Текст книги "Золушки из трактира на площади"
Автор книги: Лесса Каури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Тогда, может быть, позволишь помочь тебе деньгами? Я богат…
Бруни неожиданно задорно хмыкнула.
– Это заметно, любимый! Только вот ведь беда – мне ничего от тебя не нужно! Ничегошеньки… кроме тебя самого!
И, повалив его на кровать, она начала целовать его первой, и обтираться об него, будто кошка.
Сорочка белым приведением полетела на пол. Двое на кровати любили друг друга, позабыв об условностях мира.
* * *
Пролетело лето. И так оно выдалось дождливым в этот год, почти не баловало жителей Вишенрога жаркими деньками, а тут вдруг и вовсе закончилось. Утра наступали туманными, будто не выспавшимися. Над гаванью висела дымка, а самый высокий шпиль на башне королевского дворца был скрыт низкими облаками.
Настроение Пипа вполне соответствовало метеоусловиями. Повар ворчал целыми днями, жаловался на подагру, гонял Веся и ругал нерадивых сестричек Гретель. Правда, на него никто не обижался. Все понимали, что близятся Золотые дни – середина первого осеннего месяца, на которые были объявлена свадьба Ваниллы и Дрюни.
Подготовка к сему событию шла полным ходом. Ванилла, решившаяся связать судьбу с любимым королевским шутом, стала звездой квартала Мастеровых. Томазо Пелеван, как самый уважаемый представитель гильдий, собрал в трактире Матушки Бруни всех, кто мог поучаствовать в подготовке свадьбы.
– Нашу девочку замуж выдаем! – заявил он. – Туточки, в этих улочках урожденную! Трудолюбивую и душевную! Посему свадьба должна стать событием!
Сидящий рядом с ним отец невесты недовольно морщился. Он и до сих пор не пребывал в восторге от выбора дочери, а уж делать из него развлечение для всего квартала вовсе казалось ему верхом неприличия. Но Томазо был непоколебим.
– Мы у тебя с Матушкой Бруни каждый день бываем! – сказал тогда он. – Нет ни одного человека в квартале, который бы сюда не заходил! Твоей дочке, мастер Пип, славную свадьбу справить – самое малое, чем мы можем тебя отблагодарить за радость нашим животам! – И наглядно похлопал себя по откормленному брюшку. – Да и во дворце пусть узнают, что мы не мастерком деланы!
Впрочем, приготовления квартала Мастеровых к свадьбе Ваниллы от последней тщательно скрывали. Даже Бруни не была посвящена в детали, ибо Томазо вполне справедливо полагал, что подружки на то и подружки, чтобы делиться секретами.
Тем временем, невеста капризничала, выбирая ткань на свадебное платье, и даже умудрилась всерьез поругаться на эту тему с женихом, когда сообщила о своем выборе – шелке цвета слоновой кости и кружевной вуали того же оттенка. ‘Красава, – серьезно глядя на нее, сказал любимый королевский шут, – эта шутка не будет смешной. Белый и его оттенки – цвета девственниц, ну или на худой конец, юниц, претворяющихся девственницами. Взгляни на себя – твоя женственность выпирает, как дула пушек из трюма королевского галеона, идущего в атаку! Выбирай любой другой цвет и о деньгах не беспокойся! Иначе тебя не поймут даже мои, отрекшиеся от меня, родители!’
После этого разговора невеста, набегами появляясь в трактире, изводила подружку предположениями:
– Красное? Или сиреневое?
– Красный, – глубокомысленно отвечала Матушка Бруни, не отрываясь от готовки или обслуживания посетителей за стойкой, – любимый цвет шлюх. Сиреневое тебе идет, но у тебя уже есть сиреневое! И вообще, цвет свадебного наряда должен сочетаться с цветом свадебного камзола жениха. Ты хоть поинтересовалась, в чем планирует быть Его Смешливость Дрюня Великолепный?
– Ох, Пресвятые тапочки! – истерично вскрикивала Старшая Королевская Булочница. – Я совсем о нем забыла!
И исчезала, чтобы через пару дней явиться с новыми идеями.
