Текст книги "Когда мы встретимся снова"
Автор книги: Лесли Пирс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)
Девочки проснулись, когда их коснулся прохладный ночной воздух, но их хватило только на то, чтобы сквозь сон попрощаться с Бет. Отъезжая, Стивен посмотрел в зеркало заднего вида и увидел Бет, стоящую на тротуаре под уличным фонарем. Ему стало интересно узнать, о чем она думает.
Глава девятая
Когда Стивен в пятницу пришел навестить Сюзанну в тюрьму, под глазом у нее красовался синяк.
– Господи Боже! – в ужасе воскликнул он. – Кто это вас так?
Подбитый глаз почти не открывался, но, тем не менее, на губах у нее появилась слабая улыбка.
– Все не так плохо, как выглядит. С этим можно жить.
Стивен поразился тому, что женщина, которая вела столь уединенный образ жизни, способна проявлять такое равнодушие к тому, что ее ударила другая женщина.
– Я не стану советовать вам подавать официальную жалобу, – сказал он, отлично зная, что от этого ее положение станет еще хуже. – Просто скажите мне, почему она ударила вас, и пусть это останется между нами.
– Из-за того, что я сделала, разумеется, – отозвалась Сюзанна, глядя на него с таким выражением, словно он задал совершенно дурацкий вопрос. – Она видела фотографии Роланда Паркса и его детей в газете и решила, что меня нужно как следует вздуть.
Стивен пожалел, что не догадался попросить начальника тюрьмы убрать все материалы о Сюзанне и совершенном ею преступлении из газет, которые поступали заключенным. Естественно, подобная мера не помешала бы информации просочиться внутрь, например во время посещений, но на это ушло бы больше времени, и, кроме того, сведения, полученные из вторых или даже третьих рук, произвели бы гораздо меньшее впечатление. Тем не менее он был озадачен, потому что не в обычае заключенных столь агрессивно реагировать на преступления, подобные этому. Как правило, насилие становилось нормой поведения по отношению к растлителям детей и несовершеннолетних.
– Вы думали о моей просьбе, которую я высказал вам прошлый раз? – спросил он, поскольку у них было слишком мало времени, чтобы продолжать негодовать по поводу ее избиения.
Она кивнула.
– Отлично, – продолжал Стивен. – Предположим, мы начнем с рождения Аннабель. Она родилась в больнице Святого Михаила, если я правильно помню. Ее отец присутствовал при родах?
Сюзанна залилась краской и уставилась на свои руки. Она вовсе не хотела рассказывать о своем романе с Лайамом. Она понимала, что, скорее всего, мистер Смит попытается узнать, был ли он ее первым любовником, где и как она встретилась с ним, захочет выяснить подробности, о которых, кроме нее, не знала ни одна живая душа.
– Я рассталась с ее отцом еще до того, как переехала в Бристоль, – поспешно сказала она. – Если вам действительно нужно все узнать о нем, то я предпочла бы поговорить об этом с Бет.
– Договорились, – ответил Стивен, которому вовсе не хотелось, чтобы она вновь замкнулась. – Тогда просто начните с рождения Аннабель. Роды были трудными?
– Нет, они были очень быстрыми. Ночью у меня начались схватки, и к девяти утра я вызвала «скорую». Она родилась в два часа пополудни, без всяких разрывов или других последствий.
– Просто отлично, – с восхищением воскликнул он. – Моей жене наложили добрую дюжину швов, когда родилась наша старшая, и на это ушло целых полтора дня. Как долго вы пробыли в больнице?
– Четыре дня, – ответила она. – Но там было слишком шумно, так что я с радостью вернулась домой.
– Вам кто-нибудь помогал дома? – поинтересовался он.
– Мне не нужна была ничья помощь, – с ноткой негодования возразила она. – Новорожденные дети почти все время спят.
– Мои не спали, – заметил он, и она рассмеялась.
– Знаете, может быть, мне повезло, но с Аннабель было очень легко с самого начала, – продолжала Сюзанна, и в глазах у нее появилось мечтательное выражение. – Это было восхитительное время, только мы вдвоем, она и я. Я спала, когда засыпала она, а когда она просыпалась, я просто баюкала ее на руках. Мне хотелось бы навсегда сохранить в памяти каждое мгновение, которое я провела с ней.
