Текст книги "Когда мы встретимся снова"
Автор книги: Лесли Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)
– Вы сказали что-нибудь об этом ему или кому-то еще?
– Нет, я ничего не могла доказать. Он не вел никакой отчетности, он попросту продавал сувениры за наличные, торгуя из своего микроавтобуса, без всяких налогов и всего прочего.
– Итак, когда и почему вы наконец покинули коммуну?
– В самом начале апреля 1993 года. Ройбен уехал, и я ушла, пока его не было, чтобы не устраивать сцен.
Стивен искренне сочувствовал ей: всю свою жизнь она старалась избегать сцен, тогда как, вероятно, ей следовало как раз закричать или топнуть ногой, а не терпеть бесконечно обиды и несправедливости, которые сваливались на нее одна за другой.
– Как же вы жили? У вас остались хоть какие-то деньги?
Она пожала плечами.
– Нет, но я продала кольца матери. Они стоили немного, но этих денег хватило на обратный билет поездом до Бристоля и на то, чтобы снять эту комнатушку в Белль-вю.
Несколько мгновений Стивен раздумывал над услышанным. Он не мог понять, почему в Уэльсе она держалась стойко и сумела понять, что представлял собой Ройбен, а вернувшись в Бристоль, пустилась во все тяжкие.
– Могу я спросить вас, когда вы начали пить? – осторожно спросил он.
– Я никогда не была алкоголичкой, – раздраженно бросила она. – Мне нравится время от времени пропустить рюмочку. И все. Да, вернувшись в Бристоль, я начала пить больше, но только потому, что это как-то помогало притупить боль.
– Тогда можно сказать, что вы впали в депрессию?
– В отчаяние, точнее сказать, – задумчиво протянула она. – У меня не было никого и ничего. Мне нечего было ждать и не на что надеяться, оставалась только боль. Я чувствовала себя выброшенной на помойку. Как-то, когда мне было особенно плохо, я позвонила брату. Разумеется, это было просто глупостью, я могла бы заранее знать, что он будет груб со мной. Когда мои опасения оправдались, мне стало еще хуже.
Стивен почувствовал, как внутри у него поднимается волна гнева, оттого что в обществе не было организации, способной помочь людям, оказавшимся в таком же положении, как и Сюзанна. Им нужно было совершить преступление, чтобы на них наконец-то обратили внимание.
– Как же вы платили за квартиру? – спросил он. – На бирже труда нет записей о вашей регистрации.
– По вечерам я прибиралась в конторах.
Она сказала ему, что нанялась на работу в одну фирму в Бристоле. У нее был свой ключ, и она могла приходить туда и уходить, закончив уборку.
– Почему вы ждали два года, чтобы убить доктора Визерелла и Памелу Паркс, Сюзанна?
Несколько минут она молча рассматривала его своим здоровым глазом, второй оставался заплывшим, что вызывало у Стивена некоторую неловкость.
– Ройбен говорил, что зло и грех никогда не останутся безнаказанными. В общем, у этой парочки был роман, и это уже было грехом, помимо того, что по своей халатности они дали Аннабель умереть. Так что я наблюдала и ждала, чтобы с ними случилось что-нибудь плохое. Когда ничего не произошло, я решила, что должна покарать их сама.
От такого объяснения по спине у Стивена внезапно пробежал холодок. Все, что она говорила до сих пор, было вполне понятным и разумным, а вот от холодного спокойствия, с которым она решила отмерить свое наказание, отдавало настоящим сумасшествием.
Он знал, что должен немедленно ухватиться за ниточку и выудить у нее все подробности, касающиеся этой порочной связи между Визереллом и Паркс, поскольку это могло помочь ему дискредитировать их. Но по какой-то ему самому непонятной причине он не мог задать Сюзанне ни одного вопроса на эту тему. Стены маленькой, тесной и душной комнаты давили на него, ему нужно было время, чтобы обдумать услышанное, и, кроме того, он хотел посоветоваться с Бет.
– Думаю, на этом мы сегодня закончим, – сказал он, глядя на свои часы. – Надеюсь, к следующему моему визиту ваш глаз станет лучше.
