Текст книги "Рябиновые зори"

Автор книги: Лев Сорокин

ДОН-КИХОТ

 
Если друг ты,
Спорить можно
Без обид
До хрипоты:
Демонстрирует художник
Необычные холсты.
Он упрямо пишет синим
И деревья,
И восход,
И кочует по картинам
Долговязый Дон-Кихот.
Пробиваясь через годы,
Позабыл он о себе,
Но в его бойцовских позах
Неподвластие судьбе.
Он стареет,
Но дерется,
В бой мечта его ведет.
Вы не смейтесь:
Он вернется,
Долговязый
Дон-Кихот!
 

«Пора пересмотреть бы жизнь свою…»

 
Пора пересмотреть бы
                                 жизнь свою,
Пора бы
         подвести ее итоги.
Не быть мне
                 ни в аду и ни в раю,
Хотя б вели туда
                        пути-дороги.
Я добрым был
И правил жесткий суд,
Я нежным был
И был подчас суровым.
Враги меня, конечно, проклянут,
Друзья, наверно, вспомнят добрым словом.
Принес я радость женщине одной,
А вот другой принес я только горе.
Но мы же с ней
                      под ломкой тишиной
Неразделимые встречали зори?
Познаем счастье,
Лишь познав беду,
Беда учила
И любить
И драться.
Пусть ни в раю не буду, ни в аду,
Мне только б в сердце чьем-нибудь
Остаться!
 

НАША ФАМИЛИЯ

 
Умер прадед совсем молодым,
Умер прямо на пашне широкой.
Человеком он был крепостным,
Без фамильи,
                  по кличке:
                                 Сорока!
 
 
Дед работал всю жизнь дотемна,
Годы быстро сутулили спину,
И, казалось, на горе жена
Ежегодно рожала по сыну.
 
 
А потом —
Эх, солдатская жисть!
Взводный барина вовсе не лучше:
– Ты, Сорокин, давай, шевелись!
Шевелись!
             Или в зубы получишь!
 
 
Но пришел он,
                   семнадцатый год!
Нет преграды рокочущим лавам.
Как в кино,
               предо мною встает
Мой отец
             мальчуганом кудрявым.
 
 
Белочехи рвались в городок,
Где-то щелкал за выстрелом выстрел.
А в ревком забежал паренек:
– Где здесь можно вступить в коммунисты?
 
 
На боку поправляя наган,
Улыбнулся матрос невысокий:
– Ну а кто ты такой, мальчуган?
– Кто? Да просто… товарищ Сорокин.
 
 
…Ветер треплет густую листву,
Флаг над зданьем Совета полощет.
Вот опять я приехал в Москву,
С внуком вышел на Красную площадь.
 
 
Звезды ярко горят над Кремлем,
Так что видно их странам далеким.
И лепечет о чем-то своем
Самый младший
                         товарищ Сорокин.
 

Я – СЫН РОССИИ

 
Я – сын России,
Сын – рассвета,
Седых берез
И синих скал.
Я – сын России,
И об этом
Я никогда не забывал.
 
 
Вдыхал я запахи лесные
И бороздил речную гладь.
Я силы черпал у России,
Чтобы России
                    их отдать.
 
 
Слова отцовского завета
Я новостройками писал:
Я – сын России,
Сын – рассвета,
Седых берез
И синих скал.
 

«Я признаюсь тебе в любви…»

 
Я признаюсь тебе в любви,
Земля отцов,
Земля родная.
Зачем твердить мне:
«Позови!»—
Частица я
Твоя
Земная.
 
 
И я не раз заметить мог:
Когда последний снег растает,
В полях проклюнется росток,
И сквозь меня он прорастает.
 
 
А если я в подзвездной мгле
Порой лечу под небесами, —
Мой дед в земле,
Отец в земле,
И, значит, я в земле
Корнями.
 

