Текст книги "Тайный фронт против второго фронта"

Автор книги: Лев Безыменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

– Я старался не столько для военных дел, а для дня «Икс», то есть для первого дня после войны. Ведь я заложил фундамент для союза с Западом, и мне было это легко сделать при моей прозападной и антивосточной репутации…

В этом же духе Вольф держал ответ перед Гитлером, убеждая его в необходимости своих контактов. Гитлер стал рисовать ему картину того, как во время боев в Берлине столкнутся советские и англо-американские войска, и тогда придет его, Гитлера, час.

– На чьей стороне вы хотите завершить войну, мой фюрер? – спросил Вольф.

Гитлер задумался и, подняв глаза к потолку (Вольф: «Так он делал, когда провозглашал эпохальные истины для будущих времен»), сказал:

– Я присоединюсь к тому, кто мне больше предложит.

И добавил:

– Или к тому, кто первый со мной свяжется.

Вольф даже перепугался: неужели речь может идти не о Западе? Гитлер успокоил его:

– Я еще должен подумать!

Заметим, было 18 апреля, до краха рейха оставалось 20 дней. Гитлер напомнил Вольфу о злополучном полете Гесса, которому не удалось сговориться с Западом, и он «с болью в сердце» должен был отказаться от своего любимого заместителя. А Вольфу – считал Гитлер – повезло больше. Вот где лежали корни производства его в высшее звание СС! В свою очередь Гейнц Фельфе, которому пришлось беседовать с Вольфом, когда они после войны находились в следственной тюрьме Штраубинг, вспоминал такие слова Вольфа:

– Я хотел сохранить жизнь немецким солдатам, так как знал, что они вскоре пригодятся. И, как вы сегодня видите, оказался прав!

Фельфе с полным правом добавляет в своих мемуарах: «Ясно – против кого должны были пригодиться солдаты. Именно это объединяло Даллеса и Вольфа». И начальник Вольфа, кровавый рейхсфюрер СС, заботился о новом военном блоке.

Об этом – рассказ самого Вольфа:

– Под влиянием Шелленберга Гиммлер связался с шведским графом Бернадоттом и заявил ему, что, несмотря на все происшедшее на оккупированных территориях и на Востоке, он является в глазах англо-американцев вполне приемлемой фигурой как организатор наикрупнейшего антибольшевистского фронта…

Но все надежды рушились. Рушилась надежда немецких генералов обеспечить «частичные капитуляции» на северном участке западного фронта, где особые усилия к этому прилагал будущий подсудимый в Нюрнберге Артур Зейсс-Инкварт. Но вот что удивительно: активность действий в этом направлении с американской стороны не ослабевала.

Ключ ко всем достаточно многочисленным загадкам швейцарских переговоров («бернского инцидента», как его именовали в документах руководителей США и Англии) лежит, однако, не только и не столько в тех или иных интригах американских разведчиков. Смысл операции «Санрайз» – в ее политическом контексте, в политической и военной обстановке заключительного периода второй мировой войны. Того периода, символом которого является Крымская конференция «большой тройки», состоявшаяся 4–11 февраля 1945 года в Большом Ливадийском дворце. С полным правом ее именуют кульминационным пунктом сотрудничества трех ведущих держав антигитлеровской коалиции. Недаром слово «Ялта» до сих пор приводит в бешенство врагов идеи мирного сосуществования и конструктивного сотрудничества двух социальных систем.

Начало 1945 года застало нацистский рейх в предсмертных судорогах. Но и в этой ситуации победа не приходила сама собой. Как никогда раньше, необходимы были единство и решимость в нанесении окончательных ударов – ведь ничего иного так страстно не желал Гитлер, как столкновения союзников (как живописно поведал нам об этом Вольф). Однако объективное развитие событий – от Тегерана до Ялты – шло в ином направлении. Несмотря на все трудности, несмотря на наличие серьезных разногласий, Ялта принесла важнейшие результаты:

– три державы добились единства в вопросах военной стратегии на финальном этапе войны, скоординировали свои действия;

– три державы решили в духе единодушия сложный комплекс вопросов, связанных с Германией после ее поражения, наметили основы согласованной политики во имя предотвращения новых войн;

– три державы проявили единство и согласие в вопросе о создании ООН.

