Текст книги "Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]"

Автор книги: Лев Златкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

– Юра! Позвони, не забудь, мне домой, номер ты записал. Не забудь! Скажи: я в полном порядке!

– Позвоню! Скажу!

Хрусталев подошел к Кобрику, хотел было тоже использовать его как передатчик, но… раздумал.

Кобрик вышел в коридор.

Но надзиратель дверь не закрывал.

– Великанов! – рявкнул он.

– Здесь! – вытянулся Великанов, надеясь, что и его освободят и он сейчас услышит долгожданные слова: «На свободу, с чистой совестью!»

– На свидание!

– Ку-да? – растерялся Великанов.

– Оглох, что ли? Жена пришла. Следователь разрешил.

– Развод! – расстроился Великанов. – Что я без нее буду делать?

Он быстро вышел в коридор, и дверь вновь закрылась.

Все долго молчали, завидуя неожиданному освобождению Кобрика.

Один Рудин не выдержал тишины.

– Эх, жизнь ты, семейная! Попал я как-то в одну квартиру. Богатая! Ну, чего душа пожелает, все есть. Только бы жить да жить…

– На день рождения пригласили? – съехидничал Маленький..

– Цыц, Маленький! – обиделся Рудин, что его прервали. – У тебя, кажется, все маленькое, а ум короток. И чем ты девчонку прельстил?

– Маленький, да удаленький! – теперь обиделся Маленький. – Лишь бы весело стоял.

– Не перебивай старших! Пора бы тебе уяснить, что таких, как я, не приглашают, мы сами являемся в гости, когда нас совсем не ждут…

Дверь в камеру опять открылась.

– Баранов, на выход! – весело улыбаясь, позвал вертухай.

– Зачем? – испугался Баранов. – Я ничего не сделал. Это не я!

– Я – не я, корова не моя, моя хата с краю, я ничего не знаю! Ноги в руки!

Баранов поплелся к выходу, как на казнь.

Григорьев обратился к вертухаю:

– Сержант!

– Я для тебя «гражданин начальник»! – отрезал вертухай.

– Не лезь в бутылку! – урезонил его Григорьев. – За Кобриком на какой машине приехали?

– Куда приехали? – испугался надзиратель.

– Да! – понял Григорьев. – Ты же его передал другому и назад. Повезло мужику. Коньячок с кофейком, бутербродик с черной икрой да с желтым маслом…

– В пролет гукнулся ваш Кобрик! Разбился! – сообщил новость вертухай.

– Как?! – все ахнули.

Правда, многие выразили это «как» на матерном языке.

– За что купил, за то продал! Подробностей не знаю!

Надзиратель увел Баранова и закрыл дверь.

В камере установился траур. Трудно, просто невозможно было свыкнуться с мыслью, что человек, который только что рассказывал веселую историю, лежит мертвый.

– Повезло мужику! – передразнил Григорьева Рудин, за что тут же получил кулаком в челюсть и рухнул на пол.

– Очумел? – остановил Григорьева Хрусталев. – Что тебе Кобрик?

Григорьев сразу остыл и отошел с Хрусталевым к двери.

– Передал я с ним кое-что! Он должен был сообщить о деле. Потерял я тысячу.

– Всего-то?

– Зеленых!

– Понятно, что не деревянных! Мелочь!.. А ты с чего это доверился фраеру?

– Кто сказал, что доверился? Можно так передать, что, кроме посвященных, никто ничего не поймет. А, что говорить! Где еще «мула» взять?

– Проблема!

Обсуждение этой темы прервал приход Сойкина.

Он был настолько возбужден, что прямо-таки дрожал, ожидая, когда за ним закроется дверь в камеру и он сможет выложить нечто такое, что вся камера ахнет.

– Братва! Что я сейчас узнал! – таинственно начал он разжигать любопытство присутствующих.

Но братва подумала, что речь пойдет о смерти Кобрика, и не отреагировала совсем, чем привела Сойкина в некоторое замешательство.

– Мы уже знаем! – остудил Сойкина Айрапетян. – Кобрик погиб!

Сойкин довольно расхохотался:

– А, вот вы о чем! Ерунда! Жив ваш Кобрик. Забыли, что там везде сетки? Очень удачно упал. Отправили в медсанчасть. В этом отношении ему не повезло. Не дома! Хоть и в медсанчасти, но в тюрьме. Завтра, после обеда уйдет. Подумаешь, делов-то!..

