Текст книги "Рябиновые зори"

Автор книги: Лев Сорокин

НА ФЕСТИВАЛЕ ПЕСНИ

 
Снова стихли сидящие в зале:
Как ансамбль молодежный поет!
Расступаются годы и дали,
Погибает у Крюкова взвод.
 
 
Эта песня давно нам известна,
Но такого мы ждать не могли:
Объявляет ведущий:
                         – Из песни
Два бойца уцелевших пришли.
 
 
Двое встали в костюмчиках штатских:
Ну, чего, мол, особого в нас?
Только луч от регалий солдатских
Так блеснул —
                даже слезы из глаз!
 
 
Зал привычен к гремящим раскатам,
Но таких он еще не слыхал:
Не артистам,
А старым солдатам
Аплодировал зал.
 
 
Словно встав по незримому знаку.
Не жалея взметнувшихся рук.
Молодых будто поднял в атаку
Не погибший в боях политрук.
 
 
Слёз седой политрук не стеснялся,
И товарища он обнимал:
Взвод у Крюкова пал.
Но поднялся
Вместо взвода.
Как армия,
Зал!
 

У ПЕРЕКРЕСТКА

 
Спешат армейские машины
Бойцов доставить в лагеря,
Бегут дорогою старинной
Туда, где вспыхнула заря.
 
 
Спешат к степному перекрестку.
Там в дни военные,
                             стройна,
Стояла, схожая с березкой,
Регулировщица одна.
 
 
Струились косы из-под каски,
Флажки мелькали:
                      – В добрый путь!
 
 
…Осколок вражеской фугаски
Ее ударил прямо в грудь.
 
 
Шуршит широкая дорога,
Мой друг ко всякому привык.
(Полковник видел в жизни много),
Но сердце дрогнуло на миг.
 
 
Он смотрит:
                 там, у перекрестка,
Где нужно вправо повернуть,
Регулировщицей березка
Стоит, указывая путь!
 

МОЙ УРАЛ

 
Когда к Исети или Каме
Я подъезжал иль подплывал,
Всегда мне синими дымками
Махал приветливо Урал.
Тяжеловесы-краны
                            бойко
С него сгружали глыбы туч,
И на плечах он
Новостройки
Держал,
И кряжист,
И могуч,
А вместе с ними —
Все заводы,
И города,
И небеса.
И прогибали спину годы,
Но возникали чудеса.
Враги дрожали перед ними
 
 
Среди огня,
Среди пальбы.
Вон танки
              рядом с проходными
Застыли,
           взвившись на дыбы.
Но как тяжка и как сурова
Порой дорога до побед.
Не дай вам бог
                     увидеть снова
Урал в цехах военных лет,
Полуголодный,
В рваной робе…
Но, встав навек к огню лицом,
Урал учил не только робить,
А быть солдатом и творцом.
И если я чего-то стою,
То это только оттого,
Что вместе с ним живу, и строю,
И опираюсь на него.
 

В МОИХ ЛЕСАХ

 
В моих лесах неброских —
Осины,
Сосны,
Ель.
В моих лесах – березки
Белее, чем метель.
 
 
В моих лесах рябины
Искрят, как автоген.
И горные вершины
Берет малина в плен.
 
 
Родной, разноязыкий
Я шум лесной ловлю
И с яблонькою дикой
Поговорить люблю
 
 
О том, что в Закарпатье
Встречал ее сестер,
Похожи, словно братья,
Наш и сибирский бор.
 
 
Я видел лес в Европе
В рябиновом огне,
На азиатских тропах
Встречались кедры мне.
 
 
Деревья, как народы,
Смешав,
Сроднил Урал
В уральскую породу,
Впитавшую металл.
 
 
И над землей родимой,
Поднявшись в небеса,
Шумят неповторимо
Уральские леса.
 

НА ГРАНИЦЕ

 
Когда бы не шофер,
                            то из Европы
Я незаметно б в Азию попал.
Все тот же тракт,
А рядом те же тропы,
Все тот же хвойно-лиственный Урал.
 
 
Я восхищен, что наши мальчуганы
Не думают о щедростях судьбы
И, в Азии проснувшись утром рано,
Скорей бегут в Европу по грибы.
 
 
Лишь белый столб с чугунною оградой
Своим безмолвьем людям говорит,
Что по траве,
                  невидимая взглядам,
Граница необычная бежит.
 