Каждый вечер Весь уходил с полковником Торхашем. Бруни замечала, как мальчишка вытягивается, на глазах раздается в плечах. Слышала, как меняется его голос, становясь ниже, приобретая вкрадчивые, такие знакомые нотки Красного Лихо. То ли дело было в том, что он питался так, как должен был – только что пойманной добычей, еще дымящимся мясом, горячей кровью, то ли он быстро взрослел рядом с представителем своего народа. Кай подарил ему настоящий меч – солдатский, простой, но остро заточенный и отлично сбалансированный. И он, и его друг давали мальчишке уроки фехтования на заднем дворе трактира, и Бруни, когда фехтовал Кай, просто замирала в дверном проеме, наблюдая за его четкими, но в то же время плавными движениями. Она даже затруднилась бы сказать, кто лучше – полковник Торхаш с нечеловеческой быстротой и грацией, или ее Кай – с отточенными уверенными движениями.
Иногда после тренировок они ужинали все вместе – и Лихай не спешил уйти из-за стола, за который присаживались и Пип, и сестрички Гретель. В разговорах, правда, не участвовал, помалкивал, поблескивая желтыми глазищами, однако прежней злой насмешки в них Бруни уже не замечала. Весь, подражая ему, учился властвовать собой. Почти перестал ругаться и жутко скалиться, а коли злился – смотрел с прищуром, от которого делалось не по себе.
Между тем, близилась и свадьба младшего королевского отпрыска. По информации Ваниллы, принцесса Оридана с нетерпением ждала окончания положенного для всех невест в Гаракене шестидесятидневного пребывания в монастыре, проводимого с целью очищения души, тела и помыслов, а принц Колей, совместно с Главным Королевским Распорядителем и все тем же вездесущим Дрюней, уже составлял планы увеселительных мероприятий: балов, фейерверков, охот и маскарадов. К зимнему солнцестоянию, когда по легенде богиня Индари засовывала озябшие ножки не в тапочки, а в меховые сапожки, ожидалось прибытие королевской делегации Гаракена во главе с самим Его Величеством Гордешем III и свадебные торжества.
Ванилла, наконец, определилась с цветом платья. От Пипа его держали в строжайшей тайне, ибо его, сторонника обычаев предков, хватил бы удар – платье девица шила себе ярко-оранжевое, с кружевами и вуалью в тон молодой листве. А на зеленом, бархатном камзоле жениха должна была появиться оранжевая отделка и вышивка, изображающая… морковки!
– Морковка – суть символ нашего чуйства! – заявила невеста в субботний вечер, сидя на столе и с хрустом грызя предмет разговора. – Придворный портной, который шьет наши с Дрюней костюмы, в процессе работы находится в постоянном шоке! Но мы надеемся, он сотворит таки шедевру!
Матушка только головой покачала и бросила взгляд на часы. Было около восьми вечера. Кай приходил, обычно, ближе к полуночи.
– А, между тем, подруга, тебе тоже надо задуматься о платье! – лукаво заметила Ванилла. – Тебе и Персиане – поскольку вы будете моими подружками на свадьбе!
– И какой цвет ты выбрала для нас? – подозрительно поинтересовалась она.
– Салатовый! – торжественно объявила та. – Вы будете изображать молодые грядки и оттенять наше с Дрюней великолепие!
– Вот спасибо! – хмыкнула Матушка, пытаясь представить себя в салатовом.
– Завтра ты и Перси должны быть во дворце для примерки! – не давая ей опомниться, добавила Ванилла. – В три пополудни. Найдете меня на кухне – я вас отведу к портному! Мастер Артазель – очень изысканный и достойный старикан! А шьет так, что загляденье просто! Дрюня только у него и одевается!
Вспомнив любимые шутом несочетаемые сочетания цветов в предметах одежды, Бруни невольно пожалела портного.
В последние дни растущей луны Лихай и Весь отправились на охоту, затянувшуюся на целую неделю. Матушка нервничала, много молчала и реже улыбалась. Даже Кай не смог уговорить не беспокоиться за мальчишку, ставшего ей родным.
