски серебром,
Но нежны они,
                     словно жених и невеста.
Затихает народ за нарядным столом,
Тамада поднимается с места…
 
 
Муж,
     нагнувшись,
             чуть слышно жене прошептал:
– Если б вдруг
                   наша жизнь
                                 началась бы сначала,
И не я,
       а другой бы тебя повстречал?
Что б ты сделала?..
– Я бы…
Тебя отыскала.
 

ДЕНЬ ОТОШЕЛ

 
День отошел,
                 грозовой,
                              августовский.
Стало прохладно,
                          темно.
После работы в далеком Свердловске
Ты распахнула окно.
 
 
В двадцать минут я дойду до вокзала
Через леса и туман.
Сбросить,
            как плащ,
                          на пороге усталость,
Наспех собрать чемодан?
 
 
Знаю, что в день доберусь до Свердловска,
Шепотом встретит твой сад…
 
 
Только ведь день грозовой,
                                         августовский
Не возвратится назад.
 

«Просверкали далекие молнии…»

 
Просверкали далекие молнии,
И очистился
                 небосклон.
Ночь
    кузнечики
                  звоном наполнили
И разбили
Мой сон.
 
 
– Замолчите, кузнечики! Слышите!
Августовская ночь недлинна!
Над полями, лесами, над крышами
Опустись,
Тишина!
 
 
И тогда через все расстояния
Чутко вслушаюсь я в тишину,
И услышу родное дыхание,
И спокойно
Засну.
 

КАМЕННАЯ БАБА

 
Крутятся без устали колеса,
Фары шарят в жидкой полутьме.
– Стой, шофер!
               Глядит на нас раскосо
Женщина из камня на холме.
 
 
Это что еще за чудо-юдо
В трех шагах от нового села?
Расскажи,
            из дальнего откуда
К нам в двадцатый век ты забрела?
 
 
Но молчит в ответ.
И так же хмуро
Смотрит на дорогу за холмом.
Может,
         ты не древняя скульптура,
Созданная в стане кочевом?
 
 
Это, может быть, с годами спорит
В каменном обличии тоска?
Ты ждала кого-то.
И от горя
Вдруг окаменела на века.
Время даже камень разломило.
И от солнца,
                 ветра
                         и дождя
Изменилась ты,
Но с прежней силой
Ждешь кого-то,
С места не сходя!
 

«Я припомнил песенку…»

 
Я припомнил песенку дорожную,
Грустную,
Тревожную,
Несложную.
Нет, не под балконом —
Под Балканами
Спетую не мной,
А партизанами.
Под горами старыми-престарыми
За столом сидели мы с болгарами,
С бывшими лихими партизанами
Мы по-русски чокались стаканами.
А потом я
             на притихшей пристани
Встретился со взглядом твоим пристальным,
В этом взгляде —
Нет ему названия! —
И призыв,
И робость,
И признание.
Этот взгляд —
                и ты, такая чинная!
Все ж не я, наверно, был причиною,
А Дунай,
           дорога,
                     ночь балканская
И простая песня партизанская.
 

«Вот и вместе мы!..»

 
Вот и вместе мы!
Вот и вместе!
Я б тебя не пускал из дома!
Хоть не двадцать,
А лет так двести
Мы с тобою уже знакомы!
 
 
Только б видеть тебя,
Только б слышать!..
Почему же ты загрустила?
Видно, все-таки наша крыша
Небо в звездах не заменила?
 

МУЗЫКА

 
В мой дом пришли
                         беда и Бетховен.
Откуда Бетховен узнал про беду?
Я слушаю музыку,
                         хмурю брови,
И кажется мне:
                    я из дома иду,
Иду от споров,
Иду от раздоров,
От мелких,
               никчемных,
                            ненужных склок.
Иду я в леса,
Поднимаюсь я в горы,
Где в скалах плещется родничок.
К скале припадаю,
Струю ледяную
Я жадно, захлебываясь, ловлю.
Не вспоминаю про жизнь иную
И снова тебя
                  и весь мир люблю!
И вновь могу под ливнями мокнуть
И к звездам взбираться по спинам скал.
Да здравствует
                   с ветром хлынувший в окна
Рожденный землей музыкальный шквал!
 