– Почему после обеда? – заинтересовался Хрусталев. – А не утром?

– Утром на правиловку тягают! Нас так много, что не до редких счастливчиков. Ничего, подождут полдня. Я могу с ним хоть сейчас поменяться местами.

– Так с буржуинкой придется спать! – поддел классовую сознательность Кузин.

– Нехай с буржуинкой! – согласился Сойкин. – Я с ней буду спать, как пролетарский мститель.

Григорьев решил вмешаться:

– Кончай треп! Говори дело, хватит заливать.

– И то! – согласился Сойкин. – Поканал я к куму. Вертухай к двери доставил, «жди» – говорит и пошел к подельщику прикуривать, зажигалка у него не фурычила. А я, значит, у двери кантуюсь, жду, когда кум позовет. Тут дверь возьми и чуть-чуть приотворись, видно, от сквозняка, падла буду, я и не думал подслушивать. Но так уж получилось…

– Не тяни! – подстегнул его Григорьев.

– Слышу голос кума: «Он в двести шестой!» Ого, думаю! В нашей хате!.. А тут другой голос: «Он должен к утру умереть!» Братцы! У меня все опустилось. На всякий случай отканал я тихонечко подальше от двери и присел дожидаться вертухая…

Это была новость!

Не было ни одного человека, включая Григорьева, который бы не застыл в изумлении. Сойкин торжествовал. Он впервые был в центре внимания.

– От меня решили избавиться! – обреченно сказал Кузин. – Раз денег не отдаю, что со мной церемониться? До суда им невыгодно доводить дело. Вдруг чего-нибудь всплывет? Вдруг я кого-нибудь заложу?

– Плевать они хотели, кого ты заложишь. Пока они деньги с тебя не снимут, будешь жить! – утешил его Григорьев. – Значит, к утру один из нас будет убит?

– Не очень хорошо было слышно! – признался Сойкин. – Или к утру, или утром.

– Хрен редьки не слаще! – завопил вдруг испуганно Маленький. – Это ее мать!

Все уставились на Маленького, как на сумасшедшего.

– Что смотрите? Не верите! – продолжал вопить испуганно Маленький. – Она все может. Она же миллионерша. У нее фирма! Заплатила кому-то. Сколько сейчас стоит убить такого, как я? Наверняка дешевле паршивой норковой шубы.

Айрапетян тоже заволновался:

– Ты же ее не трахнул! Что боишься?

– Если бы трахнул, она убила бы меня на месте!

– Вот видишь! – почему-то удовлетворенно сказал Айрапетян. – Раз сразу не убила, бесплатно, э, могла сделать это, чего трясешься? Вот я спать ночь не буду!

– Думаешь, все ограбленные тобой скинулись, чтоб замочить? – засмеялся Кузин.

– Напрасно смеетесь! – сник Айрапетян. – Мамед – серьезный человек. Сказал – зарежет, значит, зарежет! Правда, это будет не по закону!

– Слушай! – спросил его Хрусталев. – Ваши там, на фронте, стреляют друг друга, а вы здесь вместе…

– Ащи! – махнул рукой презрительно Айрапетян. – У нас нет политиков, одни практики.

Рудин спокойно заметил:

– Меня им не за что мочить! За один эпизод?

– Может, за тобой еще один эпизод тянется, о котором ты боишься признаться самому себе? – спросил его Григорьев.

Рудин, ворча себе что-то под нос, отошел к толчку, почувствовал, что обязательно надо отлить, если он не хочет при всех обмочиться.

За ним сразу выстроилась целая очередь: Маленький, Кузин, Айрапетян и Сойкин.

– Посмотри! – сказал Хрусталев Григорьеву. – Всем приспичило!

Поворов, державшийся особняком, отщепенец, тоже вдруг заголосил:

– Не имеют права нас мочить в камере! Мы под защитой государства! Они обязаны…

– Глохни, козел! – шуганул его Хрусталев. – Еще раз рот откроешь, загоню до желудка.

И Поворов встал сразу в очередь за Сойкиным.

В общей подавленности никто и не обратил внимания, когда в камеру вернулся Баранов.

Он незаметно дернул Григорьева за рукав, чтобы тот его заметил.

– Вернулся? – оторвался Григорьев от своих мыслей. – Куда тягали?

Но Баранов тянул Григорьева подальше от Хрусталева.

– Дело есть!