 
Тут, у столба,
                   слились две части света.
В какую надо —
                   запросто шагну.
И, словно символ,
                          единенье это
Проходит через всю мою страну.
 

ПЕРЕКАТЫ

 
Берега крутые без движенья,
Весла угрожающе трещат.
И хотя мы боремся с теченьем,
Нас относит все-таки назад.
 
 
А вода вся в пене беловатой.
Здесь по пояс будет не всегда.
Эх, вы, перекаты, перекаты,
Бурная,
         гудящая вода.
 
 
И тогда одежду – прочь!
                              И – в реку!
Что ж, давай поборемся, река!
Нужно молодому человеку
Поработать в роли бурлака.
 
 
Пусть трудна бурлацкая работа.
Берега подвинулись назад.
В каплях просыхающего пота
Весла обессиленно лежат.
 
 
Погрознее век бурлит двадцатый.
Так бывает трудно иногда…
Только мы пройдем вас, перекаты —
Бурные,
Гудящие
Года.
 

«Вот и возраст комсомольский вышел…»

 
Вот и возраст комсомольский вышел.
И уже не я с моим дружком, —
Двое незнакомых мне мальчишек
Радостно торопятся в райком.
 
 
Эх, вернуть пятнадцать лет и мне бы!
Но тогда, в мои пятнадцать лет,
Затемненным было даже небо,
Словно звезд на свете больше нет!
 
 
Вот когда мы изучили карту,
Отмечая зыбкие фронты.
Нам казалось,
                  что застыли парты
Возле самой огненной черты.
 
 
Где-то с неба падали десанты,
Из разведки кто-то не пришел,
Мы ошибки делали в диктантах,
Но не в заявленьях
                            в комсомол!
 
 
Танки уходили с Уралмаша.
Был октябрь морозен,
                                как январь.
Я и нынче заявленья наши
Повторю,
           товарищ секретарь!
 

ЗВЕЗДЫ

 
Сбросило, наверно,
                            сильным ветром
К небу неприбитую звезду.
Кажется,
           пройду полкилометра
И осколки звездные найду.
 
 
Сколько раз мы в детстве выбегали
Под обильный летний звездопад.
И взаправду мы тогда считали:
Все с небес
Летит
К соседу
В сад.
 
 
Садовод с пушистыми усами,
Ты ребят за прошлое прости:
Звезды мы искали меж стволами,
Яблоки мы рвали
                          по пути.
 

ПРЯМЫЕ ПУТИ

 
Захватывало дух:
                        дорог так много!
С открытым сердцем по любой иди
И не гадай:
               а что там за дорога?
И что с тобою
                   ждет нас впереди?
Пойдешь направо —
                          сталеваром будешь,
Пойдешь налево —
                        можешь стать врачом.
И по любой из них
                            ты выйдешь в люди,
Огромный мир знаком
                                   и незнаком!
Мы знали,
             что дороги те прямые.
Но мы не знали,
                       как они круты.
Безусые и молодые,
Мы задыхались вдруг от высоты.
Нам было хорошо,
                          нам было плохо,
Пути прямые,
                   как вы нелегки,
Когда гуляют с воем по эпохе
Пропахшие железом сквозняки,
Нас научили многому дороги,
Мы побывали в дальнем далеке.
Смешно,
          когда кричит жена в тревоге:
– Закрой окно!
                     Не стой на сквозняке!
 

«Красота вокруг…»

 
Красота вокруг,
Захватило дух:
По Москве летит
Тополиный пух.
 
 
По Москве летит,
Аж в глазах бело.
Институтским сад
Замело.
 
 
Не дыша тогда
Я в Москве стоял,
А казалось мне:
Это —
    мой Урал.
 
 
И не пух летит,
А метельный снег.
Где-то возле гор
Он берет разбег.
 
 
Только время шло…
И промчался год.
На Урале я,
Снег идет, идет.
 
 
Я стою в саду,
В заводском саду,
А мне кажется:
По Москве иду.
 
 
Красота вокруг,
Захватило дух.
И не снег летит —
Тополиный пух.
 

ПОГРАНИЧНАЯ СТАНЦИЯ

 
Прижимаюсь в купе
К окну,
Покидаю не дом —
Страну.
 
 
Вот и станция
Пограничная,
Аккуратная,
Симпатичная.
 
 
Тишина на ней
Непривычная,
Для перронов больших
Необычная.
 
