Текст книги "Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]"

Автор книги: Лев Златкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 33 страниц)

– Бунт! Бунт! Бунт! – заорали они так, что зазвенело в ушах.

– Выбиваем дверь! – скомандовал Телок. – Хватайте скамьи. Если нам и не удастся сломать дверь, шуму мы наделаем на всю тюрьму. Пусть, крысы, побегают!

Григорьев решительно встал у бунтарей на пути.

– Я не позволю вам это сделать! Мы не хотим наматывать дополнительный срок! Сойкин – болтун с идиотскими идеями всеобщей уравниловки. Слушать его – все равно что самому себя опустить.

– Прочь с дороги! – рявкнул на него Хрусталев. – Или я за себя не отвечаю! Замочу!

Великанов бросился на подмогу Григорьеву.

– Впятером на одного? Не позволю!

Всей массой своего тела он обрушился на Рудина, тот врезался в Айрапетяна и увлек его за собой. Оба они сбили с ног Маленького, и все трое свалились на пол.

– Молодец, Великанов! – одобрил Кузин. – В принципе «домино» ты становишься профессионалом.

Троица, матерясь и чертыхаясь, поднялась с пола и бросилась на Великанова.

Драка разгоралась не на шутку.

Кобрик решил принять участие в драке на стороне Григорьева, но Кузин вцепился в него мертвой хваткой.

– Пусти! – пыхтел Кобрик.

– Не лезь! – увещевал его Кузин. – Иначе ожидание обеда растянется на пять лет!

Узкое пространство камеры не давало пятерке «бунтарей» использовать свое численное преимущество.

А Григорьев с Великановым, встав плечом к плечу, не дали себя окружить.

Постепенно драка переросла в свалку, когда численное преимущество стало сказываться. Ближний бой всегда на стороне численного преимущества.

И тут в гущу свалки неожиданно для всех бросился Поворов с яростным криком:

– Убью!

И бульдожьей мертвой хваткой вцепился в Хрусталева. Раздался дикий предсмертный крик, который заставил участников драки оцепенеть на месте, а затем отпрянуть в разные стороны.

На месте драки, на полу, остался лежать Хрусталев.

Из уголка его рта вытекала тоненькая струйка крови, а прямо из груди торчала металлическая ручка ланцета.

– Однако! – пробормотал Григорьев. – Как ловко ты его заделал!

Поворов отшатнулся от трупа после слов Григорьева и истерично завопил:

– Я не убивал его! Это не я! Не я! Клянусь, я не убивал!

– Я видел, что ты убил! – прервал его истерику Григорьев. – Правильно сделал!

– Нет! Нет! Клянусь! – дрожал Поворов.

– Чего дрожишь? – хлопнул его по плечу Телок. – Вышка тебе не грозит, а пятнашку ты уже на свой член намотал.

Поворов набросился на Телка.

– Это ты все подстроил!

Телок без разговоров сбил Поворова с ног.

– На меня повесить тебе не удастся!

Поворов повалился на пол и остался там, даже не делая попытки подняться.

Только слезы потоком хлынули у него из глаз, и он зарыдал, уже не стесняясь никого из окружающих.

Григорьев посмотрел на Великанова.

– Вертухая надо позвать! Постучи, Великанов! Только дверь не вышиби.

– Стучать не приучен! – пробормотал ошеломленный смертью Хрусталева Великанов, но покорно пошел ломиться в дверь камеры.

Телок неожиданно сказал Григорьеву, глядя на Кобрика:

– Может, это и не Поворов заделал Хрусталева?

– А кто? – хмуро спросил Григорьев, подозрительно глядя на Телка.

– Кобрик! – ухмыльнулся Телок.

Кобрик, услышав нелепое обвинение, побелел от гнева.

– Чокнулся?.. Я даже в драке не участвовал.

– А чего тебе участвовать? – продолжал издеваться Телок. – Выждал момент в чужой драке, подошел и засадил. Долго ли умеючи?

Григорьев подошел к Телку, улыбнулся и стал методично избивать его.

Застигнутый врасплох Телок не сопротивлялся, только защищал руками жизненно важные органы тела.

Отправив Телка последним ударом на койку, Григорьев нежно спросил его:

– Скажи нам еще раз, только внятно: что ты видел?

Телок, почувствовав на своей шкуре удары Григорьева, не стал испытывать судьбу:

– Пошутил я! Уж и пошутить нельзя!

– Ты лучше скажи, что ты видел? – не отставал от него Григорьев.