Иными словами, в ялтинских решениях содержался как бы «экстракт» будущей политики мирного сосуществования и мира, которой искренне желали народы, измученные годами войны, – той политики, которая вела к Потсдаму, а позднее – к хельсинкскому Заключительному акту. Восемь дней Ялты в этом смысле стоили куда больше, чем долгие месяцы закулисных интриг и комбинаций. Президент Рузвельт говорил в конгрессе, что ялтинские решения положили конец «сферам интересов, балансам сил и всем прочим ухищрениям, к которым прибегали столетиями и которые всегда терпели крах». Будто прямо сказано в адрес антисоветских комбинаторов!

Вот против этого поистине исторического значения Ялты были направлены усилия инициаторов «Санрайза». Они всеми силами старались омрачить горизонты боевого и делового сотрудничества с Советским Союзом, которые открылись на конференции. И если серия закулисных переговоров началась еще в конце 1944 года, то сразу после Ялты они с явно провокационной целью были подняты на уровень государственной политики.

…Это было 24 февраля 1945 года, вскоре после окончания Ялтинской конференции трех великих держав. В этот день генерал-майор Уильям Донован внезапно покинул Вашингтон. Его биографы до сих пор гадают: что заставило руководителя американской стратегической разведки столь срочно покинуть столицу? Ведь он только-только вернулся с западного фронта, а сейчас не мешкая уезжал, сказав своей супруге, что летит на Гавайи…

Нет, Донован полетел не на Гавайские острова, а в Западную Европу. Сюда привлекла его серия срочных донесений, пришедших в Вашингтон. В одном из них главнокомандующий англо-американскими экспедиционными войсками генерал Дуайт Эйзенхауэр сообщал, что он «получил через каналы УСС сообщение о возможном контакте с неким высшим германским офицером, предложившим ускорить победу союзников на Западе, чтобы внезапно закончить войну». Генерал оговаривался, что не считает себя вправе вести переговоры на «политическом уровне» и не собирается сохранять «канал для подобной связи». Но Донован был другого мнения.

Мы знаем, что еще раньше УСС располагало предложением Вайцзеккера и Кесселя с помощью Гудериана и Рундштедта открыть западный фронт перед войсками Эйзенхауэра. Тогда, перед Ялтой, Донован дал своим агентам указание временно – до окончания конференции трех великих держав – воздержаться от всяких контактов с Кесселем. Зато англичане не были столь щепетильны: они начали выяснять у Кесселя возможности сговора и даже завербовали его в качестве сотрудника английской разведки. Донован возмутился и приказал внимательно следить за… своими английскими коллегами, которые, по свидетельству одного историка, «вели переговоры без ведома представителей США и СССР» (!). Что же предлагал Кессель англичанам? Бюро УСС доносило в Вашингтон из Рима: «…его главный интерес состоит в том, чтобы сделать все возможное для Германии, пока не произошел полный крах Германии и Западной Европы».

Что же заставило активизироваться немецкого посла в Ватикане? Ответ дает тот же дневник, в котором он конспективно изложил указания, которые 17 февраля 1945 года получил от своего начальника, имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа. Они сводились к следующему: необходимо внушить Западу страх перед Советским Союзом. СССР якобы собирается «включить освобожденные страны в свой состав», «завоевать Европу», «сделать ее коммунистической», выйти к Суэцу и даже «уничтожить» саму Англию. Выход: США и Англия должны повернуть фронт. Дословно: «Британская корона, консервативная партия и правящие круги должны быть заинтересованы в том, чтобы с Адольфом Гитлером ничего не случилось».

Такому опытному дипломату, как Вайцзеккер, было ясно, что на такую удочку серьезные политики Запада едва ли клюнут. Но что удивительно: барон немедленно запросил аудиенцию у папы и у его статс-секретаря Тардини. Последнему Вайцзеккер откровенно заявил, что он сам невысокого мнения о маневре Берлина, но идея соглашения с Западом заслуживает внимания. После беседы посол записал, что «центральный пункт, а именно сотрудничество мировых держав для предотвращения всемирного большевистского потопа, был близок настроениям моего собеседника».

Вопрос посла был поставлен прямо:

– Заплатят ли США и Англия что-нибудь, если устранить Гитлера и вступить в переговоры?

Тардини уклонился от прямого ответа и спросил:

– Должен ли я понять вас в том смысле, что могу передать вышесказанное американскому послу Майрону Тэйлору?

Вайцзеккер ответил утвердительно. Тогда Тардини успокоил его, сказав, что «западным союзникам вышеуказанные немецкие идеи вовсе не так чужды». Кардинал даже подсказал, что «с немецкой стороны было бы логично немедленное и ощутимое перенесение центра тяжести обороны и боев с запада на восток».