Заинтригованный донельзя Григорьев пошел за Барановым.

«Вечер тайн и интриг! – почему-то с горечью подумал он, вспомнив про Кобрика. – Рад я, что Кобрик отделался легким испугом».

– Статью поменяли, что ли? – спросил он Баранова, и сразу стало ему весело.

– Хочешь пойти со мной?

– Куда? – не понял Григорьев, с подозрением глядя на Баранова – не тронулся ли.

– Авторитеты гуляют! Жратвы навезли, питья… По горло нажремся! Я же до магазина официантом работал, меня и позвали: бутылки открывать, разливать. Договорились. Вечером позовут. Я говорил им про тебя, разрешили привести. Там даже омары есть…

– Ты что, тронулся? – переспросил Григорьев. – Туфту гонишь? В Бутырке авторитеты гуляют? А меня зовешь шестеркой шустрить? За кусок омара?

Григорьев схватил Баранова за грудки, но внезапно отпустил.

– Ладно, живи! – сказал он устало. – Верю, что ты из лучших побуждений… Но я не шестерю!

– Все мы шестерим! – обиделся Баранов и тоже стал в очередь к толчку.

А Григорьев залез на свою койку, размышляя над последними словами Баранова.

«Все мы шестерим! Может, и прав он? Одни шестерят перед сильными мира сего, за карьеру, за деньги. Другие шестерят перед властью, перед деньгами, перед славой, известностью. Может, действительно, мы – шестерки, возомнившие себя тузами, королями и дамами с валетами».

А Баранов, обиженный в лучших чувствах, – как же, он позаботился о человеке, а ему наплевали в душу, – присел у двери, ожидая, когда его позовут прислуживать на чужой пир, где и ему кое-что перепадет.

Он ждал не напрасно.

Скоро открылась дверь, и вертухай без единого слова, словно никого в камере и не было, выпустил и увел Баранова приобщиться к чужому разгулу.

«Может, напрасно не согласился? – подумал Григорьев. – Все какое-то развлечение. И опыт! Может, главное в жизни – научиться шестерить?.. И успех приходит только к таким людям? Гордыня – один из самых страшных грехов по Библии! Но подходит ли „усмирение гордыни“ под определение „шестерить“»…

Рудин забыл о своих страхах и втолковывал Маленькому свою теорию жизни:

– Как ты думаешь, что главное в профессии вора?

– Все знают! – засмеялся Маленький, молодость которого тоже не предполагала долгого уныния. – Главное в профессии вора – вовремя смыться!

– Вовремя смыться нужно было тебе, лоботрясу. А ты даже этого не сумел, – обиделся Рудин. – Я уж не буду говорить, что за тебя другой будет доделывать твою недоделанную девчонку.

– Ничего! – обнадежил Кузин. – Он еще молодой. Вернется, на другой женится.

– Я никогда не женюсь! – решительно заявил Маленький. – Все девчонки – предательницы. Как моя сразу же от меня открестилась и сдала легко и спокойно ментам.

– Ладно, ладно, философ! – примирительно сказал Кузин. – Тебя любовь пока за глотку не хватала. Придет и твой час, и ты перестанешь болтать глупости из серии: «Все мужчины – подлецы, все женщины – шлюхи!»

– А вас хватала за глотку? – заинтересовался Маленький.

– До сих пор держит! Хоть сын уже свою семью имеет и двух внуков мне смастерил…

– Да вы – однолюб! – ернически засмеялся Рудин, но его никто не поддержал.

– А что здесь плохого: быть однолюбом? – не обиделся Кузин. – Если мне одна женщина доставляет полное наслаждение и устраивает как любовница, как друг… Зачем я должен лезть на другую? Чтобы быть как все?

Айрапетян заговорил с восточным темпераментом:

– Как можно жениться на ваших женщинах? Любит одного, живет с другим, выходит замуж за третьего…

– Сам придумал или кто подсказал? – улыбнулся Кузин его наивности.

– Читал где-то!

– Он, оказывается, и читать умеет! – засмеялся Рудин. – А я думал, что только ножичком махать умеешь.

– Могу и шею намылить! – засверкал глазами Айрапетян.

– Сперва подмойся! – с угрозой проговорил сразу переставший улыбаться Рудин. – До шеи все равно не достанешь!

– Да хватит вам, петухи! – попытался урезонить их Кузин.

– Сергей Сергеевич! – заорал на него Айрапетян. – Не рекомендую вам в заключении говорить это слово, «петухи»! Умыть могут!