 
Золотистый вокзал
В наличниках,
В окна вставлена
Синева.
И фуражкою пограничника
Зеленеет над ним
Листва.
 

НЕЗНАКОМЫЕ ГОРОДА

 
Все, конечно, мне не запомнится, —
Друг на друга ползут года.
Но люблю я с вами знакомиться,
Незнакомые города.
 
 
Побродить,
               ни о чем не спрашивая,
Посидеть в полумгле седой,
Там,
    где ночь рекламой окрашена,
Повстречаться опять с толпой.
 
 
Затемненный или расцвеченный,
Гулким шумом и тишиной
Каждый город,
Как путник встреченный,
Разговаривает со мной.
 
 
Так в вагоне,
На полку нижнюю
Поудобнее сев,
Сосед
В день расскажет о том,
                  что ближнему
Не расскажет за много лет.
И увидишь его ты с бедами,
В напряженном ритме труда.
Как люблю я с вами беседовать,
Незнакомые города!
 

НОЧЬ

 
Ночь,
     как будто сплошной тоннель,
По которому поезд мчится,
Лишь порою
                 огней метель
Вдруг за окнами заискрится.
 
 
Рядом пальмы —
За рядом ряд.
Но и здесь,
В краю иностранном,
Партизанский ходил отряд
С партизаном лихим —
                                Иваном.
 
 
Он упал среди этих гор
У небес нестерпимо синих.
Мама русская
                    до сих пор
Ничего не знает о сыне.
 
 
…Уплывает наш разговор
За окно сигаретным дымом.
Поезд мчится во весь опор,
Чтобы встретиться утром с Римом.
 
 
Золотистых огней метель
Успокоилась,
                  не искрится.
Ночь кончается,
                       как тоннель.
Проявляются рядом
Лица.
 

В НЕАПОЛЕ

 
Ах, берег моря,
Как ты здесь чудесен,
Обрызганный огнями в полумгле!
Так почему
               совсем
                         не слышно песен
В Неаполе —
На песенной земле?
 
 
Полиция стоит, как на параде,
Затянутая в белые ремни.
Как будто песни
К частной автостраде
Она не пропускает в эти дни.
 
 
Над всей страною
                          небо голубое.
Везувий дремлет?
Что же здесь такое?
Куда спешат
Жандармские стрелки?
В Неаполе
Бастуют
Моряки.
 
 
Без пищи топки теплоходов стынут,
Немеют корабельные гудки.
В большом порту и глухо, и пустынно —
В Неаполе
Бастуют
Моряки.
 
 
В штрейкбрехеры возьмут сейчас охотно,
Но, потирая впалые виски,
Уходит от работы
Безработный:
В Неаполе
Бастуют
Моряки.
 
 
А город стал для демонстрантов тесен.
Кипели волны,
                     будто бы в котле:
Мы уплывали,
Не услышав песен
В Неаполе —
На песенной земле.
 

КОЛОКОЛА МАЛИНА

 
Я услышал их под вечер —
Тонкий звон колоколов —
То печален,
То беспечен,
То протяжен был,
Как зов.
Ох, спасибо, неизвестный,
Неувиденный звонарь,
Ты концерт свой начал с песни,
Что у нас сложили встарь.
Мы волненья не скрывали:
На простор чужой страны
Величаво выплывали
Стеньки Разина челны.
А потом вдруг с новой силой
Над бельгийским городком
Церковь вдруг заговорила
Современным языком.
Будто сбросив тяжесть груза
Наливавшихся веков,
Гимн Советского Союза
Пел нам
          хор колоколов.
Вспоминаю и доныне:
Аплодирует народ,
Над темнеющим Малином
Звон малиновый плывет.
 

«Предо мной снова вспыхнули разом…»

 
Предо мной снова вспыхнули разом
Теплохода ночные огни.
Это память моя
                       водолазом
Подняла затонувшие дни.
 
 
И трещит вновь скорлупка каюты
Под напором волны штормовой.
Только кажется мне почему-то:
Это было совсем не со мной.
 
 
Дуют ветры опять из Алжира,
Человек в ожидании дня
Посередке кипящего мира
Все же очень похож на меня.
 
 
Непонятные светят зарницы
Там, где волны взбесились кипя.
Он всемирного шторма частицей
Горделиво считает себя.
 
 
Человек ждет от бури ответа
На вопрос,
              что измучил давно.
Я читал о нем, кажется, где-то
Или видел его я в кино?
 
