Текст книги "Дом Павлова"

Автор книги: Лев Савельев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Тогда Дорохов – он возглавлял штурм этого дома – обратился к Воедило:

– Ну, Коля, наберись храбрости… – Тяжело мне тебя посылать, а надо!

И снова этот бесстрашный парень – уже в который раз! – проявил сноровистую солдатскую смекалку.

Выследив, откуда бьет снайпер, Воедило, тесно прижимаясь к стене, пополз. Главное теперь – быть по отношению к снайперу в мертвом пространстве. Это ему удалось. Он сумел незамеченным пробраться сквозь расположение противника к тем, кто был отрезан. Передав приказ Дорохова – держаться! – и выяснив обстановку, связной ползком же пустился в обратный путь. Вернулся он весь в поту, хотя на дворе стояла зима…

– Ваше задание выполнил, товарищ старший лейтенант, – доложил он, тяжело сопя. – Ребята закрепились, ждут помощи… А снайпер – вон в том окне, – добавил он словно между прочим.

Золото, а не парень! Дорохов готов был его расцеловать.

Меткий бросок гранаты в окно, где Воедило высмотрел снайпера, и уже можно двигаться дальше. Еще один смелый рывок вперед – и вот уже этот дом, с шаткой лесенкой, ведущей в «скворешню»… Здесь у Дорохова с вражеским пулеметчиком дошло до рукопашной…

За этот бой он получил орден Красной Звезды. А в армейской газете появилась заметка, которая так и называлась: «Храбро дрался Алексей Дорохов».

Две недели воевал сорок второй полк в развалинах рабочего поселка завода «Красный Октябрь». То были тяжелые кровопролитные бои. Из участников обороны Дома Павлова в эти дни получили ранения Афанасьев, Рамазанов, Свирин…

Именно здесь, в районе заводского поселка, был осуществлен замысел советского командования – встречными ударами с запада и с востока расчленить окруженную группировку на два части.

Рано утром 26 января, без артиллерийской подготовки, советские армии перешли в новое наступление. С запада двигались два армии – двадцать первая генерала И. М. Чистякова и шестьдесят пятая генерала П. И. Батова, а им навстречу, с востока – шестьдесят вторая генерала В. И. Чуйкова.

Противник, как упорно он ни сопротивлялся, выдержать ударов советских войск не мог.

Соединение двух фронтов произошло в половине десятого утра. Полк Елина встретился с одним из гвардейских полков армии Чистякова. Гвардейцы Родимцева передали представителям этой части алое знамя, на котором написано: «В знак встречи 26.1,1943 года».

Гитлеровцы сдавались теперь в плен целыми полками и дивизиями. Но в районе рабочего поселка завода «Красный Октябрь» фашисты продолжали ожесточенно драться.

Тридцатого января, накануне того дня, когда в городе прекратились бои, разрывная пуля перебила ногу командиру батальона Виктору Дронову, и он навсегда оставил свой третий батальон, которым командовал десять трудных месяцев войны.

И вот враг разгромлен.

Замолкла канонада. И непривычная тишина настала в Сталинграде.

Из заводского поселка на прежний свой участок – в район сгоревшей мельницы и Дома Павлова – вернулся сорок второй полк.

Похоронили погибших товарищей – им вырыли братскую могилу тут же на площади, недалеко от легендарного дома солдатской славы.

Подобрали разбросанные повсюду снаряды, разминировали улицы и пустыри. Тяжелая и опасная работа – она вызвала новые жертвы. Именно тогда трагически погиб славный командир бесстрашных саперов Василий Гусев. Тяжело был ранен – потерял ногу – секретарь партбюро полка Николай Капралов…

В эти же дни по местам недавних жестоких боев прошли люди с кистями и ведерками краски. На огромной стене вдоль набережной Волги чья-то рука вывела:

«Здесь стояли насмерть гвардейцы Родимцева».

Немного поодаль появилась вторая надпись:

«Выстояв – мы победили смерть».

