Текст книги "Том 3(2). Историческое подготовление Октября. От Октября до Бреста"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

Русско-персидские отношения

Нота Персидскому правительству

Мною получена от поверенного в делах Персии в Петрограде нота, которая гласит:

"Настоящим считаю долгом поставить в известность, что Персидское правительство, будучи своевременно осведомлено о содержании 12 статьи договора о перемирии, заключенном в гор. Бресте от 2 (15) декабря с. г., текст которого приведен выше, уполномочило меня вступить в переговоры о выводе войск из пределов Персии с подлежащей и уполномоченной на такие переговоры русской властью, и что согласно депеше Тегеранского правительства, полученной Персидским посольством в Петрограде, одновременно преподаны тождественные инструкции Персидскому послу в Константинополе на предмет вступления в переговоры о выводе с персидской территории турецких войск правительством Турции.

Сообщая о вышеизложенном, нижеподписавшийся просит благоволить уведомить его в возможно кратчайший срок о дне и часе, когда могли бы быть начаты переговоры об эвакуации русских войск из Персии.

Поверенный в делах Персии в Петрограде М. Ассад-Хан".

По этому поводу я считал бы необходимым:

1. Выработать общий план вывода русских войск из Персии в возможно короткий срок и предложить Турции через Персидское правительство и непосредственно через турецкую делегацию в Брест-Литовске сообразовать план эвакуации турецких войск с планом эвакуации русских войск.

2. Немедленно же приступить к выводу тех частей, которые по своему расположению в Персии не имеют значения с военной точки зрения и служили орудием оккупации персидской территории.

3. Вызвать из Персии нашу военную миссию, которая там фигурирует в качестве инструкторов казачьей бригады.

4. Назначить немедленно к русским властям в Персии комиссаров, которые выяснили бы расположенным в Персии частям обще-политическое положение в России и смысл нашей новой международной политики, построенной на уважении к правам каждого народа, независимо от его силы или слабости. На обязанности этих комиссаров лежало бы принятие мер к тому, чтобы персидское население не подвергалось никаким обидам и насилиям со стороны менее сознательных элементов армии.

5. Необходимо принять меры к тому, чтобы обеспечение продовольствием русской армии за тот период времени, который она еще останется в Персии, ложилось возможно меньшей тяжестью на бедные массы персидского населения.

Прошу Вас по возможности безотлагательно сообщить, какие практические шаги считаете Вы возможным предпринять в намеченном направлении.

В этом деле необходима величайшая поспешность, чтобы как можно скорее ликвидировать те насилия, какие царизм и буржуазные правительства России учиняли над персидским народом.

Народный Комиссар по иностранным делам Л. Троцкий.

"Известия" N 259, 23 декабря 1917 г.

(Нота Персидскому Правительству)

XI. Октябрьская Революция
(Брошюра 1918 г.)

К русскому изданию

Со времени Октябрьской Революции прошло более восьми месяцев. Режим, которому многие благочестивые политики предсказывали гибель «через несколько дней», оказался уже сейчас долговечнее двух предшествовавших режимов революции: чисто буржуазного и «коалиционного».

Советский режим имеет уже свою богатую историю и не менее богатую легенду. История будет изучаться впоследствии – годами и десятилетиями; а легенда создается и распространяется теперь: сознательными врагами рабочей революции, уличными зеваками и наемными шарлатанами желтой печати. В этой книжке восстановлена – в самых общих чертах – история возникновения и первых четырех месяцев существования советского режима. Книжка, специально написанная для осведомления иностранных рабочих о смысле и целях советского строя, выходит в настоящее время на нескольких языках. Если я выпускаю ее одновременно и в русском издании, то именно для того, чтобы противопоставить ее «творимой» (шарлатанами и зеваками) легенде.