– Значит, вам понравилось быть матерью?
– О да, – вздохнула она. – Это было самое лучшее из того, что случилось со мной, а когда я вывезла ее первый раз в коляске, то была страшно горда. Люди останавливались поговорить со мной на улице, посмотреть на нее, ну, вы понимаете. Наконец-то я почувствовала, что я – живой человек, вроде как законченный и цельный.
– Но ведь вам, очевидно, было одиноко вдвоем с ребенком?
Сюзанна нахмурилась.
– Нет, совсем нет. Люди заговаривали со мной на улице, я иногда заглядывала к старичкам, которые сидели днем дома, поболтать и выпить кофе. Кроме того, маленький ребенок требует такого к себе внимания, что иногда я даже не замечала, как пролетел день. Когда Аннабель лежала в кроватке, я занималась вязанием и шитьем. С матерью мне действительно было очень одиноко дома, но с Аннабель – никогда.
– Я брал своих девочек в парк, когда они были маленькими, – доверительно поведал ей Стивен. – Катал их на качелях и карусели. А вы куда возили Аннабель?
– Главным образом, на Брэндон-хилл, – ответила она. – Мне нравилось бывать там летом, оттуда с высоты виден весь Бристоль. Когда Аннабель научилась ходить, ей очень нравилось смотреть на пруд и на водопад, как он сбегает по камням.
– Моим девочкам он тоже нравился, – заметил Стивен. – Они всегда умоляли меня отвести их туда, чтобы покормить белок.
– Белки были любимицами Аннабель, – сказала Сюзанна. Голос у нее задрожал, а глаза наполнились слезами. – Мы брали с собой орехи для них, и каждую белочку она звала по имени.
Брэндон-хилл так отчетливо предстал перед ее мысленным взором, словно она стояла там, глядя вниз, в ту последнюю осень перед смертью Аннабель. Белки в основном обитали на склонах, ближе к Беркли-сквер, там, где располагалась контора Бет и Стивена. Поросшие травой склоны круто спускались вниз от самой Кэбот-тауэр. В сентябре траву укрывала тень больших, раскидистых деревьев, а в ноябре она пряталась под ковром опавших листьев.
Она словно наяву видела, как Аннабель радостно бежит впереди нее, в своем красном ворсистом шерстяном пальто и темно-синих шерстяных штанишках, и ножки ее еще были по-детски пухленькими.
– Ну же, мамочка, бежим! – Она слышала ее тоненький голос, когда она обращалась к ней, и видела, как Аннабель оборачивается, протягивая свои маленькие ручки, словно собираясь подтолкнуть ее вверх по крутому откосу.
У Сюзанны перехватывало дыхание, когда она отвечала: «Я не могу бегать так быстро, как ты. Белкам придется подождать, пока я поднимусь».
У Аннабель были темные глаза Лайама – озера тающего шоколада с длинными, густыми ресницами. Волосы у нее кудрявились так же, как и у него, всегда спутанные, сколько бы Сюзанна их ни расчесывала. Одна из соседок на Амбра-вейл называла ее «улыбушей», потому что Аннабель все время улыбалась. Сюзанна не помнила, чтобы дочка когда-нибудь хмурилась, даже когда открыла глазки в первый раз.
– Она всем им дала имена девочек, – сказала Сюзанна. Ей показалось, что, задумавшись о дочери, она на какое-то время отключилась от окружающего. – Белочки у нее были Венди, Люси, Мэри и Линда. Помню, я говорила ей, что среди них обязательно должны быть и мальчики, но она не согласилась со мной. Она сказала, что они слишком красивые, чтобы быть мальчиками. – Она вновь замолчала и взглянула на Стивена. – Полагаю, это оттого, что в нашей жизни не было мужчин.
Стивену подумалось, что, вероятно, она испытывает из-за этого чувство вины.
– Мои девочки тоже всем животным давали женские имена, – сказал он. – У них есть кролик по имени Флоренс, тогда как на самом деле он – мальчик.
В воздухе повисло молчание. Стивен не знал, о чем говорить дальше.
