Текст книги "Рябиновые зори"

Автор книги: Лев Сорокин

С ОТКРЫТЫМ СЕРДЦЕМ

Взрослая, уже вполне сознательная жизнь Льва Сорокина в моем представлении началась со случая, происшедшего с ним еще в его мальчишескую пору, который не мог не наложить отпечатка на все его дальнейшие годы. Будучи не только комсомольцем, но и членом комсомольского комитета школы № 9 в Свердловске, он встретился на улице с ватагой хулиганов. В чем-то им не уступил, и они набросились на него. Он мог бы от них убежать. Силы были неравные. Но удержали комсомольская честь и сбитый с головы отцовский буденовский шлем, который он не мог оставить под ногами хулиганов, чего бы это ему ни стоило. Улучил момент, наклонился и получил удар ножом в спину. Худенький болезненный паренек с гордостью носил этот шлем. Ведь шла Отечественная война. С ним связано было для него самое дорогое: любовь к Родине, к Красной Армии, к отцу, коммунисту с 1919 года, чекисту. Его мать также была женщиной незаурядной. В гражданскую войну – комсомолка, с первой пятилетки – в партии. В семье царила атмосфера подлинной гражданственности, активного интереса ко всему, что происходило в стране, в мире, и это с самого раннего возраста прививалось любознательному пареньку, во многом определяло его духовное формирование. Сколько на его плечах общественных и партийных обязанностей сегодня, перечислять не буду. Их много. Назову только эти: два десятилетия подряд избирается в партийное бюро свердловской писательской организации, третий раз – в состав обкома КПСС. И когда он говорит сегодня, что он не представляет себя без общественной и партийной работы, этому веришь, ибо это в его характере, перенятом от отца. Застенчивость? Она тоже оттуда, от отца. В автобиографии поэт пишет о нем: «Человек долга, умеющий постоять за других, он становился болезненно застенчивым, когда дело касалось его самого».

В 1948 году в журнале «Смена» впервые напечатано было стихотворение, под которым стояла подпись Лев Сорокин. Ему было тогда 19 лет. С той поры, как по ступеням, он шел от сборника к сборнику. К его пятидесятилетию их вышло более десяти. В них отразился широкий духовный мир автора. Нет для поэта темы, какая так или иначе не была бы им затронута. Хочу сразу оговориться. Сборник этот еще отяжеляют местами «проходные» стихотворения. Зато, когда прикасаешься глазами и сердцем к настоящим вещам, многое искупается. Разве может не порадовать хотя бы вот это:

 
А человеку надо много:
Не только хлеб,
Не только дом,
Не только звездную дорогу,
Где реактивный ходит гром.
Не только твердую зарплату,
Не только радость от наград,
Еще —
   и капельки заката,
Что в травах росами горят.
 

Тематический «пробег» начну со стихов об Урале. Лев Сорокин – коренной уралец и с радостью платит Уралу за его суровую красоту:

 
Когда к Исети или Каме
Я подъезжал иль подплывал,
Всегда мне синими дымками
Махал приветливо Урал.
Тяжеловесы-краны бойко
С него сгружали глыбы туч.
И на плечах он
Новостройки
Держал,
И кряжист,
И могуч.
А вместе с ними —
Все заводы,
И города,
И небеса.
И прогибали спину годы,
Но возникали чудеса.
…Но, встав навек к огню лицом,
Урал учил не только робить,
А быть солдатом и творцом.
И если я чего-то стою,
То это только оттого,
Что вместе с ним живу и строю,
И опираюсь на него.
 

Хорошо, что автор не побоялся поставить в строку старое уральское слово «робить». Оно вновь обрело жизнь.

Стихотворение «Скорость». «Ракета» летит по реке. Бьет ветер. Мелькнул домик. Что-то кричит человек. Поэт в восторге от скорости, но она вызывает у него и настороженность:

 
Гляжу на берег я с кормы.
Приятна скорость,
Скорость века…
 
 
Но человек кричал,
А мы
Промчались мимо человека.
 

