Текст книги "Золушки из трактира на площади"
Автор книги: Лесса Каури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Пип, Бруни и Весь ‘пугались’ уже по третьему кругу.
– Я больше не могу! – Пип, присев на подоконник, отдуваясь и обмахиваясь платком, размерами соответствующему наволочке, сердито поставил рядом корзину для продуктов. – Даже свиная требуха устроена более логично, чем эти катакомбы! Может быть, все-таки спросим, а, клыкастый?
Весь набычился. Показать свою слабость студиозусам, смотревшим на него кто насмешливо, кто брезгливо, а кто и откровенно враждебно, оборотень считал недопустимым.
– Вообще, – продолжал бурчать Пип, – этот твой рыжий майор мог бы встретить нас у входа и проводить прямо в приемочную комиссию, а не заставлять бесконечно кружить по этим проклятым коридорам!
Бруни тихонько вздохнула. Среди студентов, высоких, красивых, в форме разных факультетов, очень похожей на военную, только без знаков различия, она чувствовала себя не в своей тарелке, хотя и надела праздничное платье, то самое, в зеленый цветочек, и даже не пожалела туфельки ему в тон!
– Лихай Торхаш – полковник, – поправила она Пипа и посмотрела на Веся. – Придумай что-нибудь, прошу тебя!
Мальчишка кинул на нее короткий взгляд, кивнул и скрылся в стенной нише за скульптурой какого-то полководца. Минуту спустя оттуда высунулся большой черный кожаный нос и со свистом втянул в себя в воздух.
– Луноликая богиня! – изумился повар. – Чего удумал-то!
Веслав Гроден из рода Черных ловцов выскользнул из-за укрытия и, неслышно ступая, тронулся по коридору направо, держа нос ‘по ветру’.
– Давно бы так! – пробормотал Пип, с кряхтением слез с подоконника, прихватил корзину и пошел за ним.
Встречавшиеся по пути студенты и преподаватели хотя пальцем на него не показывали, но косились и кривили лица в гримасах знатно.
Матушка на их эмоции внимания не обращала – отмечала то новое, что появилось в оборотне в его животной ипостаси после получения имени крови. Черная шерсть зверя казалась гуще, а по хребту пошла серебряная полоса. Серебром обметало края ушей и губ. Он больше не выглядел волком-переростком, хотя был значительно крупнее самца волка среднего размера. На мгновение Бруни пригрезилось, будто под лестным пологом, набитым снегом, как матрас – пухом и пером, бежит по невидимой человеческому глазу тропке черная стая, и Луна серебрит своих детей нежным касанием…
Весь ускорил ход, перейдя на рысь.
– Эй-эй! – возмутился Пип, дыша так, будто заталкивал корову на крышу, – полегче, парень! Ты забываешь про мой почтенный возраст!
Зверь оглянулся на него через плечо, и Матушка могла поклясться, что зеленый глаз блеснул насмешливо. Однако оборотень сбавил ход, подождал их у лестницы, ведущей на два пролета вниз, к двери, из которой плескал полуденный свет.
По лестнице спускалось несколько подростков. Сердце Бруни взволнованно забилось – она узнавала эту грацию и пока еще не сдерживаемую порывистость, а главное, острые кончики ушей, проглядывающие сквозь длинные, не стриженные космы пацанов.
Весь вспрыгнул на подоконник, скрытый тяжелой портьерой, и вернулся обратно уже человеком. Он нервно подергивал ушами, но казался спокойным и высокомерным, явно подражая полковнику Торхашу.
Во дворе было многолюдно. Впрочем, слово оказывалось не совсем верным для смешанной толпы, состоящей из людей и оборотней всех возрастов. Первые, в основном, красовались в военной форме, вторые – в чем богиня на душу положила. Среди примерных ровесников Веслава, встречались и богато одетые мальчики, сопровождаемые родителями, высокомерно поглядывающими на большинство – явных бродяжек и оборванцев. Кланы Крови, которым удалось ужиться с людьми бок о бок и даже заработать на них, можно было пересчитать по пальцам, но они были.
Увидела Бруни и нескольких просто одетых людей, сопровождающих мальчишек-оборотней в чистой и опрятной одежде. Увидела – и порадовалась тому, что есть сердца, открытые чужой боли.