А на стенах дома, изрешеченного пулями, пробитого снарядами, обожженного пламенем, та же рука написала:

«Мать – Родина!

Здесь героически сражались с врагом гвардейцы Родимцева

Илья Воронов, Павел Демченко,

Алексей Аникин, Павел Довженко».

Ниже, более крупно:

«Этот дом отстоял гв. сержант»

И совсем уже большими буквами:

«ЯКОВ ФЕДОТОВИЧ ПАВЛОВ!»

Девятого февраля дивизия перешла по скованной льдом Волге на левый берег и расположилась в Красной Слободе – в том самом поселке, откуда в тяжелые сентябрьские дни минувшего года началась переправа на пылающий сталинградский берег.

Дивизия выполнила свой долг. Наступил долгожданный заслуженный отдых. Полки и батальоны приводили себя в порядок. Получено новенькое обмундирование, все приоделись – не узнать! Особенно когда на плечах гимнастерок, кителей и шинелей появились только что введенные в Красной Армии такие непривычные погоны.

Горячка в эти дни – ив штабе полка, в его строевой части. Надо быстро подготовить наградные материалы. Эта работа целиком легла на плечи Константина Гаврикова. Писарь, которого в сентябре прошлого года, когда шел бой за вокзал, Елин назначил на командную должность во второй батальон, недолго там оставался. Как только появилась замена, Гавриков вернулся в штаб. Теперь он помощник начштаба полка и носит офицерские погоны. А работы – по горло. Шутка сказать: надо составить три, если не четыре сотни реляций – наградных листов – с коротким, но четким описанием подвига, который совершил каждый, кого представляют к награде.

А впереди – парад. Он назначен на день празднования двадцать пятой годовщины Красной Армии.

К нему люди готовились с волнением. И те, для которых это был первый парад в их военной жизни, и особенно те, которых парад как бы вернул в ту далекую теперь пору – неужели оно было, такое время? – когда из оружия, которым владеешь, приходилось стрелять разве что на учениях…

Парад прошел блестяще. Принимавший его генерал Жадов, командующий, шестьдесят шестой армией, в которую теперь входила Тринадцатая гвардейская, дал дивизии высокую оценку.

Вечером после парада ветераны сорок второго полка собрались в просторной избе. На следующий день гвардейцам предстояло покинуть берега Волги, и вот теперь перед отъездом – прощальный ужин.

Большие перемены произошли в полку. Многие из тех, кто воевал в самые тяжелые сталинградские дни, отсутствовали за праздничным столом.

Вначале почтили память товарищей, отдавших жизнь за Родину. Вспомнили памятные дни в Доме Павлова, когда на дом обрушивались снаряды и мины. Где он сейчас, наш боевой сержант? Этого никто не знал… Потом вспомнили артиллеристов, отважно корректировавших огонь с верхнего этажа дома. Вспомнили храбрых девушек, которые шли в разведку через площадь Девятого января. Вспомнили славные дела разведчиков Лосева, и тогда все поглядывали на великана Хватало – он сидел тут же за столом и уписывал за двоих…

Всеобщее оживление внес своим сообщением капитан Розенман, начальник полковой разведки. Ему довелось видеть личную карту, отобранную у Паулюса. Против зеленого дома на площади Девятого января – Дома Павлова – имеется пометка, что здесь оборонялся… целый батальон! Хотя было там едва два десятка человек.

На прощальном ужине были и гости из штаба дивизии, из политотдела, из редакции газеты. Пришла и Валя Пахомова – ей очень обрадовалась Маруся-Чижик – теперь ведь девушки разлучены: с тех пор как при политотделе дивизии создан ансамбль художественной самодеятельности, «актрису» прикомандировали туда одной из первых.

Пахомова и трое ее друзей по ансамблю исполнили несколько концертных номеров. В заключение участники вечера спели хором под аккордеон традиционный «Марш гвардейцев Родимцева» – гимн Тринадцатой дивизии на слова поэта-однополчанина.