Как указано в предисловии к иностранным изданиям, книжка написана не по документам, а по памяти. Вряд ли, однако, в ней имеются сколько-нибудь существенные ошибки фактического характера. Но в то же время не может быть и речи о какой бы то ни было полноте изложения. Так, социальные мероприятия советского режима едва затронуты в брошюре: их изложение и систематизация должны были бы составить предмет гораздо более тщательного и кропотливого труда. Мы вынуждены были ограничиться преимущественно вопросами внутренней политической борьбы и международной политики рабочей и крестьянской власти. В этой именно области с наибольшей энергией поработали: международный телеграф, радиотелеграф и другие орудия империалистической лжи…

Неряшливый стиль брошюры, за который приношу свое извинение читателю, объясняется тем, что книжка не писалась за столом, а была продиктована стенографам. Пройдет еще не мало времени, прежде чем история войдет в берега и создаст условия для более планомерной и тщательной работы.

Л. Троцкий.

Москва, 16 июля 1918 г.

Предисловие

Настоящая брошюра в большей своей части написана урывками, – в обстановке, которая мало располагала к систематической работе: в Брест-Литовске, между заседаниями мирных переговоров, набрасывались отдельные главы этого очерка, который имеет своею основной задачей ознакомить общественное мнение мирового пролетариата с причинами, ходом и смыслом Октябрьской революции в России. История сложилась так, что делегатам самого революционного режима, который когда-либо знало человечество, пришлось заседать за общим дипломатическим столом с представителями самой реакционной касты среди всех правящих классов. На заседаниях мирной конференции мы ни на минуту не забывали, что являемся представителями революционного класса. Нашу речь мы обращали к придавленным войною рабочим всех стран. Наша энергия поддерживалась глубоким убеждением в том, что последнее слово в деле ликвидации войны, как и во всех остальных вопросах, скажет европейский пролетариат. Разговаривая с Кюльманом и Черниным, мы помнили и думали о друзьях и единомышленниках: Карле Либкнехте и Фрице Адлере. Часы, свободные от занятий, мы посвящали брошюре, предназначенной для рабочих Германии, Австро-Венгрии и всех других стран. Буржуазная печать всей Европы единодушна в деле лжи и клеветы на пролетарский режим в России. Социал-патриотическая печать – без мужества, без идеи, без веры в свое дело – проявляет свою полную неспособность понять и разъяснить трудящимся массам смысл русской революции. Этой брошюрой мы хотим прийти им на помощь. Мы верим, что революционные рабочие Европы и других частей света поймут нас. Мы верим, что они вскоре приступят к той же работе, которую совершаем мы, – но, опираясь на свой более богатый опыт и более высокие идейные и технические средства, совершат эту работу более основательно и помогут нам преодолеть все затруднения.

Брест-Литовск,

12 февраля 1918 г.

P. S. В такую бурную эпоху, как наша, события и их внутренняя связь быстро уходят из памяти участников. Я считаю поэтому полезным опубликовать эту брошюру также и на русском языке.

Москва, 29 мая 1918 г.

Мещанская интеллигенция в революции

События развиваются в эту эпоху с такой быстротой, что их трудно восстановлять по памяти, даже в их простой хронологической последовательности. Под руками у нас нет ни газет, ни документов. Между тем, периодические перерывы в переговорах в Брест-Литовске создают досуг, которого в настоящих условиях больше не дождешься. Я постараюсь поэтому восстановить на память ход и развитие Октябрьской Революции, сохраняя свое право затем пополнить и исправить изложение по документам.