Тема воины, солдатского мужества представлена несколькими стихотворениями, но хочется выделить «Солдатское поле». В прозаическом эпиграфе к нему говорится: «Возле Волгограда тридцать лет существовало заминированное поле. Шесть молодых солдат во глазе с командиром разминировали его». Мужество можно проявить и в мирные дни, когда «надо над смертью нагнуться, отвинтить от запала войну». Здорово сказано: «отвинтить от запала войну». Когда автор писал эти слова, возможно, он и не думал о их глубинном значении, о том, что вот уже сколько десятилетий наша страна и передовые люди человечества бьются над тем, чтобы война была отвинчена от запала. А ведь в эти его слова именно эта мысль и вкладывается, если толковать их шире.

В сборнике много стихотворений о загранице. Лучшие из них «В Неаполе», «Я услышал песенку дорожную», особенно «Атлантида». Это стихотворение хочется читать и перечитывать. Оно завораживает. Цитирую только начало:

 
Атлантида,
Атлантида,
Легендарная земля,
Никогда
Никто не видел,
Как цвели твои поля.
И никто из нас не видел,
Как под воду ты ушла.
Атлантида,
Атлантида,
Ты была иль не была?
 

Порадуют читателя и стихи из детских книг. Мне приятно было узнать о таланте поэта и в таких стихах. Чуть ли не все они в сборнике хороши. Прочитав стихотворение «Теплица», думаю, убедится в этом каждый.

 
Строители построили
Стеклянный светлый дом.
Пусть до весны зеленое
Зимует лето в нем!
Ведь раскален, как Африка,
Котельщиком котел,
И на цветах под аркою
Жужжит семейство пчел.
Там только у огурчиков
В пупырышках тела.
Снежок в окно увидели —
И дрожь их пробрала.
 

Достоинство этого стихотворения еще и в том, что оно – радость для читателя любого возраста.

Можно было бы продолжить разговор о юбилейном сборнике Льва Сорокина, но я не литературовед, не критик. Хочется в заключение сказать: я рад, что узнал ближе этого прекрасного человека, идущего по земле с открытым сердцем.

Степан Щипачев

ПЕРЕКАТЫ

БАЛЛАДА ОБ ОТЦЕ

1

 
Здесь, в обелисках, высятся года,
Их,
  прогремевших и затихших, много.
И потому
            пришедшие сюда
Глядят сосредоточенно и строго.
И сосны над молчанием могил
Не как в лесу шумят,
                               а по-иному…
Прости, отец,
                    что редко приходил
К тебе я
           не гранитному —
                                   живому.
Теперь-то у тебя
Я частый гость,
Но ты мне не ответишь,
Как бывало.
В просвете дат
Безмолвно улеглось
Все, что тебя когда-то волновало.
 
 
Безмолвно?
Нет, я верю в чудеса!
Я сердцем прикоснусь к застывшим датам, —
И вспыхнет гром,
И вздрогнут небеса,
И предо мной
Предстанешь ты
Солдатом.
 

2

 
Обшарпанное здание ЧК,
Все пулями израненное зданье,
И ты в кожане
У броневика
В тугом кольце
Кулацкого восстанья.
 
 
Граната нагревается в руке,
В другой —
            наган застыл в оцепененьи,
В стремительном,
Отчаянном броске
Свое ты начинаешь наступленье.
 
 
Я на плиту надгробную твою
Гляжу и вижу:
Не хватает даты.
Не в материнских муках,
А в бою —
Известно всем! —
Рождаются солдаты.
 

3

 
Закат землей и тучами зажат,
Безмолвно рвутся солнечные нитки.
А под ногами
                    грудою лежат
Листвы осенней
Золотые слитки.
Я равнодушен к золоту.
                                   Его
Родня не оставляла мне в наследство.
Но не забыть вовеки мне того,
Как бескорыстью обучали с детства.
 
 
Отец,
      не раз рассказывал ты мне,
Как вас особняки огнем встречали,
Как после схваток
В зыбкой тишине
Богатство контры
Вы конфисковали.
 
 
И груды бриллиантов и часов
Не в сейфы с хитроумными замками,
В кладовку запирали на засов
Чекисты огрубелыми руками.
 
 
Зачем замки?
                  Уездное ЧК
Любые воры обойдут далече:
Они-то знают, как тверда рука
Бывает у «товарищей» при встрече.
 
 
И вдруг,
         как будто по лицу – удар,
Начальник ваш краснеет,
                             как мальчишка:
– Сегодня заглянули на базар,
А новичок —
               сбывает золотишко!
Он взял в кладовке лишь одно кольцо!
Простить его?
Но звался он чекистом…
 
 
Смотрела Революция в лицо
Усталым трибуналом неречистым.
 
