Текст книги "Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил"
Автор книги: Лев Троцкий
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)
(Письмо другу)
Дорогой друг! Ты спрашиваешь, каким это образом могло случиться, что вопрос о специалистах, вроде офицеров генштаба, мог получить такое крупное значение в нашей среде. Позволь сказать тебе, что дело тут идет, собственно, не о военных специалистах: вопрос и шире и глубже.
Мы являемся партией рабочего класса. С его передовыми элементами мы сидели десятки лет в подполье, вели борьбу, сражались на баррикадах, опрокинули старый режим, отбросили всякие межеумочные группы, вроде эсеров и меньшевиков, и, во главе рабочего класса, мы взяли в руки власть. Но, если наша партия кровно и неразрывно связана с рабочим классом, то она никогда не была и не может стать простой хвалительницей рабочего класса, которая удовлетворяется всем, что делают рабочие. Мы с презрением относились к тем, которые поучали нас, будто пролетариат взял в руки власть «слишком рано»: точно революционный класс может взять власть в любое время по желанию, а не тогда, когда история заставляет его брать власть. Но в это же время мы никогда не говорили и сейчас не говорим, будто рабочий класс наш достиг полной зрелости и может «играючи» справиться со всеми задачами и разрешить все затруднения. Пролетариат, а тем более, крестьянские массы только что вышли ведь из многовекового рабства и несут на себе все последствия гнета, невежества и темноты. Завоевание власти, само по себе, вовсе еще не преобразовывает рабочий класс и не наделяет его всеми необходимыми достоинствами и качествами: завоевание власти только открывает перед ним возможность по-настоящему учиться, развиваться и очищаться от своих исторических недостатков.
Верхний слой русского рабочего класса путем величайшего напряжения совершил гигантскую историческую работу. Но даже и в этом верхнем слое слишком много еще полузнания и полуумения, слишком мало работников, которые, по своим сведениям, кругозору, энергии, могли бы делать для своего класса то, что представители, ставленники и агенты буржуазии делали для господствующих классов.
Лассаль говорил когда-то, что современные ему немецкие рабочие – более полустолетия тому назад – были бедны пониманием своей бедности. Революционное развитие пролетариата и состоит в том, что он приходит к пониманию своего угнетенного положения, своей нищеты и восстает против господствующих классов. Это дает ему возможность захватить с бою политическую власть. Но обладание политической властью, в сущности, впервые открывает перед ним самим полную картину его бедности в деле общего и специального образования и государственного опыта. Понимание же своих недочетов для революционного класса есть залог их преодоления.
Самым опасным для рабочего класса было бы, бесспорно, если бы верхи его вообразили, что, с завоеванием власти, главное уже сделано, и позволили бы своей революционной совести успокоиться на достигнутом. Не для того же, в самом деле, пролетариат совершил революцию, чтобы дать возможность тысячам или даже десяткам тысяч передовых рабочих заседать в советах и комиссариатах. Наша революция вполне оправдает себя только тогда, когда каждый труженик, каждая труженица почувствуют, что им легче, свободнее, чище и достойнее стало жить на свете. Этого еще нет. Еще трудный путь отделяет нас от достижения этой основной и единственной нашей цели.
Чтобы жизнь трудовых миллионов стала легче, обильнее и богаче содержанием, необходимо во всех областях повысить организованность и целесообразность труда, нужно достигнуть несравненно более высокого уровня познаний, более широкого кругозора всех призванных представителей рабочего класса на всех поприщах деятельности. Работая, нужно учиться. Нужно учиться у всех, у кого можно чему-либо научиться. Нужно привлечь все силы, какие можно запрячь в работу. Еще раз: нужно помнить, что массы народные оценят революцию, в последнем счете, по ее практическим результатам. И они будут совершенно правы. Между тем, нет никакого сомнения в том, что среди части советских работников установилось такое отношение к делу, как если бы задача рабочего класса в основах своих разрешена уже одним тем, что к власти призваны рабочие и крестьянские депутаты, которые «кое-как» с делами справляются. Советский режим именно потому лучший для рабочей революции режим, что он вернее всего отражает развитие пролетариата, его борьбу, его успехи, но точно так же – его недочеты, а в том числе и недочеты его руководящего слоя. Наряду с выдвинутыми пролетариатом многими тысячами первоклассных фигур, которые учатся, шагают вперед и которым предстоит еще бесспорно большое будущее, есть в руководящем советском аппарате немало полузнаек, которые мнят себя всезнайками. Самодовольство, успокаивающееся на маленьких успехах, эта худшая черта мещанства, в корне враждебно историческим задачам пролетариата. Но черта эта, тем не менее, встречается и в среде тех рабочих, которые, с большим или меньшим правом, могут называться передовыми: наследие прошлого, мещанские традиции и влияния, наконец, просто потребность напряженных нервов в отдыхе делают свое дело. Рядом с этим стоят довольно многочисленные представители интеллигенции и полуинтеллигенции, которые искренно примкнули к делу рабочего класса, но внутренно еще не перегорели и сохранили много качеств и приемов мысли, свойственных мещанской среде. Эти худшие элементы нового режима стремятся кристаллизироваться в советскую бюрократию.