То, что характеризовало нашу партию почти с первого же периода революции, это – уверенность в том, что она дальнейшей логикой событий будет приведена к власти. Я не говорю о теоретиках партии, которые за много лет до революции, еще до революции 1905 года, исходя из анализа классовых отношений в России, приходили к тому выводу, что победоносное развитие революции должно будет неизбежно передать власть пролетариату, опирающемуся на широкие массы беднейшего крестьянства. Главной основой этого предвидения являлись ничтожество русской буржуазной демократии и концентрированный характер русской промышленности, а стало быть, огромное социальное значение русского пролетариата. Ничтожество буржуазной демократии есть оборотная сторона силы и значения пролетариата. Правда, война временно обманула на этот счет весьма многих и прежде всего руководящие группы самой буржуазной демократии. Война отвела решающую роль в событиях революции – армии. Старая армия, это – крестьянство. Если бы революция развивалась более нормально, то есть в условиях мирной эпохи – так, как она началась с 1912 года, – пролетариат неизбежно занимал бы все время руководящее место, а крестьянские массы постепенно вовлекались бы на буксире пролетариата в революционный водоворот. Но война создала совершенно другую механику событий. Армия связала крестьянство – не политической, а военной связью. Прежде чем крестьянские массы оказались сплоченными известными революционными требованиями и идеями, они были уже объединены в кадры полков, дивизий, корпусов, армий. Элементы мелкобуржуазной демократии, рассеянные в этой армии и игравшие в ней руководящую роль как в военном, так и в идейном отношении, были почти сплошь проникнуты мещански-революционными настроениями. Глубокое социальное недовольство в массах обострилось и рвалось наружу, особенно благодаря военному крушению царизма. Пролетариат, в лице своих передовых слоев, как только развернулась революция, возродил традицию 1905 года и призвал народные массы к организации в виде представительных учреждений – Советов Депутатов. Армия оказалась призванной посылать своих представителей в революционные учреждения, прежде чем ее политическое сознание сколько-нибудь приблизилось к уровню развертывавшихся революционных событий. Кого могли посылать солдаты в качестве депутатов? Тех представителей интеллигенции и полуинтеллигенции, которые имелись в их среде и обладали некоторым, хотя бы минимальным запасом политических сведений и умели их выражать. Таким образом, мелкобуржуазная интеллигенция сразу оказалась волею пробуждающейся армии поднята на огромную высоту. Врачи, инженеры, адвокаты, журналисты, вольноопределяющиеся, которые в довоенных условиях жили совершенно обывательской жизнью и не претендовали ни на какую роль, сразу оказались теперь представителями целых корпусов и армий и почувствовали себя «вождями» революции. Расплывчатость их политической идеологии вполне соответствовала бесформенности революционного сознания масс. Эти элементы с крайним высокомерием относились к нам, «сектантам», которые выдвигали социальные требования рабочих и крестьян со всей остротой и непримиримостью. В то же самое время мелкобуржуазная демократия под высокомерием революционной выскочки таила глубочайшее недоверие к самой себе и к той массе, которая подняла ее на неожиданную высоту. Называя себя социалистической и считая себя таковой, интеллигенция с худо скрываемой почтительностью относилась к политическому могуществу либеральной буржуазии, к ее знаниям и методам. Отсюда стремление мелкобуржуазных вождей во что бы то ни было добиться сотрудничества, союза, коалиции с либеральной буржуазией. Программа партии социалистов-революционеров – вся целиком созданная из расплывчатых гуманитарных формулировок, заменяющая классовый метод сантиментальными общими местами и моралистическими построениями – являлась как нельзя более подходящим духовным облачением для этого слоя вождей ad hoc. Их стремления так или иначе пристроить свою духовную и политическую беспомощность к столь импонировавшей им науке и политике буржуазии находили свое теоретическое оправдание в учении меньшевиков, которое разъясняло, что настоящая революция есть революция буржуазная и, стало быть, не может обойтись без участия буржуазии во власти. Таким образом сложился естественный блок социалистов-революционеров и меньшевиков, в котором находили свое одновременное выражение политическая половинчатость мещанской интеллигенции и ее вассальные отношения к империалистическому либерализму.

Для нас было совершенно ясно, что логика классовой борьбы раньше или позже разрушит эту временную комбинацию и отбросит в сторону вождей переходного периода. Гегемония (верховенство) мелкобуржуазной интеллигенции означала, в сущности, тот факт, что крестьянство, внезапно призванное через посредство военного аппарата к организованному участию в политической жизни, массой своей подавило и временно оттеснило рабочий класс. Более того. Поскольку мещанские вожди оказались вдруг поднятыми на огромную высоту массовидностью армии, сам пролетариат, за вычетом своего передового меньшинства, не мог не проникнуться известным политическим уважением к ним, не мог не стремиться сохранять с ними политическую связь, – иначе ему грозила опасность оказаться оттертым от крестьянства. А в памяти старшего поколения рабочих твердо сидел урок 1905 года, когда пролетариат оказался разбитым именно потому, что тяжелые крестьянские резервы не подоспели в момент решающего боя. Вот почему в эту первую эпоху революции даже пролетарские массы оказывались весьма восприимчивы к политической идеологии социалистов-революционеров и меньшевиков, тем более, что революция пробудила дремавшие до того времени отсталые пролетарские массы и сделала для них, таким образом, бесформенный интеллигентский радикализм подготовительной школой. Советы Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов означали в этих условиях господство крестьянской бесформенности над пролетарским социализмом и господство интеллигентского радикализма над крестьянской бесформенностью. Здание Советов с такой быстротой поднялось на огромную высоту в значительной мере благодаря руководящей роли в советской работе интеллигенции с ее техническими знаниями и буржуазными связями. Но для нас было ясно, что все это внушительное здание построено на глубочайших внутренних противоречиях, и что крушение его на следующем этапе революции совершенно неизбежно.