В стороне, в окружении сурового вида магистратских стражей, сидели на земле с десяток пацанят, вытащенных из городской тюрьмы. Бросали отравленные ненавистью и страхом взгляды по сторонам, явно ища возможность сбежать.
Весь неожиданно застыл, а затем, ни слова не говоря, бросился к ним.
Матушка с Пипом переглянулись и поспешили следом.
– Куда прешься? – сержант с роскошными усами заступил оборотню дорогу.
Один из сидящих за ним мальчишек, чьи волосы свисали серыми грязными сосульками, вскочил на ноги. Звякнула цепь, соединяющая щиколотки арестантов.
– Весь! Мозговые косточки! Это ты? Живой?
Пип успел положить одну руку на плечо рванувшему к нему Весю, а другой уронил в подставленную ладонь стражника монету.
– Дай мальчикам поговорить, – добродушно улыбаясь, попросил он. – Видать, они старые знакомцы!
Монета волшебным образом исчезла. Сержант отодвинулся, но пальцем погрозил:
– Не баловать мне!
Оборотень шагнул к сородичам, окружившим его, словно воробьиная стая – краюху хлеба.
– Пресветлая богиня, – тяжело вздохнул Пип, оглядывая мальчишек, – худые какие, грязные. Откормить бы их…
Матушка молча погладила его по плечу. Жизнь несправедлива, раз не дает возможности помочь всем, в том нуждающимся, но людям ли о том судить?
– Почему они до сих пор в цепях? – раздался спокойный голос, и тишина пала на площадь, будто в обморок.
Бруни могла бы и не оборачиваться. Это спокойствие, сквозившее смертью, она прекрасно узнала.
Лихай Торхаш Красное Лихо шагнул из-за ее спины и встал вплотную к офицеру. Так близко, что это могло бы показаться неприличным… но оказалось пугающим. Стражник невольно сделал шаг назад.
– Снимите цепи, – приказал Лихай.
– Но…
– СНИМИТЕ.
Офицер развернулся, доставая ключ и чуть было не подпрыгнул от неожиданности. За ним стоял Весь, протягивая открытую ладонь. Ключ упал в нее. Оборотень присел на корточки, занявшись кандалами.
Лихай улыбнулся одними глазами, коротко кивнул Бруни и Пипу, и, оглядев затихшую толпу, сообщил:
– Приемная комиссия начинает работу. Абитуриенты заходят по одному, сопровождающие, если есть, ждут у дверей, пока не позовут. Те, кто будет жить в казарме при университете, возвращаются сюда и собираются в том углу, где фонтан. Остальные могут идти домой. Результаты приема, дату начала и расписание занятий можно будет увидеть через неделю на доске объявлений при входе в университет. Рекомендую не забыть.
И он двинулся через толпу, разрезая ее, будто горячий нож – масло, к массивным дверям из красного дерева. Абитуриенты потянулись за ним несмелым ручейком, который ширился, становясь полноводной рекой, шумной, неукротимой, дикой.
– Офицер, позвольте пройти, – голос Веся был вежлив и холоден.
– Щенок! – обозленный разговором с Торхашем, вызверился тот и занес над его головой ладонь, собираясь дать оплеуху. – Пошел прочь!
Матушка сжала кулачки, но… не вмешалась и придержала Пипа, сделавшего было шаг к ним.
– Я отведу их, чтобы занять очередь в приемную комиссию, – глядя стражнику в глаза, сообщил Весь, нет, Веслав Гроден из Черных ловцов. – Как сопровождающее лицо вы обязаны следовать за нами. Рахен, построй ребят по трое и проследи, чтобы никто не дал деру. Здесь им, всяко, будет лучше улицы!
Офицер, видимо, потерял дар речи. Помолчав, опустил руку. Оглядел мальчишек, выстроенных сероволосым, которые все, как один, глазели в ответ, и ощутил неприятную слабость в желудке.
– За мной! – негромко сказал Весь.
Сброшенные цепи жалобно звенели под босыми ногами бывших арестантов.
– Ну что там было-то? – тормошил Пип Бруни на обратном пути.
По дороге домой завернули на рыночную площадь, и теперь Матушка выбирала груши для субботнего десерта – не очень крупные, спелые, но еще плотные и – обязательно! – ароматные. Складывала в корзину, которую держал чрезвычайно задумчивый Весь.