Глава десятая
Сюзанна проснулась от собственного крика.
– Заткнись, тупая сука, – проворчала женщина с верхней койки, вернув Сюзанну туда, где она находилась. В тюрьму.
Ей было страшно снова закрыть глаза, она не хотела опять провалиться в ночной кошмар. Во сне она пыталась бежать, ощущая неимоверную тяжесть тела Аннабель у себя на руках. Но ноги ее словно потеряли способность двигаться, а люди, которых она молила о помощи, просто молча смотрели на нее.
* * *
В тот майский день, четыре года назад, все было не так. Ее ноги двигались. И двигались быстрее, чем это вообще было возможно. Но она никого не молила, ни на кого не кричала. Однако ужас из страшного сна был именно таким, какой она испытывала тогда.
Она с поразительной ясностью вспомнила то, что случилось в то утро.
Ее разбудило частое и судорожное дыхание Аннабель. Накануне Сюзанна водила дочку к врачу, и тот сказал ей, что у ребенка всего лишь лихорадка, вызванная вирусом, но она была так встревожена, что уложила девочку рядом с собой в постель, чтобы ночью та была рядом. На рассвете Аннабель проснулась, Сюзанна напоила ее и дала ей калпол.
Но проснувшись снова, на этот раз от хриплого дыхания дочери, она инстинктивно положила ладонь на лоб девочки и обнаружила, что та вся горит. В ужасе Сюзанна спрыгнула с кровати, раздвинула занавески и принялась осматривать Аннабель.
Она мгновенно поняла, что это был не какой-то там безобидный маленький вирус, а что-то намного более серьезное. Темные волосы Аннабель намокли от пота и прилипли к щекам и ко лбу, щечки девочки разрумянились от пожиравшего ее изнутри жара, губы пересохли. Сюзанна подняла ночную рубашку и увидела, что сыпь не исчезла, она стала еще сильнее, чем была раньше, ярко-красными пятнами выделяясь на бледной коже. Но что было особенно страшно: Аннабель не узнавала ее.
Сломя голову сбегая вниз по ступенькам, Сюзанна увидела, что сейчас половина восьмого, а это означало, что медицинский центр должен быть уже открыт. Когда она дозвонилась в регистратуру, та же самая бесчувственная медсестра, с которой ей так тяжело дался разговор накануне, к ее отчаянию, вновь заявила, что не видит смысла посылать ей врача на дом, но что Сюзанна, если хочет, может прийти сейчас с Аннабель в медицинский центр, и она попытается записать ее на прием.
Наученная горьким опытом предыдущего посещения, когда Визерелл обращался с ней с подчеркнутой небрежностью, Сюзанна должна была бы сразу же позвонить и вызвать «скорую помощь». Но, сходя с ума от отчаяния и желания немедленно показать Аннабель врачу, она побежала наверх и набросила на себя первое, что подвернулось под руку. Она даже не остановилась, чтобы причесаться или одеть Аннабель. Она просто закутала ее в одеяло и побежала в медицинский центр, держа дочь на руках.
До него было недалеко, надо было только спуститься с горы и пройти по Хотвеллз-роуд к Доури-сквер, на что уходило не больше десяти минут прогулочным шагом. Но нести ребенка на руках оказалось нелегко, и страх, охвативший Сюзанну, когда она услышала тяжелое дыхание девочки, увеличил это расстояние в несколько раз. Мимо с ревом проносились автомобили, наступил час пик, и дым из выхлопных труб, казалось, заполнял легкие, отчего дыхание Аннабель стало еще более частым и прерывистым.
– Доктор сделает так, что тебе скоро станет лучше, милая, – шептала она Аннабель, стараясь поудобнее пристроить ее у себя на руках.
Надменная регистраторша встретила их не более приветливо, чем накануне; она не смягчилась, даже увидев, что Сюзанна покачивается под тяжестью четырехлетней малышки на руках, которая была уже без сознания. Регистраторша по-прежнему резко и недовольно распорядилась, чтобы та прошла в приемную и ожидала там своей очереди.