«В соборе Домском тишина…»

 
В соборе Домском
                           тишина.
Запел орган.
И – хор.
И музыкальная волна
Заполнила собор.
Я слышу, музыка,
Поток
Твой льется с высоты.
И если есть на свете бог,
Так это
Только ты.
Тебя мы слушаем,
Тебя,
Над суетной толпой
Мы, словно крылья обретя,
Уносимся с тобой
Туда,
     где нет былой Руси,
В края ветров и стуж…
Ты возноси нас,
Возноси
К высотам наших душ.
Чтоб очищался человек
От горьких язв и ран.
Гуди,
     гуди,
Двадцатый век,
Гигантский наш орган.
Гуди и пой,
Гуди и пой,
Чтоб, крылья обретя,
Сквозь все прошли бы мы с тобой
И поняли тебя!
 

О ВРЕМЕНИ

 
Отчаянье приходит по утрам,
Когда глядишь:
Всего не переделать, —
У времени,
Отмеренного нам,
Жестокие и зримые пределы.
Но над хребтами высветленных крыш
Восходит солнце
Истиною вечной:
Пока ты не шагаешь,
А стоишь,
Дорогу представляешь бесконечной.
Тогда кирпич
Ложится к кирпичу,
И буровой пронзаются высоты.
Нам все дела бывают по плечу,
Когда мы не пугаемся работы.
 
 
И думаешь порой по вечерам,
Вот почему успели мы
                             все сделать:
У времени,
Отмеренного нам,
Жестокие и зримые пределы.
 

ГЛЯДЯТ В НЕБЕСА

 
Смотри, журавли над Тагилом
Не клином —
Цепочкой летят.
Привычно над городом милым
Вулканами домны дымят.
 
 
Над куполом нового цирка
Под всплески рабочих зарниц…
А звездочки в небе, как дырки,
Пробитые клювами птиц.
 
 
И яблонек майская вьюга
Стремится подняться с земли.
Глядят в небеса металлурги,
Летят в небесах журавли.
 

«Шапку дыма сбив набекрень…»

 
Шапку дыма сбив набекрень,
Не боится быть город нежным.
Как в Тагиле цветет сирень
В буйстве яблонек белоснежных!
 
 
Может, здесь от домен теплей?
И руда для цветов полезна?
Но сирень пышней и светлей
На тагильской земле железной.
 
 
Так и кажется:
                   не цветы —
Облака на ветви упали.
Звезды светятся с высоты,
Словно брызги тагильской стали, —
Гаснет дальнею плавкой день,
Ходит ночь уже по квартире.
В мои окна
Лезет сирень!
Окна я
Распахнул пошире!
 

СКОРОСТЬ

 
Причал растаял вдалеке,
И даль сомкнулась берегами.
Летит «Ракета» по реке
Над посветлевшими волнами.
 
 
Все – мимо!
Мимо!
Ветер бьет!
Нельзя на палубу подняться!
За поворотом —
Поворот
Под шум березовых оваций.
 
 
Мелькнул домишко.
Человек.
Кричал он что-то.
Не услышать!
И только самый первый снег
Успел заметить я на крыше.
 
 
Упали в реку сгустки слов.
Ах, скорость,
                 ты меня связала!
И снова брызги у бортов,
Как будто стенки из металла.
 
 
Гляжу на берег я с кормы.
Приятна скорость,
Скорость века…
 
 
Но человек кричал,
А мы
Промчались мимо человека.
 

МИ-4

 
Над заснеженной Сибирью
Начинает разворот
Ми-4, Ми-4,
Работяга всех широт.
 
 
В нем и груз, и пассажиры,
И с горючим —
Желтый бак.
Ми-4, Ми-4
Вынес нас из передряг.
 
 
Небо солнечное – шире,
Наконец-то мы летим,
Ми-4, Ми-4
Направляется в Казым.
 
 
На таежную квартиру
Новорожденный летит.
Ми-4, Ми-4
В небе люлькою висит.
 
 
Мать о летном командире
Колыбельную поет,
Подпевает Ми-4,
Работяга вертолет.
 