– Да я и сам охотно умываюсь! – не понял Кузин.

– В тюрьме умывают кровью! – внушительно сказал Айрапетян и успокоился.

– Не отвлекайтесь, Сергей Сергеевич! – нетерпеливо сказал Маленький. – Неужели так ни разу и не поссорились?

– Ссоры, как таковой, не было…

– Еще бы! – саркастически протянул Рудин. – При ваших-то миллионах!

– Миллионы ни при чем!

– И она вам ни разу не изменила? – не поверил Маленький.

– Влюбилась в одного «француза» из Одессы! Я нанял оперативника из угрозыска, и он через день принес мне фотографии: где, с кем и когда она встречается. Я жене предложил на выбор: или он, или я! Она выбрала его. Я отпустил безо всякого скандала. Это было за неделю до ареста.

– У женщин нюх! – протянул Рудин назидательно.

– Я задушил бы ее! – посочувствовал Айрапетян.

– Если любишь себя – задушишь ее, если любишь ее – отпустишь от себя!

– Мне одна сказала, – заметил Маленький, – что нет ни одной женщины, у которой был бы лишь один мужчина.

– Эти байки шлюхи рассказывают, чтобы оправдать свое распутство…

Сойкин насмешливо наблюдал за всеми, и блудливая улыбочка играла на его губах. Вернее, змеилась.

– Рудин, ты лучше скажи, что главное у вора! – подначил он.

– Главное у вора – это квалификация, тебе, борцу с буржуазией, этого не понять!

– Это почему же? – с вызовом спросил Сойкин.

Григорьев прервал его:

– Сойкин!

– Чего?

– А ведь ты – не Сойкин!

– Это почему? – испугался Сойкин. – А кто же я?

– Ты – «дятел»! Стучишь помаленьку? Тук-тук, тук-тук?

Сойкин бросился на него с кулаками.

– Да я тебя!..

Григорьев, не вставая с койки, так ударил Сойкина ногой, что тот летел до самой двери и с шумом врезался в нее.

А Григорьев, не спеша поднявшись с койки, пошел к нему медленно и неотвратимо.

– Рудина ты сдал, по глазам вижу! Кого еще заложил, сука?

Сойкин, с обезумевшим от страха лицом, затарабанил кулаками в дверь.

– На помощь! Убивают!

Дверь тут же открылась, очевидно, вертухай подсматривал.

– Что стучишь, хулиган? По голове своей постучи!

– Он меня хочет убить! – сдал Григорьева Сойкин.

– На выход, Григорьев! – вяло, без всяких эмоций сказал надзиратель. – Мало тебе своей статьи, сшиб еще двести шестую?

– Так в какой камере живу? – спросил Григорьев с некоторой долей бравады и вышел в коридор. – В двести шестой. Сам Бог велел схлопотать и по этой статье. Все равно, валюта покроет. Большее меньшее всегда покрывает.

– Это уж точно! – подтвердил вертухай и запер крепко дверь.

Сойкин погрозил в дверь кулаком.

– Посидит в карцере, узнает! И в карточке отметят! Ни на кого я сам не стучу! А буржуев и их пособников выгораживать не намерен.

Но все сокамерники от него отвернулись. Даже Поворов.

9

Телок измотался на допросе.

Три часа следователь пытался узнать от него имена сообщников и кто навел на сберкассу.

– Ну, не верю! Там охранников трое. Чтобы ты пошел на дело один? Может, ты и любовью занимаешься один?

– Любовью в одиночку занимаются одни онанисты! – заметил Телок.

– Понимаешь! – одобрил следователь. – Так вот, не морочь мне голову.

– Скажете тоже! – вдруг сказал Телок. – Да у меня даже волосы на ладони не растут, как у вас!

Следователь машинально вгляделся в свою ладонь.

– Где ты увидел… – И рассмеялся. – Мерзавец! Ловко купил.

– За что купил, за то продам!

– Не забудь поторговаться! – напомнил следователь.

– За тебя много не дадут, торгуйся, не торгуйся! – смеялся ему в лицо Телок.

Следователь вздохнул и достал бумагу.

– Тебе за свою жизнь торговаться надо! А не за мою!

Телок спокойно смотрел на следователя.

«Понтует! – думал он. – Ничего у него другого нет!»