– Спросили у Веся, умеет ли читать и писать? – ответила она. – Дали прочитать какой-то свиток, а он потом переписал из него слова. Без ошибок! – Добавила с такой гордостью, будто сама его учила! – В комнате стоит длиннющий стол, а за ним сидят четыре человека и четыре оборотня. И полковник Торхаш среди них!
– А принц? – уточнил повар.
Матушка пожала плечами.
– Люди там все в возрасте… такие благообразные, один в мантии мага. Нет, принца точно не было!
Она даже ощутила легкое сожаление: могла бы сегодня увидеть Его Высочество Аркея даже ближе, чем Ванилька! А потом улыбнулась глупым мыслям и продолжала:
– Один из оборотней – Ванилле бы понравился! – такой широкоплечий, красивый. Волосы в хвост на макушке собраны – смешно смотрится! А глаза, как два ледяных осколка – синие-синие. Так вот он спросил у Веся что-то на своем языке. Весь, что он сказал?
– А? – вышел из раздумий мальчишка. – Он спросил, сколько мне лун и как звали моих родителей? И знаю ли я старые предания о нашем народе? Я ответил, как мог!
– Он ответил, как мог! – Матушка ласково коснулась ладонью его горячей макушки. – А потом нас послали в соседнюю комнату, где стояли несколько столов с писарями. Те посмотрели бумаги, записали что-то в своих книгах и отправили нас восвояси.
– Я не думал, что это будет так! – вдруг сказал Весь. – Бруни, почему это было так просто?
Пип хмыкнул.
– Потому что Аркею нужны бойцы, а не алхимики или астрологи! – пояснил он. – Умен, наш принц, ничего не скажешь! Выдумал спецфакультет, как повод собрать вас, обормотов клыкастых, под одной крышей! И вступительную планку занизил, чтобы все прошли, кто по признаку крови годен! Теперь и в тюрьмах место освободится, и на улицах поспокойнее станет. Те мальчишки, которых ты встретил, твои знакомцы?
Оборотень коротко глянул на него и, проворчав:
– Встречались! – потерял к разговору всякий интерес.
Матушка заметила взгляд: чернильной тенью легла память на дно его зрачков. Встречались – удирая от разъяренных хозяев украденного съестного, ночуя на сеновалах, под мостами или где придется. Встречались – получая тычки, оплеухи и побои от честных граждан, а то и ведро кипятка, выплеснутое ночью из окна на тех, кто копался в мусорках. Встречались за решетками и в кандалах. Встречались, лишенные семьи и тепла, приобретшие страшные воспоминания, но свою суть не потерявшие!
– Намучаются с ними поначалу, – покачал головой Пип, когда Бруни, взяв его под руку, двинулась вдоль торговых рядом. – Ну да ничего! Знаешь, я впервые видел столько оборотней в одном месте. Прав Аркей – пущай служат Родине, а не против нее – ворьем и разбоем!
Бруни кивала, соглашаясь. И очень надеялась, что когда-нибудь Весь отведет несправедливую смерть от кого-то, как отвел ее Кай от Лихая Торхаша. И неважно, кто это будет – другой оборотень или человек!
О Золотых днях в народе шла молва, будто Пресветлая, тоскуя по лету, погружает землю в сладкий сон, полный тепла и света. Правда это была или выдумка, но именно в эту седмицу улетали на юг птицы, заставляя воздух звенеть от прощальных криков, а ласковая погода выгоняла на улицу даже тех, кто предпочитал не покидать четырех стен. И небо высоко раскидывало голубой, безоблачный плат, под которым полнил сердца тоской по несбыточным мечтам прощальный птичий гомон.
В начале второго ‘золотого’ дня в доме Пипа Селескина, повара трактира ‘У Матушки Бруни’, царил переполох. Пип, его младшая дочь Персиана, ее муж и дети разыскивали… невесту. Персиана, отправившаяся будить сестру еще до восхода солнца, чтобы начать всякие женские таинства вроде троекратного умывания ледяной водой и молоком, смешанным с овсяной мукой, накладывания на веки мешочков с травами, обнаружила, что Ванилла дома не ночевала. С первым лучом солнца пришли Бруни с Весем и сестрички Гретель, надевшие ради такого случая праздничные платья из сурового синего сукна, делавшие их похожими на великовозрастных воспитанниц монастырского приюта. Не успели они возмутиться отсутствием невесты, как, – со вторым лучом солнца! – порог дома переступила виновница торжества, явно проведшая ночь на каком-то сеновале. Несмотря на тени под глазами Ванилла была дивно хороша, являя собой розовощекое, полногубое счастье, одевавшееся второпях и оттого почти не затянувшее шнуровку платья и напялившее туфли на голые ноги, оставив где-то чулки.