– Что можно видеть, когда дерешься?.. Поворов бросился в драку и засадил что-то в грудь Хрусталеву. В больничке свистнул, не иначе. Вчера, когда жопу лечил… Идея! – обрадовался он. – Взаимка!

Григорьев подумал и согласился:

– А что?.. Неплохо придумано.

Поворов неподвижно лежал на полу и слушал, как спокойно решают его судьбу на долгие годы. Но ему было уже все равно, он находился в полной прострации.

«Наказание должно неотвратимо следовать за преступлением!» – вспомнил он слова юного следователя.

И что-то сломалось в нем. Поворов почувствовал это просто почти физически.

– Григорьев, можно тебя на минуту? – позвал Кобрик.

– Говори, в чем дело?

Кобрик стал шептать ему взволнованно:

– Поворов не мог убить Хрусталева! Я ясно видел его руки, когда он вцепился ему в горло.

– Тогда кто, по-твоему? – хмуро спросил Григорьев.

– Рядом был один Телок! – мстительно проговорил Кобрик.

Григорьев горько усмехнулся, почувствовав жалость к этому наивному человеку, которого наверняка сломала бы тюрьма, останься он в ней хоть на пару месяцев.

– И подпишешься под своими словами? – спросил он. – Телок дрался за Хрусталева!

– Подпишусь! – ответил серьезно Кобрик.

– А Телок накатает на тебя телегу, что ты засадил Хрусталеву.

– Но это же ложь! – заволновался Кобрик.

– А для следователя – лишняя версия! Равноценная, заметь! Он обязан проверить все версии: как твою, так и Телка. Знаешь, сколько он может этим заниматься?

– Сколько?

– Месяца три!

– Ничего себе! – воскликнул ошеломленный Кобрик.

– Вот именно! – подтвердил его опасения Григорьев. – Ничего тебе не светит хорошего: главное, освобождения после обеда. Ты хочешь уйти домой после обеда?

– Хочу! Хорошо, я буду молчать как рыба! – сдался Кобрик.

– Молчать не получится! – заявил ему Григорьев. – Тебе придется сказать, что видел, как Поворов ударил Хрусталева в грудь.

– Но это же неправда! – взвился опять Кобрик. – Я видел…

– Ты видел, – прервал его опять Григорьев, – что ударил Поворов. Объяснить?

– Объясни! У меня голова кругом пошла…

– Этому насильнику несовершеннолетней все равно намотают по максимуму. А за убийство не казнят, потому что все подтвердят, что Хрусталев его опустил, а у него не оставалось выбора, как кровью смыть позор. Иначе в зоне он и будет ходить все время «девкой». А всю оставшуюся жизнь будет работать на проктолога.

Великанов стоял у двери и не стучал.

– Чего ждешь, Великанов? – спросил его Рудин.

– Рано ломиться! – задумчиво ответил Великанов.

– Ждешь окончания срока? – пошутил Рудин.

– Нет! Жду, когда все договорятся! Я за то, чтобы сдать Поворова! – предложил Великанов. – Тебя, Рудин, могут тоже привлечь, между прочим. И тебя, Айрапетян! И тебя, Маленький! И тебя, Григорьев, тоже! Все вы сшивались возле Хрусталева в момент убийства…

– А ты в стороне? – прервал его Айрапетян.

– Я тоже замазан! – признался Великанов. – Поэтому я и предлагаю: сдать Поворова.

Поворов даже не сделал попытки вмешаться в решение своей судьбы.

Кобрик раздумывал, а Григорьев терпеливо ждал, когда он придет к верному решению.

– Мне трудно это сделать! – признался Кобрик.

– Тебя будут держать в одиночке как предполагаемого убийцу! – пугал Григорьев.

– Ты с ума сошел! – ужаснулся Кобрик. – Какой я тебе убийца?

– Меня не послушаешь, с ума сойдешь ты! – не отставал Григорьев. – Вспомни, как ты сам представился: «Двоих замочил!»? Так вот, уверяю тебя, все вспомнят твои слова, а следователь за них уцепится.

– Но я не могу лгать, понимаешь?

– Придется учиться! Твой грех я возьму на себя.

– Хорошо, я подумаю! – не решался дать согласие Кобрик.

Григорьев разозлился.

– Спасай свою шкуру, слюнтяй! – рявкнул он на Кобрика и обратился к Кузину: – Сергей Сергеевич, Кобрика спасать надо!

– От самого себя? – понял Кузин.