 
И перед строем замерших бойцов
Ударил выстрел
Коротко и внятно.
Седое поколение отцов,
Твоя непримиримость мне понятна.
 
 
И у меня пробилась седина,
Но не расстанусь с вашими словами:
«Твориться Революция должна
Лишь чистыми сердцами и руками!»
 

4

 
На бреющем – проходят облака,
А может, это пролетает время
В тяжелых сгустках
Вдаль
Издалека
Над горем
И над радостями всеми?
 
 
Оно летело так же и тогда,
Сгущая в дни
Минуты и мгновенья,
 
 
Когда, отец,
Менял ты города
С армейским кочевым подразделеньем.
 
 
Приказ:
        «Из Минска ехать на Урал» —
Теперь нужны милиции
                                      солдаты.
Опять в горах грохочет не обвал,
А выстрела бандитского раскаты.
 
 
И молния раскалывает мрак,
Рванули будто молнию из ножен.
Ты так хотел уехать на рабфак,
Но сам себе сказал ты:
«Кто-то должен…»
 
 
Давно, отец, другие времена,
Но мир, отец, по-прежнему
Так сложен,
Что нам порой бывает не до сна,
Но ты же повторял мне:
«Кто-то должен!»
И шел в ЧК,
И ехал в дальний полк,
Шел охранять,
Что с боем было взято.
Не жертвенность в твоих словах,
А долг.
А долг —
Источник мужества солдата.
 

5

 
Ну, кто придумал,
                         что всему свой срок?
Ты шел домой,
                    нестарый, но усталый.
Болезнь тебя
Нежданно
Сбила с ног,
Как с той, гражданской,
Выстрел запоздалый.
 
 
Наверно, с ней бы справиться не смог!
Но тут – война,
И, напрягая силы,
Вставали инвалиды за станок,
И мальчики снаряды подносили.
 
 
Я утверждаю:
                   знали о войне.
Солдат-посыльный постучался резко
Еще за месяц —
                  в майской тишине,
Придя с военкоматовской повесткой.
 
 
Звезда упала в клумбу во дворе
И стала светляком зеленоватым.
Отец шагнул из дома на заре,
А возвратился
Только
В сорок пятом…
 

6

 
Ох, память сердца,
Как она крепка! —
Вновь обжигает горестью вчерашней,
И вновь в руке – отцовская рука:
Мол, я солдат, и мне совсем не страшно!
 
 
Он умирал.
И говорить не мог.
Но ясно слышал:
Плачут домочадцы.
Он умирал,
Но от земных тревог
Упорно не хотел он отрываться.
 
 
Вот так идут, наверно, на расстрел
И смотрят не на дула,
А на пашни,
И вспоминают:
«Что же я успел?
Солдатом был —
И мне совсем не страшно!»
 
 
Лишь знать бы точно,
Что наследник твой
Продлит тобою начатое дело, —
И насладится теплою землей
В последний миг
Распластанное тело.
 
 
Потом в граните воины встают,
Бессильны грозы,
И бессильны стужи! —
Нам жизнь свою они передают,
Как будто безотказное оружье.
 
 
Так и, отец,
Ты все мне передал
Своим рукопожатием прощальным…
А в небе тучи,
Словно глыбы скал,
Уже грозятся грохотом обвальным.
 
 
И вечер тени сильно удлинил,
И добираться далеко до дому.
…Прости, отец,
Что редко приходил
К тебе я
Не гранитному —
Живому.
 

ЧЕКИСТ

 
За окнами
На темном небосклоне
Светлеют звезды
Дырками от пуль,
Хрипит чекист,
Зовет чекист в погоню,
Наткнувшись на порубанный патруль.
 
 
И кажется усталому чекисту,
Что, выбитый бандитом из седла,
Он умирает не в палате чистой,
А в поле,
           у кержацкого села.
 
 
Но то болезнь,
                    а не бандиты душат,
Хотел чекист подняться
                                     и не смог:
Ему не кислородных бы подушек,
Ему бы только Юности глоток!
 
 
И он в бреду увидел:
Кони скачут
Через леса
И прожитые дни.
Друзья спешат,
Кричат ему
И плачут,
Его спасти пытаются они.
 