Спустя несколько мгновений изумленной тишины Пип, налившийся кровью, начал напоминать вареного рака. Как и пресловутое членистоногое, он не разговаривал, а свистел, будто выпускающий пар чайник.
Бруни с Персианой переглянулись и, подхватив Ваниллу под белы рученьки, потащили на второй этаж, в ее комнату.
– Присядьте, мастер! – между тем, говорила Пипу заботливая Виеленна. – Не надо так нервничать!
– Действительно, – усмехнулась Ровенна, – видно же, что девка времени зря не теряла!
Что ответил повар, Бруни уже не расслышала, потому что втащила невесту, по чьим припухшим от поцелуев губам бродила блаженная улыбка, в комнату и, начав ее раздевать вместе с Персианой, деловито поинтересовалась:
– Ты ополоумела? Где ты была?
– Сама ты ополоумела, – мечтательно ответила подруга, – а я проводила свою первую брачную ночь!
– Ума лишилась! – всплеснула руками Персиана и грозно цыкнула на детей, чьи любопытные мордашки просунулись в приоткрывшуюся створку двери. – А ну, кыш отсюда! Ванилла, что ты плетешь?
– А все-таки, он такой умный! – вздохнула та, прижимая руки к груди. – Такой качественный!
– Ты про Дрюню? – поинтересовалась Матушка, подводя ее к корыту и заставляя залезть в него.
Персиана, коварно блестя глазами, подняла с пола давно заготовленное ведро холодной воды.
– Про него! – вздохнула Ванилла. – Знаешь, что он удумал? Гуляли мы вчера под Луной, а он вдруг и говорит: ‘Вот что я думаю, красава, а не провести ли нам нашу первую брачную ночь сегодня!’ ‘Как, – говорю, – так? Свадьба же только завтра?’ ‘А ты представь, мы целый день на ногах, церемония в храме, цветы, поздравления… Гости: ‘Горько! Долгие лета! Еще давай!’ И понеслась! Выпить-закусить, закусить-выпить-выпить-выпить… А потом праздничный ужин и танцы до упаду… Как думаешь, что мы сделаем, добравшись, наконец, до кровати?’ Я подумала – и мы завалились на какую-то конюшню!
– А чего на конюшню? – поинтересовалась Персиана. – Чай, шутовская постель не хуже королевской постелена!
– Решили время не терять зря! – наставительно подняла палец Ванилла и… завизжала, как поросенок от обрушившегося на нее потока ледяной воды.
– Так-то! – довольно потерла ладони Персиана, поставив ведро на пол. – Пришла в себя, любовью ушибленная, или повторить?
– Змея ты, а не сестра! – фыркнула Ванилла. Приняла от Бруни холстину, обтираясь, уже деловито поинтересовалась: – Платья привезли?
– Еще вчера, – ответила Персиана. – В матушкину комнату поставили. Красивые! Вот бы она ахала!
Сестры синхронно не сдержали вздохов. Их мать, Аглая, скончалась несколько лет назад от грудной жабы. А Бруни, представив, как Пип введет дочь в храм, порадовалась тому, что он у них есть.
– Умойся, потом сходим, позавтракаем! – Персиана бросила сестре нательную рубашку и свободное домашнее платье без шнуровки. – Когда придет эта твоя… как ее?
– Какое неуважение! – обиделась та. – Не ‘как ее там’, а госпожа Туссиана Сузон, первая горничная Ее Светлости герцогини Агнуши Рю Филонель!
– А зачем она придет? – испугалась Бруни.
– Делать мне прическу! – Ванилла покрутилась у зеркала, приподнимая влажные, спутанные пряди волос и пытаясь скрутить в пучок. Походя, вытащила пару соломинок. Плюнула на прическу и отправилась в угол комнаты – умываться подготовленным Персианой овсяным молоком.
