Текст книги "Игра в гестапо"

Автор книги: Лев Гурский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– А я что, по-твоему, наркоман? – ухмыльнулся он и для верности похлопал по карману, где теперь лежала отнятая коробочка. – Без кайфа нет лайфа, вот и вся философия… Ну, пошли, начальник ждет…

Молодой конвоир, отчего-то сильно повеселевший, вывел Курочкина из писсуара (он же – Комната Для Обысков) и сопроводил к огромной двери с табличкой «ДИРЕКТОР». Как и на вывеске, буквы здесь были большие, выпуклые, золоченые. Во всем чувствовались солидность и основательность. По всей видимости, фонд «Процветание» был не из самых бедных, так что Дмитрий Олегович даже засмущался своего несолидного пиджачка и вообще непарадной формы одежды. Хотя в принципе Курочкин и не собирался сюда в гости: с ним поступили точь-в-точь как с Магометом, который заартачился было идти к горе.

За дверью с золоченой табличкой обнаружился светлый предбанник, где в черных кожаных креслах сидели и покуривали двое плечистых граждан. По соотношению размеров плеч к объемам голов обоих курильщиков Дмитрий Олегович легко догадался, что перед ним – не директор «Процветания» и его первый заместитель, а пока лишь охрана.

Так и оказалось.

– Опаздываете, – без выражения пробормотал один из плечистых, не вставая с места. – Уже дважды справлялись, привезли или нет…

– Кто справлялся? – осведомился шмыгающий охранник. – Сам шеф?

– Не-а, – зевая, сообщил второй охранник. – Не шеф, а Коростылев.

– Тоже мне командир выискался, Коростылев, – с независимым видом заметил конвоир, однако медлить не стал и впихнул Курочкина в серый прямоугольник следующей двери. А сам, между прочим, остался в предбаннике.

Новое помещение было долгожданной комнатой секретаря-референта со всеми положенными телефонами и факсами. За секретарским столом расположился грузный гладко выбритый мужчина в серой с блестками тройке. Выбритый мужчина время от времени меланхолично тыкал указательным пальцем в клавиатуру компьютера. На невидимом Курочкину экране кто-то, вероятно, кого-то убивал, поскольку слышны были невнятные звуки стрельбы и чьи-то мультипликационные вопли.

– Еще один готов, – удовлетворенно сказал сам себе игрок в компьютер и тут только заметил Дмитрия Олеговича.

– Здравствуйте, – вежливо произнес Курочкин. – Может быть, вы мне объясните…

Кресло, на котором сидел бритый секретарь-референт, оказалось с колесиками. Грузный компьютерный игрок напоследок ткнул в какую-то клавишу, а затем, легко оттолкнувшись ногой от стола, отъехал в сторону вместе с креслом.

– Щас мы тебе объясним, – буркнул он, вскакивая с места. Ни слова больше не говоря, он метнулся наперехват Курочкину, болевым приемом завернул тому руку за спину и в таком виде проволок Дмитрия Олеговича к еще одной двери, обитой коричневой замшей. Перед дверью стремительный секретарь-референт только на мгновение задержался, отворил ее – и сильным тычком послал Курочкина вперед. Словно бы этот бритый был игроком в регби, а Дмитрий Олегович – его мячом.

Получив ускорение, Курочкин наверняка бы влип с разгона в противоположную стену кабинета (а попал он на сей раз действительно в кабинет), если бы его не спас седовласый хозяин директорских апартаментов – пожилой худощавый джентльмен в замечательном сером костюме. Растопырив руки, седовласый поймал Дмитрия Олеговича на лету, хотя сам при этом с трудом удержался на ногах.

– Извините… – простонал Курочкин, не привыкший к таким перемещением. Вдобавок рука после захвата грузного референта еще болела.

– Нет, это вы меня извините сердечно! – воскликнул седовласый джентльмен, обретая, наконец, равновесие. – Дурацкое недоразумение, ей-богу, уж не взыщите… Сколько я им говорил: бросьте эти спецназовские замашки, народ распугаете! Нет, им бы только тащить и руки выкручивать. Бестолочи!…

Хозяин директорского кабинета быстро подскочил к замершему у входа ретивому референту и сердито погрозил ему пальцем.