А назавтра, 24 февраля 1943 года, дивизия погрузилась в эшелоны и отправилась на запад, на фронт, который теперь проходил в сотнях километров от Волги.

Впереди были бои на Курской дуге, впереди – форсирование Днепра, а потом – бои за освобождение правобережной Украины. Впереди еще было тяжелое лето сорок четвертого года с форсированием Вислы, с боями на знаменитом Сандомирском плацдарме и форсированием Одера. Была еще впереди мокрая зима сорок пятого года с боями на территории Германии, был выход на Эльбу и встреча с союзниками у города Торгау… Наконец, предстоял еще заключительный бросок на юг и тяжелый бой за Дрезден. А когда войне уже совсем был конец – девятого и десятого мая сорок пятого года – в дни, когда советский народ уже ликовал победу, гвардейцы Родимцева еще сражались на улицах Праги. Только там закончилась для них война.

Новые ратные дела людей дивизии украсили ее боевые знамена новыми орденами.

Вот полное наименование соединения к концу его героического пути:

«Тринадцатая гвардейская стрелковая Полтавская, ордена Ленина, дважды Краснознаменная, орденов Суворова и Кутузова дивизия…»

С берегов Волги дивизия отправилась на запад без своего прославленного сержанта.

Сколько однополчане ни искали, но найти Павлова не могли. Одни говорили, что после боя за «молочный дом» видели его в медсанбате, другие утверждали, что он вообще не дополз до берега и умер от ран.

След Якова Павлова затерялся…

Рана заживала быстро. Уже через месяц Павлова выписали из госпиталя, а весь январь он провел в команде выздоравливающих. Но вернуться в родную часть не удалось. Госпитальное начальство оставалось глухим к подобным просьбам. Есть разнарядки, их надо выполнять, время военное и не до разговоров!

Так Павлов попал в запасный полк, а там, не успев опомниться, получил назначение: старший группы солдат на лесозаготовках…

Во многих передрягах побывал Павлов за долгие месяцы войны, но это назначение он воспринял чуть ли не как самую крупную неприятность. Заготовка дров – хоть и нужное дело – боевому сержанту претила. Павлову вспомнилось, как поступил Илья Воронов – «медные котелки» – когда тот вопреки своей воле попал в запасный полк: чуть ли не через день он подавал рапорт: «Прошу отправить на фронт!» А ведь помогло! Павлов стал действовать по такому же методу – бомбардировал начальство рапортами.

Подобный способ воздействия на начальство помог и Павлову. В апреле 1943 года его вызвал командир батальона, хмурый капитан:

– Имеется требование на желающих учиться артиллерийскому делу. Пойдете?

Куда угодно, лишь бы распроститься с пилой и топором! И, не размышляя ни секунды, Павлов гаркнул во все горло, да так, что комбат вздрогнул от неожиданности:

– С превеликим удовольствием, товарищ капитан!

Хотя ответ был и не совсем уставной, но прозвучал от чистого сердца. И хмурый капитан улыбнулся.

Уже через несколько дней Павлов прибыл в лагерь – один из центров подготовки резервов. Шло формирование новых полков, бригад, дивизий. В одну такую заново создаваемую часть – в 288-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк – и был направлен Яков Павлов.

Пополнение, поступавшее в лагерь, состояло главным образом из молодежи да из тех, кто прежде служил в тылу. Естественно, что воин с гвардейским значком и медалью «За отвагу» на груди привлекал внимание. Люди, еще, как говорится, не понюхавшие пороху, с большим интересом слушали рассказы фронтовика о сталинградских боях, а рассказывал Павлов увлекательно.

В один из дней пришла центральная газета с очерком о Доме Павлова.

– Так то ж про нашего Яшу пишут! – воскликнул кто-то.

Вспомнили, что Павлов действительно рассказывал нечто подобное.

Когда об этом дошло до заместителя командира полка по политической части, тот удивился. Вое ему тут показалось странным: и то, что такая, можно сказать, знаменитость скромно служит у него в полку, и то, что боевой сержант за свой широко известный подвиг даже не награжден.