В ТАРКО-САЛЕ

 
Хорошо, что на земле
Есть райцентр
Тарко-Сале!
Он стоит над Пяку-Пуром,
Что впадает прямо в Пур.
Под полярным небом хмурым
Все же светел,
А не хмур.
Не песок,
А солнца крошки,
Видно, ссыпаны с небес.
Поселковые окошки
Освещают ближний лес.
Но известно: в лесотундре
Тучи часто – как свинец.
Там, где солнца мало, трудно
Жить без солнечных сердец.
Я их встретил.
И в ненастье
Озарен был их теплом,
И заботой, и участьем,
Словно здесь родимый дом.
Потому теперь повсюду
Говорить я людям буду:
– Хорошо, что на земле
Есть райцентр
Тарко-Сале.
 

ЛАБЫТНАНГИ

Лабытнанги – в переводе Семь лиственниц.

 
Затихает на стоянке
Вертолетный гул и вой.
Лабытнанги, Лабытнанги,
Вот и встретились с тобой.
– Лабытнанги! – это слово
Повторю семь раз подряд,
Дружно лиственницы снова
В этом слове зашумят.
И расскажут, как поселок
Зарождался в трудный год,
Под полярный звездный полог
Бросив гром своих работ.
Чтобы улиц прямотою
Подчеркнуть характер свой,
Чтобы вечной теплотою
Плыть над вечной мерзлотой.
Я уеду.
       Выше рангом
Повстречаю города.
Только слово «Лабытнанги»
В сердце вспыхнет иногда.
– Лабытнанги! —
Незаметно
Повторю семь раз подряд,
И семь лиственниц бессмертно
В этом слове зашумят.
 

ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ

 
В краю,
Где рядом – Ледовитый дышит,
Где с гор в жару не сходит белизна,
Вершины сразу делаются выше
И обнаженней – склонов крутизна.
 
 
А в тундре по-иному быть не может,
Где гниль болот,
Где вечная пурга,
Бескрайнее скрывая бездорожье,
Здесь все сравнять пытаются снега.
 
 
А потому и люди,
Словно горы,
Становятся тут выше и сильней,
В неистовых работах или спорах
Характеры и четче, и видней.
 
 
Смотрю на спутников своих бывалых,
Привычно заходящих в вертолет.
И высота Полярного Урала
Еще приметней
С облачных высот.
 

«Не любит Север слабаков…»

 
Не любит Север слабаков —
Раздавит тяжесть расстояний
И ослепит среди снегов
Безмолвье северных сияний.
 
 
В пурге,
         как будто бы в дыму,
Сцепились взбешенные ветры.
А рубль «длинней» здесь потому,
Что здесь длиннее километры.
 

ТРЯСКАЯ БЕССОННИЦА

 
Все когда-то кончится,
В прошлое уйдет —
Тряская бессонница,
Тряский вездеход.
 
 
Спелые,
Скрипучие,
Сыпучие
Снега,
Зрелая,
Дремучая,
Колючая
Тайга.
 
 
Небо серо-белое,
Скованная Обь
И заледенелая
Гибельная топь.
 
 
Следом за рассветами
Лезет вездеход…
Может быть, про это мы
Вспомним через год.
 
 
В нефтяном поселочке
Сядем за столом,
Присмиреют елочки
Сразу за окном.
– Где ты, жизнь походная? —
Зашумят друзья. —
Счастье вездеходное
Забывать нельзя,
 
 
Кто-то скажет:
– Правильно!
В центре,
Где народ,
Я, как танк,
Поставил бы
Первый вездеход.
 
 
Но тогда водителю
Захочется сказать:
– Братцы, погодите-ка
Технику бросать…
 
 
А пока он яростно
Рвется в новый день.
Солнце встало в зарослях —
Золотой олень!
 

В МЕТЕЛЬ

 
У Полярного круга
Гудит параллель,
Не сдержать ей
Ветров ледяного кипенья.
Обвязались вагончики,
Видя метель,
Как надежной веревкой,
Трубой отопленья.
 
 
Низкорослые сосны
Шумят за окном,
Как антенны, подняв
Свои редкие ветки.
А начальник участка
Затих за столом —
Вспоминал, как ушел
В сорок первом
В разведку.
 