 
И смешно мне
                    его самомненье,
И сомненья его мне смешны.
Может, годы,
А может, мгновенья
Смыты взрывом зеленой волны.
 
 
Теплоход из былого линяет,
Вот качнулась и скрылась корма…
Жизнь иная
Шторма поднимает,
А других
Лишь качают
Шторма.
 

АТЛАНТИДА

 
Атлантида,
Атлантида,
Легендарная земля,
Никогда
Никто не видел,
Как цвели твои поля.
И никто из нас не видел,
Как под воду ты ушла.
Атлантида,
Атлантида,
Ты была иль не была?
Продолжается об этом
Эрудированный спор.
Только знаю:
                 плыло лето
Над зубами древних гор.
Облака белесым кантом
Окаймляли небеса,
Бородатые атланты
Поднимали паруса.
Ящер грелся на полянке,
О причал прибой стучал,
И печальные атлантки
Выбегали на причал.
Мирно осень бронзовела.
Если б знали в тот момент:
Уцелеет каравелла,
Но затонет
              континент!
Я гляжу,
          как море гложет
Проходящие суда.
Я гляжу туда:
А может,
Под водою города?
Показалось, пирамиды
Задевают
Теплоход…
Почему так Атлантиды
В жизни нам
                  недостает?
 

ЛЕС

 
Громов далеких перекличка
И молний синий переплеск.
Но убежала электричка
Из-под грозы
                  в затихший лес.
Как пот,
          дождинки на вагонах,
И вот,
      плывя в кустах по грудь,
Она к дощатому перрону
На миг пристала отдохнуть.
Неся плащи, подсумки, ружья,
Охапки свежести лесной,
Толпой шумливою и дружной
Народ ввалился отпускной.
О, сколько запахов смешалось
И красок радужных зажглось!
Лишь скрылось здание вокзала,
Мне крикнул кто-то:
– Гляньте, лось!
И стало горько мне и странно,
Что я проехал этот лес,
Что плыл я вдаль —
                         за океаны,
А был он рядом,
                       край чудес!
 

РАЗГОВОР С ДРУЗЬЯМИ

 
Покачнулись кусты акаций,
Словно кто-то мне подал знак.
Возле школы номер двенадцать
Я невольно замедлил шаг.
Захотелось на миг поверить,
Что появится снова вдруг
Валька Мамутов —
                        мой соперник,
А впоследствии —
                        лучший друг.
Лез он в драку,
Как древний витязь,—
Мы росли:
            «Святыни не тронь!»
Я советую:
              берегитесь
Улыбающихся тихонь.
Разбивались мы о преграды,
Становились еще взрослей.
И в атаках —
             не на парадах —
Узнавали
Своих друзей.
 
 
Как я слушать люблю вас, песни!
Мне о многом вы говорите.
Есть у каждой песни ровесник —
Лейтенант,
Целинник,
Строитель.
Я с одними когда-то строил,
А с другими —
                 учился в школе.
Для кого-нибудь вы —
                              герои,
Для меня просто
                         Вити,
                                Коли.
В меру шустрые и земные.
В общем – люди,
                          а не иконы,
Те, что истины прописные
Возвести не дали в законы.
Те, что думали,
Ошибались,
Доверяли,
И ушибались,
И, влюбляясь,
                   порой о прядках
Вместо цифр
                  писали в тетрадках.
И фразерства не признавали:
Если надо —
              давай путевки!
А потом уже —
                  на вокзале —
Целовали родных неловко.
Где сегодня вы?
                     Неизвестно!
Вали,
      Веры,
             Коли
                    и Вити?
Только знаю:
                 это не песни —
Это вы со мной говорите.
 

«Наверно, сутки сделались короче?..»

 
Наверно,
           сутки сделались короче?
Наверно,
           время убыстряет бег?
Мне мало дня,
Мне мало дня и ночи,
Чтоб сделать все,
Что требует мой век.
Но кто-то просит:
– Помоги уставшим!
И не могу я отказать опять.
И вот, все годы позади шагавший,
Меня попутчик начал обгонять.
При этом он смеется надо мною.
А у него —
          я знаю —
                    меньше сил.
Когда же он,
                 идущий стороною,
Свой груз
            на плечи мне
                                 переложил?
Нет, ничего, конечно, я не сброшу,
Друзья всегда помогут мне в пути.
Но, люди,
            человек идет без ноши!
А каждый должен что-нибудь нести!
 

ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ

 
С говорливыми ручьями
Слышим сосен разговор.
Небо синее над нами
Натянули гребни гор.
Миг —
    и лопнет где-то сбоку,
И в звенящий водопад
Нескончаемым потоком
Звезды сверху полетят,
А подъем – все круче, круче,
Сердце требует:
– Привал!
Зацепиться бы за тучи
И взлететь на перевал!
Но, дыхание второе,
Ты приходишь,
Ты пришло.
– Эй, стоящий под горою,
А тебе не повезло.
Ты не видишь там, в ущелье,
Как под нами облака,
Обволакивая ели,
Чешут белые бока.
Как из неба над горою
Пьем густую чистоту.
Так дыхание второе
Превратилось в высоту!
 

«В пески задвинутые горы…»

 
В пески задвинутые горы
И светофора ярый глаз.
И в темноте бормочет скорый:
«Баба-Дурмаз!»,
«Баба-Дурмаз!»
И лунный ялик над пустыней,
И над арыком птичий грай.
И терпко-терпко пахнет дыней.
Как дыня,
Желтый этот край.
И у путей,
            как изваянье,
Старик в папахе до бровей.
И две звезды из мирозданья
Гнездо устраивают в ней.
И вновь вершины над песками —
Окаменевшие века.
Как рад я, горы, встрече
                                     с вами,
Да жаль,
          стоянка коротка!
 

«Если я валюсь от усталости…»

 
Если я валюсь от усталости
Иль от поиска неудачного,
Я хочу одного:
                     досталось бы
Мне местечко
                    в вагоне дачного.
 
 
Соберу вещички походные,
Натяну сапоги болотные
И быстрей —
              на разъезд березовый
От зари не белый,
А розовый.
Где прямее проспектов —
                                    просеки,
Где повсюду —
                  обрывки осени,
Где в последнем лиственном лепете
Взмыли с озера
Гуси-лебеди.
Я не вскину ружья,
                            не выстрелю,
Полчаса под березкой выстою.
И уйду лесными тропинками
Под последними паутинками.
 

В МУЗЕЕ

 
Я шел
       как будто бы веками
Из глубины чужих времен
От Рафаэля
В древней раме
До ренуаровских матрон.
 
 
О черт!
        Но разве так бывает?
Не Себастьян распят,
А я.
Меня гвоздями пробивает
Святая
Инквизиция.
Но, гвозди вырвав,
От погони
С холста я прыгаю рывком,
Ведь на картине рядом
                                   кони
Давно таят в копытах гром.
 
 
Меня за дымную завесу
Помчат отсюда до Руси.
Но вслед
           испанская Инесса
Кричит отчаянно:
– Спаси!
 
 
И чьи-то стоны,
Чьи-то вздохи
Срываться начали с картин…
Они еще слышней
                           в эпоху
Кибернетических машин.
 

СОЛНЦЕ И СНЕГ

 
Сугробы поднимались,
                                  как стога.
Забыли снегопады про усталость.
И, за день озверевшая,
Пурга
На солнце предзакатное кидалась.
 
 
И летчики пургу ругали зло,
Поглядывая на небо в надежде.
И солнце
            замять белую прожгло,
И засияло яростней,
                             чем прежде.
 
 
Капель затараторила окрест,
И снег мечтал в оврагах притаиться.
Но с каждым днем
Все меньше в мире мест,
Куда бы солнце не смогло пробиться.
 

«Вот телевизор…»

 
Вот телевизор.
Чудо века.
Щелчок,
Шипение —
И в дом
Ворвутся
Море,
Лес,
И реки,
И сильный дождь,
И мирный гром.
Затем – испуганные лица,
И у толпы безумный вид.
И отбивается убийца,
И Роберт Кеннеди хрипит.
И сразу улицы Суэца,
Грозят арабы небесам,
И никуда уже не деться
От бомб, летящих прямо к нам.
Но ты успел движеньем резким
Прервать на время их полет,
Включив родные перелески
И гул строительных работ.
Глотает землю экскаватор,
Плывут комбайны по полям…
Но снова бывшие солдаты
Не спят и курят по ночам.
 

«Мы людьми остаемся…»

 
Мы людьми остаемся,
Пока ненавидим и любим,
Мы людьми остаемся,
Пока есть забота в сердцах.
Мы людьми остаемся,
Пока помогаем мы людям
И печемся о старых своих
Матерях и отцах.
 