– Смотрите у меня, Коростылев! – грозно проговорил он. – Еще одна такая грубость по отношению к клиенту – и вылетите из фонда без пособия. Обещаю. Поняли мою мысль?

Грузный секретарь-референт послушно щелкнул каблуками.

– Виноват, – уставным голосом сказал он.

– Винова-а-ат! – передразнил седовласый. – Заладили одно и то же. Скажите по-человечески: простите, мол. Можете сказать по-человечески?

На лице секретаря отразилось некое подобие раскаяния. Курочкину почудилось даже, что он услышал скрип, с которым неповоротливые лицевые мышцы формировали непривычную гримасу.

– Простите, – с трудом выговорил бритый секретарь.

– Умница, – уже спокойным тоном оценил усердие подчиненного седовласый. – Давно бы так… Вы не ушиблись? – заботливо спросил хозяин кабинета у Дмитрия Олеговича.

– Все в порядке, – заверил Курочкин. Рука еще ныла, однако Дмитрий Олегович подавил в себе мстительное желание наклепать на громилу-референта. Тому уже и так досталось.

– И прекрасно! – улыбнулся седовласый джентльмен. – Чашечку кофе не желаете? Курочкин пожал плечами.

– Два кофе, – распорядился хозяин кабинета. – Самого лучшего, бразильского. И побыстрее.

– Так точно, два кофе, – отчеканил референт Коростылев и, повернувшись через левое плечо, покинул директорские апартаменты.

Седовласый вздохнул и развел руками.

– Беда с этими секьюрити, – грустно заметил он, когда оба расселись в удобных кожаных креслах. – Нанимаешь в охранники молодежь – так ничего делать не умеют. Берешь в штат отставников из спецназа – так из них казарма так и прет, перед людьми неловко. Говоришь им русским языком: при-гла-сить. И что вы думаете? Хватают человека, как будто преступника какого. Вы меня еще раз, ради бога, извините, господин… – Тут седовласый очень выразительно замялся.

– Курочкин, – поспешил представиться Курочкин. – Дмитрий Олегович.

– Курочкин… – задумчиво проговорил седовласый, словно пробуя фамилию на язык. – Пусть так. Скромненько и со вкусом, без изысков.

Сказано было таким тоном, как будто Дмитрий Олегович сам был волен выбирать себе имя, фамилию и отчество, а хозяин кабинета просто одобрил сделанный выбор.

– А я – Фетисов, Мартин Сергеевич, – после паузы назвал себя седовласый джентльмен. – Вы обо мне, наверное, слышали. Ведь слышали.

– Кое-что, – признался Курочкин. – Хотя и мало. Вы занимаетесь импортом…

Седовласый Фетисов с большим интересом уставился на Дмитрия Олеговича.

– Импортом. Хм, оригинально, – вполголоса сказал хозяин кабинета, но не Курочкину, а как бы самому себе. – Шутнички, однако…

Дмитрию Олеговичу показалось, что Фетисов остался не слишком-то доволен его репликой.

– Я вас не обидел? – встревожился Курочкин. Он запоздало сообразил, что, возможно, следовало бы держать язык за зубами. Вдруг в переводе на язык большого бизнеса его слова означают что-то не то?

– Нет-нет, отнюдь, Дмитрий… хм… Олегович, – тут же спохватился Фетисов. – Просто ваши друзья вас слегка дезинформировали. Если мы что и импортируем, так только знания, экономический опыт развитых стран. И ничего больше.

На всякий случай Курочкин покивал в знак согласия.

– Но у России, естественно, путь особый, – продолжал седовласый Фетисов. – И наше русское процветание – это вам не американское просперити с его космополитической моралью. Наш фонд смотрит в корень… Кстати, – прервал свою речь хозяин директорского кабинета. – Вот вы меня сейчас слушаете, а сами наверняка думаете: отчего у него такое зарубежное имя Мартин? Признайтесь, думаете?

Чтобы не огорчать хозяина кабинета, Дмитрий Олегович снова кивнул, хотя ни о чем таком не думал: имя как имя, бывают и чуднее.