– Глупенькая моя, – шептал он, целуя Бруни, уютно устроившуюся в кольце его рук, – если бы ты знала Лихо, как я, ты отпустила бы Веся с ним даже в преисподнюю!
– Но я не знаю! – оправданно возражала она. – Расскажи мне…
И Кай рассказывал – о том, как снял Лихая со столба, стоящего в центре костра, и был вынужден вместе с ним бежать от поселенцев, разъяренных тем, что какой-то юнец благородного происхождения посмел отнять у них законную добычу, приговоренную ими к смерти. Как он подрался с Лихаем сразу же, как опасность отступила. Подрался жестоко и глупо, как могут сцепиться только подростки. Рассказывал, как они, странствуя по дорогам и весям, слово за слово узнавали и учились ценить общество друг друга. Как Кай привел Торхаша к себе домой, и отец, приказав отмыть, накормить и подобающим образом одеть гостя, одновременно отправил самого Кая на порку – за то, что сбежал навстречу приключениям, за необдуманное вмешательство в казнь, могущее иметь далеко идущие последствия. И как Торхаш, чудом прознав про это, тоже пришел на задний двор и молча встал с Каем плечом к плечу, чтобы разделить наказание.
Кай вспоминал, как они охотились вместе, и Лихай учил его читать следы и узнавать запахи, призраками витавшие под лесным пологом. И как он сказал своему другу-оборотню, собираясь на войну: ‘Это не твой бой!’, а тот ответил: ‘Мой бой никогда не закончится, но я могу помочь тебе победить в твоем!’
– Знаешь, – тихо говорил Кай затаившей дыхание Бруни, – именно там, на войне, я понял, что наша земля для оборотней такая же родная, как и для нас самих! Люди были и остаются для них соперниками, даже врагами, но мы – свои. Как деревья в лесу, как птицы в небе. С теми же, кто пришел со стороны и решил забрать эту землю себе оборотни воевали безо всякой жалости. И хотя с ними сложно, иногда просто невыносимо общаться, я могу сказать, что мы вряд ли бы выиграли ту войну с такими относительно небольшими потерями, если бы не они!
Матушка слушала его и вспоминала судорожные всхлипы Веся во сне, на чьих глазах толпа озверевших людей рвала на части очеловечившихся оборотней, соотечественники которых в это же самое время, на войне, отдавали свои жизни за покой тех самых, озверевших…
– Когда-то мы были для них дичью, – невесело усмехнулся Кай, – но те времена давно канули в прошлом, и нынче люди могущественнее их. Быть добрым – это право, которым должны владеть те, кто сильнее!
Бруни запрокинула лицо, разглядывая любимого. Он смотрел в затухающий огонь камина, того самого, что топился яблоневыми поленцами, наколотыми Питером Конохом, и лицо его – задумчивое, суровое, казалось ей невыразимо прекрасным. Этот Кай был другим, лишь отдаленно похожим на того, высокомерно-отстраненного, гарцующего на великолепном скакуне. И этого Кая ей еще предстояло узнать.
– На той войне погиб мой муж… – неожиданно для самой себя призналась Бруни. – Он не писал мне писем. Совсем. Пару весточек я получила от ребят из нашего квартала, ушедших на войну вместе с ним. Единственное письмо, подписанное командиром его полка, сообщало о том, что Ральфа больше нет в живых.
Матушка развернулась, закинула руки на шею Каю и уткнулась носом ему в грудь. А он молча гладил ее по волосам – как кем-то обиженную девчонку, и ни о чем не спрашивал.
– Я вышла за него замуж, потому что он был хорошей партией – работящий, бережливый, сильный. И, наверное, прожила бы с ним достойную жизнь… – Бруни замолчала, тяжело дыша, а потом прошептала едва слышно, – …и никогда не узнала бы, что значит – любить!
И вдруг расплакалась, чувствуя, как отпускает сердце невидимый стальной силок, сжимавший его с тех самых пор, как она узнала одиночество не понаслышке.
Почему-то вспомнилась тишина, на мягких лапах вошедшая в трактир после закрытия в день, когда она получила похоронку. Бруни, молчаливая и отстраненная, сидела рядом с Пипом, положив голову ему на плечо, а он укачивал ее, как маленькую, и уговаривал поплакать. Но она не заплакала. Ни тогда, ни после. А вот сейчас, в объятиях Кая, разревелась так, что самой стало стыдно.