– Можете себе представить, что бы вы чувствовали, потеряв одну из своих девочек? – вдруг спросила Сюзанна, и глаза ее были полны слез.
Стивен покачал головой.
– Ты стараешься удержать в памяти все до единого воспоминания, – негромко произнесла она. – Как пахли ее волосы, какой шелковистой была кожа. По ночам я лежала с открытыми глазами и пыталась вспомнить ее голос, когда она напевала колыбельные песенки. Иногда в магазине какой-нибудь ребенок окликал свою мать, и я вздрагивала от неожиданности, мне чудилось, что это она зовет меня.
– Куда вы отправились после того, как она умерла? – спросил Стивен. Он чувствовал, что не сможет задавать Сюзанне вопросы о смерти Аннабель, во всяком случае не сейчас, когда она так расстроена.
– В Уэльс, – ответила она неожиданно резким тоном. Стивен выжидающе устремил на нее взгляд, но она явно не испытывала особого желания продолжать. – Я присоединилась к одной коммуне, – в конце концов сказала она.
– Коммуна? – Это было последнее, что он ожидал услышать. – А я-то думал, что они все исчезли в начале семидесятых.
– Это была не такая коммуна, – бросила она. – Это было нечто вроде религиозной общины.
– Как же получилось, что вы попали в нее?
– Как-то, спустя три месяца после смерти Аннабель, я шла по Ли-вудс. Ко мне подошли двое, мужчина и женщина, и спросили, что со мной случилось, потому что я плакала. Они оказались так добры, что проводили меня домой, а потом предложили прийти к ним в церковь. Они сказали, что это мне поможет.
Стивен кивнул.
– Продолжайте, – попросил он, видя, что она с трудом подыскивает слова.
– Я была в таком отчаянии, что готова была на что угодно, – сказала она и попыталась улыбнуться, словно испытывая неловкость за свое поведение. – Это была совсем не такая церковь, к которой я привыкла, там не было викария, алтаря или органа. Просто большой зал и пианино, и много пения. Люди все время вставали и рассказывали о том, как, обретя Иисуса, они снова стали единым целым. Не могу объяснить, в чем дело, но, находясь там, я и вправду чувствовала себя лучше.
Стивен уже сталкивался с такими группами: отверженные, бедняки, больные, социально неполноценные люди, повредившиеся рассудком, подобно Сюзанне, – все они собирались вместе, ища утешения друг у друга. У него были клиенты, которые вступали в такие общины, и, что самое удивительное, иногда это наставляло их на путь истинный.
– Наверное, кто-нибудь из членов этой группы и предложил вам вступить в коммуну? – спросил он.
Она кивнула.
– Да, один человек по имени Ройбен Морленд. Психиатр-целитель.
Стивен вопросительно изогнул бровь. Сюзанна покраснела.
– Он сказал, что может сделать так, чтобы мне снова стало хорошо. Каждый раз, стоило мне поговорить с ним, я чувствовала себя сильнее, так что я поверила в него. Во всяком случае, он отвез меня посмотреть на эту общину в Уэльсе, и мне там понравилось. Они сами выращивали овощи, держали нескольких кур и еще изготовляли всякие поделки, которые потом продавали в сувенирных лавках, чтобы добыть деньги для поддержания коммуны. Мне подумалось, что это именно то, что нужно.
Она словно оправдывалась, в голосе ее звучали извиняющиеся нотки, и Стивен догадался, что, скорее всего, потом все оказалось не так уж и здорово. Но при этом она хотела, чтобы он понял, что привлекло ее в этом месте с самого начала.
– Там было так красиво и покойно, – продолжала она. – Лето шло к концу, и вид кругом был изумительный. В Бристоле у меня не осталось никого и ничего. Я хорошо умела ухаживать за растениями. Я могла шить, вязать, готовить и варить варенье. Ройбен показал мне крошечные кексы и пирожные, которые они пекли и разрисовывали от руки, и я подумала, что тоже могу так. Он сказал, что я ценное приобретение для общины.
– Какие-нибудь условия вам поставили?
Она вздохнула.
– Только отказаться от всего, что мне принадлежало. Мне показалось, будто я и вправду сжигаю все мосты.
– А почему вы должны были так поступить? – спросил Стивен, в голове у которого моментально зазвенели тревожные колокольчики.