– Родители постарались, – с досадой объявил Фетисов. – Вот скажите, только не раздумывая, сразу: какая фамилия вам приходит в голову рядом с именем Мартин? А?

– Борман, – не раздумывая брякнул Курочкин.

– Правильно, – горько сказал Фетисов. – То есть, конечно, неправильно. Назвали меня в честь Мартина Андерсена-Нексе, был такой когда-то популярный писатель. Но после «Семнадцати мгновений» все вспоминают одного только Бормана!…

Дмитрий Олегович мысленно посочувствовал директору фонда «Процветание». Его самого родители назвали Дмитрием в честь его же дедушки Дмитрия. Без фокусов.

Бритый референт Коростылев вернулся тем временем в кабинет, неся поднос с двумя чашечками кофе и маленькой плоской сахарницей. И это было очень кстати, поскольку Дмитрий Олегович так и не придумал, в какой форме выразить гостеприимному Фетисову свое сочувствие в связи с именем. Не одобрить его означало бы обидеть фетисовских родителей… Совершенно непонятно, к чему шеф «Процветания» вообще затеял этот разговор.

– Так на чем мы остановились? – поинтересовался седовласый Фетисов, когда кофе в чашечках иссяк и бритый Коростылев унес поднос, напоследок затворив за собой двери.

– На писателе… – подумав, проговорил Курочкин. – Или нет: на «Семнадцати мгновениях»…

– Бог с ними, с мгновениями, – отмахнулся человек по имени Мартин. – Я вспомнил: мы говорили о процветании. Верно?

– Верно, – согласился Дмитрий Олегович. Обходительный Фетисов ему нравился, однако он все еще не мог взять в толк, куда тот клонит. Едва ли Курочкина доставили в этот кабинет лишь для беседы о преимуществах русских имен над нерусскими. Пока же все рассуждения седовласого Мартина были мимо денег – как сказала бы, по своей бухгалтерской привычке, практичная Валентина.

Надо полагать, владелец директорских апартаментов заметил ожидание в курочкинских глазах, а потому решил, что преамбула уже соблюдена и можно позволить себе плавно перейти к самой сути.

– К сожалению, любое процветание немыслимо без презренного металла, – с печалью в голосе объяснил седовласый джентльмен. – И наш фонд, увы, – не бездонная бочка. Мы вынуждены, просто обязаны заниматься скучнейшей финансовой материей… Так, говорите, наш чемоданчик с долларами сейчас находится у вас?

Курочкин был уверен, что за все время разговора он ни разу даже не заикнулся про дипломат.

– ВАШ чемоданчик? – удивленно переспросил он. – Но я-то считал…

– Наш, именно НАШ, – с глубочайшей грустью подтвердил директор фонда с бодрым названием «Процветание» господин Мартин Фетисов. – А чей же он еще может быть?…

15

Прошлой весной двоюродный брат Валентины, преподаватель философии в Военно-медицинской академии, прочел Курочкину целую лекцию о том, как современные обществоведы рассматривают понятие свободы. Дело было на дне рождения супруги, военно-медицинский философ успел порядочно нагрузиться и нес, по понятиям почти трезвого Курочкина, явную ерунду. По его словам выходило, что-де покупатель в магазине, обнаруживший на прилавке только тот товар, что ему нужен, менее свободен, нежели, например, приговоренный к смертной казни, которому палач разрешает самому определить, от чего ему желательно погибнуть – от пули или петли. Дмитрий Олегович попробовал было втолковать упившемуся обществоведу, что он, Дмитрий Олегович, все-таки предпочитает покупать какой-никакой товар, а вовсе не избирать орудие собственной казни. Но переубедить упрямого родственника жены оказалось не под силу. Разгорячившись, брат-философ стал сыпать мудреными иностранными фамилиями коллег и в конечном счете перекричал-таки Курочкина, предварительно взяв того за лацканы. Из всего этого умного спора на повышенных тонах Дмитрий Олегович сумел для себя извлечь лишь краткое определение «свобода – это возможность выбора» и его на всякий случай запомнил. Восемью годами раньше тот же двоюродный шурин на таком же дне рождения громко втолковывал Курочкину про какую-то осознанную необходимость, которая тогда устраивала Дмитрия Олеговича еще меньше. В те времена, правда, и специальность родственничка называлась еще научным коммунизмом…

Изречение насчет возможности выбора всплыло в памяти Курочкина в тот самый момент, когда грустный Фетисов, обремененный собственным именем, мягко заявил свои права на долларовый чемоданчик. Претендентов тотчас же стало двое, появился долгожданный выбор, и Курочкин немедленно почувствовал себя свободнее. Может быть, оттого, что вежливый директор «Процветания» чисто по-человечески устраивал его не в пример больше, чем криминальный тип Седло.