– Ух ты! – восхитилась Матушка.
– И нам! – умерила ее восторги Персиана. – Обошлись бы мы без этакого счастья!
– Сама себе ты куаферскую шедевру не сотворишь! – огрызнулась сестра.
– И потому не испытаешь истинное чуйство полета! – хихикнула Бруни.
– Две змеи! – констатировала Ванилла. – Пошли, сестренки, поедим! После ночных танцев на сеновале у меня живот подводит!
– И как вы сеновал-то не разнесли… – задумчиво пробормотала Персиана.
– Крепок оказался! – хохотнула сестра.
Бруни спускалась за ними по лестнице и думала, что ей самой не нужно беспокоиться о том, кто поведет ее к алтарю. Родителей нет в живых… да и алтарь ей, похоже, не светит!
Туссиана Сузон, Первая горничная Ее Светлости герцогини Агнуши Рю Филонель, оказалась дамой такой представительной, что Бруни решила бы, будто видит саму герцогиню, если бы не знала, кто она.
Скидывая на руки Пипа великолепную, вручную вышитую золотыми птицами шаль, Первая горничная зорко оглядела ‘материал’, с которым предстояло работать, на остальных вовсе не обращая внимания. Затем не отказалась от чашечки горячего молока и свежеиспеченных булочек, и ела так изящно и быстро, что Матушка не могла отвести от нее глаз. Понимала, как неприлично разглядывать жующего человека, но ничего не могла с собой поделать, потому косилась на гостью, как испуганная лошадь. В конце концов, ей удалось совладать с собой, и она сосредоточилась на еде, ведь предстояло оставаться голодными до самого вечера.
– Ну! – поднялась со стула госпожа Сузон, ограничивая благодарность величественным кивком. – Ванилла, душа моя, сначала ты.
– Пойдемте в мою комнату, – любезно пригласила ее та и повела наверх.
Когда полная собственной значимости спина Туссианы скрылась за дверями комнаты, Пип отер мокрый лоб платком и облегченно вздохнул.
– Экая рептилия! – заметил он. – От одного взгляда мурашки по коже!
– Зато осанка какова! – возразила Ровенна. – Королевишная, не иначе!
– Это только начало, папочка! – хихикнула Персиана. – Пойду детей одевать! Весь, помоги мне с мелкими!
К удивлению всех, Веслав беспрекословно подхватил подмышку младшего мальчонку и потащил в детскую.
– А он любит с детьми возиться, – заметил Пип, поглядев ему вслед. – Интересно, почему?
Бруни, встав, подошла к окну – на улице светлело. Над мостовой плыл бледный туман, ночной призрак, который сгинет, едва солнце поднимется чуть выше и согреет землю.
– Мы даже не знаем, были ли у него братья или сестры! – тихо сказала она.
Пиппо, подойдя, приобнял ее за плечо, загляделся на стаю скворцов, суматошно чертившую небо перед отлетом.
– Дай ему время, девочка! Лед тает не сразу! Но тает – лишь бы очаг горел постоянно!
Матушка благодарно потерлась щекой о его руку.
– Экипаж за невестой прибыл! – сообщила прибежавшая с улицы запыхавшаяся Виеленна.
– Одурел, что ли? – удивился Пип. – Рано еще!
– Кучер говорит, боялся проспать, лучше здесь подремлет!
– Пойдем, глянем! – Персиана ухватила Бруни за руку и потащила наружу.
Экипаж представлял собой открытую повозку, запряженную четверкой белых лошадей и украшенную осенними цветами, которым засыпающая природа дарила последнее буйство красок. Три пояса, собранных из мелких астр – белых, сиреневых и бордовых, охватывали периметр люльки. Ступицы утопали в белых и красных георгинах, таких толстых и важных, что видеть их на колесах и знать их судьбу казалось крайней несправедливостью. В гривы и хвосты лошадей были вплетены мелкие белые и желтые хризантемы, а за тульей высокой шляпы кучера красовался… небольшой подсолнух, полный семечек.
– Бруни! – раздался голос со второго этажа.
Из окна высовывалась Ванилла, тряся половиной волос. Другая, сплетенная наподобие толстого рога, торчала весьма воинственно и делала хозяйку похожей на демоницу из детских страшилок.