– Он должен принять нас прямо сейчас, – взмолилась Сюзанна. – Мне кажется, у нее менингит.
– Матери всегда предполагают самое худшее, – сухо отрезала регистраторша и отвернулась, словно страхи Сюзанны казались ей смехотворными.
Минуты показались ей часами, пока она сидела в ожидании, баюкая Аннабель на руках. Другие пациенты пытались заговорить с ней, а одна женщина даже сказала: «Да она по-настоящему плохо выглядит», – но Сюзанна не отвечала, напрягая слух, чтобы не пропустить своей фамилии.
Наконец ее вызвали, и она поспешно бросилась в смотровой кабинет доктора Визерелла. Он сидел за своим столом, просматривая какие-то бумаги, и даже не поднял головы, когда она вошла.
Хотя до событий вчерашнего дня у Сюзанны не возникало особого повода бывать на приеме у доктора Визерелла, она считала его хорошим врачом, главным образом потому, что он всегда проявлял терпение и был добродушным. Это был крупный, склонный к полноте мужчина, ростом примерно шесть футов, с густыми седыми волосами и загаром, который держался круглый год. Как-то он сказал ей, что загорает во время игры в гольф. Она знала, что у него четверо детей – их фотографии стояли у него на столе, – и когда-то давно, когда Аннабель была совсем еще крошкой, он посочувствовал Сюзанне в том, что ей приходится воспитывать ребенка одной.
Но в тот день он не проявил ни капли былого добродушия или терпения. Доктор грубо задрал ночную рубашку Аннабель, быстро послушал ее грудь, сунул термометр под мышку и проверил ушки. Сюзанна сама обратила внимание доктора на сыпь. Она объяснила, что та не исчезает, когда она прижимает к ней стекло, и сказала, что боится, как бы это не оказался менингит.
– Ерунда, – заявил доктор Визерелл, бросив на нее испепеляющий взгляд. – Если бы мне давали по фунту за каждую истеричную мамашу, которая заподозрила у своего ребенка менингит, я бы озолотился! У нее просто небольшая лихорадка, – сказал он, глядя на термометр. – Давайте ей калпол каждые четыре часа и побольше жидкости.
– Но я уже давала его, – взмолилась Сюзанна. – Посмотрите на нее, она даже не сознает, где находится! Пожалуйста, отправьте ее в больницу!
– Ей не нужна больница, – упорствовал он, крайне недовольный тем, что Сюзанна осмелилась оспаривать его указания. – У нее, скорее всего, краснуха или грипп. Дома, вот где ей надо быть, и лежать под одеялом. Так выписать вам новый рецепт на калпол или нет?
Вне себя от страха, гнева и отчаяния, Сюзанна нетвердой походкой вышла из кабинета врача, держа Аннабель на руках, и остановилась перед столом в приемной.
– Вы не могли бы вызвать «скорую»? – принялась она умолять блондинку в регистратуре. – Аннабель и вправду больна, ей срочно нужна помощь.
– Разве доктор Визерелл сказал, что ей необходимо лечь в больницу? – регистраторша презрительно глянула на нее поверх очков на тонком носу.
– Нет, но он ошибается, считая это пустяковым заболеванием. Я знаю, здесь что-то серьезное, – ответила Сюзанна срывающимся от волнения голосом.
– В этом случае я, конечно, не стану звонить в «скорую», – едко заметила женщина. – А теперь отведите ее домой и уложите в постель. Там ей самое место.
Сюзанна не могла даже попросить вызвать такси: у нее не оказалось с собой денег, да и дома их оставалось совсем немного. Все, что она могла сделать, это выскочить наружу. По лицу ее ручьем текли слезы.
Страх придал ей новых сил, и она почти бегом бросилась к Амбра-вейл. Сюзанна заколотила в двери мистера Поттера, жившего через три дома от нее; выйдя на пенсию, он почти все время проводил дома, и, кроме того, он очень любил Аннабель.
Мистер Поттер бросил на нее один-единственный взгляд и потянулся за ключами от машины.
– Вам следовало обратиться ко мне с самого начала, – сказал он, проводя рукой по пылающему лбу девочки. – Я бы сразу же отвез вас в больницу.