Тем не менее истина обязана была быть дороже симпатий: у одного дипломата никак не могло быть сразу два хозяина; один все-таки был ненастоящим.

– А я-то считал, будто это – собственность господина Седельникова, – осторожно заметил Дмитрий Олегович, чувствуя известную неловкость.

Хозяин кабинета покачал головой.

– Вас ввели в заблуждение бессовестные люди! – проговорил он. – В свое время наш фонд имел неосторожность ссудить фирме «Мементо» некую сумму. И как раз сегодня основная часть задолженности в наличной валюте должна была быть нам возвращена. С сегодняшнего дня формально это были уже НАШИ деньги… На этом, как я понимаю, и строился их расчет.

– Вы так думаете? – озадаченно спросил Дмитрий Олегович. На него самого – это он уж знал точно – никто заранее рассчитывать не мог. Черт его дернул заглянуть в эту злосчастную подворотню только в последний момент.

– Я в этом уверен, – веско сказал в ответ седовласый хозяин кабинета. – Тут ведь есть одна тонкость, почти что юридический казус. Когда кэш испаряется в момент передачи, всегда бывает трудно определить, из чьих рук он ушел и чья, следовательно, сторона оказалась в проигрыше. Когда же при этом еще и не остается живых свидетелей происшествия, что-либо доказать практически невозможно. Ваш Седельников неплохо все продумал: он жертвует своим курьером, после чего передает чемоданчик с кэшем постороннему лицу…

При этих словах директор «Процветания» как-то по-особенному взглянул в лицо Дмитрию Олеговичу. Тот невольно заерзал в кресле, ощутив вдруг непонятную вину за происки коварного Седла.

– …И затем, – продолжил седовласый Фетисов, тактично отводя от Курочкина глаза, – наступает кульминация. Если мы поверим, будто в наши денежные отношения с «Мементо» вмешался некто третий, то Седельников – вне подозрений: он честно передал долг, а что было там дальше, – наши проблемы. Деньги ему потом тихо возвращаются…

Хозяин кабинета вновь одарил Курочкина внимательным взглядом, смутив его окончательно.

– …И наконец, – завершил свою вежливую речь Фетисов, опять уведя глаза от лица Дмитрия Олеговича и сосредоточив свой взор на висящей над столом картине. Картина изображала пожилого джентльмена в костюме прошлого века, неуловимо смахивающего на самого Мартина. – Наконец, возможен и другой вариант. Мы не верим искренности господина Седельникова и просим повторно передать нам причитающуюся сумму. В этом случае «Мементо» заявляет любому третейскому судье, будто все происшедшее – наша провокация. Мы, дескать, организовали утечку кэша, с тем чтобы заставить честнейшего господина Седельникова платить вторично… Остроумно, не так ли?

– Остроумно, – вынужден был признать обескураженный Курочкин. – Но я-то оказался там случайно, клянусь вам… – И Дмитрий Олегович уже в который раз за сегодня стал излагать свою историю неудачного похода за яблоками для пирога.

Директор фонда «Процветание» выслушал рассказ Курочкина внимательно, не перебив ни разу: так вежливый хозяин, решивший во всем потакать дорогому визитеру, готов проявлять чудеса гостеприимства. Он лишь позволил себе в самом начале поинтересоваться маркой автомобиля, найденного в подворотне, и вполне удовлетворился сконфуженным признанием Дмитрия Олеговича в полной его автомобильной неотесанности.

– М-да, прискорбное происшествие… – кратко подытожил седовласый Фетисов после того, как поникший Курочкин завершил свою эпопею описанием перестрелки возле бывшей булочной. О своей встрече с прекрасной Надеждой Дмитрий Олегович распространяться не стал, а Мартин и не настаивал.