И замполит учинил Павлову форменный допрос. Обычно Павлов в карман за словом не лезет. Но на этот раз он повел себя более чем сдержанно.

Скупые и сбивчивые ответы только усилили подозрения: парень, мол, сгоряча сболтнул, а теперь виляет. Да и вообще – какой из него герой! – решил замполит. В его воображении «тот самый» Павлов выглядел этаким былинным богатырем, саженного роста, а этот…

Зато Павлов дал себе зарок – больше о своих сталинградских делах не распространяться. Мало радости в самозванцах ходить…

В конце октября 1943 года полк погрузили в эшелоны и отправили на Третий Украинский фронт.

Теперь Яков Павлов был уже старшим сержантом. Он стал заправским артиллеристом – замковым и наводчиком.

Шло освобождение Украины… Боевое крещение новый полк получил под Кривым Рогом. Потом были сильные бои возле станции Апостолово. Здесь за храбрость и находчивость при отражении танковой атаки Павлова наградили еще одной боевой медалью, а за подбитый вражеский танк выдали денежную премию.

В феврале сорок четвертого Яков Павлов подал заявление о приеме в партию. Рассказывая о себе, он подробностей боев в «своем» доме не касался. Вспомнился неприятный осадок после разговора с допрашивавшим его замполитом, и он постарался избежать всяких разговоров о боях на площади Девятого января. Вообще их и не затрагивали. Павлов хорошо проявил себя в недавних боях, и о них-то больше всего и говорили те, кто поддерживал его заявление.

Но слава все время стучалась в двери…

Однажды появляется парторг батареи Строковский, тоже Яков, со свежей газетой:

– Смотри, тезка! – взволнованно протягивает он новую статью о Доме Павлова. – Про тебя опять пишут! Скажем наконец командиру, что это ты…

– Ну вас всех к богу! – огрызнулся Павлов. – Уже побывал в самозванцах и хватит…

– Ох, и спесив ты, тезка, – пожурил его тот. – Знаешь, говорят: спесивый дома обедает… Ладно уж, сам скажу…

Но тут пошли бои, забылся и этот случай.

Прошло еще какое-то время, и в полк прибыла третья по счету газета со статьей о Доме Павлова. Теперь за дело взялся командир взвода лейтенант Журавлев. Но Павлов был непоколебим.

– Не хочешь, Яша, дело твое, – сказал лейтенант. – А мне запретить не можешь.

Журавлев не только написал отклик, но и фото Павлова приложил. Долго это письмо колесило, пока не пришло по нужному адресу – в сорок второй гвардейский полк. В то время – ноябрь сорок четвертого года – полк воевал в Польше, на Сандомирском плацдарме. Письмо попало к замполиту полка Лезману, тому самому, кто в дни сталинградских боев вместе с саперами вел оборонительные работы на площади Девятого января. Уж он-то Павлова знал!

А ведь как Павлова искали! Воины гордились своим однополчанином, и их тревожила его судьба. И вот наконец утерянный след нашелся.

Его искали не только однополчане. С первых же дней после освобождения города разыскивать сержанта Якова Федотовича Павлова усиленно стали и жители Сталинграда. С берегов Волги полетели письма по разным адресам. Но тщетно. Ответ неизменно гласил: «Такого нет». И это казалось тем более странным, что слава о Доме Павлова уже разнеслась по стране.

В газетах, в журналах появлялись снимки изрешеченных стен этого дома, воспроизводились памятные надписи о его защитниках. Появлялись и снимки отстроенного Дома Павлова – его восстановила знаменитая бригада Александры Максимовны Черкасовой одним из первых в городе.

Так почему же ни сам Павлов, ни те, кто его знают, не откликнутся? Да и жив ли он?

Запросы из Сталинграда приходили и в сорок второй полк. Но что здесь могли сказать? Сами, мол, ищем!