В детской клинической больнице на холме Св. Михаила отнеслись к Сюзанне серьезно. Сестре в травматологическом отделении хватило одного взгляда на Аннабель, чтобы мгновенно поместить ее в одноместную палату. Через минуту появился врач, провел осмотр и распорядился, чтобы малышку немедленно госпитализировали.
Спустя час Сюзанна поняла, что Аннабель не выкарабкается. Доктора и сестры трудились над ней изо всех сил, но по обеспокоенному выражению их лиц было видно, что все их усилия напрасны. Никто не сказал, что ребенка следовало доставить к ним раньше, никто не прокомментировал тот факт, что медицинский центр на Доури-сквер не послал к ней врача на дом и не вызвал «скорую». Но Сюзанна чувствовала их возмущение такой преступной халатностью.
Два часа спустя Аннабель соскользнула в небытие, так и не приходя в сознание. Сюзанне оставалось только надеяться, что дочка чувствовала, как рука матери держит ее ладошку, и ощущала ее поцелуи на своих щечках.
Сестры были очень добры и полны сочувствия: они поддержали Сюзанну и сделали все, что было в их силах, чтобы утешить ее. Но для нее утешения не существовало, единственный лучик света в ее жизни угас навсегда. Ее девочка, единственный смысл ее существования, была мертва.
Она вспомнила, как сидела у кровати Аннабель, не отрывая взгляда от дочери, как она пыталась убедить себя в том, что это всего лишь страшный кошмар, что она проснется дома и обнаружит рядом с собой Аннабель, здоровую и счастливую. Но сердечко малышки не билось, и с губ не сорвалось дыхания, когда Сюзанна наклонилась, чтобы поцеловать ее.
Краснота спала с лица Аннабель, и ее темные ресницы легли на щеки, подобно двум маленьким опахалам. Она выглядела так, словно заснула, мирно и спокойно. Но эти маленькие пухленькие пальчики больше никогда не обхватят материнскую руку. Никогда больше не услышать Сюзанне, как дочка смеется или называет ее «мамочкой». Ее темные глазки закрылись навеки.
На стене небольшой палаты изолятора висела картина с изображением резвящихся белок. Будь Аннабель в сознании, когда ее доставили сюда, она завизжала бы от восторга. Она наверняка дала бы всем белочкам имена. Но Аннабель ничего не знала об этом, и Сюзанна больше никогда не увидит, как она кормит своих любимиц на Брэндон-хилл.
Все, что произошло потом, подернулось туманной дымкой. Наверное, кто-то отвез ее домой, может, с ней оставались некоторое время, но ни этого, ни последующих дней Сюзанна не помнила. Ей подумалось, что, вероятно, она легла в постель, да так там и осталась.
В памяти у нее сохранились только два воспоминания, ярких, беспощадных и страшных. Первым был последний взгляд, который она бросила на ускользающий за тяжелым пологом после окончания службы крошечный гробик с мишкой на крышке, выложенным из красных гвоздик. Она помнила, что на похороны пришли почти все знакомые с ее улицы. Она слышала их голоса, их слова, полные сочувствия. Но вот лиц их вспомнить не могла, какими бы добрыми ни были слова этих людей.
Вторым ярким моментом было следующее утро после похорон, когда, проснувшись, она обнаружила, что осталась в доме совсем одна, что все это было по-настоящему и что Аннабель ушла от нее навсегда.
* * *
– О чем ты там рыдаешь? – Голос Фрэнки вывел ее задумчивости, и Сюзанна поняла, что и в самом деле плакала.
Пару дней назад она снова предстала перед судом. По тюремной традиции женщины, отправлявшиеся на судебное заседание, собирали свои вещи, на тот случай, если их отпускали под залог или переводили в другую тюрьму. Если же они по-прежнему должны были оставаться под стражей, как произошло с Сюзанной, то после возвращения в тюрьму их часто помещали в другую камеру. Поэтому теперь она оказалась вместе с Фрэнки, девяностокилограммовой бабищей, которая фактически командовала в их крыле. Она походила на мужчину со своими короткими, жесткими, торчащими во все стороны черными волосами и татуировкой на руках, изображавшей колючую проволоку. Сюзанна до смерти боялась ее.