 
Еще немного!
                  Ну, еще немного!
И он уже с надеждою глядит
На пыльную покатую дорогу,
Покрытую печатями копыт.
 
 
И он лежит,
И верит он в удачу,
Они уже близки, его друзья!
Возьмут его
                и в Юность с ним ускачут,
От старости и смерти унося.
 

«Еще могилой больше на земле…»

 
Еще могилой больше на земле,
А дождь неделю хлещет без заминки.
И оттого
           кощунственней
                                    в тепле
Рокочут громогласные поминки.
Уже давно забыли за столом,
Зачем пришли,
О ком молчали скорбно.
А на столе,
Закапанном вином,
Сосед мотив выстукивает дробно…
Но как же быть?
Старинный ритуал
Не для покойных —
Для живых придуман,
Чтоб каждый свое сердце защищал
Таким беспечным гомоном и шумом.
А надо ли обманывать себя?
Ценней года для тех,
                               кто понимает,
Что вновь,
По-журавлиному трубя,
Не осень —
Наше время улетает.
Подумайте —
               что может быть глупей? —
Мы исчезаем в дни,
Когда мудреем,
Когда полны мы замыслов, идей,
Когда мы много знаем и умеем.
И, спохватившись,
Мы тогда спешим
Все передать друзьям,
Что только можем…
 
 
А дождь смолкает,
И не гнется дым,
По всем приметам —
Утру быть погожим.
 

РАННИЕ СЕДИНЫ

 
Когда смотрю на ранние седины,
То вижу,
          как в преддверии зимы
Снега ложатся раньше
                                  на вершины,
Потом уже
               на взгорья
                               и холмы.
 

БОЕВЫЕ ОРДЕНА

 
Зори блещут в орденских лучах,
Солнышками
Светятся
Медали.
Нет, нельзя,
Чтоб в письменных столах
Свет Победы на год запирали.
 
 
Не для личной славы вам страна
Выдала награды не жалея:
Доставайте чаще ордена,
Мир от них становится светлее.
 

«Вон Смольный!..»

 
Вон Смольный!
Словно друга я увидел!
Я говорить могу с ним без конца.
Порою годы,
А порой обиды
Разоружить пытаются сердца.
 
 
Но сердце бьет их,
Бьет, не успокоясь,
Ударом отвечает на удар,
Пока
Красногвардейцем
Смотрит Совесть,
Пока Октябрь наш —
В сердце —
Комиссар!
 

«Берегите громкие слова!..»

 
Берегите громкие слова!
Их народ вынашивал веками,
И у них особые права —
Над землей
                гудеть колоколами!
 
 
Как знамена,
                  громкие слова
Расчехляла Русь,
Готовясь к бою,
Если позади тебя —
Москва,
А враги стоят
Перед тобою!
 

СОЛДАТСКОЕ ПОЛЕ

Возле Волгограда тридцать лет существовало заминированное поле. Шесть молодых солдат во главе с командиром разминировали его. Поле назвали «Солдатским полем».

 
Поле, что засевалось войною,
Тридцать лет распахать не могли:
Под нависшей густой тишиною
Мины взрывами
                        не проросли!
Обходили его стороною,
Горевали над гиблой землей.
 
 
…Над упрятанной в Землю Войною
наклонился минер молодой.
 
 
Как обидно, обидно погибнуть,
В мирный день помогая селу.
В дни войны, может, делали мину
Материнские руки в тылу?
Только надо над смертью нагнуться,
Отвинтить от запала Войну,
А потом —
С головой окунуться
И зарыться в степную весну!
 
 
Ах, Солдатское поле!
Пожалуй,
Не назвать это поле точней!
Вышла девочка —
                      с яблоком алым,
Нежно светится небо над ней.
И пришла золотисто пшеница
На Солдатское поле сейчас,
Чтобы в пояс
                  не раз
                          поклониться
Тем, кто землю для радости спас.
 
 
Нет, наверно, счастливее доли —
Для живущих сегодня людей:
Чтоб всю землю
                        в спасенное поле
Превратить нам при жизни своей.
 