И запел, нахально глядя на следователя:

 
Не брал я на душу покойничка
И не испытывал судьбу.
Я жил, начальничек, спокойненько
И весь ваш МУР видал в гробу…
 

– Уважаешь Володю? – спросил спокойно следователь.

– Уважаю, тебя – нет!

– Я тоже Володю уважаю, тебя – нет! Но одно общее мы уже нашли. Давай искать другое..

– Долго искать будем! – прервал его Телок. – Жизнь пройдет.

– Жизнь пройдет мимо! Твоя! – многозначительно подчеркнул следователь. – Если будешь упираться рогами. По рогам и получишь!

– Женатик, а про рога упоминаешь! – надсмехался Телок. – Не к ночи будет сказано. Небось дежуришь сегодня ночью?

И он выразительно уставился взглядом на обручальное кольцо на руке следователя.

Следователь разозлился, но сдержал свой гнев.

– Может, – сказал он задумчиво, как бы размышляя сам с собой, – ты и не брал на душу покойничка, но твой дружок, когда с тобой в паре брал кассу год назад, охранника завалил. Помнишь?

– Что-то с памятью моей стало, – озабоченно продекламировал Телок, – все, что было не со мной, помню!..

Но тоскливое выражение его лица яснее ясного говорило о том, что он очень хорошо помнит этот злосчастный день, когда его подельщик напоролся внезапно на охранника и с испугу, а не по злобе выстрелил в него и убил наповал одним выстрелом.

– А что с того! – насмешливо сказал следователь, видя, что сообщение задело Телка за живое. – Твой дружок шлепнул, мы это, предположим, установили. Что из этого? Дружка твоего вскоре зарезали в придорожном ресторане, поэтому ты, наверное, и работаешь в одиночку. Но свидетели видели вас двоих. А доказать суду, что стрелял не один, а другой, проще пареной репы.

– Где ее найти только, эту репу? – задал вопрос Телок, чтобы что-нибудь сказать. – Не продают!

– Почему? – возразил следователь. – Бывает…

– Что вы от меня хотите? – сдался Телок. – Чтобы я кого-нибудь замочил? Тогда меня освободят от ответственности за убийство, которое я не совершал?

– Тоже мне, агент ноль ноль семь! – засмеялся следователь, довольный, что уломал грабителя. – Это надо еще заслужить! Такое право немногим дают: убивать, но не отвечать за убийство.

– Многие себе сами присваивают это право!

– До поры до времени! – пожал плечами следователь. – Сколько веревочке ни виться, концу быть!

– Если не убийство, то что? Я закладывать не собираюсь…

Следователь смотрел на Телка пристально, словно еще сомневался: стоит ли ему говорить и договариваться о взаимных уступках.

– Вообще-то, – начал он с сомнением в голосе, – ничего особенного мы от тебя не требуем…

И он замолчал.

Телок терпеливо ждал. Если сказано «а», непременно будет сказано и «б». Таков суровый закон жизни.

– Тебя сейчас покормят вкусным обедом и отвезут в Бутырку, в камеру…

– Известно, не в санаторий! – заметил Телок.

– В этой камере сидит один дутый авторитет, – продолжал следователь, словно и не слышал реплики Телка, – по фамилии Хрусталев…

– Слышал о таком! – заявил Телок. – По наркоте работает!

Следователь недовольно поморщился:

– Не перебивай! Слушай… Подружишься с ним, а завтра в десять часов утра…

– Убить? – усмехнулся Телок.

Следователь опять поморщился:

– С тобой хорошо одну вещь есть, изо рта выхватываешь!.. Устроишь вместе с ним небольшую заварушку, как следует: с мордобитием, чтобы кровь хлестала, с битьем государственного имущества…

– Что это я срок наматывать буду дополнительный? – опять перебил следователя незадачливый грабитель. – Ломать в тюрьме государственное имущество… Да это – бунт!

– Больше тебе так и так не дадут! – улыбнулся следователь. – Ты забыл, что за тобой тянется. Насыплют тебе полной мерой в любом случае. А одним эпизодом больше, одним меньше – не важно.

– Выплачивать придется! – пояснил Телок. – Не из вашей же зарплаты…

– Иска не будет! – пообещал следователь. – Берешься?

Телок задумался. Он очень хорошо знал, с кем имеет дело. Могут и шлепнуть во время бунта. Но, с другой стороны, есть хоть шанс.