– Ройбен сказал, что деньги и собственность мешают нам стать по-настоящему свободными. При вступлении в коммуну нужно было передать ей все, что у вас имелось. Больших денег у меня не было, только сотня фунтов сбережений, но у меня была хорошая мебель из родительского дома и оставались кое-какие украшения, которые достались мне от матери. Мне пришлась не по вкусу мысль о том, что они будут проданы. Они много значили для меня.
У Стивена появилось чувство, что этот Ройбен окажется обычным мошенником, который обманывал униженных и оскорбленных.
– Но вы все-таки согласились на это?
– Да. Понимаете, мне нужно было то, что обещал Ройбен: простая, счастливая жизнь. Казалось разумным, что, пока у меня были вещи из моего прошлого, я не могла двигаться вперед.
Голос у нее задрожал, а глаза снова наполнились слезами. Стивен понял, что они были вызваны не только утратой всего ее имущества – совершенно очевидно, что Ройбен обманул и какие-то другие ее ожидания.
– Он убедил вас поступить так, сказав, что любит вас?
Он кивнула и опустила голову.
* * *
Сюзанна отчетливо помнила тот день, когда Ройбен произнес эти слова. Стояла ясная погода, и полуденное солнце заглядывало в окна маленькой гостиной на Амбра-вейл. Вытирая пыль с мебели, она раздумывала, стоит ли ей бросить все и отправиться в Уэльс.
В течение четырех недель после смерти Аннабель Сюзанна не обращала ни малейшего внимания на свой дом. Ей хотелось умереть. Каждую ночь ее переполняли скорбь и тоска, и она легко могла добрести до клифтонского подвесного моста и броситься с него в воду. Но постепенно, начав ходить в церковь и встретив там людей, которым, подобно ей, пришлось много вынести в жизни, она снова начала видеть в своем доме убежище и крепость. Может быть, на ее долю и вправду выпали тяжкие страдания, но ведь у нее остались и счастливые воспоминания.
Она буквально светилась восторгом, впервые увидев свой дом викторианской эпохи на Амбра-вейл. Пусть он был небольшой, пусть в нем были всего две комнаты наверху и две внизу, пусть входная дверь открывалась прямо на улицу, но он все равно был очень славным, и она знала, что сможет создать в нем уют и обрести покой.
Она сама занялась ремонтом и покраской дома. Чудесные обои «Лаура Эшли», которые она выбрала, замечательно подходили как к стилю самого дома, так и к мебели, которую она привезла с собой из Луддингтона. Круглый обеденный стол орехового дерева, который раньше стоял в гостиной родительского дома, она расположила перед окном вместе с четырьмя стульями из гарнитура, у одной стены поставила кушетку, а рядом с газовым камином – кресло-качалку. Она заново обила стулья бледно-голубой тканью из дралона и заказала покрывало в тон для кушетки. На полках в альковах по обе стороны камина Сюзанна расставила книги и безделушки, на пол постелила ковер в голубых тонах из старой спальни родителей, и ее жилье обрело великолепный и законченный вид.
Ей показалось странным, что она еще могла радоваться чему-то, после того как Лайам покинул ее. Уезжая из Луддингтона в Бристоль, она была убеждена, что поселившаяся в ней боль не утихнет никогда. Может быть, свою роль сыграло то, что она переехала на новое место, которое не будило никаких воспоминаний о нем, и что ей пришлось заниматься слишком многими вещами одновременно, чтобы оставалось время думать о прошлом. Но в то самое мгновение, когда она впервые ощутила, как ребенок шевельнулся внутри нее, все ее опасения и страхи, все заботы и тревоги, все сожаления о прошлом и настоящем исчезли без следа. Вокруг были сотни матерей-одиночек, теперь это уже не считалось позором или бесчестьем, и ей повезло хотя бы в том, что беременность развивалась без осложнений. Она была счастлива.
После рождения Аннабель ее переполняла любовь к окружающим, она нашла в себе силы простить Мартина, написав ему о том, что он стал дядей, и приложила к письму фотографию Аннабель. Она ничуть не удивилась, когда он не ответил, – Сюзанна чувствовала себя слишком счастливой и сильной, чтобы обращать внимание на такие мелочи.