Я ЖДАЛ ЗВОНКА

 
Я ждал звонка… Температура сорок…
Я умирал,
Но ждал еще звонка.
Пускай тебя не отпускает город,
Скажи мне что-нибудь издалека!
Я ждал звонка.
 
 
А если позвонишь ты на закате?
Как медленно темнели облака…
Я знал,
        что телефон твой —
                                    у кровати,
Привстанешь —
                   и дотянется рука.
Я ждал звонка.
 
 
Часы в ночи стучали громче грома,
Тащилась посекундная тоска.
А может быть, тебя и нету дома?
Я ждал звонка.
 
 
Зарю зажгли пылающие клены,
В окно ворвался огненный поток,
И день начался звоном телефона!..
И я до трубки дотянуться смог!
 

ЗИМНЯЯ МОЛНИЯ

 
На мостовой снежинки кружат,
И ветер вертится волчком.
Но вдруг
           на снег,
                      на лед,
                               на стужу
Скатился с тучи
                       гулкий гром.
 
 
Рванулась молния сквозь ветер.
Наверно,
          в туче февраля
Ее,
   как будто бы в конверте,
Прислала южная земля.
 
 
И белым ливнем снегопада
Закрыло черные леса.
Разубеждать меня не надо:
Еще бывают чудеса!
 

ТЕЛЕФОН-АВТОМАТ

 
Ты давно и бессменно
                     стоишь на посту
У окраины
               мира квартального.
И к тебе я несу
                  и беду, и мечту —
Телефона-то нет персонального.
Словно плащ,
         твой прозрачный
                       стеклянный наряд,
Но ты все-таки грустен моментами.
Телефон-автомат,
Телефон-автомат,
Ты набит
Не одними монетами.
Парень шепчет:
– Родная,
Прошу я,
Прости!
Зацвела на плотинке акация,
Через час
            самолет на Иркутск улетит,
Неужели нельзя повстречаться нам?
 
 
Кто-то камнем роняет рокочущий мат,
Кто-то плачет,
Сморкается,
Кается.
Телефон-автомат,
Телефон-автомат,
Ты железный,
Тебя не стесняются.
 
 
И порой отвечаешь ты мне невпопад,
Не с того ли ты грустен моментами,
Что все бури в тебе,
Как в копилке,
Лежат,
А потом выпадают монетами?
 

РАЗГОВОР С МАМОЙ

 
Я смотрю
            на тусклые седины,
Я читаю
          горькие морщины…
Это не морщины,
                         а года —
Те,
   что не проходят без следа.
Думаю,
        а сколько же седин
За последний год
                          прибавил сын?
 
 
Ставишь ты на стол отряды чашек
И сидишь,
             салфетку теребя.
Нет меня…
В Москве бываю чаще,
Чем за три квартала у тебя.
 
 
А к тебе – трамвай идет —
                                     не поезд.
Но весь день собраться не могу,
К вечеру,
            немного успокоясь,
Я решаю:
           «Завтра забегу!
Это близко,
               я всегда успею!»
Но назавтра
                 в круговерти дел
Все от той же мысли цепенею,
Что опять к тебе я не успел!
 

БАБУШКА ВАРВАРА

 
Бабушка Варвара,
Где твоя могила?
Все трава покрыла.
Как я виноват.
Ты меня поила,
Ты меня кормила,
За руку водила
В дальний детский сад.
Бабушка Варвара!
Мы не понимали,
Как тебе бывало
По ночам невмочь!
Не спала в печали:
Где-то на Урале
Одиноко старилась
Старшенькая дочь!
 
 
А вторую доченьку
Молния убила, —
Что за наказанье
Налетело вдруг?
Ну а тут, у сына,
Как не любо-мило.
Гордая невестка
Да и неслух внук!
Сам-то сын нервишки
Измотал изрядно,
Как с войны гражданской
Возвернулся в дом,
Все ему невкусно,
Все ему неладно,
По столу порою
Грохнет кулаком!
 
 
Сын второй – болезный —
Из-под Пешта пишет,
Третий год воюет —
Старший политрук!..
Бабушка Варвара
Слушала, как мыши
Вход прогрызть пытались
В кованый сундук.
 
 
Тот сундук с вещами,
С ними спозаранку
Походить базаром,
Не жалея ног,—
Может, спекулянтка
Даст хоть полбуханки
За пуховый серый,
Стираный платок.
 