«Откажусь, они повесят на меня то убийство! А охранник идет как милиционер при исполнении служебных обязанностей. И тогда уж шлепнут точно».

И он выбрал единственный шанс.

– Убеждаете вы профессионально! Женщины, наверное, так и стелются. Бедная ваша жена.

Следователь рассмеялся:

– Это называется: «Начал за здравие, закончил за упокой». Забыл, что про рога говорил?

– Проехали!..

Покормили Телка, как и обещали, хорошо: умял он котелок жирного харчо да котелок гречневой каши с мясом и подливой. И большую кружку крепкого и сладкого чая принесли.

Ублажили.

А потом повезли в Бутырку, в камеру номер двести шесть.

В камеру Телок вошел вместе с крупным мужчиной, который нес в руках огромный кулек.

Пока вертухай отпирал дверь, мужчина успел шепнуть Телку очень довольным тоном:

– Со свиданки! Жена приходила.

Войдя в камеру, Великанов – а это был он – радостно завопил:

– Сергей Сергеевич! Григорьев! Прошу к столу! Я столько дней сидел на вашей шее. Приглашаю!.. А где Григорьев?

– В карцере! – коротко ответил Кузин, с интересом смотря на большой пакет.

– Ну, как ребенок! Ни на минуту нельзя одного оставить. Что натворил? – спросил Великанов.

– Сойкина отлупил!

– Давно пора! – Великанов презрительно посмотрел на Сойкина. – А за что?

– Куму всех нас заложил! – улыбнулся Кузин. – Как буржуев и пособников…

Рудин подошел поближе к пакету и принюхался.

– И что это вам, Андрей Андреевич, подбросили?

– Брысь! – рявкнул на него расстроенный Великанов.

И Рудин поспешил уйти – познакомиться с кулаками Великанова у него желания не возникало.

– Жена принесла? – спросил Кузин.

– Жена!

– Будет ждать?

– Будет!.. Плачет только. Жалко.

– Не пей, Андрей Андреевич! Не пей!

Великанов, перекладывающий содержимое кулька на отведенное ему место в продовольственном шкафу, воскликнул:

– Легче сказать, чем сделать! Ты что, не знаешь положения в стране? Стреляют, взрывают! А спиртное на каждом углу продают. И столько названий, что надо две жизни как минимум прожить, чтобы все перепробовать…

Телок, на которого не обращали абсолютно никакого внимания, сел на ближайшую койку.

Поворов сразу положил на него глаз, но пока жажда реванша не овладела им целиком, так что он не мог уже сопротивляться ее зову, – Поворов не смел лезть опять со своим единственным предложением. Обиженные жить не могут без того, чтобы не обидеть другого. Может, им тогда не так одиноко?..

Когда жажда реванша овладела им безраздельно, Поворов завопил:

– Братцы! А у нас новенький!

– Чего орешь? – сразу же осадил его Хрусталев. – Видим, что новенький! Кажется, наконец-то дали в нашу родную камеру настоящего старосту…

– Бугра сразу видно! С ровного места! – поддержал Рудин.

– Он тоже испытание должен пройти! – обиженно зачастил Поворов.

– Слышишь, как тебя? – подошел к Телку Хрусталев.

– Костя Телок! – представился новенький.

Он понял, что к нему подошел Хрусталев, по описанию следователя, которое получил перед отъездом в тюрьму. И дружески ему улыбнулся.

– И фамилия у тебя подходящая! Для старосты! – подчеркнул Хрусталев. – На этой выборной должности требуется как раз Телок.

– Кончай «ля-ля»! Дело говори. Какое испытание мне требуется пройти? – проявил полную готовность к сотрудничеству Телок.

– С завязанными глазами ты должен вытащить кусок сахара, зажатый между фаланг пальцев с внешней стороны.

Телок, довольный и улыбающийся, встал, выражая полную готовность.

– Согласен! Готовьте повязку, а я схожу отлить…

И отправился резво к унитазу, на который как раз незадолго перед тем забрался Поворов – «орлом».

Хрусталев заорал на Поворова:

– Скорей стреляй, вонючка! Не дома!

Поворов так испугался, что забыл о большой надобности: он хотел получить двойное удовольствие, наблюдая унижение вновь прибывшего и сочетая приятное с полезным.

Застегивая поспешно штаны, он неожиданно для себя сказал Хрусталеву:

– Лицо у тебя, Хрусталев, ангела, а душа – дьявола!