– Просто ужасное происшествие, – со вздохом согласился Курочкин. – Я в отчаянии, честное слово. Да если бы я мог предположить, что такая нелепая, немыслимая, дурацкая случайность…

– Разумеется, случайность, – очень вежливо повторил вслед за ним шеф фонда «Процветание».

– Я не виноват! – с чувством произнес Дмитрий Олегович.

– Разумеется, не виноваты, – тотчас отозвался предупредительный Фетисов, пожелавший поработать эдаким сочувствующим эхом.

– Это просто какое-то невезение… – излил свою тоску Дмитрий Олегович.

– Конечно, невезение, – с готовностью подтвердил хозяин кабинета. – Тут везением и не пахнет: идет человек из магазина, случайно заходит в подворотню, случайно видит автомобиль и двух убитых, машинально берет чемоданчик. Не подозревая, разумеется, ни о каких долларах…

Курочкин вдруг осознал, что сегодня почти такие же слова он уже слышал – в телефонной беседе с господином Седло. Тот тоже больше верил в умысел, нежели в роковое стечение обстоятельств.

– Вы тоже думаете, что я вру, – уныло сказал Дмитрий Олегович. – А я ну совершенно вам не вру!

Хозяин кабинета одарил Курочкина мягким отеческим взглядом.

– Помилуйте, кто говорит о лжи? – тонко улыбнулся господин Фетисов. – Речь идет лишь о разной степени информированности. Раз вы хотите, я готов принять вашу версию, что вы – некто Курочкин, что вы лично никого не убивали и с Седельниковым напрямую предварительно не сговаривались…

– Не сговаривался! – поспешно проговорил некто Курочкин. – В глаза не видел этого гада…

– Не видели – и хорошо, – ласково поддакнул директор «Процветания». – И видеть его ни к чему. Омерзительный господин, чтобы вы знали на будущее. Жестокий, грубый, упрямый. Правда, в высшей степени не дурак. Хотя в этот раз он все-таки перемудрил. Задушить нашего фондовского курьера – это было уже чересчур…

Дмитрий Олегович почувствовал, как удобное кожаное кресло едет под ним куда-то в тартарары.

– Что… что значит – задушить? – еле вымолвил он. – Я ведь сам, сам видел… – Перед глазами мгновенно возникла та самая подворотня. Даже не будь у Курочкина высшего медицинского образования, он все равно смог бы отличить застреленного от задушенного.

Седовласый Мартин Фетисов снисходительно глянул на Курочкина, словно пожилой папаша – на непутевого, но, в общем, любимого сына.

– Я же вам говорю – все дело в степени информированности, – мягко заметил он. – Тот покойник, которого вы видели неподалеку от машины, – вовсе не наш курьер. Нашего сотрудника задушили в собственной квартире, примерно за час до назначенной встречи.

16

Несколько секунд Курочкин таращил глаза, переваривая неожиданную новость, и все это время хозяин кабинета предупредительно молчал, ожидая, пока дорогой гость придет в себя.

– Но почему? – наконец, выговорил Курочкин. – Но зачем?… – Язык его все еще отставал от мыслей, а потому обе вопросительные фразы получились донельзя лаконичными.

Заботливый папа Фетисов тотчас снизошел к любознательности блудного сына.

– Не знаю точно, – доверительно признался шеф «Процветания». – Вероятно, Седельников хотел таким образом вернее отвести от себя подозрения. Чем больше тумана вокруг, тем проще ему играть в невиноватого. Ищите, мол, третьих, а мы с долгами расплатились… И ведь действительно, – добавил он, – даже я чуть было не поверил, что в наши дела вмешался кто-то извне… Но потом замелькала ваша фигура, и все встало на свои места.

Курочкин вынужден был покорно сглотнуть словечко «фигура» – точно так же, как несколькими минутами раньше он смирился со словом «некто».

В конце концов, для человека, потерявшего в результате чужих махинаций четверть миллиона долларов, хозяин директорских апартаментов и так вел себя на редкость деликатно. Даже ни разу не повысил голос на Курочкина – невольного пособника преступников из фирмы «Мементо».