Сердито шмыгая носом, Матушка порывалась встать с постели, чтобы умыться, но Кай не отпустил. Одной рукой вытряхнул подушку из наволочки, заставил Бруни высморкаться в ее край и заботливо промокнул её мокрые щеки. И снова обнял, уложив её голову к себе на грудь. Он не спросил, любила ли она мужа. И за это Матушка была благодарна ему, потому что теперь знала точный ответ!
* * *
Мастер Артазель оказался маленьким сухопарым гномом с модельно подстриженной бородкой и аккуратным маникюром.
Бруни и Персиана, смущенно мявшиеся в его приемной, уставились на вошедшего портного, раскрыв рты. Во-первых, гномов в Вишенроге было относительно немного – они предпочитали жить подальше от побережья, во-вторых вид мастера кардинально отличался от сложившегося в народе представления о гномах, как о коряжистых, заросших, сквернословящих коротышках.
– Ну-с, мои стрекозки, – заявил портной, приспустив пенсне с острого носа, – встаньте для начала подальше друг от друга. Ванилла, представь мне своих сестричек.
Ванилла представила. Сыпя шутками-прибаутками, Артазель снял с обеих мерки так быстро, что они не успели опомниться, а затем отправил Персиану восвояси, попросив Бруни и Ваниллу задержаться.
– Мой сладкий сахар, – серьезно сказал мастер Ванилле, – я вполне понимаю твою тягу к весенним цветам, но если той сестричке салатовый будет к лицу, то эту сделает похожей на умертвие. Оно тебе надо?
– Ах! – воскликнула Ванилла, трепетно прижимая руки к пышному бюсту и готовясь зареветь. – И что же теперь делать?
– Только не волнуйся! – мужественно сказала Матушка. – Если нужно, я побуду умертвием! Лишь бы ты была довольна!
Артазель бросил пронзительный взгляд на Старшую Королевскую Булочницу и, понизив голос, поинтересовался у Бруни:
– Она беременна?
– Кто? – не поняла Матушка.
– Да твоя сестричка!
– Ты беременна? – переспросила Бруни, повернувшись к Ванилле.
Та, перестав шмыгать носом, резонно заметила:
– Признаков не обнаружено. А что?
– Стальные ядры! – неожиданно подпрыгнув, завопил гном. – Тогда какого умертвия такая прелестная девушка соглашается быть на него похожей!
– Но я хочу салатовое! – заныла Ванилла. – Я так вижу! Мы такие, с Дрюней, яркие как осенние яблоки, а они такие с Перси нежные, как…
– …Овощные грядки, – подсказала Матушка, сдерживая смех.
– …Весенние посадки! – в один голос с ней сообщил Артазель. – Для молодой привлекательной женщины носить цвета умертвия – недопустимо! Для влюбленной – недопустимо вдвойне!
– Я буду в оранжевом! – оскорбилась Ванилла.
– А я не тебя имел в виду! – хихикнул гном и лукаво взглянул на враз покрасневшую Брунгильду. – Я про нее!
– Бруни? – резко развернулась к ней подруга. – Что это значит?
Матушка только головой покачала. Щеки и уши горели так, что можно было и не отвечать.
– Я тебе пыталась рассказать несколько раз… – начала было она, переминаясь с ноги на ногу и напоминая себе старшую Гретель, заметившую в трактире знатного посетителя.
– Стоп, жемчужины мои! – вмешался мастер. – Ванилла, романтическую историю ты выслушаешь потом. А пока я предложу несколько тканей, цвет которых будет сочетаться с салатовым. А ты выберешь, какой тебе больше нравится на сестре!
Не успели подруги обменяться и словом, как портной метнулся в соседнюю комнату и притащил оттуда несколько отрезов. То поочередно прикладывая каждый к Бруни, то накручивая ей на голову наподобие тюрбана, он демонстрировал их Ванилле, хотя та не переставала хмуриться. Она уже все спланировала, и картинка свадьбы стояла перед глазами, не желая рассеиваться. На ней обе подруги невесты были в салатовом!