Другие матери, с которыми она встречалась и разговаривала во время прогулок с дочкой, часто говорили ей, что ждут не дождутся того момента, когда смогут вернуться к своей работе. Сюзанна никогда не испытывала ничего подобного. С деньгами у нее было туго, поскольку она получала пособие по уходу за ребенком, но ее вполне устраивало то, что она могла оставаться дома вместе со своей малышкой.
Она радовалась каждому прожитому дню. Гуляя по парку с Аннабель, читая или купая ее, она чувствовала, что обрела цель и смысл жизни, чего никогда не было раньше. Она вкладывала всю душу в развитие девочки – вот она сначала только ползала, потом начала ходить, произнесла первые слова, научилась пользоваться туалетом… У нее появилась маленькая подружка, а не просто дочка, и каждый день доставлял ей истинное наслаждение.
Но затем Аннабель умерла, и мир Сюзанны рухнул, оставив зияющую пустоту и кровоточащую рану. Приготовление пищи, уборка, шитье и возня в саду потеряли смысл, потому что ей стало не для кого этим заниматься. Чаще всего она просто не вставала с постели, задернув занавески на окнах. Рисунки Аннабель, висящие на стене в кухне, ее одежда, которую следовало бы выгладить и убрать, – все это причиняло ей почти физическую боль.
Однако стоило ей начать ходить в церковь, как сочувствие и понимание людей, которых она там встретила, заставили ее вспомнить о необходимости регулярно питаться, стирать и убирать квартиру и даже иногда выходить на улицу. Но она по-прежнему не могла входить в комнатку Аннабель без слез. Там все оставалось так, как было при ней. Пуховое одеяло с кроликами под цвет занавесок и бордюр из шерстяной ткани на стенах по-прежнему источали ее запах. У Сюзанны не хватало духа разобрать коробки с игрушками дочери или собрать с полок ее кукол и мягких зверушек, сложить их и передать на благотворительные нужды. Однажды она попыталась прибрать в комнате, но, когда, перестилая кроватку, нашла под ней старую детскую бутылочку для молока, с ней случилась настоящая истерика.
Она верила, что Ройбен был прав, говоря, что, покинув этот дом, она вновь станет самой собой и поправится. Он говорил, что она унесет с собой только хорошие воспоминания, и тогда плохие исчезнут. Но, тем не менее, как бы ей ни хотелось оставить позади все горести и печали, было трудно смириться с необходимостью навсегда отказаться от всего, что у нее было.
Внезапный стук в окно напугал ее. Это оказался Ройбен, и она поспешила к входной двери.
Ройбена можно было считать реликтом, уцелевшим со времен «детей цветов» шестидесятых годов. Хотя ему уже исполнилось пятьдесят, он собирал свои длинные седые волосы в «конский хвост», носил в ухе сережку, на шее ожерелье из бисера, а на его предплечье были вытатуированы две рыбы – христианский символ. Он был высоким и худощавым, с острыми чертами лица, глаза его завораживали и гипнотизировали. С первой же их встречи они казались Сюзанне двумя лазерными лучиками синего цвета, которые проникали ей в самую душу.
В тот день на нем были вылинявшие голубые джинсы и бледно-голубая тенниска, и лоб его был в капельках пота после крутого подъема вверх по склону от Хотвеллза.
– Я боялся, что вы не ответите на звонок в дверь, – произнес он своим глубоким, звучным голосом. Его синие глаза внимательно изучали ее лицо, словно бы пытаясь обнаружить признаки того, что она вновь впала в депрессию. – Я должен был увидеться с вами, Сью, мне показалось, что я не сумел внятно объяснить вам, почему я хочу, чтобы вы приехали к нам в Уэльс.
Она пригласила его войти и повела в кухню, чтобы угостить чем-нибудь прохладительным. Оттуда он вышел в сад.
Сюзанна вспомнила, как она вдруг сильно занервничала тогда. До этого он лишь раз был у нее дома, они всегда встречались либо в церкви, либо в кафе «Рябина» в Клифтоне. Даже когда они ездили в Уэльс, она ждала его в конце улицы. Ей стало интересно, что он имел в виду, говоря о своих мотивах: Сюзанне казалось, что у него не может быть никаких других причин, кроме той, чтобы она вновь стала полноценным человеком.