 
Бабушка Варвара!
Ты мне отдавала
Свой последний тонкий
Крохотный кусок:
«Иждивенцам хлеба
Отпускают мало,
Я останусь дома,
Внуку – на урок!»
 
 
Бабушка Варвара!
Как несправедливо
Числиться ты стала
Иждивенкой вдруг.
Ты всю жизнь пахала,
Ты детей рожала
И не покладала
Почерневших рук.
 
 
Стряпала и шила,
Тяжести носила,
Не жалела силы, —
Нянчила внучат!..
Бабушка Варвара!
Где твоя могила?
Все трава покрыла,
Как я виноват!
 

«Живите, люди, откровенней…»

 
Живите, люди, откровенней.
Зачем же лгать самим себе,
Когда под тяжестью сомнений
Вдруг все ломается в судьбе?
 
 
Равно молчание измене,
Когда молчать нельзя порой.
Живите, люди, откровенней,
Ведь откровенность —
Это бой.
 

ПЕСЕНКА О «БРИГАНТИНЕ»

 
В кругу друзей о возрасте не помнят,
Сорокалетних Галками зовут.
И в тесноте малометражных комнат
Студенческие песенки поют.
Ах, «Бригантина»,
Наша «Бригантина»,
Ты много лет
Плывешь за нами вслед.
И нам плевать,
Что мы давно в сединах
И что в помине флибустьеров нет.
 
 
Бывает:
         гости дочки или сына
Затянут ту же песню иногда.
И мы заметим, как сгибают спину
Нелегким грузом времени года.
 
 
Как жаль, не все выдерживают, если
Стучат по сердцу молотом забот.
И рядом падал, падал мой ровесник.
А завтра снова кто-то упадет.
 
 
Но разве мы расчетливее будем?
Нам надо драться —
                          драться мы пойдем!
Но снова мы о возрасте забудем,
Когда сойдемся вместе за столом.
Ах, «Бригантина»,
Наша «Бригантина»,
Ты столько лет
Плывешь за нами вслед!
И нам плевать,
Что мы давно в сединах
И что в помине флибустьеров нет.
 

В СОРОК ЛЕТ

 
А я совсем не верю в сказку,
Что в сорок —
                 все перекипит.
И в сорок лет
                  бросает в краску,
И разъедает кожу стыд.
И в сорок лет,
               как будто мальчик,
О той тоскуешь по ночам,
Что без тебя на взгорье плачет,
Рассыпав ветры по плечам.
 
 
И в сорок лет приходит трепет,
Когда в пылающий восход
С крутой волны взмывает лебедь
И за собой
              тебя зовет.
И вслед —
         несут стальные птицы,
Мотая дали на винты.
И сердцу надо б возвратиться,
Но сердце просит высоты!
 

ДУДОЧКА

 
По двору ходит дурочка,
В руках у дурочки
Дудочка,
Воткнет ее в землю,
Сидит:
– А вдруг земля задудит?
Лицо у дурочки круглое
И вечно раскрытый рот.
Мальчишки кричат ей:
– Пугало!
Мальчишки такой народ.
Другие всегда с подружками,
Но кто подружится с ней?
Уводят мамы испуганно
Подальше своих детей.
Она подбегает – тонкая,
А я опускаю взгляд,
Как будто перед девчонкою
В чем-нибудь виноват.
Как будто я был тем доктором,
Который не смог спасти
Эту, с губами мокрыми,
Девочку лет шести.
По двору ходит дурочка,
Сердитый у дурочки вид,—
В руках у дурочки дудочка,
А дудочка – не дудит!
 

«Мы можем всё…»

 
Мы можем всё —
Ведь мы с тобой мужчины,
Мы можем всё:
         не спать четыре дня,
И, гибнущих
        друзей взвалив на спины,
Их выносить из дыма и огня.
Мы можем всё:
               не думать о достатке,
И в чертежи зарыться,
                                 как кроты.
И отбивать нелепые нападки,
И спорить о своем до хрипоты.
Мы можем всё:
       вскочить на катер тряский,
Пробиться через полюсы зимы…
Мы можем всё…
Но вот без женской ласки,
Без женской ласки,
                           нет,
                                не можем мы.
Пусть даже нас притворщицы встречают,
Но мы должны услышать:
                                 «Мой родной!..»
Ну а потом…
                      Пускай шторма качают
И бьют с размаху глыбистой волной.
 