И вот теперь, после письма лейтенанта Журавлева, Сталинградский горсовет получил наконец от Лезмана ответ: жив Яков Павлов! Пишите ему на полевую почту 22109-Е!

Как раз в те дни, когда пришло письмо Журавлева, в сорок второй полк прибыл Александр Ильич Родимцев, в ту пору уже генерал-лейтенант, командир корпуса. Ему рассказали о том, что Павлов нашелся.

Генерал проявил живой интерес:

– Да вы вытребуйте его к себе, – посоветовал командир корпуса. – Где же ему еще служить, как не в своем родном полку. – И, немного подумав, добавил – А его хоть наградили? Проверьте, а то всякое бывает…

Полковое начальство смутилось. Оказалось, прав генерал! Павлов так и не награжден. В спешке как-то не позаботились об этом, а потом и вовсе позабыли.

Но забыли о награде, а не о самом подвиге. В полку свято хранили боевые традиции. Рассказывая новому пополнению о боевом пути части, всегда упоминали о Доме Павлова. А то, что такой герой мог оказаться обойденным наградой, никому и в голову не приходило.

– Вот видите, – укорил Родимцев, когда ему обитом доложили. – А ведь человек заслужил! – И тут же распорядился – Подготовьте наградной лист на Героя. Я сам представлю.

В тот же день все было готово, и документы на присвоение Павлову звания Героя Советского Союза пошли по назначению.

Ничего этого Павлов, конечно, не знал. Он продолжал воевать в своем противотанковом полку. Правда, в декабре сорок четвертого года был какой-то странный разговор с командиром полка, но Павлов не придал этому значения.

Вызвал его как-то командир полка Ракович. С минуту он пытливо разглядывал маленькую фигурку старшего сержанта, а потом без предисловий и говорит:

– Ты, Павлов, где больше хочешь служить – в артиллерии или в пехоте?

– Мне непонятен ваш вопрос, товарищ подполковник, – искренне удивился Павлов.

– А все-таки?..

– Что касается меня, то я предпочитаю артиллерию… Но если командование имеет другие соображения, то как прикажут.

– Значит, разговор окончен, – с облегчением заключил командир полка.

А случилось вот что. Ракович получил запрос – не откомандирует ли он старшего сержанта Павлова по месту его прежней службы, в сорок второй гвардейский стрелковый полк? Причина в письме указана не была. А поскольку хорошего воина отпускать никому не хочется, то командир полка рассудил: человек в пехоту не стремится – зачем неволить?

Так Павлов и остался в своем новом полку. Вскоре его повысили в должности, он стал командиром отделения разведки во взводе управления. Но и будучи артиллеристом, ему частенько приходилось браться за автомат.

Однажды – это было у польского городка Торунь – Павлов со своими товарищами вступил в бой с большой группой гитлеровцев – их пришлось выбивать чуть ли не врукопашную из одного имения. Отчаявшиеся эсэсовцы лезли буквально на стволы орудий…

За подвиг в этом бою Павлова наградили орденом Красной Звезды. И не знал он тогда, что совсем рядом, на полях этого же имения воюет его давний друг Василий Глущенко, теперь тоже артиллерист. О том, что они бок о бок воевали за освобождение Польши, друзья узнали, когда встретились после Победы.

Еще один орден Красной Звезды получил Яков Павлов – к тому времени уже старшина – за подвиг, совершенный им у города Гдыня. Батарея вела тяжелые бои на Шецинском плацдарме. Особенно памятны дни боев с восемнадцатого по двадцать первое апреля сорок пятого года, когда за сутки приходилось отражать по десять-двенадцать вражеских атак.

В этой тяжелой обстановке требовалось во что бы то ни стало доставить к орудиям боеприпасы и накормить изнуренных непрерывными боями людей. И старшина Павлов действовал отважно. Пробираясь под огнем, он не раз вспоминал другого старшину, сталинградского, коммуниста Сидашева, который, бывало, со своим полосатым Матрасным чехлом с едой и куревом приползал в Дом Павлова. Сидашев навеки остался там, недалеко от площади Девятого января…

Смертельная опасность подстерегала на каждом шагу и старшину Якова Павлова.