– Прости меня, – сказала она, вытирая глаза уголком простыни. – Я думала о своей дочери. – Собственно говоря, сама она ничего не говорила Фрэнки об Аннабель, но поскольку Джулия, ее прежняя сокамерница, просто обожала сплетничать, как, впрочем, и все здесь, то Сюзанна знала, что все рассказанное ей станет всеобщим достоянием.
В темноте камеры послышалось сначала какое-то шуршание, возня, а потом мягкий стук, когда Фрэнки спрыгнула с верхней койки.
– Не годится здесь думать о прошлом, – прошептала она, и в голосе ее неожиданно прозвучали нежность и забота. Обычно она имела привычку награждать тумаками любого, кто дерзнул побеспокоить ее. Говорили, что она сидела за то, что изуродовала лицо какого-то бедняги скальпелем, и все старались по возможности не попадаться ей на глаза. И вот сейчас она погладила Сюзанну по щеке. – Теперь я твоя сокамерница, и я позабочусь о тебе, дорогая.
* * *
В следующий понедельник Бет навестила Сюзанну. Она ожидала увидеть ее несчастной и в подавленном состоянии, но Сюзанна приветствовала ее широкой, открытой улыбкой, так похожей на ту, которой она улыбалась ей в далеком детстве.
– Ты замечательно выглядишь, – заметила она, с восхищением глядя на темно-синий, в белую полоску брючный костюм Бет. – Но ты вообще всегда умела красиво одеваться.
– Разве? – с некоторым удивлением спросила Бет, усаживаясь. – А мне почему-то казалось, что я была похожа на ходячий мешок для мусора. Все, что мне доставалось, – это обноски Серены.
– Немногие из нас видят себя такими, какими мы есть на самом деле. – Сюзанна пожала плечами. – Обычно для этого требуется взгляд со стороны.
Судя по тому, какой уверенной и даже веселой выглядела Сюзанна и как она вела себя, даже несмотря на синяк под глазом, отливавший всеми цветами радуги, Бет решила, что она нашла себе в тюрьме новую подругу, которая, несомненно, оказалась добра к ней.
– И кто же это был в твоем случае? – поинтересовалась Бет.
– Ты, – ответила Сюзанна и покраснела. – Это ты заставила меня поверить, что нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть скромной и нежной. Впрочем, это звучит глупо, если учесть, что я сижу в тюрьме за умышленное убийство.
Бет слабо улыбнулась. Это и в самом деле выглядело невероятным. Спроси ее, кто из них, двух девочек, которым в то время было лет по четырнадцать или пятнадцать, впутается в большие неприятности, она наверняка ответила бы, что это будет она и уж никак не Сюзанна.
– А кроме меня? – спросила она. – Кто-нибудь, кого ты встретила, будучи уже взрослой?
– Не думаю, что есть большая разница между мной настоящей и той, какой меня видят другие, – усмехнувшись, ответила Сюзанна. – Но и вправду был кое-кто, кто мельком показал мне образ той женщины, какой я всегда хотела быть.
Бет положила руки на стол. Несомненно, Сюзанна стала выглядеть намного лучше. Ее волосы обрели некоторый блеск, а красноватый оттенок лица, столь бросавшийся в глаза во время ее ареста, постепенно сходил на нет. Бет решила, что это лишнее доказательство того, что она много времени проводила на улице, в любую погоду, а вовсе не было свидетельством беспробудного пьянства, как они думали сначала. А вот ужасный красно-коричневый спортивный костюм никак не шел ей, это уж точно. Бет полагала, что он достался Сюзанне при раздаче тюремной одежды.
– Ну, и кто же был тот мужчина, который приоткрыл перед тобой двери рая? – вскользь поинтересовалась она.
– Лайам Джонстон, отец Аннабель, – сказала Сюзанна.
– Расскажи мне о нем, – предложила Бет. – Где ты его встретила?