– Ну-у-у… – протянула Старшая Королевская Булочница, наконец, – вот этот вроде ничего.
Артазель, накинувший на плечи Бруни отрез ткани цвета топленых сливок вдруг застыл. А затем закричал, смешно дрыгая ногой:
– Молот яйценосца! То, что нужно! Это будет прекрасное платье!!!
Вдруг успокоившись, он назидательно поднял короткий палец и завершил, обращаясь к Матушке:
– Очень простое! Тебя не надо украшать, как майский шест, мой сладкий сахар! Лишь чуть акцентировать внимание на достоинствах! Через два дня обе сюда на примерку!
Бруни вздохнула с облегчением, только когда покинула покои портного. Ванилла казалась расстроенной. В коридоре, вдоль стен которого стояли великолепные канделябры, изображавшие полунагих юниц, держащих чаши для масла, Матушка взяла подругу за руку, развернула к себе и попросила:
– Не расстраивайся, прошу! Если хочешь, вернемся к мастеру. Я скажу ему, что не надену никакого другого платья, кроме салатового!
Ванилла посмотрела на нее исподлобья, усмехнулась и вдруг чмокнула в нос.
– Я не из-за платья расстроилась, глупая. Из-за себя. И тебя!
– Не понимаю, – растерянно покачала головой Бруни.
– В твоей жизни произошло нечто важное, а я все профукала! А ведь должна была рядом быть и за тебя радоваться! – пояснила она. И тут же спросила, светя глазами от любопытства, как кошка в ночи: – Так кто он?
Матушка открыла было рот, чтобы начать рассказ, но вдруг ей почудилось, что полуголые девы с чашами для масла дружно навострили уши. Решительно взяв подругу за руку, она повела ее прочь, будто знала, куда идти в хитросплетении дворцовых коридоров.
– Расскажу на улице!
Заинтересованная Ванилла покорно последовала за ней, забыв о том, что Бруни, незнакомая с внутренним расположением дворца, идет совсем в другую сторону от выхода. А Матушка машинально двигалась вперед и пыталась глубоко дышать, желая успокоить отчаянно бьющееся сердце. Не раз она, глядясь в зеркало, наблюдала в себе перемены, характерные для счастливой женщины: гордую осанку, лучистый взгляд, нежную улыбку, затаившуюся в уголках губ. Но не думала, что все это так заметно окружающим! И отчего-то наблюдательность Артазеля задела больно, словно он коснулся запретного, только для нее предназначенного.
Коридор вывел в широкую галерею. В другом ее конце стояли трое мужчин, о чем-то переговариваясь. Когда на всех парах Бруни и Ванилла выскочили на блестящий скользкий паркет и остановились в недоумении, собеседники замолчали и посмотрели в их сторону.
Ванилла неожиданно пискнула и метнулась обратно, таща испуганную Матушку за руку с такой силой, что чуть не вывихнула ей запястье. Остановилась она только, оказавшись во внутреннем дворе замка и воскликнула, пытаясь отдышаться:
– Пресвятые тапочки!
– Что? – испуганно спросила тоже запыхавшаяся Бруни.
– Тех троих видела в галерее? – уточнила Ванилла. – То были Его Величество Редъярд Третий, Первый министр Ложвин Свин и…
Она задумалась.
– И?.. – осторожно уточнила Матушка. – Кто третий?
– Не уверена, но, кажется, принц Аркей!
– Не уверена? – удивилась Бруни.
– Принц – птица ночная, загадочная! – Ванилла взяла ее под руку и повела на кухню, где должна была их ждать Персиана. – В том смысле, что во дворце появляется чрезвычайно редко, все время то в казармах со своим полком проводит, то по стране с тайными инспекциями разъезжает. Он – глава Королевского совета последние пять лет. Как отец его после войны назначил, так и главенствует бессменно. И поговаривают, что пользе короне своими законопроектами уже принес немерено. В балах и увеселениях не участвует, народу на празднествах не является, в связях с фрейлинами или дочками знатных семействе не замечен. В общем, полная противоположность братцу. Словно разные матери их родили! Поэтому видела я его всего пару раз, и то – издали! Вот Кольку-младшего могу тебе даже без исподнего описать!