– Но я ни о чем таком… Я и понятия не имел… – Дмитрий Олегович по-прежнему не мог собрать из слов более-менее внятное и законченное предложение. – У меня и в мыслях не было…

– Понимаю вас, господин, гм, Курочкин, – немедленно пришел ему на помощь снисходительный и душевный господин Фетисов. – Вас не ввели в курс дела, попросту подставили. Вполне в духе Седельникова… Тем более рад, что нам с вами удалось встретиться.

Тут только Дмитрий Олегович вспомнил, каким образом организовалась эта встреча. Он еще обдумывал, как половчее задать вопрос об этом хозяину кабинета, а тот уже сам догадался, о чем Курочкин намеревался спросить.

– Буду откровенен с вами, – широко улыбнулся седовласый шеф «Процветания». – Мы немножко приглядываем за фирмой «Мементо». Когда имеешь дело с деньгами, волей-неволей приходится хоть изредка проверять своих контрагентов. Отдадим должное нашему Коростылеву: он не слишком, увы, цивилизован, но профессионален, этого не отнимешь. Как только засекли «мерс» Седельникова, заметили и вас. В здании вокзала вас, к сожалению, потеряли на полчаса, но потом все-таки отследили… Помните молодую парочку – парень еще какую-то газированную воду искал? Это коростылевские кадры…

Дмитрий Олегович сперва опешил, но затем даже мысленно похвалил себя за наблюдательность: все-таки тот тип с головой-телекамерой выискивал не кого-нибудь, но именно его!

– А мальчик? – с удовлетворением в голосе продолжал Фетисов. – Мальчик, который выкрал дубинку у милиционера? Думаете, он появился просто так?

Курочкин невольно вздрогнул.

– Неужели это тоже коростылевский кадр? – недоверчиво поинтересовался он. – Он ведь такой маленький…

– Это родной коростылевский племянник, – довольно объяснил начальник «Процветания». – Восемь с половиной лет пацану, а уже сам зарабатывает себе на «сникерсы» и пирожные «Сатурн». Любите эти пирожные?

– Да как-то не знаю, – растерялся Курочкин, удивленный таким прихотливым поворотом разговора. Может быть, хозяин кабинета таким способом собирался подсластить горькую пилюлю? В семейном бюджете, составляемом Валентиной, для пирожных места не было.

– А вот я обожаю, – застенчивым тоном сообщил Мартин Фетисов. – Но врачи не позволяют. Пусть хоть ребенок побалуется сладеньким. Да, кстати, – безо всякого перехода добавил хозяин кабинета, – кейс с долларами вы, конечно, спрятали в камере хранения?

Дмитрий Олегович стал уже привыкать к манере директора «Процветания» прятать важные вопросы среди всевозможной словесной шелухи.

– Я надежно спрятал ВАШ дипломат, – ответил Курочкин, нарочно выделив слово ваш. – И я готов вам немедленно его возвратить. Мне чужого не надо, не думайте.

– Вы – честный человек! – с воодушевлением провозгласил хозяин апартаментов. – Вы меня даже почти убедили, что попали в этот переплет случайно. Улица полна неожиданностей, так ведь?

– Так! – кивнул Дмитрий Олегович. Вот-вот с его плеч должна была упасть тяжкая ноша. А то Курочкину уже начинало казаться, что дипломат с чужими деньгами вечно будет при нем, как горб при верблюде.

Господин Фетисов извлек откуда-то переносной пульт и надавил одну из кнопок. За дверью приглушенно зазвенело. Тотчас же дверь в кабинет распахнулась, и возникла уже знакомая парочка – грузный наголо выбритый Коростылев и шмыгающий носом юноша-конвоир. Оба они вели себя по-разному: идолообразный Коростылев замер по стойке смирно, а молодой конвоир принялся нетерпеливо пританцовывать на месте, словно подчиняясь зажигательной мелодии несуществующего плейера. За полчаса, которые прошли после обыска среди писсуаров, юноша еще больше повеселел.

– Мы обо всем договорились, – объявил начальник «Процветания», легко поднимаясь с кресла. Дмитрий Олегович тоже встал со своего места, разминая затекшую от сидения ногу.