Я говорю – «худшие», – не забывая при этом многих тысяч просто безыдейных техников, которыми пользуются все советские учреждения. Техники, «непартийные» специалисты выполняют, худо ли, хорошо ли, свою задачу, не беря на себя ответственности за советский режим и не возлагая на нашу партию ответственности за себя. Их нужно всячески использовать, не требуя от них того, чего они не могут дать… Зато прямым историческим балластом является наша собственная бюрократия, уже консервативная, косная, самодовольная, не желающая учиться и даже враждебно относящаяся к тем, кто напоминает о необходимости учиться.
Вот это – подлинная опасность для дела коммунистической революции. Это – настоящие пособники контрреволюции, хотя и без заговора. Наши заводы работают не лучше буржуазных, а хуже. Стало быть, тот факт, что во главе их, в виде правления, стоит несколько рабочих, сам по себе еще не решает дела. Если эти рабочие исполнены решимости добиться высоких результатов (а в большинстве случаев это так или будет так), тогда все трудности будут преодолены. Нужно, стало быть, со всех сторон подходить к более разумной, более совершенной организации хозяйства, управления армии. Нужно пробуждать инициативу, критику, творчество. Нужно дать больше места великой пружине соревнования. Наряду с этим, нужно, стало быть, привлекать специалистов, искать опытных организаторов, первоклассных техников, давать дорогу всяким дарованиям – и тем, которые выдвигаются с низов, и тем, которые остались в наследство от буржуазного режима. Только жалкий советский бюрократ, ревнивый к своему новому посту и дорожащий этим постом ради личных привилегий, а не ради интересов рабочей революции, может с огульным недоверием относиться ко всякому крупному знатоку дела, выдающемуся организатору, технику, специалисту, ученому, заранее решив про себя, что «мы и сами кое-как справимся».
В нашей Академии Генерального Штаба обучаются сейчас партийные товарищи, которые на деле, на опыте крови добросовестно поняли, как трудно это суровое искусство войны, и которые теперь с величайшим вниманием работают под руководством профессоров старой военной школы. Лица, близко стоящие к Академии, сообщили мне, что отношение слушателей к профессорам совершенно не обусловлено политическими мотивами, и наиболее ярких знаков внимания удостоился, кажется, наиболее консервативный из профессоров. Эти люди хотят учиться. Они видят рядом с собой других, у которых есть знания, и они не фыркают, не хорохорятся, не кричат «советскими шапками закидаем», – они учатся прилежно и добросовестно у «царских генералов», потому что эти генералы знают то, чего не знают коммунисты, и что коммунистам нужно знать. И я не сомневаюсь, что, подучившись, наши красные военные академики внесут большие поправки к тому, чему их ныне учат, а может быть, даже и скажут кой-какое новое слово.
Недостаток знания, разумеется, не вина, а беда и притом беда поправимая. Но эта беда становится виной, даже преступлением, когда она дополняется самодовольством, надеждой на «авось» да «небось» и завистливо-враждебным отношением ко всякому, кто больше знает.
Ты спрашивал, почему это вопрос о военных специалистах возбуждает такие страсти. В том-то и суть, что за этим вопросом, если докопаться до основания, скрываются две тенденции: одна, которая исходит из понимания грандиозности стоящих перед нами задач, стремится использовать все силы и средства, унаследованные пролетариатом от капитала, – рационализировать, т.-е. на практике осмыслить всю общественную работу, в том числе и военную, провести во все области принцип экономии сил, достигнуть наибольших результатов с наименьшими жертвами, – действительно, создать условия, при которых будет легче житься. Другая тенденция, к счастью, гораздо менее сильная, питается настроениями ограниченного, завистливого и самодовольного и в то же время неуверенного в себе мещански-бюрократического консерватизма… «Кое-как справляемся, значит, и дальше справимся». Неправда! «Кое-как» не справимся ни в коем случае: либо справимся вполне, как следует быть, по-ученому, с применением и развитием всех сил и средств техники, – либо никак не справимся, а провалимся. Кто этого не понял, тот ничего не понял.