– Это как? – изумилась Матушка.
– А вот так! Удирал он однажды из покоев статс-дамы в чем мать родила. Муж бедняжки решил неожиданно стребовать супружеский долг и явился из поместья не вовремя. Однако успел разглядеть в темноте белеющую принцеву задницу – ровно заячий хвост в лесу. Ну и погнался за ней, тьфу, за ним, то есть, за охальником. Не подозревая, кто это! Принц аккурат мимо меня проскакал похлеще Петра Снежного. Только что не ржал, стервец, хотя улыбка на губах играла. Ты же меня знаешь – у меня глаз – алмаз. Разглядела все, что надобно! Фигурами Индари королевских отпрысков не обделила, статями Колей тоже хорош оказался. Там было на что посмотреть!
Бруни, вздохнув, отвернулась. Щеки предательски зарозовели. Умела Ванилла говорить о мужиках с каким-то таким здоровым бесстыжием, что все поневоле перед глазами… вставало!
Персиана, в отличие от Бруни, которая в замке вообще была в первый раз, к старшей сестре на работу заходила частенько, поэтому в дворцовых коридорах не заблудилась, верно выйдя к кухне, располагавшейся в левой части донжона, в полуподвале. В ожидании родственниц она прекрасно проводила время, сидя за огромным кухонным столом, заваленным овощами и зеленью, и грызя орехи, любезно насыпанные перед ней мальчишками-поварятами. Характером младшая сестричка Старшей Королевской Булочницы отличалась легким и смешливым, а позубоскалить и посплетничать любила так же, как и Ванилла, потому беседа с кухарками шла интересная.
– Садись, сейчас чаем вас напою и домой отправлю! – заявила Ванилла, введя Бруни в кухню.
Матушка с любопытством завертела головой, приглядываясь. Здесь не было полунагих дев, богато украшенных растительными орнаментом ковров и гобеленов со сценами охот, рыцарских боев и купания все тех же дев, как в коридорах замка. Огромный камин разевал черную пасть в дальнем конце общей залы, а вдоль стен несколько больших печей плавили воздух жаром, заставляя плыть, как у горизонта в летний полдень. На длинных столах, стоящих в два ряда параллельно друг другу, располагались живописными ‘тематическими’ грудами продукты: на том – разнообразные части туш, доски для рубки мяса, миски для фарша, тяжелые и острые ножи, на этом – птицы: не ощипанные фазаны, чье великолепное красно-золотое оперение еще не поблекло, куриные и цыплячьи тушки и даже большая цесарка, изящно свесившая свернутую голову с края стола. Затем шли столы с овощами, зеленью и фруктами. ‘Хлебная’ половина была отделена от остального помещения незримой границей, которую повара с того конца кухни старались не пересекать. Здесь яростно пахло свежим печевом, легко перекрывавшим аромат бульона, булькавшего на той стороне кухни в одной из печей в большом котле.
– Нет ничего лучше аромата свежеиспеченного хлеба! – заявила Старшая Королевская Булочница, намазывая корочку таящим от тепла маслом и запихивая в рот сразу всю. – Давайте, лопайте и выматывайтесь! – прожевав, добавила она безапелляционно. – Не мешайте работать!
– Пфф! Занятая дама! – закатила глаза Персиана, но булочку ухватила.
Бруни только головой покачала, наблюдая, как хихикают вездесущие поварята, столпившись у лестницы, ведущей вверх – на улицу. А затем на ступени упала большая тень, и в кухню заглянула… конская голова. Осторожный стук копыт возвестил о том, что лошадь вознамерилась войти!
– Пресвятые тапочки! – воскликнула Персиана, чье внимание также привлекла толпа у лестницы.
Ванилла вскочила и бросилась к входу, крича:
– Не пускайте его сюда! Он сейчас всю зелень пожрет, а пока не сожрет, мы его не выгоним!
Поварята, к которым бросились на помощь повара и поварихи, дружно попытались вытолкнуть конягу, но тот, не приспособленный подниматься по ступенькам крупом вперед, заупрямился, возмущенно заржал и вознамерился кусаться.