Сюзанна рассказала, как он пришел к ним в Луддингтон поработать садовником, и описала его внешность и характер. Когда она заговорила о том, что они стали близки, голос ее исполнился любви и нежности. Помимо этого, в нем слышалась и благодарность, поскольку Лайам явно скрасил ей тогда жизнь.
– Он закончил свою работу в сентябре, и ему пришлось уехать. В тот последний день он поцеловал меня и был при этом так же грустен, как и я, ведь нам предстояло расставание. Но он пообещал вернуться позже и сказал, что, если я к тому времени буду готова уехать, он возьмет меня с собой.
– И ты собиралась уехать с ним вместе? – спросила Бет.
– Я не могла думать ни о чем другом, – мечтательно откликнулась Сюзанна. – Но, с другой стороны, мне и в голову не приходило просто так взять и уйти, оставив мать одну. Впрочем, так получилось, что мне не представилась возможность узнать, хватило ли бы у меня храбрости поступить так, потому что сначала умерла мать, а потом, спустя шесть недель, и отец.
Бет подумала, что для Сюзанны это был счастливый поворот судьбы, но не решилась произнести эти слова вслух. Она просто сочувственно улыбнулась, позволив ей продолжать.
– Вот так я и осталась одна в пустом доме, – бесстрастно заметила та. – Я чувствовала себя очень странно, оттого что мне было нечего делать и не за кем ухаживать, на самом деле я совсем не радовалась тому, что наконец оказалась свободна. Я была слишком разгневана на отца за то, что он не оставил мне ничего, кроме своего проклятого пистолета.
– Одну минуточку, – перебила ее Бет. – Он оставил тебе только свой пистолет?
– Вообще-то, были еще и две тысячи фунтов, – призналась Сюзанна. – Но вряд ли это можно считать компенсацией за то, что я пожертвовала своей жизнью ради него и матери, так ведь? Все остальное он завещал Мартину, который и пальцем не пошевелил, чтобы помочь кому-либо из нас.
– Но дом, он ведь должен был стоить целое состояние, – выдохнула Бет, живо представив себе чудесный старый дом из темно-красного кирпича, красивый сад и реку, текущую мимо.
– Я даже не думала об этом, а вот Мартин сообразил все моментально. И плевать ему было на то, что я останусь без крыши над головой. – Сюзанна вздохнула. – Он сказал, что я могу оставаться в доме до тех пор, пока он не продаст его, но на то Рождество он даже не прислал мне поздравительной открытки. Он всегда был самовлюбленным, жестоким негодяем. Не думаю, что он вообще испытывал какие-нибудь чувства к кому-то еще, кроме себя.
Слова Сюзанны вызвали у Бет мгновенные воспоминания. Это случилось во время вторых или, может быть, третьих каникул, которые они проводили вместе. Они сидели у шлюза за домом Сюзи, свесив ноги и ожидая, когда в шлюз войдет какая-нибудь лодка. Сюзи вскользь обронила, что прошлым вечером к ним приехал ее старший брат, и Бет показалось, что подруга немного побаивалась его.
Бет знала, что Мартин был одного возраста с Сереной, и поэтому всегда полагала, что он обращался со своей младшей сестрой точно так же, как Серена с ней, – дарил маленькие подарки, суетился вокруг нее, расспрашивая о делах в школе.
– В чем дело? – спросила тогда она. Сюзанна покусывала губу и выглядела бледной.
– Я ненавижу, когда он приезжает домой, – тихим голосом призналась она, повернув голову, словно желая убедиться, что брат не стоит за спиной. – Он всегда так груб со мной. И постоянно говорит мне мерзкие вещи.
– Например? – Бет привыкла находить у Роберта и Серены утешение и любовь, которые не могли дать ей родители, поэтому ей трудно было представить себе, что чей-то брат или сестра могут недостойно вести себя.
– Например, что я толстая и глупая, – сказала Сюзи, и по щеке у нее скользнула слеза.
– Ты совсем не толстая и не глупая, – решительно заявила Бет. – Ты красивая и милая. Это он дурак, раз не видит этого.