Вопрос о войне

Революция выросла непосредственно из войны, и война стала оселком для всех партий и сил революции. Интеллигентские вожди были «против войны»; многие из них в эпоху царизма считали себя сторонниками левого крыла в Интернационале, примыкали к Циммервальду^*. Но все сразу изменилось, когда они почувствовали себя на «ответственных» постах. Вести политику революционного социализма значило в этих условиях рвать с буржуазией, своей и союзнической. А мы уже сказали, что политическая беспомощность интеллигентского и полуинтеллигентского мещанства искала себе прикрытия в союзе с буржуазным либерализмом. Отсюда жалкая и поистине постыдная роль мещанских вождей в вопросе о войне. Они ограничивались воздыханиями, фразами, тайными увещаниями или мольбами по адресу союзных правительств, а на деле шли по тому же пути, что и либеральная буржуазия. Солдатские массы, наполнявшие окопы, не могли, разумеется, прийти к выводу, что война, в которой они участвовали в течение почти трех лет, изменила свой характер только потому, что в петроградском правительстве участвуют какие-то новые лица, называющие себя социалистами-революционерами или меньшевиками. Милюков сменил чиновника Покровского, Терещенко сменил Милюкова – это значит, что бюрократическое вероломство оказалось сменено сперва боевым кадетским империализмом, затем беспринципной расплывчатостью и политическим прислужничеством, но объективных перемен это не давало, и выход из страшного круга войны не намечался. Здесь именно заложена первопричина дальнейшего разложения армии. Солдатской массе агитаторы говорили, что царское правительство посылало ее на убой без цели и без смысла. А те, которые пришли царю на смену, ни в чем не сумели изменить характера войны, как не сумели встать на путь борьбы за мир. Первые месяцы были топтанием на месте. Это вызывало в одинаковой мере нетерпение как армии, так и союзных правительств. Отсюда выросло наступление 18 июня. Его требовали союзники, предъявляя ко взысканию старые царские векселя. Запуганные своей собственной беспомощностью и возрастающим нетерпением масс, вожди мещанства пошли навстречу этому требованию. Им и впрямь начало казаться, что для достижения мира не хватает только натиска со стороны русской армии. Наступление стало казаться им выходом из тупика, решением вопроса, спасением. Трудно представить себе заблуждение более чудовищное и более преступное. Они говорили в тот период о наступлении такими же словами, какими социал-патриоты всех стран говорили в первые дни и недели войны о необходимости поддержать дело национальной обороны, скрепить священное единение наций и пр. и пр. Все их циммервальдские интернационалистические увлечения как рукой сняло. Для нас, находившихся в непримиримой оппозиции, было ясно, что путь наступления есть путь страшной опасности, может быть, гибели всей революции. Мы предупреждали, что армию, которая пробуждена и расшатана грохотом еще далеко не вполне осознанных ею событий, нельзя посылать в бой, не дав ей новых идей, которые она осознала бы как свои идеи. Мы предостерегали, обличали, грозили. Но так как для руководящих партий, связанных со своей и союзной буржуазией, другого пути не оставалось, то к нам, естественно, относились с враждою, более того – с ожесточенной ненавистью.