– Что здесь происходит? – раздался негромкий старческий голос, удивительным образом перекрывший гам.
Из разлапистого кресла, стоявшего в неприметном углу кухни, поднялся высокий, сутулый старик, одетый в простой серый камзол.
В тишине, затопившей кухню густым соусом, стук копыт упрямой животины, направившейся аккурат к столу с фруктами, был особенно четок.
– Петр! – проскрипел старик и, сердито сведя кустистые брови к переносице, оглядел толпу поваров. – Ты, – ткнул пальцем в одного из поварят, – дуй на конюшню, зови на помощь! Ты! – палец уткнулся в другого, – насыпь Его Сиятельству Снежному тазик яблок и поставь вон туда, подальше от столов! А ты, – старик выбрал следующего, – тащи метлу и совок, и чтобы никакой грязи из-под хвоста Его Сиятельства! Ловить говно в полете! Поняли?
Поварята дружно кивнули.
– И чего стоим? – неприятным голосом поинтересовался старик и вдруг рявкнул так, что Бруни с Персианой подскочили на скамейке: – Выполнять!
Все вернулись на рабочие места. Ванилла, торопясь, доела булочку и буквально вытолкала сестер за двери.
– А кто это был? – поинтересовалась Матушка, когда они с Перси возвращались в квартал Мастеровых.
– Петр же! – воскликнула та. – Жеребец принца Колея!
– Да я не про него! – засмеялась Бруни. – Я про старика того… с командным голосом!
– Ах, этот, – непонятно, чего в голосе Персианы было больше – восторга или почтения. – Повезло тебе лицезреть самого мастера Понси Понсила, главного королевского повара!
– Сколько же ему лет? – удивилась Матушка.
– Девяносто восемь вроде. Ванилька рассказывала, будто сам уже у плиты не стоит, дремлет в своем кресле, но носом по-прежнему крепок: едва учует, что бульон, или там жаркое, не так пахнет, как должно – такой разнос устраивает, только держись!
Бруни только головой покачала и прыснула со смеху, представив, будто у нее самой такой голос. Ка-а-ак рявкнет, так и в трактире никого не окажется!
Зайдя в дом, Матушка услышала раздающиеся из кухни возбужденные радостные голоса. Сердце невольно забилось в ожидании любимого, но она понимала, что близкие вряд ли станут радоваться так искренне. Кто он для них? Просто человек, с которым она спит!
В кухне обнаружились Пип, обе сестрички Гретель и… Весь! Нет, Веслав Гроден из Черных ловцов. Едва Бруни кинула на него взгляд, поняла, как сильно изменило мальчишку полнолуние. Он не стал выше, красивее или взрослее, но от него плескало незримой силой родного клана, неостановимой и могучей, как приливная волна, что тянется к полной Луне. Оборотень обрел свое имя. Имя крови.
– Маленькая хозяйка! – раздался на ухо вкрадчивый голос.
Матушка от страха чуть не подскочила и резко обернулась, наткнувшись на дружелюбную улыбку Красного Лихо, как на острейший кинжал.
– Завтра утром имею честь пригласить тебя и твоего воспитанника в Военный университет для подачи документов на спецфакультет, – сказал Торхаш. – Тебе нужно взять с собой собственную магистратскую метрику и документы на опекунство, которые отдал тебе мой друг. Больше ничего не потребуется.
Матушка оглядела враз замолчавших домочадцев, подошла к Весю и положила руку ему на плечо, гордясь им, как гордилась бы собственным сыном. И на мгновение мальчишка прижался к ней… Миг – но он остался дорог обоим.
– Мы придем! – спокойно ответила она. – Благодарю вас, полковник!
Лихай вежливо склонил голову, кинул на Веся короткий взгляд и вышел.
– А я ведь с вами пойду! – заявил Пип и залихватски взмахнул половником. – Надо же тебя поддержать, да, клыкастый?
Судя по выражению лица Веся, поддерживать его было вовсе ни к чему, но он сдержался и кивнул, скопировав движение Торхаша – вежливо и четко.