– Я и убить могу! – рявкнул Хрусталев. – Гуляй, фраер! Когда ты девку заламывал, архангелом Гавриилом себя чувствовал? Или самим Богом? А ее за деву Марию держал? За колючей проволокой у нас соорудят сатану даже из ангела. Приятного ада!

Телок быстро сделал свои малые дела и вернулся. Рудин крепко завязал ему глаза и стал кружить его вокруг оси.

Айрапетян толкнул Маленького.

– Маленький, по твою душу!

Но Маленький не захотел участвовать в спектакле – на него опять напала хандра.

– Мне душу уже так загадили, не встать!

Хрусталев подскочил к Поворову. Тот испуганно закрылся руками, но Хрусталев горячо зашептал:

– Есть шанс отличиться!

И кивнул в сторону Телка.

Поворова не надо было упрашивать. Он мечтал об этом моменте, когда и ему кто-нибудь подурнее будет лизать задницу.

Он мгновенно забрался на койку и оголился, чуть выставив белый зад.

«Задница, как у девочки! – подумал Хрусталев. – У меня даже зашевелился».

Айрапетян бросился помогать Рудину. Вдвоем они подвели Телка к заднице Поворова.

– Хватай языком сахар! – упростил задачу Айрапетян.

Мстительно-радостное ожидание на лице Поворова говорило само за себя. Но внезапно оно сменилось гримасой ужаса, и из груди его вырвался такой дикий крик, что у присутствующих зазвенело в ушах.

Поворов рухнул на койку без сознания.

Камера замерла в недоумении.

А Телок сорвал повязку и, похлопав по заднице Поворова, сказал Хрусталеву:

– Какая белая девка! Обслуживание – первый класс! Хрусталев, хочешь мальчика?.. Только иголку не забудь вытащить из целки, а то все удовольствие испортит.

Хрусталев, глядя на лежащего в интересном положении Поворова с голой задницей, почувствовал, как напряглись его брюки спереди.

– Надо попробовать! – сказал он, возбуждаясь. – Мне еще долго без баб куковать!

И он, впервые испытывая вожделение к себе подобному, изнасиловал лежащего без сознания Поворова с таким удовольствием, какого ни разу не испытывал со своими бессчетными женщинами. Может быть, потому, что, вытаскивая воткнутую в очко Поворова иголку, увидел хлынувшую струйку крови и кровь так его возбудила…

Телок смотрел на Хрусталева, как смотрят на редкое хищное животное: с долей восхищения и ужаса одновременно.

А Хрусталев, дойдя до высшей точки возбуждения, даже застонал от удовольствия.

Закончив свое гнусное дело, Хрусталев нахально использовал в качестве утирки рубаху Поворова.

– Айрапетян! – щедро предложил он. – Хочешь бабу? Ты же кавказец!

– Если кавказец, – завопил оскорбленный Айрапетян, – значит, мальчиков любит? Кавказцы девочек любят, и девочки любят кавказцев.

Хрусталев застегнулся и, натянув штаны на Поворова, взял его под мышки и отволок к параше..

– Теперь ему здесь самое место. – И сказал Айрапетяну: – А ты глазик закрой, замечтался! Одни шлюхи вас любят, и то – за деньги!

Вертухай, очевидно, подглядывавший в глазок на двери за всем происходящим, открыл дверь и увидел лежащего на унитазе Поворова.

– Этот опять лежит на параше?

– Припадочный! – издевался Хрусталев. – Без параши не может. Говорит: здесь единственное место, где чистый воздух.

– Да! – согласился надзиратель. – Накурено у вас, хоть топор вешай.

Поворов простонал, приходя в себя; сзади, на его джинсах расплывалось, все увеличиваясь в размерах, темное пятно.

– Ему два раза в день нужен холодный душ! – продолжал насмешничать Хрусталев. – Никаких тебе условий в тюрьме!

– Вы его случайно не трахнули всей камерой? – спросил вертухай.

– Что ты, начальник! – засмеялся Хрусталев. – Как можно! Это же нарушение правил внутреннего распорядка…

– А почему у него сзади кровь сочится? – не верил надзиратель.

– Геморрой лопнул! – нагличал Хрусталев, честно глядя в глаза вертухаю.

Надзиратель поднял Поворова с унитаза и встряхнул его.

– Пойдем, покажу врачу!

Как только за ними закрылась дверь, Айрапетян с удовольствием предупредил Хрусталева:

– Заложит тебя опущенный!