– Пресвятые тапочки! – пробормотала Персиана.
– Возьмите в погребе корзину с морковью и украсьте карету! – приказал Ванилла.
– Да куда ж ее украшать-то? – возмутилась сестра. – У Ориданы и то цветов меньше было!
– Делайте, что я говорю! – рявкнула та, борясь с кем-то, пытающимся утянуть ее обратно. – Это мой свадебный подарок Дрюне – в память о том, как мы познакомились!
– Морковь мытая? – уточнила Бруни, засучивая рукава.
– Мытая! – раздалось из комнаты приглушенно, и окно захлопнулось.
Бруни и Персиана принялись обвешивать экипаж морковками. Лошадки из упряжки, живо интересующиеся их занятием, были вознаграждены – овощей в корзине оказалось много, потому Матушка втихую скормила им больше трети. Сытые и довольные лошади дружно задремали, добавив сонное фырканье к кучерскому победоносному храпу, что заставил умолкнуть местных петухов, устыдившихся слабости собственных глоток.
Спустя час Ванилла спустилась в кухню. Прическа более не напоминала рога, трансформировавшись в волшебную башню, украшенную шпильками с бабочками, цветами и стрекозами, какой позавидовала бы и благородная дама. Крылья бабочек были оранжевые, а стрекоз – зеленые. Матушка представила, как это великолепие будет смотреться с пышным платьем невесты, и даже глаза прикрыла от восторга. Любила ее подруга притягивать взгляды. Она бы, Бруни, так не смогла!
– Твоя очередь, – кивнула Ванилла сестре. – Поднимайся наверх. Бруни, поможешь с платьем?
Платья, накануне доставленные слугой мастера Артазеля вместе со специальными подставками, стояли в чистой и светлой комнате рядом с прядильным станком Аглаи. Наряд невесты казался закатным облаком, кувыркнувшимся с неба, нежно-зелёное платье – пучком юного салата, распустившимся на грядке. Третье одеяние было лишено всяких украшений, кроме золотого шнура с кистями, заменяющего пояс. Глядя на гладкую ткань цвета топленых сливок, на простые узкие рукава, на спадающую до пола юбку безо всяких оборок и кружев, на неглубокое декольте, Бруни ощутила благодарность к старому портному и странное чувство, будто видит в эту самую минуту Хлою, проводящую ладонью по ткани и одобрительно качающую головой. Образ матери был так ярок, что она даже глаза протерла, стараясь избавиться от наваждения. Но спугнуло его другое. Резкие звуки рожков и дудок, уханье барабана и звон бубна, и неожиданно печальная нота простуженной волынки донеслись сквозь закрытые окна. Это прибыли музыканты, чтобы сопровождать кортеж новобрачной.
– Ради Пресветлой Индари, умоляю, – потихоньку впадая в панику, свойственную всем невестам во все времена, сказала Ванилла, – будешь одевать на меня платье – не задень прическу!
– Эту шедевру? – скрывая улыбку, уточнила Бруни. – Как можно!
Оранжевое великолепие опустилось на Ваниллу, сделав ее экзотическим дивным цветком. Матушка даже ахнула и захлопала в ладоши, так удачно сочеталось платье со светло-каштановыми волосами невесты и украшениями в них. Глубокий вырез почти не скрывал пышный бюст, лаская его мягкими кружевами с золотой нитью.
Однако Ванилла не спешила подойти к зеркалу, в которое смотрелась еще ее мать, собираясь замуж за Пипа Селескина. Повернувшись спиной к Брунгильде, решительно сказала:
– Затягивай!
Матушка, вздохнув, взялась за шнуровку корсета. Спорить с подругой, говорящей таким тоном, не стоило.
Зеленый, богато расшитый бисером и золотыми нитями пояс и такие же туфельки довершили образ.
Вошедшая Персиана, головку которой украшала живописно уложенная тугая коса, украшенная зеленой лентой, расшитой бархатными белыми цветочками, пораженно застыла на пороге.
– Ну ты, мать, даешь! – заявила она, когда к ней вернулся дар речи. – Настоящая благородная дама! – и, хихикнув, добавила: – Дородная такая!..
Ванилла показала ей язык и повернулась к Бруни.
– Иди в мою комнату. И без шедевры не возвращайся!