Бет не могла вспомнить, что было дальше, вероятнее всего, в шлюз вошла лодка и отвлекла их. Кажется, Сюзи больше ни разу и словом не обмолвилась о своем брате. Но, совершенно очевидно, Мартин как был, так и остался грязным типом. Эта была еще одна тайна, которую она не знала о своей подруге.
– Почему же ты не опротестовала завещания? – спросила Бет, чувствуя, как в ней поднимается раздражение. – Суды всегда с пониманием относятся к тем, кто посвятил свою жизнь заботе о других и кому в результате не досталось ровным счетом ничего, что могло бы обеспечить им пристойное существование.
Сюзанна безмятежно улыбнулась.
– Может, я бы так и сделала, если бы в это время не вернулся Лайам. Я все время накручивала и накручивала себя, распаляясь все больше. Но тут, в самом начале декабря, в двери, как и обещал, вновь постучался Лайам. К тому моменту я уже начала сомневаться в нем, так что можешь себе представить, как я обрадовалась. Внезапно дом и Мартин потеряли для меня всякое значение.
Бет обратила внимание на то, что, когда Сюзанна начала говорить о Лайаме, голос ее стал чувственным и хриплым. Перед ней сидела взрослая женщина, которую она не знала и которая так отличалась от подруги ее детства.
Бет поняла, что оказалась в крайне невыгодном положении. Характер Сюзанны изменился, его выковали обстоятельства, события и влияние других людей, и тот образ, который запечатлелся у нее в памяти, безнадежно устарел.
Ей подумалось, что судьба сыграла злую шутку с этой застенчивой, воспитанной в старых традициях женщиной, заставив ее полюбить того, кто выглядел бродягой и вел соответствующий образ жизни. Ей и в голову не приходило, что ее бывшая подруга сможет зачать ребенка вне брака или свяжется с длинноволосым руководителем коммуны. Не говоря уже о том, чтобы убить кого-либо…
Точно так же был озадачен и Стивен, но тому хотя бы не пришлось, подобно Бет, отказываться от своих прежних представлений о Сюзанне. Его первым впечатлением от встречи с этой женщиной было то, что она податливая и мягкая, как воск, и поэтому стала жертвой своих родителей, брата и Ройбена. Но, если все так и было, как же она сумела отказаться от роли молчаливой страдалицы и превратиться в сурового мстителя, наказав двоих людей за смерть своего ребенка?
Очевидно, что-то ускользнуло от их внимания. Бет поняла, что им со Стивеном придется потратить немало сил, прежде чем они раскопают, что именно.
– Должно быть, Лайам был здорово потрясен тем, что оба твоих родителя умерли? – спросила Бет, желая убедиться в том, что этот мужчина не был таким же охотником за приданым, как Ройбен.
– Он был поражен до глубины души, – согласилась Сюзанна и улыбнулась, словно эти воспоминания по-прежнему доставляли ей удовольствие. – Ох, Бет, он был так мил, я не встречала еще никого, кто так заботился бы обо мне. Он страшно сожалел, что мне пришлось одной, безо всякой помощи, заниматься организацией двух похорон, и он здорово разозлился на Мартина за то, что тот показал себя такой сволочью. Но уже одно его присутствие заставило меня позабыть обо всем на свете. Лайам понял, что я чувствовала, и пожелал помочь мне.
Бет так хотелось поверить в это. Но она знала о том, что Сюзанна оказалась в Бристоле без него и чем все для нее закончилось. Она словно бы украдкой заглянула в самый конец романа.
– Получается, больше ничто не мешало тебе с головой окунуться в любовный роман? – спросила она, вопросительно глядя на нее.
Сюзанна хихикнула.
– Да, никто и ничто. Я чувствовала себя такой безнравственной. Я открыла бутылку лучшего вина отца, и той ночью мы спали в кровати родителей. Это было замечательно.
– Ты заслужила, чтобы с тобой произошло что-нибудь хорошее после всего, что тебе пришлось пережить, – сказала Бет. Она представила себе Сюзанну во фланелевой ночной сорочке, лежащую под розовым стеганым родительским одеялом. Почему-то бродяга Лайам не вписывался в эту картину. – Он был твоим первым любовником? – спросила она.