Держа в руке стакан апельсинового сока, она присоединилась к нему в саду Превратить крутые ступени, заросшие сорняками и кустами одичавшей будлеи, в уютный садик оказалось совсем не просто. Маленькому ребенку здесь грозила нешуточная опасность – единственный ровный участок находился сразу же за дверями в кухню, – и поэтому Сюзанна соорудила калитку у начала ступенек, боясь, чтобы Аннабель не стала карабкаться по ним вверх и не упала оттуда. Но сейчас здесь было очень мило: альпийские и другие декоративные растения для украшения садов с каменными горками зацвели, скрыв грубые бетонные стены. А с высоты открывался чудесный вид на долину Кумберленда и Южный Бристоль.
Ройбен одним долгим глотком осушил стакан с соком, а потом повернулся к ней, взял ее за руку и усадил рядом с собой на скамейку.
– Вы ведь знаете, почему я хочу, чтобы вы поехали в Уэльс? Потому что я уверен: там мне удастся полностью излечить вас, – сказал он, поворачиваясь к ней, – чтобы взглянуть на нее.
Она кивнула.
– Видите ли, здесь, в этом городе, действует слишком много негативных и разрушительных сил, которые не дают мне проявить свои способности. Но, как только вы окажетесь в спокойном, тихом и красивом уголке, вдалеке от городского шума и грязи, вы будете намного более восприимчивой. Вы снова станете похожей на ребенка, научитесь верить и доверять людям, улыбаться и смеяться, позволите Святому Духу проникнуть в вас. Я хочу сделать это для вас, потому что знаю, на что вы способны.
Секунду-другую он молчал, гладя ее рукой по щеке.
– Вы полны подозрений и тревог. Это одно из проявлений тех самых негативных и разрушительных сил. Вот поэтому я и пришел сюда сегодня, чтобы объяснить, почему среди десятков других, кто хочет присоединиться к нам, я выбрал именно вас.
– И почему же? – поинтересовалась она.
– Потому что вы нежная и милая женщина, с вами легко и покойно. И потому что я люблю вас.
Сюзанна решила, что в слова «люблю вас» он не вкладывает романтического смысла. В церкви они постоянно говорили о любви.
– Как это мило с вашей стороны, – неуверенно протянула она. Все ее новые друзья из церкви без конца говорили о своих чувствах и с готовностью принимались анализировать чувства других. Она же при этом все еще испытывала неловкость.
– Я хочу сказать, что люблю вас саму, я хочу, чтобы вы были моей женщиной, – произнес он.
Сюзанна была поражена услышанным – вот этого она ожидала меньше всего. Она замерла, оцепенев.
– Не отталкивайте меня, Сью, – умоляюще продолжал он, заключая ее в объятия и крепко прижимая к себе. – Когда я впервые увидел вас, такую одинокую, страдающую и беззащитную, сердце мое преисполнилось нежности к вам. Позвольте мне показать вам, сколько радости заключено в любовной интимности.
И он принялся целовать ее.
Это оказалось совсем не таким волнующим, как с Лайамом, но тогда ей пришлось ждать очень долго, пока оно наконец случилось. Но, в общем, это было приятно, и так хорошо было снова ощутить себя желанной.
Если бы Ройбен спросил, не хочет ли она отправиться с ним в постель, она ответила бы «нет». Но он не спросил, он не убеждал ее, он просто встал, взял ее за руку и повел наверх. В спальне, пока он раздевался, она едва не поддалась мгновенному порыву и не убежала. От него пахло потом, под джинсами у него не оказалось ни кальсон, ни трусов, кроссовки он носил на босу ногу, и это произвело на нее отталкивающее впечатление, да и тело у него было белым и костлявым. Но она поняла, что медлила слишком долго, потому что внезапно Ройбен снова принялся целовать ее и так быстро снимать с нее одежду, что отступать было поздно.
Но какими бы ни были ее предубеждения против него, стоило ей оказаться с Ройбеном в постели, как она мгновенно рассталась с ними. Она не поняла, произошло ли это потому, что у нее долго не было мужчины, или потому, что он оказался умелым любовником, но она в блаженной невесомости воспарила к небесам, где главным для нее стало то, что она испытывала здесь и сейчас.