 
Мы людьми остаемся,
Пока сапогом не раздавим
Первый свежий подснежник,
Пробившийся в талом лесу.
И пока наше сердце
Под старость не спрячем за ставни.
Чтоб не слышать грозу
И с рассветом не видеть росу.
 

У ТЕЛЕФОНА

 
Седая мать
               над смолкшим телефоном
Окаменела:
«Предал сын страну!»
А он шагал
               по барам и притонам,
Забыв ее седую седину.
Ему с утра экраны и газеты
С поспешностью отречься помогли
От русских росных ласковых рассветов,
От щедрой и натруженной земли.
Он, как чужие камни на дороге,
Топтал сердца доверчивых друзей.
Он был один.
Но на детей в тревоге
Взглянули сразу сотни матерей.
Предатель —
Он останется предателем
В любой стране,
В любые времена.
И всем понятна безутешность матери:
Как на него надеялась она!
И светят тускло горькие седины,
И тишина заполоняет дом,
Где мать
Еще неумершего сына
Хоронит в сердце стареньком своем.
 

ЛИСТ

 
Лист зеленый с ветром улетает,
А в душе —
            давно в дороге он.
А в мечтах его давно мерцает
Незнакомый
                 южный
                             небосклон.
 
 
Он за ветку даже не держался,
Чтоб сбежать быстрее от забот.
Только лист,
                 что с дерева сорвался,
К деревам другим не прирастет.
 

«Мне ничего уже не страшно…»

 
Мне ничего уже не страшно:
Хвала врагов,
Хула друзей.
Жизнь, как осколок яркой яшмы,
Хранит рисунки давних дней.
Вот блещут молодости зори,
Вот наслоенья светлых лет,
А потемнее —
Годы горя,
Еще темнее —
Всплески бед.
Вот схватки с явными врагами.
А это?
       Позабыть нельзя:
Когда с врагами,
А не с нами
Уходят лучшие друзья.
Когда невольно
Пальцы сводит
Слепое бешенство
В кулак.
Все то же солнце в небо всходит,
Но друг —
Уже не друг,
А враг.
А эти зернышки —
Любимой
Во мгле затихшие шаги.
Кто говорит: «Все мимо, мимо,
Как воды вспененной реки?»
 
 
Смотрите,
Сердце,
А не яшма
Хранит орнаменты годов.
Нет,
Это страшно,
Страшно,
Страшно —
Хула друзей,
Хвала врагов.
 

«Друзья порой за гробом не идут…»

 
Друзья порой за гробом не идут.
Вы их за это
                не судите гневно.
Вы шли за гробом
                           несколько минут,
Они же рядом были
                              ежедневно.
Не ожидайте скорбных телеграмм,
А позвоните лучше вы друзьям,
Спросите их
                 хотя бы о погоде.
При жизни дружбу выверять годам.
В последний путь —
Знакомые проводят.
 

БЕРЕСТА

 
Связь времен —
Как это просто и непросто —
Знаем,
Жизнями оплачен
Звездный чек:
Новгородец посылает нам бересту —
Необычное письмо
В двадцатый век.
 
 
Как мечом бывалым,
Бронзовым писалом
Овладела загрубелая рука.
Ах, береста,
Ты в соседний град писалась,
Оказалось,
Что в соседние века.
 
 
Оживают на бересте закорючки,
Превращаются в прошедшие года.
Вот бы так писать нам
Шариковой ручкой,
Чтоб слова не отцветали никогда!
 
 
Через два иль три столетья с половиной
Смогут домик мой
Потомки раскопать.
Может, будут
Терпеливые машины
Наши письма торопливые
Читать?
 
 
Вновь столкнутся люди
С прошлым
В настоящем,
Затаят они дыханье над письмом…
Ах, Земля моя —
Большой почтовый ящик,
Из которого мы письма достаем!
 

«Кусты приседают от ветра и топота…»

 
Кусты приседают от ветра и топота,
Звенят колокольчики из-под дуги.
У сердца большого —
Огромные хлопоты,
У сердца большого —
Большие враги.
 
 
А в сердце —
Все небо с дождями и тучами,
И это ямщицкое жуткое: «Ых!»
И песня печальная,
Песня тягучая,
И Русь в полосатых столбах верстовых.
 
 
Опять не сбылись предсказанья кукушкины…
И меркнет в глазах
Расколовшийся день.
И падает Лермонтов
Следом за Пушкиным.
Да, сердце большое —
Большая мишень.