 
Разве можно пробиться
Сквозь годы назад?
Но прожектором память
На взгорьях покатых,
Где безусые парни
Недвижно лежат,
Словно в саванах белых,
В своих маскхалатах.
 
 
Так же ветры
В атаку
Водила метель,
Но она не скрывала
От выстрелов метких…
Снял начальник давно
Фронтовую шинель,
Но еще не вернулся
Домой из разведки.
 
 
Край передний —
У каждого времени свой,
И кому-то быть первыми
Необходимо.
Первым вел он строителей
Под Бухарой,
Первым вышел
На тающий берег
Казыма…
 
 
Где-то МАЗ загудел,
Сел на снежную мель,
Но окно у вагончика
Все побелело.
И начальник участка
Выходит в метель, —
Быть разведчиком века
Нелегкое дело.
 

«В слове «Волга» мне слышится: Воля!..»

 
В слове «Волга»
Мне слышится: Воля!
И в приволжских
Привольных лугах
Я в дороге
Пшеничным раздольем
И ковыльным простором
Пропах!
 
 
Солнце редко здесь —
В облачных ставнях:
Рассиялось оно
В вышине.
У степи от работ непрестанных —
Проступившая соль на спине.
 
 
И понятней мне стала забота
Прокаленных жарою людей,
Где порою лишь капельки пота
Заменяют потоки дождей.
 
 
Пыль осела,
Рассеялась дымом,
Мы лежим средь приволжских степей.
Словно волосы наших любимых —
Прядки нежных
Седых ковылей.
 

КАМСКАЯ ВОЛНА

 
Ах, как солнечно нынче
И вьюжно
От цветущей,
От белой весны.
Ничего мне сегодня не нужно,
Кроме камской высокой волны.
Кама, Кама,
Прими меня, Кама,
Унеси меня на катерке
К той косе,
Где березка, как мама,
Пригорюнилась в новом платке.
Я хочу, чтобы ты расплескалась,
Смыла с пылью далеких дорог
Все обиды,
Разлуки,
Усталость
И остатки вчерашних тревог.
С катерка соскочу я на берег,
Постою я с березкой вдвоем:
Мы живем, потому что мы верим,
Верим мы, потому что живем.
Ах, как солнечно нынче и вьюжно
От цветущей уральской весны.
Ничего мне сегодня не нужно,
Кроме камской высокой волны.
 

МАЙКОР

 
Ах, Майкор, —
                тракторы и краны,
Дощатый старенький настил!
Стальную Русь ты
С деревянной
Навек в себе соединил.
 
 
Мне на тебя не наглядеться,
И в час,
         когда спадает жар,
Меня ведет,
                как будто в детство,
Скрипучий, в щелях тротуар.
 
 
Милы мне чем-то и знакомы
Одноэтажные дома,
Полупустынных улиц дрема,
Дорожной пыли кутерьма.
 
 
И след гусиный
В следе шинном,
И Камы ласковый прибой,
И переклички петушиной
Разноголосый
Разнобой.
 
 
И тополя в столетье ростом,
И взмахи сильного весла,
И то, как буднично и просто
Здесь люди делают дела.
А бревна,
            словно золотые,
В плоты сплетенные, плывут.
Ах, Майкор,
Пядь моей России,
В Россию твой
Впадает труд.
 
 
Ты – только точка.
Но измерьте
Все точки,
             слитые в страну!
Волна от Инвеньского рейда
Вздымает волжскую волну.
 

ЧЕРДЫНСКИИ ИЮЛЬ

 
Заснуть бы,
Да спать не захочешь:
Влекут и тревожат меня
Над Колвою белые ночи —
Пора незакатного дня.
Волна под мостками струится,
На привязи спят катера,
И сказочной дальней жар-птицей
Вздымается пламя костра.
Стремится в безлюдье урочищ,
Туда же и тучи летят…
 
 
Не так ли вот
Белые ночи
Здесь плыли столетья назад?
 