ПАРНИ

 
Мадонны с тонкими чертами,
Христос, распятый на крестах,
Глядят печальными глазами
На асфальтированный шлях.
Колосья клонятся густые,
Как богомольцы, к их ногам:
«Не пропустите, о святые,
Беды к окрепнувшим домам!»
Но было: самоходки били,
Ломали спины у дорог.
И против танков был бессилен
Растиражированный бог.
Недаром чаще, чем святые,
За всеми селами подряд
Простые парни из России
В гранит одетые стоят.
Они пришли —
                  замолкли пушки,
Они прошли —
                  пожар приник.
И вижу: польские старушки
Украдкой молятся на них.
Хлеба колышутся густые,
И вдоль дорог шумят сады.
Не боги —
Парни из России
Их прикрывают от беды.
 

ТАНКИ НА ПЬЕДЕСТАЛАХ

 
Скажи,
       мы приникать не стали
К могильным холмикам солдат?
И к танкам, что на пьедестале
Сейчас безмолвные стоят?
А танки в сполохах рассвета
Опять последний видят бой,
И вновь качается планета
В прищуре щели смотровой.
И танки плавятся в зарницах,
И в реки рушатся мосты,
И на броню летят в столицах
Вслед за осколками
Цветы.
Потом
Машины умолкают
На пьедесталах навсегда.
И там они напоминают
Отгромыхавшие года.
И у махин из русской стали
Качают женщины ребят…
Скажи,
       мы забывать не стали,
Что танки не отгрохотали,
Что где-то
              новые
                       гремят?
 

НАДПИСИ

 
Там, где над Мамаевым курганом
Мать-Отчизна высится с мечом,
Я столкнулся с шустрым мальчуганом,
Что по камню вел
Карандашом.
 
 
Девочки из города Ростова,
Парни из сибирских городов,
Стихнув от старания большого,
Пьедестал покрыли
Вязью слов.
 
 
Как мне стало горько и обидно,
И своим не верил я глазам,
И хотелось крикнуть:
«Вам не стыдно!» —
И ударить с ходу по рукам.
 
 
Только зря, не разобравшись, судим!
Прочитал, что пишут, —
В горле ком:
«Никогда героев не забудем!»,
«Никогда солдат не подведем!»,
«Вам за детство мирное спасибо!»
И теперь я думал об одном,
Чтобы на огромной светлой глыбе
Этих слов не смыло бы дождем!
 
 
Все, что молодые здесь писали,
Я бы яркой краскою обвел!
Книгу бы из мрамора и стали
Для таких бы записей
                                  завел!
«Не забудем!» —
Кто-то пишет снова.
Все простить за это я готов
Девочкам из города Ростова,
Мальчикам из волжских городов!
 

СТОРОЖ

 
В лесу,
       у школьных огородов,
Стоял березовый шалаш.
И от восхода до восхода
В нем находился строгий страж.
 
 
Мальчишка с палкой суковатой,
Он ждал,
           что, может, вор придет,
Тогда узнают все ребята,
Кто сохранил им огород.
 
 
Те дни, как будто эшелоны,
Летели к фронту.
                        День за днем.
И хлебных карточек талоны
Служили нам календарем.
 
 
Готовый будто бы к походу,
Картофель армией стоял.
Мальчишка шел по огороду,
Слюну голодную глотал.
 
 
Он знал: напечь картошки может,
Она в земле здесь, рядом… вот…
Но он хранил и от прохожих,
И от себя тот огород.
 

НА ВЫСОТЕ

И. Акулову

 
Солнце встало. Небо сине.
И подъем крутой-крутой
Там,
    где горбится Россия
Безымянной высотой.
 
 
Мой попутчик смотрит с болью:
– Подожди, водитель, стой!
Нераспаханное поле
Все засеяно войной.
Гильзы выставили спины,
И, калеча косогор,
Притаившиеся мины
Прорастают до сих пор.
И глубокая траншея
Делит поле пополам.
Мой товарищ перед нею
Наклонился не к цветам, —
Так, наверно, археолог
Ворошит останки дней.
Держит он в руке осколок
Давней юности своей.
Здесь и танки, и пехота
Гнули Курскую дугу.
Здесь товарищ поднял роту,
Чтоб ударить по врагу.
И на этом самом месте
С пулей встретился тогда.
В наших книгах,
В наших песнях
Остаются те года.
 
 
Среднерусское раздолье —
Он глядит по сторонам.
А траншея делит поле,
Жизнь
        и сердце
Пополам.
 