Матушка кротко вздохнула и отправилась, куда послали.
Туссиана Сузон смотрела в окно, энергично растирая ладонями поясницу. Когда Бруни вошла и робко остановилась у порога, она даже не оглянулась.
– Значит, это ты – Матушка Бруни, двадцатитрехлетняя вдова, владелица трактира на площади Мастеровых? – спустя паузу, длящуюся несколько минут, соизволила спросить она, наконец.
– Я, госпожа, – тихо ответила Матушка, гадая, откуда ей столько известно. Не иначе, Ванилька наболтала.
Туссиана развернулась.
Пип был прав – взгляд горничной был алчущим, все подмечающим. С такой прислугой благородной Рю Филонель и записная книжка не требовалась, и личный маг. Сузон все запоминала и видела всех насквозь. Не последнюю роль она сыграла и в той партии, в которой место шахматной королевы – официальной любовницы Редьярда Третьего – заняла ее госпожа. Да что говорить, если сам Викентий Висконтин, шеф Тайной канцелярии, не считал зазорным склонить голову, когда эта ‘простая’ горничная проносила мимо него свою неоднозначную персону.
– Встань в центре комнаты, – приказала Туссиана. – Лицом к окну. Хочу хорошенько рассмотреть тебя.
Бруни скрыла вздох. Коли ее подруги и сестры подверглись подобной пытке, и ей не зазорно. Да и сама обещала ради счастья Ваниллы сделать, что угодно!
Горничная медленно обошла вокруг Матушки, шурша пышными юбками. Ровно змея в траве кружила, шелестя чешуей.
– Ты прекрасно сложена, девочка, – заметила она, окончив осмотр, подойдя и, придержав Бруни за подбородок, подняла ее лицо повыше – к свету из окна. – У тебя хорошая кожа и густые волосы. И очень красивые глаза. Надеюсь, он оценил именно это…
Матушка сердито дернула головой и вырвала подбородок. Отступила на шаг. Не лошадь она, чтобы ее по статям оценивали!
– О ком вы говорите? – поинтересовалась она, глядя на Туссиану исподлобья.
Та усмехнулась.
– О мастере Артазеле, о ком же еще! Он никогда не шьет свои наряды вслепую. Ему надо видеть выражение лица, высоту и полноту грудей, осанку… Теперь, познакомившись с тобой, я могу предположить, что он сшил тебе очень простое платье. Не так ли?
Матушка не сумела сдержать удивления и воскликнула:
– Вы его видели?
В улыбке горничной впервые промелькнуло что-то человеческое.
– О, нет, дитя! Просто я хорошо знаю мастера. Одевать любовницу так, чтобы радовать и удивлять короля и при этом угодить самой даме – дело не из легких. Но Артазель – гений кройки и шитья, он творит шедевры, которые заставляют Его Величество не отводить глаз от моей хозяйки. Признаюсь, – она излишне скромно улыбнулась, – в этом есть и моя заслуга!
– Герцогиня?..
Бруни оборвала себя. Она все прекрасно поняла, просто удивилась тому, с каким достоинством говорит горничная о поведении хозяйки. Быть королевской любовницей – в этом есть что-то предосудительное или нет? Вообще быть любовницей?..
– Быть любовницей Его Величества – огромная честь и высочайшая ответственность! – будто угадав ее мысли, кивнула Сузон, и сделала вид, что не заметила румянца, вспыхнувшего на щеках подопечной.
Взяла Бруни за руку и отвела к туалетному столику Ваниллы, заваленному всякими бантиками, платочками, баночками с помадами и румянами, флакончиками духов, разноцветными камушками и перышками. Все это великолепие было небрежно отодвинуто в сторону, а на столешнице красовалась удивительная шкатулка со многими выдвижными ящичками, заполненными рядами разнообразнейших шпилек с каменьями и жемчугом, роговых гребней для волос разной густоты, аккуратно свернутых лент и… накладных кос. Последние произвели на Бруни сильное впечатление.
– Хорошие волосы дороги во все времена! – пожала плечами Туссиана, заметив ее взгляд. – Но не бойся, тебе это не грозит! А теперь сиди ровно!
Матушка затаила дыхание.