Кампания против большевиков

Будущий историк не без волнения будет просматривать листы русских газет за май и июнь, когда происходила идейная подготовка наступления. Почти все статьи без изъятия во всех правительственных и официозных газетах направлялись против большевиков. Не было того обвинения, не было той клеветы, которая не была бы мобилизована против нас в ту эпоху. Руководящую роль в этой кампании играла, разумеется, кадетская буржуазия, которой ее классовый инстинкт подсказывал, что дело идет не только о наступлении, а обо всем дальнейшем развитии революции и в первую голову о судьбе государственной власти. Буржуазный аппарат «общественного мнения» развернулся тут во всей своей силе. Все органы, учреждения, издания, трибуны, кафедры были поставлены на службу одной общей цели: сделать большевиков невозможными, как политическую партию. В сосредоточенной напряженности и в драматизме газетной кампании против большевиков предвосхищалась уже та гражданская война, которая должна была развернуться на следующем этапе революции. Задачей травли и клеветы являлось создание полной отчужденности и враждебности, глухой стены между трудящимися массами, с одной стороны, и «образованным обществом» – с другой. Либеральная буржуазия понимала, что ей не приручить масс без посредства и помощи той мещанской демократии, которая, как мы указали выше, оказалась временно руководительницей революционных организаций. Поэтому непосредственной задачей политической травли большевиков являлось внесение непримиримой вражды между нашей партией и широкими слоями «социалистической интеллигенции», которая, отколовшись от пролетариата, не могла не попасть в кабалу к либеральной буржуазии.

Во время первого Всероссийского Съезда Советов^* грянул первый тревожный гром, предсказывавший будущие грозные события. На десятое июня^* партия назначила в Петрограде вооруженную демонстрацию. Ее непосредственной целью являлось воздействие на Всероссийский Съезд Советов. «Берите власть, – так хотели петроградские рабочие сказать съехавшимся со всей страны с.-р. и меньшевикам. – Порвите с буржуазией, отбросьте идею коалиции и берите в руки власть». Для нас было ясно, что разрыв с.-р. и меньшевиков с либеральной буржуазией заставил бы их искать опоры в наиболее решительных, передовых слоях пролетариата и тем самым обеспечивал бы за этими последними руководящее значение. Но именно этого испугались мещанские вожди. В союзе с правительством, в котором они имели своих представителей, рука об руку с либеральной и контрреволюционной буржуазией, они открыли, поистине, бешеный поход против предполагавшейся демонстрации, как только узнали о ней. Все было поставлено на ноги. Мы были тогда на Съезде в незначительном меньшинстве и – отступили. Демонстрация не состоялась. Но эта несостоявшаяся демонстрация оставила глубочайший след в сознании обеих сторон, углубила противоречия, обострила вражду. На закрытом заседании президиума Съезда, с участием представителей фракций, Церетели, тогда министр коалиционного правительства, со всей решительностью ограниченного мещанского доктринера говорил о том, что единственная опасность, которая угрожает революции, это – большевики и вооруженный ими петроградский пролетариат. Отсюда он делал тот вывод, что необходимо разоружить людей, которые «не умеют обращаться с оружием»: это относилось к рабочим и к тем частям петроградского гарнизона, которые следовали за нашей партией. Однако, разоружение не состоялось – для такой острой меры не были еще в достаточной степени подготовлены политические и психологические условия.

Чтобы дать массам удовлетворение за отмененную демонстрацию, Съезд Советов назначил общую, безоружную демонстрацию на 18 июня. Но именно этот день стал днем политического торжества нашей партии. Массы вышли на улицы могучими колоннами, и несмотря на то, что вызваны они были официальным советским учреждением в противовес нашей несостоявшейся манифестации 10 июня, рабочие и солдаты написали на своих знаменах и плакатах лозунги нашей партии: "Долой тайные договоры", "Долой политику наступления", "Да здравствует честный мир", "Долой десять министров-капиталистов", "Вся власть Советам". Плакатов с выражением доверия коалиционному правительству оказалось только три: один – от казачьего полка, другой – от группы Плеханова и третий – от петроградской организации Бунда, состоящей, главным образом, из непролетарских элементов. Эта демонстрация показала не только нашим врагам, но и нам самим, что мы в Петрограде гораздо сильнее, чем предполагали.