– Да, – стыдливо прошептала Сюзанна. – Сидя дома, я просто не имела возможности встречаться с кем-нибудь. Я уже потеряла всякую надежду на то, что это когда-то случится. Так что мне не следовало упускать свой шанс, так ведь? И плевать на последствия.
– И что, ты даже не подумала о контрацептивах? – поинтересовалась Бет.
Говоря это, она вспомнила, как они с Сюзанной обсуждали, что станут делать, если забеременеют. Тогда им как раз исполнилось по четырнадцать, и никто из них еще ни разу не целовался с мальчиками, так что все их рассуждения носили чисто умозрительный характер. Сюзи заявила, что наложит на себя руки!
– Не помню. – Сюзанна неуверенно улыбнулась. – Но даже если и подумала, то я не знала бы, как сказать об этом Лайаму. Кроме того, в моем возрасте это вряд ли имело какое-то значение.
А вот для Бет это имело бы значение, да еще какое. Но ведь у нее были веские основания с подозрением относиться к представителям сильного пола.
– Так что, ты просто бросилась в омут с головой? – настаивала она.
– Да. Причем безо всякой задней мысли. Странно, одни вещи помнятся до мельчайших подробностей, а другие начисто стираются из памяти, – задумчиво промолвила Сюзанна. – В ту ночь светила полная луна, и ударил легкий мороз. Когда я задергивала портьеры, Лайам обнял меня сзади, и мы вместе смотрели в сад. Лунный свет серебрился на реке, словно через ее темноту кто-то перекинул светящийся мост, а на траве блестел иней.
– Очень романтично, – неуверенно высказалась Бет.
Сюзанна вряд ли обратила внимание на ее слова. Она не слушала, она вспоминала…
Лайам обнял ее и поцеловал в затылок.
– Сегодня ночью воздух полон волшебства, – прошептал он. – Это все ради нас, так что не бойся.
Вот так они стояли у окна, и он просунул руки ей под свитер и расстегнул бюстгальтер. Когда его ладони сомкнулись вокруг ее грудей, она сдавленно охнула от наслаждения. Той ночью она открыла для себя совершенно новый мир, о существовании которого не подозревала даже в самых смелых своих мечтах. Прикосновение его голой груди, мягкая влажная нежность губ, каменная твердость его тела, прижимающегося к ее мягкой плоти – все это волновало ее и кружило голову. И тогда, в кровати родителей, той самой, где она была зачата тридцать четыре года тому назад, она впервые познала настоящий исступленный восторг. Все ее предрассудки и предубеждения исчезли без следа, пока его руки и губы исследовали самые сокровенные уголки ее тела; она слышала свой голос, требовавший большего, и ей было все равно, пусть даже она вела себя как последняя шлюха.
– Тридцатичетырехлетняя девственница, – с нервным смешком сказала Сюзанна. – Я считала себя слишком старой, для того чтобы влюбиться. Но, Бет, я словно вновь почувствовала себя молоденькой девчонкой. Я и представить себе не могла, что все получится именно так. Я думала, что мне будет страшно, что это будет грязно и неприлично и что я буду страдать. Но все оказалось совсем не так, все было просто чудесно, это было лучшее, что могло случиться со мной.
– А потом, после той ночи? – Бет растерялась при виде исступленного восторга, отразившегося на лице Сюзанны.
– С той ночи он оставался со мной, все Рождество и до середины января, и, кажется, все это время мы совсем не спали.
– И каковы же были твои планы? – спросила Бет. Теперь она понимала, почему Сюзанна не могла рассказать об этом Стивену. – Твой брат знал, что ты живешь с мужчиной?
– Я не знала этого, и мне было все равно. – Сюзанна засмеялась, демонстрируя мелкие ровные зубы, которым Бет так завидовала в детстве. Удивительно, но они по-прежнему оставались такими же белыми, как и раньше. – Я чувствовала себя такой сильной, такой счастливой, что даже не вспоминала о нем. У меня не было никаких планов. Я жила только настоящим, а прошлое и будущее потеряли для меня всякое значение.