Судьба отнеслась к нему милостиво. Ему много раз приходилось переползать поле смерти, мины рвались рядом, но ни одна его не задела.

Пока Павлов ратным трудом «зарабатывал» все новые и новые награды, там, в тылу, своим чередом шли события.

Письмо замполита Лезмана о том, что Павлов нашелся, сталинградцы получили в дни, когда готовились торжественно отметить вторую годовщину освобождения своего города. И сразу же в полевую почту 22109-Е пошло герою приглашение приехать на праздник.

Но Павлов оставался верным данному себе слову – не распространяться о прошлых делах, и об этом приглашении промолчал. А сталинградцам послал теплое письмо. Он горячо поблагодарил за радушие, но объяснил, что приехать никак не может. На фронте сейчас жаркая боевая страда, Красная Армия наносит последние удары по врагу. Ездить по гостям не время… Вот придет Победа, тогда – с превеликим удовольствием!

Об этой переписке напечатали в газетах. Так стало широко известно, что Павлов жив, что он продолжает воевать.

И тогда хлынул поток писем. Теперь уже умалчивать не удалось…

Одним из первых пришло письмо из Саратова от Зины Макаровой.

Адрес на конверте был подробный, но все же недостаточна точный:

«Сталинград. Защитнику города-героя Якову Павлову».

Впрочем, на почте к тому времени уже знали, что Павлов хоть и имеет в городе «свой дом», но там отнюдь не живет… И письмо переслали на фронт.

«Навсегда у меня осталось воспоминание о самых дорогих людях, которые спасли нашу жизнь. Это вы, бойцы шестьдесят второй армии, – писала Макарова. – Как я вам благодарна за все! Мы, выехав из того ужаса, долго не верили своим глазам, не верили, что все уже кончилось. Мы очень много пережили еще за время эвакуации и в Саратов добрались только 1 декабря… Здесь мы обосновались, и я начала строить нашу жизнь снова. За эти два года дети мои подросли, дедушка тоже с нами, ну, а бабушку мы похоронили. Она так и не могла оправиться от тех переживаний. Мой муж после ранения находится сейчас в тылу. Он нас с трудом разыскал.

Мои дети часто вспоминают „подвал“ – так они называют те дни, когда мы сидели в этом доме. Они помнят, как мы уходили по тем канавам, помнят, как вы угощали их шоколадом и водой. А вода – ты сам знаешь, как трудно нам было тогда с водой. Мне пришлось в двух случаях чуть ли не жизнь отдать за воду…»

И еще, и еще шли к Павлову письма. От совершенно незнакомых людей. Писали воины с других фронтов, писали из глубокого тыла женщины, мужчины, девушки и юноши. Писали люди, которых Красная Армия освободила из-под фашистского ига.

В иные дни почта приносила по пятьдесят, а то и по семьдесят писем. Чаще всего это были листки бумаги, сложенные в треугольнички – обычные для тех фронтовых лет.

Случалось, адрес был и вовсе короткий, просто без всякого номера – «Полевая почта, герою-сталинградцу Якову Павлову». Почтовики доставляли корреспонденцию на передовую, под Шецин, туда, где в то время Яков Павлов воевал.

Пришла Победа, и фронтовики стали возвращаться по домам. Первыми уезжали воины возрастом постарше. Год рождения Павлова – тысяча девятьсот семнадцатый – пока еще не подлежал демобилизации. Но прославленному сталинградцу дали месячный отпуск.

Ранним июльским утром Яков Павлов подъезжал к родным местам. За окном мелькали озера и перелески Валдайского края – воспетая поэтами красота русской земли.