Миновало лишь несколько дней, и Вайцзеккер 1 марта 1945 года был принят папой Пием XII. Ему он говорил все то же: «В Берлине продолжают считать, что единственным оставшимся бастионом против большевизации является национал-социалистская Германия, и полагают, что западные державы должны это понимать и сделать надлежащие выводы».

Посол осторожно намекнул на желательность посредничества Ватикана в этом деле. Пий XII отвечал: подобные мысли соответствуют его собственным, и он «часто – до и после Ялты – излагал их союзникам».

Однако папа был очень скептически настроен в оценках перспектив зондажей. Вайцзеккер доложил в Берлин ответ своего святейшего собеседника: «Теперь, после Ялтинской конференции, англо-американцы не изменят своего решения сотрудничать с советскими русскими до конца, то есть до тотального разгрома Германии. Они считают, что немецкий крах близок. Предупреждений о продвижении большевизма они не слушают. Переубедить их нельзя, и папа хотел, чтобы я не сомневался в этом факте, глубоко его разочаровывающем». Зафиксируем: даже такой убежденный антикоммунист, каким был Пий XII, в начале 1945 года понимал безнадежность провокационных попыток «повернуть» западных союзников против Советского Союза, по крайней мере, до окончания войны.

Но Донован был лишен даже того реализма, к которому вынужденно пришел папа. Он верил в силу своих комбинаций и уже предвкушал, что Гудериан и Рундштедт вот-вот откроют на западе фронт, а Кессельринг сделает то же самое в Италии. Сейчас можно только удивляться, как можно было тогда серьезно заниматься подобными спекуляциями. Кессель в ноябре 1944 года обещал, что Рундштедт откроет фронт. Вместо этого тот в декабре нанес по американским войскам столь ощутимый удар (знаменитое Арденнское наступление), что Эйзенхауэр смог спастись, лишь получив поддержку с советской стороны, которая раньше срока начала наступление на Висле. Трудности англо-американских войск в значительной мере объяснялись провалом разведки. Занимаясь своими политическими комбинациями, УСС «проспало» Арденны, военная разведка не заметила сосредоточения немецких войск. В штабах Эйзенхауэра и Монтгомери много рассуждали о «марше на Берлин», но не видели того, что творилось у них, как говорится, под носом. А Донован продолжал убаюкивать высшее политическое и военное командование сказками, будто немцы откроют фронт. На этот раз уже не Кессель, а Нейрат заявил Даллесу, что его личный друг, генерал Зигфрид Вестфаль (начальник штаба группы армий «Г» генерала Бласковица), «откровенно обсуждал возможность открыть западный фронт перед союзниками». Об этом УСС доложило объединенному комитету начальников штабов 26 февраля 1945 года.

Руководство УСС (как ни в чем не бывало, как будто бы не было Арденн!) продолжало расписывать перспективы того, что Вестфаль и Бласковиц поддерживают контакт с Кессельрингом и у них «совместная идея открыть западный и итальянский фронты союзникам». Сообщалось, что в качестве платы генералы вермахта просят «заверений, что их не включат в список военных преступников и им дадут возможность оказать помощь в урегулированной капитуляции, дабы избежать ненужных разрушений в Германии». Все это преподносилось как непосредственная увертюра к якобы предстоящей «частичной» капитуляции.

Можно спорить: был ли Донован так охвачен своим антикоммунистическим синдромом и желанием любой ценой привести американские войска в Берлин, был ли он введен в заблуждение такими своими помощниками, как Даллес, хотел ли он насолить своим английским конкурентам? Но все это, собственно говоря, дело второстепенное. Главное в том, что он продолжал – изложенную еще в меморандуме 121! – ставку не на совместные действия, а на конфронтацию с Советским Союзом.

Увы, по сравнению с летом 1943 года позиции сторонников конфронтации с Советским Союзом в Вашингтоне укрепились. Если тогда Рузвельт, опираясь на подавляющее большинство в общественных кругах и на влиятельные политические и экономические круги, смог добиться сохранения своего курса, то в начале 1945 года ситуация изменилась. И не только из-за резкого ухудшения здоровья президента. К этому времени – то есть ко времени, когда практически стоял вопрос о разработке основ прочного послевоенного мира, – антикоммунистические, антисоветские, «имперские» тенденции в курсе США стали проявляться все больше. Слова Генри Люса об «американском веке» рассматривались многими как программа действий. А когда после испытания атомной бомбы показалось, что в руках военщины отныне «абсолютное оружие», то давнее стремление стать «хозяином века» возросло до неимоверности. Ведь мечтал же в 1941 году Герберт Гувер, что США «к моменту заключения мира могли бы, обладая нетронутой экономической мощью, положить на стол переговоров свой меч». Теперь этот меч должен был стать атомным!