«Жалеть абстрактно…»

 
Жалеть абстрактно
Многих можно.
А ты соседу помоги,
Когда в ночи скрипит тревожно
Сустав искусственной ноги.
 
 
В окне безмолвные зарницы
И облаков высокий дым.
Ну кто к соседу постучится,
Коль мы с тобой не постучим?
 
 
Быть может, бой на полустанке
Грохочет в памяти его.
И он горит в подбитом танке,
Как в дни солдатства своего.
 
 
Пылает сердце —
Не одежда,
Он ищет выход из огня.
И на соседей
Вся надежда —
И на тебя,
И на меня!
 
 
Дверь люком танка распахнется,
И это сделать мы должны.
А не успеем —
Задохнется он в лютом зареве войны!
 

НОЧНЫЕ ЗВОНКИ

 
Не люблю я ночные звонки!
Все они,
Как сигналы тревоги!
Разлетаются сны на куски,
И порой —
Через час
Мы в дороге!
 
 
На пределе ревет самолет,
Неужели мне это не снится?
И меня старый друг мой зовет
Перед смертью в столичной больнице?
 
 
Ах, ночные звонки!
Все подряд —
Это вести о горе и бедах.
Лишь однажды —
Лет тридцать назад! —
Ночью крикнули в трубку:
– Победа!
 
 
Вот опять проявляет мне сон
Дорогие далекие лица.
Отключать по ночам телефон?
Но от жизни нельзя отключиться!
 

РАЗГОВОР О ПЕРЕВОДЕ

 
Бухенвальд —
               это буковый лес в переводе?
Нет, неправда!
                   Я знаю другой перевод.
Бухенвальд —
                это крики эсэс на восходе,
Бухенвальд —
               это мукой изодранный рот.
А еще —
      это сила,
                  и стойкость,
                                     и смелость.
Ведь не узники – люди,
                                     идущие в бои
И в подполье гранаты успевшие сделать.
От которых падет
                           у ворот
                                      часовой!
Я там был.
              И хрипели надрывно овчарки,
Словно вырвавшись к нам
                                         из далекого дня.
Показалось:
Не солнце,
А вспышкою яркой
Автомат часового ударил в меня!
А какие там дали!
Какие там дали!
Как же трудно на них
                                  перед смертью смотреть!
А внизу, под горой,
                             чтоб свободу им дали,
Колотили деревья
                           в закатную медь.
Но гремел не закат.
                            Это колокол в башне.
Далеко его слышно
На стыках дорог,
Чтобы мы позабыть не могли о вчерашнем,
Чтобы ты позабыть
Бухенвальда не мог!
И никто!
Никогда!..
Молча факелы маков
Опустил я на землю
К цветочной заре,
Там, где раньше от ветров дрожали бараки,
Там, где плитами горе
Лежит на горе.
А когда мы оттуда
Ушли на заходе,
Распахнул я пошире
Решетки ворот…
Бухенвальд —
                это буковый лес в переводе.
Нет, неправда!
                    Я знаю другой перевод!
 

УРАЛЬСКИЙ ХАРАКТЕР

 
Звенели они кандалами,
И чудилась в звоне гроза,
Столкнулись с владыкой глазами,
Невольно отвел он глаза.
Они, заводские ребята,
На бунт подбивали Урал,
– Уральский характер
Проклятый! —
Демидов им вслед прокричал.
 
 
…Вгрызались упрямо лопаты,
Чтоб рос уралмашевский цех,
Еще не пришел экскаватор,
Хватало работы на всех.
Стучал по земле по морозной,
Как дятел,
Согнувшийся лом.
– Уральский характер,
Серьезный! —
Прораб пробасил над костром.
 
 
…Снежок нерешительно падал, —
Горела земля под Москвой,
И с площади Красной
С парада
Шли части резервные в бой.
Ночь рвали снаряды на клочья,
Но насмерть стояли бойцы.
– Уральский характер,
Рабочий! —
Хрипел комиссар, —
Молодцы!
 
 
…Раздроблены глыбы породы
И глыбы слежавшихся лет,
Чтоб вдруг в отработанных годах
Надежды сверкнул самоцвет.
Но стойкому будет наградой,
Коль скажут умельцы о нем:
– Уральский характер!
Что надо!
Видать, закаляли огнем!