 
И, может, в кольчуге мой предок
Над колвинской быстрой водой
Стоял после тяжкой победы
И видел Полюд пред собой.
 
 
И Чердынь в белесые дали
Смотрела притихшим кремлем.
А склоны Полюда сверкали,
Как русский победный шелом.
 
 
И тучи,
Как клочья потемок,
Шли в глубь незакатного
Дня.
Как я своих предков,
Потомок
Припомнит когда-то меня?
 
 
Спит город над речкой рабочей,
Не дрогнет заколвинский лес.
Над Чердынью белые ночи —
Пора незакатных небес.
 

«А человеку надо много…»

 
А человеку надо много:
Не только хлеб,
Не только дом,
Не только звездную дорогу,
Где реактивный ходит гром.
Не только твердую зарплату,
Не только радость от наград.
Еще —
    и капельки заката,
Что в травах росами горят.
И робкий плеск волны,
И ветра
Прикосновение к лицу,
Когда грибные километры
Ведут к тесовому крыльцу;
В открытом взгляде —
                              пониманье,
Хоть нам опять не по пути.
И не «Прощай!»,
А «До свиданья!»,
Когда на трап
Пора взойти.
 

«На вокзалах глядим веселей…»

 
На вокзалах глядим веселей,
За улыбками горечь попрятали:
С каждым годом —
Все меньше друзей,
С каждым годом —
Все больше приятелей.
 
 
А зачем обещанья писать,
Провожанья не только вокзальные…
На клочки разрывает опять
Резкий ветер
Все фразы прощальные.
 
 
В зной и в снег
Упирается Русь,
Другу выпала Арктика снежная.
Но не с другом сейчас расстаюсь,
Провожаю года свои прежние.
 
 
Уезжают друзья навсегда,
Но надежды, как капли сердечные…
От вокзалов бегут поезда,
А к вокзалам торопятся —
                                     встречные.
 

«Друг тебе вовеки не ответит…»

 
Друг тебе вовеки не ответит,
Смерть пришла, —
                       кричи ты, не кричи! —
Самые умелые на свете
Не помогут встать ему врачи.
Мы о том не любим разговоров,
Даже и не думаем о том,
Только все ж наступит день,
                                         который
Будет и моим последним днем.
Для меня пусть это будет летом:
Все же летом дни у нас длинней.
Что скрывать?
Подумаешь об этом,
Как-то сразу в мире холодней.
Будут так же вдаль стремиться люди,
Улыбаясь,
            плача
                    и любя.
Будут все.
И лишь тебя не будет,
Как других не стало до тебя.
Задаю вопрос себе тревожно:
Заалела новая заря,
Все ли было сделано, что можно,
Не живу ли на земле я
                                  зря?..
 

ЗАБОТЫ

Маме моей – Анне Тимофеевне

 
Я в них тону,
Как будто бы в трясине,
Чем больше бьюсь,
Тем глубже ухожу…
Ах, мама, брось печалиться о сыне,
Тобой,
А не собой
Я дорожу.
 
 
Ах, мамы,
Все сыновнии заботы
Вас окружают даже по ночам.
Но вы еще надеетесь,
Что кто-то
Поможет вашим взрослым сыновьям!
 
 
А сыновья
              всем
                     помогают сами,
Вот оттого и тонут средь забот.
Но хочется, наверно, каждой маме,
Чтоб сын достиг каких-нибудь высот.
 
 
Они скромны —
Все матери России, —
Сын – не министр,
Не токарь,
Пусть – поэт,
Но только бы по-доброму о сыне
Сказал при встрече
Старенький сосед.
 
 
И чтобы видел он:
Что с днем рожденья
Сын аккуратно
Поздравляет мать…
Когда о детях скажут с уваженьем,
То легче жить
И легче умирать.
 

ЗВЕЗДОПАД

Н. И. Рыжкову

 
Здесь синие звезды земные
Посменно рождает Урал.
Их пламенем
Чудо-портные
Кроят или режут
Металл.
 