Конечно, еще действовали и влияли на курс Вашингтона политики, которые видели жизненную необходимость сотрудничества с Советским Союзом. Но они понимали, сколь трудно идти к этой цели. Вот, к примеру, Джозеф Дэвис – человек, который еще в июне 1941 года настоятельно советовал Рузвельту вести борьбу на стороне СССР. Через два года он писал советнику президента Сэмуэлю Розенману, что идет активное противодействие линии Рузвельта и что рузвельтовский курс окажется под угрозой в случае преждевременной смерти президента. В марте 1944 года Дэвис записал в дневнике: «Я с превеликим сожалением вижу, что многие люди моего круга отказываются понять элементарную истину, а именно: без мирного сосуществования Запада и России будущее их детей будет находиться под угрозой так же, как и их собственное будущее».

На Рузвельта «давили». Генерал Маршалл осенью 1944 года даже прочитал ему «лекцию» о необходимости сохранения американского превосходства в послевоенном мире. Генерал считал необходимым приостановить советское наступление у советских «границ 1941 года» и не допускать советские войска в Германию. Давление, увы, не оставалось без результатов. В частности, в государственном департаменте все более сильные позиции стали занимать завзятые антикоммунисты и недруги Советской страны – Дж. Грю, Дж. Бирнс и другие. На пути от Тегерана к Ялте – последней встрече союзников во время войны – все время нарастали препятствия. Тем более высоко надо оценить Ялту как подтверждение того курса, который привел антигитлеровскую коалицию к победе.

Операция «Санрайз» выглядела бы лишь случайным эпизодом, если бы мы не видели куда более глубоких корней острой политической борьбы, которая шла в начале 1945 года в вашингтонских «коридорах власти». Именно в это время там рассуждали о судьбах послевоенных отношений в мире, и в первую очередь с Советским Союзом. Если перелистать ныне рассекреченные документы высшего военного руководства США, то мы увидим, что в них открыто – гораздо более открыто, чем во время войны! – эти вопросы ставились и обсуждались.

Вот один из таких документов. Он составлен объединенным комитетом начальников штабов 5 апреля 1945 года (номер 1301/2) и отражает курс, который вел к победе. [106]106
  Из архива объединенного комитета начальников штабов США.


[Закрыть]Его главный тезис гласит: «Поддержание единства союзников при завершении войны должно оставаться кардинальной и главенствующей целью наших военно-политических отношений с Россией».

Исходя из этого, документ считал второстепенными те «недоразумения», которые возникли с СССР в последнее время и были связаны, как признают авторы, с пребыванием «групп союзнического персонала» на территории, где сейчас находятся советские войска. Памятуя о деятельности подобных шпионских групп (например, миссии Визнера в Румынии), мы знаем, что Советский Союз не имел оснований восторгаться их незаконными акциями.

Далее в документе отмечается и «бернский инцидент» (то есть переговоры с Вольфом), который вызвал «весьма серьезные недоразумения в политической сфере». «Вполне возможно, – признается в документе, – что переговоры в Берне были спровоцированы и использованы немцами, чтобы усилить эти недоразумения». Золотые слова! Понимание опасного смысла операции «Сан-райз» было тогда настолько ясным, что военные руководители предлагали от имени президента направить И. В. Сталину послание следующего содержания: «Я настолько глубоко расстроен возникшим весьма неудачным и серьезным недоразумением, что хотел бы в дополнение к моему посланию от 4 апреля добавить такое предложение: направить на Западный фронт группу советских официальных лиц, пользующихся Вашим доверием, которым будут созданы все возможности наблюдать военные операции и самим убедиться в доброй воле английского и американского правительств».

Но это послание не было отправлено. Верх брала другая позиция, наиболее цинично изложенная тем самым генералом Дином, которому Донован в 1943 году направлял свой «основополагающий» меморандум 121. Сейчас же Дин возглавлял американскую миссию в Москве. Вот его откровенные рассуждения:

«…В течение длительного периода, последовавшего за вторжением германских армий в Россию, Соединенные Штаты вместе с британцами должны были делать все, чтобы предотвратить угрозу советского краха. Долгое время в наши национальные интересы входило снабжать Россию материальными средствами и морально ее поддерживать – сначала, чтобы спасти ее от поражения, а затем, чтобы способствовать нанесению ею ударов по врагу. Эта политика увенчалась успехом». И дальше: «Не может быть никакого сомнения, что на начальных стадиях войны мы были зависимы от России». [107]107
  Из архива объединенного комитета начальников штабов США.