– Вы же слышали, что Телок обвинил Кобрика в убийстве? – пугал Григорьев.

– Он не отходил от меня! – защищал Кузин.

– Кому поверит прокурор? – усмехнулся Григорьев.

– Кому выгодно поверить! – согласился Кузин. – Что я должен делать?

– Сказать, что убил Хрусталева Поворов, – диктовал решение Григорьев.

– Скажу! Это убийство ему нужнее, чем нам, – согласился опять Кузин.

– Учись, Кобрик! – Григорьев привел Кузина в пример. – Схватывает с полуслова.

– Почему это вы решили, что Поворову убийство нужнее, чем нам? – не поверил Кобрик. – Зачем ему брать на душу столь тяжкий грех?

– Хотя бы потому, что в зоне убийца котируется значительно выше, чем опущенный насильник, – пояснил Григорьев.

И Кобрик задумался.

Неподалеку Айрапетян, Маленький и Рудин тоже обсуждали, какое решение им принять.

– Великанов прав! – волновался Айрапетян. – Каждому из нас могут намотать еще срок если не за убийство, то уж за соучастие точно.

– Но мы же дрались на стороне Хрусталева! – сомневался Маленький.

– Драка – тоже нарушение режима! – мрачно ответил ему Айрапетян. – И за драку намотают!

– Куда ни кинь, всюду – клин! – печально согласился Рудин.

К ним подошел Телок, с трудом оправившийся от побоев.

– Видали, как Поворов засадил Хрусталеву? – спросил он «однополчан», сплевывая кровь на пол. – Вот тебе и опущенный! В зоне как героя встретят!

– Мне тоже показалось: у Поворова в руке финка! – согласился Айрапетян и спросил у друзей: – Маленький? Рудин?

– А я что? – пожал равнодушно плечами Рудин. – Я как все! Закладываем Поворова!

– Согласен! – присоединился Маленький.

Айрапетян дал команду Великанову:

– Ломись, Великанов! Камера пришла к единогласному решению: сдать Поворова!

Кобрик понял, что и ему уже не отвертеться.

Великанов стал колотить в дверь своими огромными ручищами, и дверь, загудев погребальным колоколом по Хрусталеву, да и по Поворову, сразу же открылась. Вертухай, как обычно, подглядывал в глазок и подслушивал.

– Великанов! – заорал надзиратель. – Тебе светит условный срок! Не превращай его в бессрочный! Что ломишься? Обижают?

И он засмеялся своей шутке.

– Поворов Хрусталева зарезал! – сообщил Великанов. – Камера требует: убийце не место в нашем коллективе!

– Не базарь, Великанов! – заорал испуганный вертухай. – Говори нормально, как все!

– Заделал, говорю, Хрусталева опущенный! – вновь пояснил Великанов.

Только теперь надзиратель увидел лежащего на полу Хрусталева, из груди которого текла струйка крови.

– Второй жмурик! – ошеломленно прошептал вертухай. – И за один только день! Плакала моя премия! Накрылась!..

Он поспешно закрыл дверь в камеру, словно боялся чего-то, и пошел докладывать об очередном «ЧП» в камере двести шесть.

Его реакция развеселила камеру.

– Ой, умора! – захохотал Рудин. – Премия его накрылась.

– Кто о чем, а вшивый о бане! – гоготал Маленький.

– Чего гогочете, недоумки! – осадил их Кузин. – Это вы – перекати-поле, а у человека семья, дети. Небось на младшеньком сапоги так и горят, в футбол с приятелями играет, льдышки гоняет. Нам смешно, а у него показатели ухудшились, рост карьеры замедлился. Жизнь, она и есть – жизнь. А вам все бы лишь хиханьки да хаханьки…

– Братва! – вспомнил Айрапетян. – А как нам от драки отмазаться?

– Проще простого! – отмахнулся Григорьев. – Хрусталев начал со мной драку, и все, горя желанием прекратить нарушение режима, бросились нас разнимать. А Поворов подскочил к Хрусталеву и всадил ему в сердце заточку.

– И где нашел только? – насмешливо протянул Телок.

– Где? – задумался на мгновение Григорьев. – Как где? На больничке, конечно! Единственное место, где он мог украсть нож, – кабинет врача.

– У терапевта украсть скальпель? – ухмылялся Телок. – А насчет больнички я первый придумал!

– А что, у терапевта не может быть скальпеля? – недоумевал Григорьев. – Например, он им бумагу резал…

– И врачу теперь выговор объявят! – издевался Телок. – Сколько хлопот причинил всем один опущенный.