«Ты почти перестала сниться…»

 
Ты почти перестала сниться,
Нет тебя
          среди снежных снов.
Расстояний больших боится
Угасающая любовь.
 
 
И не вьюга ее остудит,
А улыбки женщин чужих.
Неужели меня разбудит
Дуновенье губ не твоих?
 
 
Снова кто-то стоит у окошка,
Снова слышу
                   чужой разговор.
Но тоску
           я в любовь подброшу,
Словно хворост
                 в сникший костер.
Чтоб тебя
             таежной зарницей
Озарить среди снежных снов.
Расстояний больших боится
Угасающая любовь.
 

«Все на ходу…»

 
Все на ходу:
Признанья
И ласки на ходу.
Люби по расписанью,
Люби, а то уйду.
Трамваи,
Магазины,
Нам не хватает дня.
Порою темно-синей
Опять же беготня.
– Ритм века! —
                    утешаешь,
– Ну, все так, – говоришь.
Свиданья назначаешь,
Куда ж опять бежишь?
Все на ходу:
Признанья
И ласки на ходу.
Да будут ли свиданья
В двухтысячном году?
 

«Дай мне руки…»

 
Дай мне руки,
              дай губы,
                   дай мысли заветные,
Ничего от меня не таи.
Я хочу,
       чтоб утрами,
                    как дали рассветные,
Мне глаза открывались твои.
Я хочу в круговерти
                   твоей ежедневности
Быть хотя бы по часу вдвоем.
Я хочу,
    чтоб цепная реакция нежности
Начиналась бы в сердце твоем.
Пусть взрывается нежность,
Ломает сомнения
И сближает округлости плеч!
Я хочу продолжения,
Нет, повторения,
Помнишь, тех,
Самых первых
Улыбчивых встреч!
 

«Жизнь бурлит океаном…»

 
Жизнь бурлит океаном,
И в жизни случается —
Чье-то сердце,
Как порт,
Принимает меня.
Но уже через день
Горизонт закачается,
Отступая и ширясь,
Зовя и маня.
И опять
Я смотрю —
Маяки зажигаются
У другой незнакомой
Судьбины – земли…
Только есть
Порт прописки,
К нему возвращаются
Все равно
Отовсюду
Его корабли.
Никакими ветрами,
Тайфунными путами
Их нельзя повернуть,
Их нельзя удержать.
Так приписан и я.
И любыми маршрутами
Возвращаюсь к тебе я
Опять и опять.
 

«Спешат хозяйки в магазины…»

 
Спешат хозяйки в магазины,
С женой прощается пилот,
И «скорой помощи» машина
Тревожно стынет у ворот.
На горку втаскивают сани,
А из такси берут багаж.
И переполнен голосами
Любой подъезд,
Любой этаж.
И отгоняя тихий вечер,
Из окон рвутся джаз
                           и Григ…
Все в миг один:
Разлуки,
Встречи,
Последний вздох
И первый крик.
Вот двое в свадебном наряде —
Нет никого счастливей их,
Не замечают тех, кто рядом:
Весь мир сейчас
для них двоих.
Но горе общее нагрянет,
Иль радость общая придет,—
И вот уже исчезли грани,
И превратились мы
                           в народ!
 

ПРИЗНАНЬЯ

 
Признанья свои
мы писали на стенах,
И мне вспоминается вновь,
Что в сумме сложения
           «Лева плюс Лена»
Всегда получалась
                        «Любовь».
 
 
А дома страшились сказать мальчуганам,
Что бредит любовью Земля,
И прятали мамы от нас Мопассана,
А мы добывали Золя.
 
 
А позже,
           ботинки начистив до глянца,
Дней двадцать примерно
                                       подряд
Упорно у стенки стояли на танцах:
– А ну их, мол, этих
                                девчат!
 
 
Но снились,
            но снились
                      мальчишкам
                                   девчонки,
И, страх непонятный тая,
Однажды под ручку со школьницей тонкой
Прошелся по городу я…
 
 
И нынче смотрю:
                           все исписаны стены!
Их пачкает рыжий сосед.
Поймать бы его!
Да племянница Лена
Глядит ему ласково вслед.
 