Наголо выбритый Коростылев изобразил напряженное внимание. Экс-конвоир ничего такого не изобразил и продолжал себе пританцовывать.

– Наш новый друг… э-э… господин Курочкин был так любезен, – продолжал свою мысль хозяин кабинета, с некоторым неудовольствием созерцая телодвижения своего расхлябанного кадра, – так вот, был настолько любезен, что согласился добровольно вернуть фонду собственность. Ту, которую мы не получили утром. Сейчас вы поедете вместе с ним обратно на Павелецкий и заберете дипломат с кэшем. А после этого отвезете нашего гостя туда, куда он сам пожелает. Ясно?

– Так точно! – отрапортовал грузный Коростылев.

– Ясно-ясно! – радостно пропел шмыгающий носом и выкинул очередное танцевальное па. – А после этого мы, как всегда, отвезем нашего, хи-хи… нашего лучшего нового друга… куда сами пожелаем. Поближе к водоему пожелаем… Мартин Сергеевич, скажите только Коростылю – пусть он его сам в бетон закатывает. У меня от этого бетона аллергия, все руки в волдырях, чешутся… Вредное производство, за те же деньги…

Бритый Коростылев, не сходя с места, резко двинул шмыгающего по печени. Экс-конвоир звучно осел на пол, но, кажется, боли даже не почувствовал.

– Падла ты, Коростыль, – невнятно пробурчал он из положения сидя. – Грязная работа – на мне, и я же виноват… Падла он, Мартин Сергеевич, снимите с него премиальные…

Седовласый Мартин мигом утратил свою степенность. Он подскочил к шмыгающему экс-конвоиру и с размаху врезал ему по уху. Тот послушно опрокинулся навзничь, не переставая дергать ногами и бормотать.

– И ты, Мартин, волчара позорный… – вяло проговорил он уже из положения лежа. – Порядочные люди киллерам отдельно платят… а тебе бы все на нас свалить… Без кайфа нет лайфа, понял, да?

– Где ты взял наркотики?! – страшным голосом прошипел господин Фетисов, сильно пнув носком элегантного ботинка своего лежащего кадра. – Когда успел? Ты, падали кусок!…

– Бей лайфа нет… нет кайфа, – тоненько захихикал лежащий на полу бывший конвоир Курочкина. Затем физиономия его сделалась совсем бессмысленной, и он принялся пускать ртом пузыри, счастливо агукая, как младенец.

Хозяин кабинета еще раз злобно пнул его ногой, однако уже ничего, кроме новых пузырей и агуканья, не добился.

– Минут сорок его трогать бесполезно, – рискнул, наконец, подать голос Дмитрий Олегович. Как новому другу, дорогому гостю и потенциальному утопленнику ему следовало бы помалкивать, однако как медик он не мог смолчать.

Седовласый Мартин Фетисов наконец-то оставил в покое своего кадра, впавшего в блаженное детство, и повернулся к Курочкину. На лице директора фонда «Процветание» еще сохранялись остатки былой респектабельности, но гримаса свежей ярости напрочь губила прежнее умиротворенное выражение. Обратное превращение Серого волка в добрую бабушку уже никак не удавалось. Большие глаза, большие уши и большие зубы теперь невозможно было куда-нибудь спрятать.

– Почему еще минут сорок? – коротко взрыкнул Серый волк.

Курочкин почувствовал себя Красной Шапочкой, у которой спрашивают совета, с чем ее лучше съесть – с растительным маслом или с майонезом. Несмотря на возможность выбора, свободным себя Дмитрий Олегович нисколечко не почувствовал: врал военно-медицинский философ, как и следовало ожидать! Впрочем, ему, Курочкину, был задан профессиональный вопрос, каковой он никак не мог игнорировать.

– Это не наркотик, – пояснил он, кивая в сторону уже совсем бессмысленного экс-охранника на полу. – Это – гексатал.

– Чего-чего? – угрюмо переспросил бывший джентльмен господин Фетисов. В бизнесе этот Мартин, возможно, и разбирался, но в фармакологии – отнюдь.