Горничная колдовала с ее прической недолго. Две изящные косы с пропущенной сквозь пряди тонкой золотой лентой сходились на затылке в простой ‘низкий’ хвост. Да выпущенные с обеих сторон от лица пряди подчеркивали его овал.
– Такой день я не стану портить вдовьей прической, – пояснила Туссиана, когда Бруни разглядывала себя в зеркале, удивляясь тому, как послушно, изящно и непривычно лежат волосы. – Но, с одной стороны, косы заплетены – а значит, правила соблюдены, а с другой – ты выглядишь свободной женщиной. Как долго ты планируешь оставаться вдовой?
Матушка открыла было рот, чтобы ответить… И закрыла. Пожала плечами.
– Преступление такой, как ты, коротать век в одиночестве! – улыбнулась ей в зеркале Сузон.
Как-то так улыбнулась… многозначительно. Румянец на щеках Бруни, начавший было бледнеть, вспыхнул с новой силой.
С неожиданным сочувствием горничная герцогини сжала на миг ее плечи и отпустила.
– Иди, одевайся, дитя! – приказала она. – Хочу увидеть всех вас в платьях! И, кажется, – она лукаво улыбнулась, – только что прибыли шаферы!
Бруни пробормотала слова благодарности и поспешила прочь. Разговор ввергнул ее в смятение и заставил вспыхнуть в полную силу постоянную тоску по Каю. Сейчас хотелось лишь одного – уткнуться лицом ему в грудь, затихнуть в кольце сильных рук и не думать ни о прошлом, ни о будущем, и не клясть настоящее!
Ванилла и Персиана, приплясывая от нетерпения, ожидали подругу в комнате матушки. Когда Бруни вошла, они многозначительно переглянулись.
– Шаферы пришли! – крикнула снизу Ровенна. – Спускайтесь!
– Платье, платье! – заторопила Ванилла подругу. – Бруни, одевайся, быстрее! Персиана, выгляни в окно – что они там делают?
– Кажется, будят кучера, – спустя несколько минут с сомнением произнесла та. – А он, собака, просыпаться не спешит.
– Ах! – нервически вздохнула невеста.
– Не боись! – снисходительно посмотрела на нее сестра. – Коли не добудятся – свалят на скамью в кухне, а мой Марх его место займет. – И добавила с гордостью за мужа: – Он у меня с любой лошадкой справится!
Платье всколыхнулось, надувшись невиданным парусом, и на мгновение полностью скрыло владелицу. А когда волны ткани легли в штиль, и Ванилла, и Персиана не сдержали восхищенного вздоха.
Крой не скрывал, но подчеркивал высокую грудь Бруни, ее тонкую талию, плавный изгиб бедер, при этом, не открывая ничего лишнего. Нежный оттенок ткани придавал коже аристократическую бледность и делал ярче глаза – сине-серые глаза Эдгара Морехода, будто впитавшие в себя морскую глубину и небесную синь. Золотой пояс-шнур идеально гармонировал с лентой в волосах и туфельками, на которые Бруни поглядывала с опаской – уж очень были красивы, изящны и расшиты золотом и бисером так, что дух захватывало!
– Знаешь, красава, – явно подражая любимому, протянула Ванилла, – вот что скажу тебе: и во всем дворце, среди множества благородных дам и фрейлин, чьим единственным занятием является собственная красота, я не видела такой очаровательной молодой женщины, как ты!
– Дело говорит! – серьезно кивнула ее сестра. – Бруни, давай выдадим тебя замуж? С мужиком ты еще больше расцветешь, а когда детишками обзаведешься, и сама Индари порадуется, на тебя глядючи.
Матушка тихонько качнула головой, будто отказывалась.
– Коза упрямая! – рассердилась Ванилька. Схватила ее за руку и подтащила к зеркалу. – Да ты посмотри на себя – и благородному не стыдно такую в дом женой ввести!
– Ждут нас! – буркнула в ответ Бруни и пошла из комнаты, даже не кинув взгляд на отражение.
Однажды она уже видела себя в неверной глубине стекла – рядом с мужчиной в синем мундире… И это причинило боль.
– Невестушка! А! Невестушка!!! – зазвучал с улицы мощный баритон Томазо Пелевана, назначенного, наравне с Мархом и еще двумя родственниками Пипа шаферами. – Выходи уже, жених, небось, заждался!