 
Осудят меня педагоги —
                           что делать? —
Но я не замедлил шагов:
Писалась великая формула
                                       мелом:
«Елена плюс Коля = Любовь».
 

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

 
Наступила с первыми ручьями,
С грохотом ломающихся льдов,
С гулкими бессонными ночами
Первая мальчишечья любовь.
 
 
Робкая, как зорька на рассвете,
Резкая, как ранняя гроза…
 
 
В клетчатое платьице одета,
Встретилась девчонка-егоза.
 
 
Хоть никто с девчонкой не знакомил,
Я ее у школы ожидал
И от самой школы и до дома
Преданно ее сопровождал.
 
 
А она презрительно подружкам
Громко повторяла каждый день:
– Это что за рыцарь в конопушках
Ходит-бродит всюду,
                                 словно тень?
 
 
Что еще сказать о мальчугане
С россыпью веснушек на носу?
Я ж молил:
– Придите, хулиганы,
Я от вас девчонку ту спасу.
 
 
Я недаром выжимал гантели
Иногда почти по двадцать раз!..
 
 
Только хулиганы не хотели
Обращать внимание на нас…
 

«Одноклассницы, старшеклассницы…»

 
Одноклассницы, старшеклассницы,
Мы грустили,
                   глядя на вас.
Подчеркнув между нами разницу,
Вы вплывали павами в класс.
Каблучки вас делали выше,
Сразу женственней
                         и стройней.
Ну а мы
         никак
                из мальчишек
Не вытягивались в парней.
Были брюки у нас немодные,
Заправлялись они я пимы,
Песни пели мы все походные,
А фокстротов не знали мы.
А о чем говорили с ветрами,
Рассказать не рискнули вам:
Вы, списав у нас геометрию,
На свидание шли к чужакам.
Только что мы с жизнью поделаем?
Одноклассниц
                    встретишь сейчас,
И грустят эти женщины зрелые,
Что влюблялись
                       совсем
                               не в нас!
 

ДЕВУШКА ГОВОРИТ

 
Девушка косынку нервно теребит,
Девушка влюбленному парню говорит:
– Нынче, понимаешь,
Ну, просто не могу,
Завтра, понимаешь,
Я к тете побегу.
В среду, понимаешь,
Нужно на урок…
 
 
Нет, не понимает
Милой
Паренек.
Почему ж недавно,
Лишь позавчера,
У нее свободны были вечера?
 
 
Не нужны вопросы,
Ты ее прости,
Ты ее быстрее
К тете отпусти.
Запахнись плотнее
И – в холодный дождь!
Вымокнешь,
Устанешь
И тогда
Поймешь!
 

«Нам сложное в детстве…»

 
Нам сложное
                в детстве
Казалось простым.
Что звезды? —
Добраться сумеем.
И в знойное небо
Над домом родным
Врывались
        трепещущим змеем.
 
 
Полжизни,
Полсвета —
Давно за стеной.
Но сделалось сложным
Простое.
Ты рядом со мной —
В двух шагах по прямой,
Но как повстречаться с тобою?
 

«У дорог прямых и тропок…»

 
У дорог прямых и тропок
Вьется ветер на рассвете.
Я, как витязь на распутье:
По какой из них пойдет
Та,
   единственная в мире,
Без которой мир не светел,
Без которой неуютно
Мне уже не первый год?
 
 
Я ищу ее на трассах,
На путях речных и санных,
Я ищу ее…
Но, люди,
Иногда мы устаем,
Принимаем первых встречных
За единственных, желанных,
Принимаем,
Обнимаем,
Чтобы мучиться потом.
 

«Серебринки-дождинки рассыпаны…»

 
Серебринки-дождинки рассыпаны
На усталой руке твоей.
Как пронзительно пахнет липами
После теплых летних дождей.
Опьяняюще,
Одуряюще…
Нам сейчас бы
Побыть вдвоем!
Убежав от своих товарищей,
Мы, не зная куда,
Бредем.
Растворились дома и улицы,
Только липы шумят вблизи.
Ах, трамваи – какие умницы! —
Ночь с окраины привезли!
 

«К тебе!..»