 
И огненной ровною стежкой
Сшивают одежды машин.
И склевывать звездные крошки
Торопится кран-исполин.
 
 
А звезды рождаются рядом
И гаснут с шипеньем опять.
Спеши в заводских звездопадах
Желанье свое загадать.
 
 
И рано оно или поздно,
Но сбудется в гулких цехах.
Порукой рабочие звезды
В горячих рабочих руках.
 

СПЕКТАКЛЬ

 
Раскрылся занавес
                            едва,
Ребячьи стихли крики.
На сцене —
            старая Москва,
На сцене —
           Петр Великий.
Бояре злобные шипят,
Чернят Петрову славу,
А он ведет своих солдат
В сраженье
               под Полтаву.
И старики,
              и молодежь
Петрово ловят слово,
Хоть Петр Великий
                    чуть похож
На токаря Петрова.
Ну, пусть Петров!
                  Зато – артист!
Во МХАТ послать не стыдно.
Аплодисменты, крики «Бис!».
Царя Петра не видно.
А Петр кричит, смывая грим,
С тревогой через стену:
– Зело, бояре, поспешим,
Ведь нам в ночную смену!
 

КАЧКАНАРСКОЕ КИНО

 
Когда сказать о честности мне надо,
О первых качканарцах говорю…
Зарылись в темень горные громады,
Закрыв собой вечернюю зарю.
 
 
Все складочки расправив на экране,
Механик зычно
Объявил звонок.
И качканарцы ждут,
Чтоб на поляне
Застрекотал кузнечиком движок.
 
 
А фильм сегодня о делах сердечных!
Ну а вокруг
               не стены,
                            а леса
И звездами прибитые навечно,
Мерцающие низко небеса.
 
 
Со всех сторон входи —
И в кинозале,
Какой захочешь,
Занимай пенек.
Но только все
Билеты покупали
И сдачу брали
Кто какую мог.
 
 
Кассиры сами,
Сами контролеры, —
Так кто же здесь способен на обман?
Из-за лесов заглядывали горы
На светлый оживающий экран.
 
 
Ворчал беззлобно за спиною кто-то,
Что кинофильм опять безбожно стар.
Сгребал механик выручку
                                        без счета,
Чего считать?
Ведь это – Качканар!
 
 
Но до конца сеанса парень рядом
Держал билеты, смятые давно…
Мне говорить о честности не надо,
Я помню качканарское кино!
 

АВТОГРАФ

А. И. Храмцову

 
Огни кремлевские сверкали,
Смешались —
Дон,
Сибирь,
Урал.
И космонавт в гудящем зале
Свои автографы давал.
Как будто звездных трасс кусочек
На память каждый брал с собой.
И тут блокнот раскрыл рабочий,
Сверкнув Звездою Золотой.
– Автограф звездного пилота
Иметь хотел бы Уралмаш…
– А у меня своя забота —
И мне автограф нужен Ваш…
Они стояли, словно братья,
Наговориться не могли.
И было их рукопожатье
Слияньем неба и земли.
Огни кремлевские сверкали,
Век взял космический разбег.
Автограф свой
В гудящем зале
Давал
Рабочий человек.
 

ЗВЕЗДНЫЙ ГОРОДОК

1

 
Так вот какой ты, Звездный городок!
Ты этажами тянешься к восходу.
Пусть над тобою
Небосвод высок,
Ты все-таки
Всех ближе
К небосводу.
 
 
Земля и небо,
Небо и земля
В сердцах твоих сынов
Навечно слиты:
От Звездного —
До звездного Кремля
Теперь дороги
В космосе пробиты.
 
 
Светлеет над домами небосклон,
Выходят из подъездов космонавты,
Еще не знают люди их имен,
Но, может быть,
Уже узнают
Завтра.
 

2

 
Погибших космонавтов партбилеты
Оставить в Звездном! —
Так решил Цека.
Космические первые рассветы
На них не отцветут и за века.
 
 
А где-то вновь высокие ракеты
Растут над разнотравием весны…
Но ясно мне:
Зарею партбилетов
Космические зори зажжены.
 