Возвращаясь к поставленному тобой, дружище, вопросу о военных специалистах, скажу тебе следующее из своих непосредственных наблюдений. У нас есть отдельные уголки в армии, где «недоверие» к военным специалистам особенно процветало. Что же это за уголки? Наиболее культурные, наиболее богатые политическим сознанием масс? Ничего подобного! Наоборот: это наиболее обделенные уголки нашей Советской республики. В одной из наших армий до недавнего времени считалось признаком высшей революционности довольно-таки мелкотравчатое и глуповатое глумление над «военспецами», т.-е. над всяким, кто прошел военную школу. Но в частях этой самой армии почти не велось политической работы. К коммунистам-комиссарам, к этим политическим «специалистам», там относились не менее враждебно, чем к военным специалистам. Кто же сеял эту вражду? – Худшая часть новых командиров. Военные полузнайки, полупартизаны, полупартийные люди, которые не хотели терпеть рядом с собой ни партийных работников, ни серьезных работников военного дела. Это худший тип командиров. Они невежественны, но не хотят учиться. Своим неудачам – а откуда быть у них удачам? – они всегда ищут объяснения в чужой измене. Они жалко робеют перед всякой переменой настроений в своей части, ибо лишены серьезного нравственного и боевого авторитета. Когда часть, не чувствующая твердого руководителя, отказывается наступать, они прячутся за ее спиной. Цепко держась за свои посты, они с ненавистью относятся к самому упоминанию о военной науке. Для них она отождествляется с изменой и предательством. Многие из них, запутавшись вконец, кончали прямым восстанием против Советской власти.
В тех частях, где духовный уровень красноармейца более высок, где ведется политическая работа, где имеются ответственные комиссары и партийные ячейки, там не боятся военных специалистов, а требуют их, пользуются ими и учатся у них. Более того: там с гораздо большим успехом ловят подлинных изменников и вовремя расстреливают их. И – что самое важное – там побеждают.
Так-то, дорогой друг! Теперь ты, может быть, яснее поймешь корни разногласий в вопросе о военных и иных специалистах.
«В пути». Тамбов – Балашов, 10 января 1919 г.
«Военное Дело» N 5–6 (34–35), 23 февраля 1919 г.
3. Политика партии в деле создания армии
Л. Троцкий. ПОЛИТИКА ПАРТИИ В ДЕЛЕ СОЗДАНИЯ АРМИИ(Тезисы, утвержденные VIII Съездом РКП в марте 1919 г.{8})
Старая социал-демократическая программа требовала установления всенародной милиции на основе, по возможности, внеказарменного военного обучения всех граждан, способных носить оружие. Это программное требование, противополагавшееся в эпоху II Интернационала империалистическим постоянным армиям с казарменным обучением, длительным сроком службы и кастовым офицерством, имело то же историческое значение, что и другие требования демократии: всеобщего, равного избирательного права, однопалатной системы и пр. В условиях «мирного» капиталистического развития и вынужденного до поры до времени приспособления классовой борьбы пролетариата к рамкам буржуазной легальности, естественной задачей социал-демократии являлось требование наиболее демократических форм в организации капиталистического государства и капиталистической армии. Борьба на этой основе имела несомненно воспитательное значение, но, как показал величайший опыт последней войны, борьба за демократизацию буржуазного милитаризма дала еще меньшие результаты, чем борьба за демократизацию буржуазного парламентаризма. Ибо в области милитаризма буржуазия, не отрекаясь от самой себя, может допустить только такой «демократизм», который не задевает ее классового господства, т.-е. демократизм призрачный, мнимый. Когда дело коснулось коренных интересов буржуазии в международной области, как и во внутренних отношениях, буржуазный милитаризм в Германии, Франции, Швейцарии, Англии, Америке, несмотря на все различие государственных форм и структуры армий этих стран, обнаружил одни и те же черты беспощадного классового зверства.
Когда классовая борьба превращается в открытую гражданскую войну, разрывая оболочку буржуазного права и буржуазно-демократических учреждений, лозунг «народной милиции» лишается смысла совершенно так же, как и лозунг демократического парламентаризма, и поэтому становится орудием реакции. Как лозунг «Учредительное Собрание» стал прикрытием для работы по восстановлению власти помещиков и капиталистов, точно так же лозунг «народной» или «всенародной» армии стал средством создания армии Краснова и Колчака.
После опыта русской революции, нужна поистине презренная мещанская ослепленность Каутского, чтобы проповедовать формальную демократию в деле организации государственной власти и армии в то время, когда немецкое Учредительное Собрание скрывается в Веймар из Берлина, отдаваясь под защиту белогвардейских полков, когда генерал Гофман вербует свои железные батальоны из юнкерских, буржуазных и кулацких сынков, а спартаковцы вооружают революционных рабочих. Наступившая эпоха пролетарской революции есть эпоха открытой гражданской войны пролетариата против всякого буржуазного государства и всякой буржуазной армии, независимо от того, прикрыта она или не прикрыта формами демократии. Победа пролетариата в этой гражданской войне неотвратимо ведет к установлению классового пролетарского государства и классовой армии.