– Он уже не опущенный! – напомнил Айрапетян. – Смыл обиду кровью!

А Поворов лежал на холодном полу, все слышал, но безучастно, как будто и не о нем велся спор, как будто не его судьба решалась собравшимися не по своей воле задержанными.

Он вспомнил яркий момент своего безоблачного детства, когда ему ни в чем не было отказа: Виктор застыл у витрины магазина, торгующего медицинским инструментом, и требовал немедленно купить ему длинный блестящий ножик.

Тогда ему этот ножик не купили, несмотря на все его причитания, рев и вопли.

Теперь этот «ножик» его все же достал и перерезал малейшую надежду на выход из тюрьмы раньше того огромного срока, который ему светил.

Дверь камеры вновь открылась.

Вошли знакомые санитары с носилками. Погрузили на носилки тело Хрусталева и унесли.

Один из них на прощанье сказал мрачно;.

– Следующего понесете сами! Нашли фраеров!

– Носи, керя! – шуганул его Телок. – Шустри!

Вертухай заглянул в камеру и вдруг заметил лежащего Поворова, на которого он почему-то не обратил внимания, так был ошеломлен видом Хрусталева с медицинским инструментом, торчащим из груди.

– Вы что, суд Линча устроили? – спросил он, надеясь, что Бог милует, от третьего трупа за день избавит.

– Он вида крови не переносит! – успокоил Григорьев. – В обморок падает!

Надзиратель пнул сапогом Поворова.

– Вставай, подрасстрельный! За убийство в тюрьме тебе светит вышка!

– Вышка ему не светит! – успокоил Поворова Григорьев. – Хрусталев Поворова опустил! Оба преступления можно оформить как «взаимку»! У одного зад пострадал, у другого сердце.

– Если бы этому в задницу ланцет воткнули, – протянул надзиратель, – тогда еще куда ни шло… Ладно, следствие покажет!

Вертухай вывел Поворова из камеры и закрыл дверь.

Маленький, поскольку он был дежурный, чувствуя взгляды сокамерников, поднялся с койки и пошел выполнять свои нелегкие обязанности дежурного. Нелегкие на сегодняшний день.

«Вот не повезло!» – подумал он.

Взял половую тряпку, намочил ее под краном и стал замывать кровь на полу.

А все остальные, молча, как на представлении, следили за его манипуляциями почти зачарованно.

Минут через десять надзиратель опять появился в камере.

– Кобрик, к следователю!

Вызов не по форме – то, что вертухай не сказал свое сакраментальное: «На выход!» – так ошеломил Кобрика, что – он не сразу поднялся, ноги стали ватными и такими потными, будто в ширинку воды налили.

– Не дрейфь! – подбодрил Кобрика Григорьев. – Держись! И помни, что я тебе говорил.

Кобрик с трудом оторвал пятую точку от скамьи и пошел к выходу из камеры. Каждый шаг давался с трудом. Выбора у него не было: либо солгать и уйти после обеда из ставшей ненавистной тюрьмы, либо сказать правду и остаться в тюрьме на долгие месяцы.

«Знаю ли я истину? – думал Кобрик, шагая коридором к следователю. – Могло мне показаться или нет?.. Могло, несомненно!.. И Поворов мог так же ударить, как и Телок… Или как… любой из дравшихся…»

Следователь, когда Кобрик вошел в кабинет, встал со стула и пошел к нему навстречу. С протянутой для приветствия рукой и улыбаясь.

Это был следователь новой формации.

– Заходите, присаживайтесь! – он крепко, по-мужски, пожал руку Кобрика. – Жаль, что наше знакомство состоялось в столь неподходящем месте и в столь неподходящее время.

Ошеломленный такой встречей Кобрик уже был готов рассказать все, что было на самом деле, когда одна ясная мысль обожгла сознание похуже, чем кипяток обжигает тело: «Он после каждого допроса пойдет домой, в театр, в кино, к любовнице. А я каждый раз буду возвращаться в камеру, есть баланду, которую еще и не пробовал, не знаю даже, что это такое, бояться сокамерников, любому может прийти в голову мысль избить меня, а то и опустить, как Поворова… И все это ради чего? Чтобы сбылась моя надежда и меня оправдали в том, чего я не совершал? Ради чего? И что останется от меня тогда?»

И он решил держаться версии, принятой единогласно всей камерой, за исключением, естественно, Поворова.