 
К тебе!
К тебе!
Сквозь ветер звездный.
К тебе!
Забудь о давней ссоре!
А может, нам еще не поздно
Вернуть рябиновые зори?
Знакомый город
Незнакомо
Теперь живет в столичном ритме.
Былое встало в горле комом,
С тобой мешая говорить мне.
Спешил на праздник,
                              а не в будни…
Зачем же ты о домочадцах?
Я думал,
          расставаться трудно,
Но нет,
        еще трудней
Встречаться.
 

«А свадьбы не было у нас…»

 
А свадьбы не было у нас.
Не пировали с шумом-громом.
И наше счастье напоказ
Не выставляли всем знакомым.
 
 
Мы были взрослыми вполне,
И вот без загсовской печати
Ты переехала ко мне,
Забрав поношенные платья.
 
 
И я смотрел тебе в лицо,
И говорил:
          «Не надо плакать!»
Соединяют не кольцо
И не свидетельство о браке.
 
 
Об этом вспомнил я сейчас,
Смотря сквозь прожитые годы.
С тобой прошли мы все невзгоды.
А свадьбы не было у нас.
 

«Ты упрекаешь в ревности меня…»

 
Ты упрекаешь в ревности меня,
Но кто из любящих меня
                                    осудит?
Как не бывает дыма без огня,
Так без любви
              и ревности не будет.
На волнах,
На асфальте,
На тропе —
Везде и всюду
Ты со мной незримо.
Люблю тебя!
И ты в моей судьбе,
Как моряку маяк,
Необходима.
Пока ты светишь,
Всё мне по плечу,
Не отвлекут случайные зарницы,
Ревную —
         это значит:
                         я хочу
С хорошими,
Нет, с лучшими,
Сравниться!
 

«Над рекою прошли облака…»

 
Над рекою прошли облака
И напомнили мне о тебе:
Ты,
   как те облака,
                       далека,
Но в моей отразилась судьбе.
Как и ты,
           пронеслись облака,
К горизонту стремясь стороной.
Ну а чтоб не мелела река,
Нужен ливень в засушливый зной.
 
 
Надвигается шорох песка,
Вызывая в осиннике дрожь…
 
 
Облака,
         облака,
                  облака,
Для кого бережете вы дождь?
 

«Течет, бурля и беспокоя…»

 
Течет,
      бурля и беспокоя,
Толпа широкою рекой.
И островком
          стоят в ней двое,
Толпы —
       как будто никакой.
Ворчат седые:
          «Как не стыдно?
В обнимку —
          среди бела дня!»
Эх, люди,
           мне за вас обидно,
Поймите правильно меня:
Как постареем – не заметим,
И забываем сразу дни,
Когда казалось нам,
                             как этим,
Что в целом мире мы одни.
А не припомнится такое,
Махни на жизнь свою рукой!
Как островок
                   весь вечер двое
Стоят в толпе
                    и над толпой.
 

«Себя считать я должен виноватым…»

 
Себя считать
               я должен виноватым,
Что без тебя
            брожу
                   в краях лесных?
Любовь кого-то делает крылатым
И крылья подрубает
                              у иных.
Нет, не ревнуй
К путям и километрам!
Ведь не от счастья все-таки скрипят
Все флюгера,
Что вертятся под ветром
И не летят!
 

«Чтоб видеть больше…»

 
Чтоб видеть больше,
Больше знать с годами,
Мы для того, наверно, и живем.
Деревья,
Словно черными плодами,
Увешаны обильно вороньем.
 
 
Я и не ведал,
Что порою тучи
Из воронья бывают сплетены.
Чтоб встать над ними,
Лезу я на кручи,
Где все четыре стороны видны.
 
 
Где месяц,
Словно на клеенке синей.
Забыт подобно стертому ножу.
Не в горы ухожу я
                       из низины,
Из осени я
В зиму выхожу.
 
 
Внизу приходит утро постепенно,
А здесь, на кручах, день уже настал.
И зимний ветер пахнет свежим сеном, —
И этого, признаться, я не знал.
Ты, жизнь моя, заставила скитаться
Неблизкими дорогами страны,
Но я не разучился удивляться
До седины
И в пору седины.
 
 
Пусть разомкнутся хвойные ресницы,
Когда я рухну где-то под сосной,
Чтоб в миг последний смог я удивиться:
Как ярко солнце
Светит
Надо мной.