– А как же девочки одни останутся? – удивилась Матушка. – Если мы с тобой оба уйдем?
– Девочки справятся! – проворчала практичная Ровенна. – Прошерстим погреб заодно и избавимся от залежалых продуктов. Вы ж давно собирались, хозяйка, да все некогда вам!
Бруни поймала себя на попытке покраснеть. Судя по тому, как блестели глаза старшей Гретель, намек был на совершенно определенные обстоятельства!
_-А как Виеленна одна с залом справится, если ты к плите встанешь? – язвительно поинтересовалась она у Ровенны, задетая ее тоном.
– Если вы позволите, – Виеленна взволнованно переступила с ноги на ногу, – я попрошу Питера! Он давно просится мне помочь как-нибудь!
– Яйцы крашены… – фыркнула старшая сестра.
Пип отвернулся к плите, тем самым показывая, что дальнейшее ему не интересно.
– Он, что же, выходной возьмет? – изумилась Матушка.
– Я попрошу – и возьмет! – воскликнула младшая Гретель, и на мгновение проступил сквозь невзрачные черты ее лица нежный облик девчонки, влюбленной по самые уши.
– Как думаешь, разрешим? – спросила Бруни у Веся, скрывая улыбку.
Спросила, как у своего.
– Можно! – важно ответил оборотень. – Вы только запишите, сколько он посуды побьет!
– Ах ты! – воскликнула Виеленна и под хриплый смех сестрицы попыталась дать парнишке поджопник.
Тот, хмыкнув, вывернулся из-под Матушкиной руки и стрелой унесся вверх по лестнице.
– Когда он так носится, – не оборачиваясь, проворчал Пип, – у меня болит голова!
– Шустрый паразит, – согласилась Ровенна и отправилась в зал, откуда уже слышался чей-то призывный крик. Сестра двинулась следом, прихватив поднос с заказом.
– Ты подумай, что нам в субботу готовить, – сказал повар, пока Бруни переодевала обувь, накидывала фартук, туго переплетала косу и мыла руки. – Погода, вишь, портится, народ захочет тепла и сладостей. Вафли-то мы, всяко, напечем. А что еще?
Матушка, встав к плите, задумалась. Осень – время ароматных фруктов, вот только в народе бытовало мнение, будто сырые фрукты вредны для здоровья. Поэтому чрезвычайно популярными были всякие сладости – цукаты, варенья и мармелады. Печеные с медом яблоки делали почти в каждом доме, отчего улицы квартала Мастеровых начинали пахнуть сладким дурманом, кружащим голову и возбуждающим аппетит.
– Сделаем печеные груши и сладкий соус к ним, с медом и орехами, – предложила она. – За грушами завтра зайдем на рынок, когда будем возвращаться из университета, а меда и орехов у нас вдосталь!
– Еще бы черного перца купить, – повар с кряхтением потер поясницу. – Бруни, нам надо думать о помощнике… Весь – парень подходящий, хоть и клыкастый не в меру, но, начав учиться, он станет пропадать в университете. Раньше я бы и не заметил его отсутствия, однако годы берут свое!
Матушка не дрогнувшей рукой помешала бульон, булькавший на печной плите, сняла пробу и добавила пресловутый перец. Тяжело вздохнула, развернулась к Пипу.
– Я обещаю тебе подумать.
– Только не думай слишком долго, – буркнул тот и вновь отвернулся к разделочному столу.
Бруни кинула взгляд в его обширную спину и быстро вышла в зал, где неумолчный шум голосов и стук ложек о миски гнал печальные мысли о том, что людям неподвластно. О времени.
Военный университет города Вишенрога располагался справа от королевского дворца, если смотреть с моря. Каменное здание, облицованное черным гранитом, было братом-близнецом Морского университета, находившегося слева от дворца и украшенного белым мрамором. Возводил оба учебных заведения один и тот же архитектор, любимец кого-то из прежних королей. Зодчий подошел к делу серьезно. В зданиях можно было месяцами держать осаду, одновременно изучая различные дисциплины, или бесконечно бродить во внутренних коридорах, пугаясь помещений, похожих друг на друга, как зеркальные отражения.