– Расскажите, пожалуйста, все, что вы видели! – предложил любезно следователь.

– Я в драке не участвовал! – открестился Кобрик. – Хрусталев налетел на Григорьева, что они там не поделили, не могу вспомнить, не обратил внимания. Остальные бросились их разнимать, конечно, кроме Кузина и Поворова.

– Вы хотите сказать, что Поворов не участвовал в драке? – удивился следователь.

– Он внезапно завопил: «Убью!» И бросился на Хрусталева. Это случилось так быстро, что никто не мог ему помешать, остановить или задержать…

Кобрик замолчал. Ему стало вдруг стыдно.

«Боже мой! – подумал он. – Как я легко, оказывается, могу лгать!»

– Скажите мне честно! – спрашивал следователь. – Вы лично видели, как Поворов ударил Хрусталева?

– Лично видел! – Кобрик даже не покраснел. – Как вас вижу, так же ясно. Он и бросился на него с этой целью. Даже вы, наверное, не сможете сказать, что с криком «убью» да с ножом в руке бросаются, чтобы почистить яблоко…

– Да уж! – согласился с ним следователь.

– Думаю, что земля вздохнула с облегчением, когда Хрусталев перестал ходить по ней! – добавил Кобрик.

– Как служитель закона, я не могу согласиться с вами, – запротестовал следователь. – Это чисто человеческая позиция. Закон говорит о другом. Закон не говорит о виновности или невиновности человека. Закон рассматривает доказательства его виновности или невиновности. А до тех пор, пока нет доказательств виновности, человек невиновен.

– А что служит доказательствами? – наивно спросил Кобрик.

– Ваши показания уже есть свидетельство виновности Поворова, подкрепленное доказательствами других ваших сокамерников, плюс вещественные доказательства типа скальпеля или как его там…

Кобрику стало не по себе.

– Его расстреляют? – спросил он, проклиная себя за слабость.

– Вряд ли! У меня есть сведения, что Хрусталев изнасиловал Поворова. Это – смягчающее вину обстоятельство.

– Я только что хотел вам об этом сказать! – повинился Кобрик. – Поворов смыл позор кровью.

– Тюрьма вам явно на пользу не пошла! – засмеялся следователь. – Вы уже оперируете уголовной терминологией. Вам это не к лицу.

– А кому тюрьма на пользу? – спросил Кобрик. – Разве есть такие?

– Представьте себе: есть такие, кому только тюрьма служит препятствием, чтобы совершить преступление. Они готовы, но боятся тюрьмы. И одним преступлением меньше на свете. Всему обществу легче.

– А те, кто здесь, разве не боялись? – не поверил Кобрик.

– Сейчас многие из тех, кто здесь, не боятся ни Бога, ни черта, не только тюрьмы… Подпишите свои показания, пожалуйста. Вот, здесь и здесь… Благодарю!

Он незаметно нажал на кнопку звонка вызова, и сразу же явился конвойный.

Кобрик вежливо попрощался и пошел обратной дорогой в камеру двести шесть. Ждать обеда, после которого было обещано его долгожданное освобождение.

17

Адвокат не обманул Кобрика. Его освободили даже раньше, до обеда. Очевидно, кормить его баландой побоялись, расскажет где – хлопот не оберешься. А на приличный обед лимит был исчерпан.

В камере чувствовалось какое-то напряжение, которого Кобрик не ощущал до убийства Хрусталева.

Все чего-то боялись.

Одного за другим вертухай дергал на допрос к следователю. Но он мог ограничиться одним Кобриком, настолько показания были похожи друг на друга.

Очевидно, всем было так же стыдно, как и Кобрику, потому что после возвращения каждый замыкался в себе и молчал.

Постепенно в камере установилась такая мертвая тишина, что когда прогремел мощный голос вертухая: «Кобрик, Григорьев, на выход с вещами!» – он был воспринят, как звук трубы ангела-избавителя.

Прощание было недолгим и почти молчаливым. Один Кузин сказал вроде Григорьеву, а может, просто так, в пустоту:

– Теперь мы все повязаны ложью!

На что Григорьев насмешливо ответил:

– Вся страна повязана!

И они покинули камеру вдвоем.

Кобрик был уверен на сто процентов, что Григорьева дернули на суд, на «правиловку».

К его огромному удивлению, Григорьеву также были выданы все его личные вещи, деньги, и старшина проводил их обоих через тюремный двор на контрольно-пропускной пункт, где пожал каждому руки и пожелал всего хорошего, а главное, больше здесь не встречаться.