3

 
Космический первый пилот
Окутан земной тишиною,
В руке он кому-то несет
Цветок полевой за спиною.
 
 
Но в час, когда весь городок
От ритма дневного устанет,
Здесь женщина скорбная встанет,
И женщине
Звездный цветок
Пилот молчаливо протянет.
 

4

 
Тишиною окружает
Вечер поздний.
Полумесяц над Арабией высок.
И мне кажется:
Шуршат над нами звезды,
А не просто
Остывающий песок.
 
 
За ночь воздух над пустынею остынет,
И пески во сне
Увидят
Снежный лес.
Приподнялись пирамиды над пустыней,
Чтобы вслушиваться в шорохи небес.
 
 
Значит, звезды разговаривают с нами?
И мне чудится,
Что, чуточку сопя,
Молчаливый сфинкс
С восточными глазами
Удивленно как-то
Смотрит на тебя.
 
 
На тебя и одновременно повыше,
Словно ждет ответа он от высоты.
Видно, русские слова уже он слышал
С пролетающей
Диковинной звезды.
 

5

 
Отражается профилакторий
На поверхности зябкой воды,
Где качают
Осенние зори
Поплавок самой первой звезды.
Космонавт улыбается другу:
– Не клюет?
Не беда!
Подождем.
Может, леска натянется туго
И расщедрится наш водоем!
…А волна уже, как ледяная,
Желтокрылая мчится метель.
Ощущается тяжесть земная
После всех невесомых недель.
Эх, сейчас на озерную глушь бы,
Что таится в сентябрьских лесах!..
На земле зарождается дружба,
Проверяется на небесах.
На полет стала дружба их
                                        старше,
И виски у них в звездной пыли,
Звезды кажутся в космосе – дальше,
Звезды кажутся ближе – с Земли!
 

«Это кажется: Звезды молчат…»

 
Это кажется:
Звезды молчат,
Звезды дырочки в космосе выбили:
Звезды плачут,
Смеются,
Кричат
В дни рожденья,
Горенья
И гибели.
Я в полете услышал тот крик,
Но спросить постеснялся у летчиков.
Неразгаданный
Звездный язык
Не имеет
Еще переводчиков.
Ну а крики людей нам ясны,
И для радости,
И для страдания
Переводы совсем не нужны,
Даже если гудят расстояния.
Люди людям
Безмолвно кричат,
Где-то жадным напалмом сожженные…
Это кажется:
Люди молчат,
Как и звезды,
От нас удаленные…
 

«А спокойствие – это искусство…»

 
А спокойствие —
Это искусство,
Что дается с годами трудней:
Обнаженней становятся чувства
Под наждачным
Движением
Дней.
 
 
Огорченья,
Разлуки,
Потери —
Это все,
Как рубец
На рубце.
Нам слышнее скрипучие двери
И чужие шаги на крыльце.
 
 
Добывая крупицы удачи,
Мы ворочали глыбищи бед.
Если с другом при встрече заплачем,
Так не плакали ж
Тысячи лет!
 
 
Если ж гнев
Ослепительной вспышкой, —
Встал не с той – отмечают! – ноги.
Нет, врагов своих миловал слишком,
Но врагами остались враги.
 
 
Обнаженней становятся чувства
Под наждачным
Движением
Дней.
А спокойствие —
Это искусство —
Мне с годами
Дается трудней.
 

СЛУЧИЛОСЬ ТАК

 
Случилось так,
                     что я подслушал
(Хоть не хотел),
                       как друг мои лгал.
Мне показалось:
                       влез он в душу
И что-то светлое украл.
 
 
Я научился ненавидеть
Неуловимый скользкий взгляд.
Я научился сразу видеть,
Когда неправду говорят.
 
 
Она еще свивает гнезда
В сердцах,
              что глуше,
                             потемней.
Чего скрывать,
                    порою поздно
Узнать приходится о ней!
 
 
Но ей в сердца не просочиться,
Коль зорки совести посты.
Да, есть незримая граница,
Где пограничник —
                          только ты.