Вот там, за прогалиной начинается знакомый лес, откуда в студеную зиму он изо дня в день делал два конца по пятнадцати километров. В ту, доколхозную пору, отец-бедняк никак не мог прокормить пятерых детей. Для подспорья то сапожничал, то ходил на извоз. И двенадцати лет Яша уже стал помогать по хозяйству. Дрова на станцию возили в двух санях: в одни запрягали доживавшую век клячу – ее вполне можно было доверить и мальцу, вторые розвальни везла норовистая лошадка, отец правил ею сам…

Поезд подходит к станции Дворец. Семь лет назад, таким же ранним утром, после пышных проводов, которые колхоз села Крестовая устроил своему счетоводу – призывнику Яше Павлову, привез его сюда отец.

Теперь отца нет в живых. Умер в марте 1941 года. Павлов узнал об этом будучи на действительной.

А вот и бревенчатое строение станции. Такое же, как и семь лет назад, словно не было их, этих долгих лет в огне и крови. И мать стоит на дощатом перроне такая же статная, какой он ее помнит. Только морщины исполосовали родное лицо.

От дому до станции – десять километров – мать, Анисья Егоровна, шла пешком. Младший брат Вася и сестра Лидуша с утра разошлись по бригадам.

– Мать, чего же ты в колхозе коня не попросила? – удивляется Павлов, взваливая на плечо чемодан.

– Совестно было, Яшенька. Коней в колхозе мало, а теперь самая страда…

Все такая же она: тихая, совестливая, какую он помнит сызмала…

Дорога вьется перелесками, мимо озерец. Вон из того вытекает речушка Поломять – сюда он бегал с удочками. Еще озерцо, и еще одно, и еще. От них веет прохладой в этот разгорающийся жаркий день. Вот и знакомая развилка у трех берез. Разрослись красавицы! В те зимы, когда крестовские ребята бегали в Моисеевичи, – в начальную школу, березки на развилке были еще совсем тоненькими…

Прошло несколько дней. Многое переговорено и с матерью, и с соседями. Больше, правда, со стариками. Дружков мало осталось в Крестовой за эти лихие годы… Но зато старики могли без конца слушать и, главное, рассуждать про войну. Они и сами когда-то служили в солдатах, воевали. Да разве те войны сравнить с этой!..

Как-то утром мать выложила на стол груду бумаг:

– На-ка, Яшенька, разбери. Набралось тут всякого… Погляди, чего и пожечь можно.

Павлов стал разбирать семейный архив. Собственные письма с фронта… Письма от родни. Бумаги покойного отца… А вот этот штамп о чем-то напоминает. Ну да! Ведь это ж номер полевой почты сорок второго полка!

Замполит полка писал:

«Уважаемая Анисья Егоровна!

Сообщаю, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 июня 1945 года Вашему сыну Якову Федотовичу Павлову присвоено звание Героя Советского Союза…»

– Мать! Почему не сказала? Ты знаешь, что тут написано?

Но старушка была малограмотна. Бумажка пришла одновременно с письмом от сына, что он едет на побывку. В тот день на радостях бумажку как следует не прочла, потом куда-то засунула, а там и вовсе позабыла о ней.

Так и случилось, что о награде уже знала вся страна, кроме… самого Героя!

В день, когда Указ был напечатан – четвертого июля, – Павлов находился в пути. Дорога долгая, газеты попадались нерегулярно, вот и проглядел. А в родном селе, если кто и прочитал, то как-то не подумал, что это ж свой…

Но зато, когда после отпуска Павлов вернулся в часть, его уже все поздравляли.

Правда, командир батареи укорил: мол, чего же ты молчал?

– А зачем шуметь? Понадобился – нашли!

Вскоре пришло предписание: откомандировать старшину Павлова в распоряжение штаба восьмой гвардейской армии – таково было новое наименование славной шестьдесят второй. Ею по-прежнему командовал генерал Чуйков.

Провожали торжественно. Выстроился весь полк, вынесли боевое полковое знамя.

Павлов простился со знаменем, распрощался с товарищами и уехал к новому месту службы.

А еще через некоторое время командующий армией генерал Чуйков вручил младшему лейтенанту Павлову Золотую Звезду.