[Закрыть]

Итак, Дин косвенно признает, что спасение США и Англии зависело от Красной Армии. Оставим на его совести рассуждения о том, что США и Англия «делали все», чтобы спасти Советскую страну. Мы знаем, как дела обстояли в действительности. Но вот война пришла к концу, и Дин требует: «Сейчас возникает новая, серьезная ситуация. Перед нами Россия, которая не только одержала победу над немцами, но и уверена в своих силах, дающих ей превосходство над союзниками».

Опять передержка, но чего ожидать от генерала? Зато тем решительнее он требовал: «На этой стадии войны военное сотрудничество с Советским Союзом не является жизненно важным для Соединенных Штатов. Конечно, весьма необходимо своевременное и эффективное участие России в войне на Дальнем Востоке. Однако я уверен, что советское участие куда важнее для них самих».

Затем Дин предлагает обратное тому, что говорилось в меморандуме 1301/2. Не улаживать конфликты, а раздувать их. Отказаться от всех совместных операций и проектов. Ждать, пока Советский Союз попросит «сотрудничества». Потребовать авиабазы в районе Будапешта. Отказаться от авиационной поддержки действий советских войск, от американской авиабазы в Полтаве. И так далее и тому подобное…

Сопоставим два документа – увидим две линии. Вот почему такое серьезное, можно сказать, принципиальное значение имела операция «Санрайз», ибо она толкала именно в ту сторону, куда гнул Дин и его единомышленники в Вашингтоне. Не забудем: операция была проведена в весьма ответственный момент, когда определялся послевоенный курс. Еще 6 января 1945 года – как раз в период первых даллесовских контактов – объединенный разведывательный штаб (ОРШ) (орган объединенного комитета начальников штабов) подготовил очередной меморандум под названием «Возможности и намерения СССР в послевоенный период». Он исходил из того, что промышленный потенциал СССР после войны будет на 15 процентов ниже довоенного, а цели третьей (последней перед войной) пятилетки будут достигнуты где-то в 1950–1951 годах. Далее хитрые разведчики полагали, что СССР будет просить больших американских кредитов и лишь это позволит советской промышленности в 1952 году достичь уровня 1940 года. [108]108
  Очередная недооценка! В основном те цифры, которые «наметили» американские разведчики для нашей промышленности на 1952 год, были достигнуты уже в 1950 году. Обошлись мы и без кредитов.


[Закрыть]Из этого делался вывод (справедливый!), что Советское государство будет придавать «высший приоритет» экономическому восстановлению страны и будет разоружаться «насколько это возможно». Прямо говорилось, что у СССР не будет «экономических поводов» для проведения экспансионистской политики и он будет избегать международных конфликтов, ограничившись лишь обеспечением «пояса безопасности» вокруг своих границ. Абсолютно исключалось создание большого советского военно-морского флота…

Эта сравнительно реалистическая оценка была положена в основу очередной директивы ОРШ от 31 января 1945 года (250/1). Она же лежала и в основе документа 1301/2, о котором мы говорили выше. Можно понять, какое недовольство эти оценки вызывали в ведомстве Донована, тем более что УСС, являясь органом ОКНШ, в принципе должно было следовать указаниям комитета. С этим враги Рузвельта примириться не могли, зная вдобавок, что здоровье президента ухудшается. Кстати, я не исключаю, что на душевное состояние Рузвельта роковым образом повлиял «бернский инцидент» и возникшая острая переписка с И. В. Сталиным. Ведь Донован намеренно дезинформировал Рузвельта, заставляя его подписывать не соответствующие фактам документы. Все это не могло не расстраивать смертельно больного человека. Ведь далеко не случайно он в своем последнем послании Черчиллю от 11 апреля 1945 года писал, что стремится «по мере возможности свести к минимуму советские проблемы» и что эти проблемы «так или иначе урегулируются»..

13 апреля Франклин Рузвельт скончался. Вскоре идеи Дина стали официальной политикой президента Гарри Трумэна. А в ноябре 1945 года тот же американский объединенный комитет начальников штабов, который планировал второй фронт против Гитлера, составил план открытия нового фронта – фронта против Советского Союза. Это была зловещая директива за номером 329 об атомной бомбежке 20 советских городов.

Но это уже послевоенный период – предмет особого рассмотрения.