– Не заложит! Куда денется? Будет молчать в тряпочку, – засмеялся Хрусталев. – Кому охота в карточке иметь соответствующий шифр? Все тайное рано или поздно становится явным.

– Психолог! – осудил его Кузин.

Хрусталев обернулся к нему:

– Что же вы не вступились? Не защитили бедного юношу?

– «Юноша бледный со взором горящим…» – процитировал Кузин пришедшие неожиданно на ум стихи. – Не люблю насильников!

– Пусть на своей шкуре прочувствует! – поддержал друга Великанов.

– Верно, дядя! – обернулся к Великанову Хрусталев. – Умри сегодня, а я – завтра! Следуй своему правилу, в зоне не пропадешь!

Хрусталев, очень довольный своим утверждением в камере, подошел к Телку, сидевшему скромно на крайней койке, и присел рядом.

– А ты откуда меня знаешь? – спросил он подозрительно.

– Кто твою наркоту не знает? – дипломатично ответил Телок.

– По какой статье идешь? – довольно спросил Хрусталев.

Он был уже почти уверен, что захватил власть в камере в отсутствие Григорьева, с которым никогда не стал бы драться за эту власть.

– Спроси у прокурора! – непочтительно ответил Телок.

– Тебя научить вежливости? – надменно спросил Хрусталев.

Очень хотелось Телку отлупить этого хлыща.

«Правильно говорил следователь, дутый авторитет, и больше ничего!»

Но Телок вспомнил и уговор со следователем: подружиться с Хрусталевым и вместе с ним устроить бунт в камере.

– У меня целый букет: от рэкета до разбоя…

Хрусталев был доволен, что Телок «встал под него», и уже разговаривал с ним снисходительно, как покровитель:

– Солидно!.. Срок канал?

– На малолетке!

– Понятно! По закону идешь по первому заходу, но на суде твои старые грехи всплывут. В совещательной комнате, – пожалел он Телка.

– Это уж как пить дать! – согласился Телок, тяжело вздохнув.

– Держись меня, не пропадешь! – предложил Хрусталев. – Странно, что тебя сунули в общую камеру, а не на «спец».

– Сам удивляюсь! Но ты не распространяйся о моих художествах…

Со стуком откинулась кормушка, и раздался зычно-призывный голос вертухая:

– Получить книги!

Задержанные оживились, стали собирать уже прочитанные книги.

Маленький, ахнув, стал лихорадочно перелистывать недочитанную книгу.

– Можно не сдавать? – спросил он у надзирателя. – Я еще одну не прочел.

– Порядок такой! – не разрешил надзиратель. – Сдал книги, получил книги!

Айрапетян успокоил Маленького:

– Тимофей, сдавай книгу, я расскажу тебе, чем там дело кончилось.

Великанов собрал все книги, которые были выписаны на камеру, и отнес к кормушке.

Надзиратель взял у него стопку книг и отдал стоящему рядом с ним заключенному, работающему в библиотеке.

Библиотекарь положил прочитанные книги в тележку, на самый низ, а с верху тележки достал по списку новые книги, те, которые заказали в камере номер двести шесть.

Надзиратель взял у него эту стопку взамен старой, просмотрел каждую – нет ли запрещенных записок, и отдал всю стопку уже Великанову.

– Читайте, завидуйте!

И захлопнул кормушку. Ему еще нужно было обслужить не одну такую камеру в своей зоне.

Великанов положил всю стопку книг на стол и стал читать названия книг:

– Кто заказывал «Критику чистого разума»?!

– Давай сюда! – удивил всех Сойкин.

Настолько удивил, что сдержанный Кузин не выдержал и пошутил:

– Здесь про критику оглоблей и колом не написано!

Сойкин с книгой пошел на свою койку у окна, но по дороге все же огрызнулся:

– Ладно тебе, поэт-юморист!

Хохотнув над Сойкиным, Великанов продолжал вычитывать названия:

– Карамзин, «История государства Российского», том десятый. Кто заказывал?

– Я первый том заказывал! – сознался Кузин. – Может, кто еще десятый?

– Будет тебе, Сергей Сергеевич, библиотекарь в такие тонкости вникать, – утешил Кузина Великанов. – У него первый – значит в первой десятке. Как раз и получилось – десятый.

– Хотелось хоть в Бутырке историю с самого начала изучить. На воле все некогда было, суета одолела, мельтешня…