Оказавшись за воротами тюрьмы, Кобрик первым делом увидел стоявшую машину будущего тестя, за рулем которой сидела его жена-невеста.

– Прощай, Григорьев! – протянул руку Кобрик. – Запиши телефон, может, найдешь время, позвонишь? Рад буду тебя увидеть.

Григорьев его руку взял, но сказал совсем не то, что надеялся услышать Кобрик:

– Гони, кент, ксиву, что передал тебе Хруст!

Кобрик широко раскрыл глаза, так его поразил Григорьев.

– Откуда знаешь?

– Это не важно! – ответил Григорьев. – Знаю, и все тут! Тебе лезть в это логово не имеет никакого смысла. Схавают и не поморщатся! «Не ходите, дети, в Африку гулять!..»

Кобрик достал шифрованную записку Хрусталева и отдал ее Григорьеву. Она уже не представляла для него никакой ценности: данное слово потеряло смысл после смерти того, кому это слово было дано.

– А твою записку отдать тебе? – спросил он насмешливо. – Или ты уже забыл, что тоже просил меня об одолжении?

Григорьев рассмеялся:

– Оставь ее себе на память обо мне! Или выброси, если будет неприятно!

Кобрика наконец заметила жена-невеста. Она пулей вылетела из машины и с воплями восторга бросилась к любимому.

Григорьев решил не мешать горячей встрече жениха с невестой и ушел по-английски, не прощаясь, тем более что Кобрик тоже забыл о его существовании, бросившись навстречу жене-невесте.

Григорьев не стал терять время, любуясь встречей влюбленных, а поторопился свернуть за угол тюрьмы, подальше от глаз Кобрика.

Там его тоже ждала машина.

Григорьев открыл дверцу и сел рядом с водителем.

– Товарищ полковник, разрешите доложить!.. – начал он.

Но водитель его прервал:

– Глохни, капитан! Не выходи из роли! Записка у тебя?

– Ксива, шеф! – рассмеялся Григорьев.

– Ты, надеюсь, понял, что тебе придется лезть в это чертово болото? – сказал ему полковник. – Больше некому. Скажешь, что откупился…

– Отмазали! – опять поправил шефа Григорьев. – А кого мы ждем?

– Увидишь! – загадочно сказал полковник. – У тебя это какая ликвидация?

– Не считал! – глухо ответил Григорьев. – Трудна только первая, а дальше дорога гладкая. Не пойму только, зачем нужна была такая сложная комбинация. Можно было сделать все значительно проще…

– Когда ты дослужишься до моих погон, ты сам поймешь, что простое наверху считают легким и не ценят, а наворотишь им с три короба – только охают да ахают. К тому же ты и сам понял, были задействованы сразу три цели. Устранение Хрусталева – самая легкая часть, ее действительно можно было поручить какому-нибудь уголовнику типа Телка. Но войти в логово, где ошивался Хрусталев, нам было трудно, а теперь тебе дорожку указали.

– А Кобрик? – спросил Григорьев. – Он нам зачем?

– У меня на него далеко идущие планы. Его будущий тесть наш враг. А иметь своего человека в стане врага очень неплохо, скажу тебе.

– Вы уверены, что Кобрик будет работать?

– Стопроцентно работает только Госстрах!.. И Гос-ужас! – добавил он, улыбаясь. – Но у нас есть на него такая уздечка, что будет грызть удила!

Григорьев сразу понял игру руководства и ничего не имел против. Но он был страшно заинтригован, чем же Кобрика «взяли»?

«Не его же участие в сдаче Поворова? – подумал он. – Это милый пустячок, который простит не только жена или тесть, но и общество»…

– Вы не меня ждете? – услышал он над ухом знакомый женский голос, от которого по телу пошел приятный холодок.

Это могла быть только Ольга. И это действительно была она.

Ольга села в машину, улыбнулась призывно сразу двум сидевшим впереди мужчинам, с которыми она была близка в свое время, и сказала:

– Вперед!

Григорьев сразу понял, на каком поводке будет ходить отныне Кобрик.

– Вы задействовали самое сильное оружие из своего арсенала, шеф! – склонился он перед мастерством полковника. – Перед Ольгой устоять невозможно!

Смех Ольги прозвучал серебряным колокольчиком:

– А что мы стоим? Григорьев из тюрьмы выписан, я там больше не работаю… не пора ли нам исчезнуть из этого места?

Полковник рассмеялся и рванул машину с места.