Отбрасывая на ближайший исторический период так называемый всенародный характер милиции, как он значился в нашей старой программе, мы отнюдь не порываем с программой милиции, как таковой. Политическую демократию мы ставим на классовые основы и превращаем ее в советскую демократию. Милицию мы переносим на классовые основы и превращаем ее в советскую милицию. Очередная программа работы состоит, следовательно, в создании армии рабочих и крестьянской бедноты на основе обязательного обучения военному делу вне-казарменным, по возможности, путем, т.-е. в условиях, близких к трудовой обстановке рабочего класса.
Фактический ход развития нашей Красной Армии находится как бы в противоречии с указанными требованиями. Первоначально мы создавали армию на основе добровольчества. Введя далее обязательное военное обучение для рабочих и крестьян, не эксплуатирующих чужого труда, мы одновременно приступили к принудительному набору ряда возрастов трудящихся классов. Эти противоречия не были случайными блужданиями, а вытекали из обстановки и представляли собой совершенно неизбежные переходные формы в деле создания армии в тех конкретных условиях, какие нам завещала империалистическая война и буржуазная (Февральская) революция.
Добровольчество является единственно возможным средством создания сколько-нибудь боеспособных частей в условиях катастрофического развала старой армии и всех органов формирования и управления ею. Лучшим доказательством этого служит тот факт, что в нынешней Германии контрреволюционные генералы оказываются в такой же мере, как и спартаковцы, вынужденными прибегать к созданию добровольческих батальонов. Переход от добровольчества к обязательности стал возможным в тот момент, когда главные массы старой армии рассосались по городам и деревням, и на местах успели создаться местные органы военного управления: учета, формирования и снабжения (волостные, уездные, губернские, окружные комиссариаты).
Противопоставление идеи партизанских отрядов планомерно организованной и централизованной армии (проповедь «левых» с.-р. и им подобных) представляет собой карикатурный продукт политической мысли или недомыслия мелкобуржуазной интеллигенции. Партизанские методы борьбы навязывались в первый период пролетариату его угнетенным положением в государстве, как ему уже навязывалось пользование примитивными подпольными типографиями и тайными собраниями кружков. Завоевание политической власти дало пролетариату возможность использовать государственный аппарат для планомерного строительства централизованной армии, единство организации и единство управления которой только и могут обеспечить достижение наибольших результатов с наименьшими жертвами. Проповедовать партизанство, как военную программу, то же самое, что рекомендовать возвращение от крупной промышленности к кустарному ремеслу. Такая проповедь вполне отвечает природе интеллигентских групп, неспособных владеть государственною властью, неспособных даже серьезно ставить себе задачу овладения этой властью и изощряющихся в партизанских (полемических или террористических) набегах на рабочую власть.
Можно считать теоретически неопровержимым, что самую лучшую армию мы получили бы, создавая ее на основе обязательного обучения рабочих и трудовых крестьян в условиях близких к их повседневному труду. Общее оздоровление промышленности, повышение коллективности и производительности сельскохозяйственного труда создавало бы самую здоровую основу для армии, роты, батальоны, полки, бригады, дивизии которой совпадали бы с мастерскими заводов, заводами, деревнями, волостями, уездами, губерниями и пр. Такая армия, формирование которой шло бы нога в ногу с хозяйственным подъемом страны и параллельным воспитанием командного состава, стала бы самой непобедимой армией в мире. К такой именно армии мы идем, и раньше или позже мы к ней придем.
Необходимость непосредственного, немедленного отпора внутренним и внешним классовым врагам не позволила нам, однако, перейти таким органическим путем к рабоче-крестьянской милиции, для чего понадобилось бы несколько лет, во всяком случае, долгий ряд месяцев. Как на второй день после Октябрьской революции мы оказались вынужденными прибегнуть к добровольческим формированиям, так на следующем этапе, именно летом прошлого года, когда кольцо империализма особенно тесно сжалось вокруг Советской России, мы оказались вынужденными форсировать нашу военную работу и, не дожидаясь милиционных, т.-е. вне-казарменных формирований территориального типа, прибегнуть к принудительной повсеместной мобилизации определенных возрастов и к их ускоренному обучению и сплочению их в казармах. При этом все усилия военного ведомства направлены на то, чтобы приблизить казарму к военной школе, сделать ее очагом не только чисто-военного обучения, но и общего образования и политического воспитания.
Нынешняя наша активная, т.-е. действующая или непосредственно подготовляющаяся к действию, армия представляет собой именно указанный переходный тип: будучи классовой по своему социальному составу, она является не милиционной, а постоянной, регулярной – по методам формирования и обучения. Если в этом последнем обстоятельстве заключается источник многих внутренних затруднений, особенно в условиях чрезвычайного истощения страны, то в то же время мы можем с удовлетворением сказать, что и эта переходного типа армия, созданная в самых неблагоприятных условиях, обнаружила способность бить своих врагов.