– Суперсыворотка правды, – вежливо растолковал ему Дмитрий Олегович. – Производное от пентотала. Один лишний атом в углеродной цепочке. Эйфория плюс логорея, полное освобождение речевых центров… Но препарат был признан неудачным.

– Вот как? – не без любопытства обронил седовласый волк Мартин, брезгливо оглядывая пускающего слюни подчиненного. – А по-моему, сработано довольно эффективно.

– Совсем даже не эффективно, – вздохнул Курочкин. Глупо было спорить с профаном. – Видите, он почти еще ничего не сказал – а уже отключился. И не забудьте про расстройство двигательных функций…

– Ну, сказать он успел достаточно, – заметил негромко шеф фонда «Процветание». – Более чем достаточно. Боюсь, теперь вы не поверите в наши добрые намерения.

– Не поверю, – честно признался Дмитрий Олегович. Судя по всему, его намеревались закатать в бетон и отправить в какой-то водоем. Интересно, что страха он почему-то не испытывал. Ему скорее было любопытно, в каком именно водоеме его собираются утопить. Только бы не в Яузе – грязная противная река, никакого комфорта.

– А скажите, сделайте милость… – Волк кое-как спрятал под бабушкин череп свои большие уши, но вот с зубами ничего не выходило, – у вас случаем не осталось еще этого гексатала?

– Не осталось, – сообщил Дмитрий Олегович. – Была всего одна ампула. И ту ваш подчиненный конфисковал, – должно быть, принял за наркотик.

– Очень жаль, – сказал седовласый мафиозо Мартин и, размахнувшись, еще разок пнул ногой лежащего экс-конвоира. – Это бы облегчило нам задачу… Теперь, вероятно, вас бесполезно уверять, что мы вас отпустим восвояси?

Курочкин промолчал.

– Ах, как глупо! – пробормотал себе под нос шеф фонда «Процветание» и выдал заковыристую матерную фразу. Сейчас он мог уже это себе позволить. – Из-за какого-то вшивого наркомана все так усложнилось… Может быть, все-таки скажете сами, куда именно спрятали на вокзале деньги? Чемоданчик ведь точно наш, без обмана, зуб даю…

Курочкин по-прежнему молчал. Он вовремя понял, что пока дипломат не попал в руки Мартину, топить в Яузе Дмитрия Олеговича не станут. По всей видимости, умный господин Фетисов уловил ход курочкинских мыслей.

– Мой секретарь Коростылев прослужил в спецназе восемь лет, – уведомил Курочкина большой друг Красной Шапочки. – Он знает много-много болевых приемов. Вы что, герой? Крепкий орешек? Хотите умереть тяжело, но достойно?

Героем Дмитрий Олегович себя не чувствовал, однако умирать ни тяжело, ни легко не хотел. А потому вновь не произнес ни слова.

Седовласый господин Фетисов скорбно нахмурился, приняв молчание за знак несогласия. Должно быть, Серый волк терпеть не мог молчаливых и несогласных Красных Шапочек. Просто не переваривал.

– Приступай! – скомандовал он Коростылеву.

Но ПРИСТУПИТЬ бывшему спецназовцу кое-что неожиданно помешало. Из-за дверей вдруг послышались громкий шум, возня, что-то с резким стеклянным звоном полетело на пол, раздались неразборчивые крики и очень разборчивые неприятные сухие щелчки.

– В чем де… – раздраженно вскинулся хозяин апартаментов, но договорить не успел. Дверь в кабинет с треском распахнулась.

17

Дмитрий Олегович всегда был убежденным материалистом – профессия обязывала. Подобно саперу или вагоновожатому, фармацевт не мог себе позволить роскоши в свободное от работы время потихоньку верить в жизнь после смерти: это во многом обессмыслило бы его усилия на рабочем месте. Сегодня Курочкин уже неоднократно становился свидетелем ужасных превращений живых людей в мертвых, однако внезапное воскрешение из мертвых было и вовсе непереносимым кошмаром. Фортуна, исчерпав свой запас земных штучек, принялась за сверхъестественные. «Чур меня!» – захотел вскрикнуть Дмитрий Олегович, но язык, словно замороженный лошадиной дозой новокаина, отказался повиноваться хозяину. И руки-ноги – тоже.