Между делом он обронил, что подвергает ее «сексуальному исцелению», и она едва не рассмеялась вслух, так это напомнило ей название старой популярной песенки. Но Ройбен вовсе не шутил, он действительно имел в виду то, что сказал, и это, похоже, на самом деле исцелило ее.
Он оставался с ней в течение нескольких дней, прожужжав ей все уши о том, чем они займутся вместе в Уэльсе. Они будут подолгу гулять по восхитительным окрестностям, вместе ухаживать за садом, слушать музыку и вести цельную и полнокровную жизнь. Он сказал, что хочет, чтобы она зачала от него ребенка.
* * *
– Я действительно решила, что это навсегда, – призналась Сюзанна Стивену, и по щеке ее скользнула одинокая слезинка. – Мне действительно захотелось иметь все то, что я увидела в Уэльсе: хороших друзей, каждый вечер ужинающих за общим столом, работу, которая делается на общее благо, когда вся горечь прошлого исчезает под натиском новой жизни. Ройбену вовсе не нужно было обещать мне вечную любовь и говорить, что у нас должен быть ребенок, чтобы заманить меня туда. Наверное, я сама бы в любом случае поехала в Уэльс.
Стивен почувствовал прилив симпатии к ней и одновременно отвращение к мужчине, который посмел покушаться на столь уязвимое создание.
– Скажите мне, Сюзанна, вы видели, как продавали ваши вещи до того, как вы отправились в Уэльс?
Она покачала головой.
– Ройбен сказал мне, что я могу взять собой только один чемодан с вещами, и все. Он сказал, что еще я могу прихватить парочку дорогих моему сердцу вещичек и что он позаботится обо всем остальном. Он уверял, что хочет уберечь меня от всей этой боли.
– Револьвер вашего отца был одной из этих вещичек?
– Да. – Она выглядела смущенной и озадаченной. – Не представляю, почему мне захотелось сохранить его. Полагаю, все дело было в добрых воспоминаниях о том времени, когда мы с отцом ходили на охоту. Еще у меня остались альбом с фотографиями Аннабель и пара колец, принадлежавших моей матери.
– Расскажите мне о коммуне, – попросил Стивен.
– Это было старое, беспорядочно застроенное поместье, примостившееся на склоне, на много миль от какого-нибудь жилья. Там были сараи, где мы мастерили свои поделки, и пара комнат над старой конюшней.
– Сколько там было людей?
– Двенадцать, не считая нас с Ройбеном: две пары, четверо мужчин холостяков и шестеро женщин. Младшей, Меган, исполнилось всего двадцать два, Ройбен был старше всех. Остальные, в основном, были моложе меня – едва за тридцать. Все работы, начиная от стирки и готовки до работы в огороде, мы выполняли по очереди. Если кто-то был занят в мастерской, то другой убирал комнаты или готовил еду. От некоторых обязанностей можно было отказаться, если у вас хорошо получалось что-то другое. Меган, например, оказалась выдающейся художницей, но была совершенно беспомощна в готовке и уборке, так что она целыми днями только и делала, что рисовала. Один из мужчин, Джастин, был вообще мастером на все руки, вот он и занимался ремонтом, мелкой починкой и всяким таким.
– А как насчет вас?
Она скривилась.
– Ну, это стало яблоком раздора. Я хотела работать снаружи, в саду, в огороде, в мастерских, но как раз потому, что у меня хорошо получалось готовить и убирать, от меня ожидали, что именно этим я и буду заниматься. Работа эта была очень утомительной и нудной, денег на питание отводилось очень мало, и еда не отличалась особенным разнообразием.
– А как у вас было с Ройбеном? Вы любили его?
По лицу ее скользнула гримаса боли.
– Не думаю, что сперва я испытывала к нему какое-то чувство, скорее это была благодарность за то, что он бросил мне спасательный круг. Но мало-помалу я полюбила его, потому что все получилось так, как он и говорил. Я была его женщиной, я чувствовала себя в безопасности, я была счастлива, и мы много времени проводили вместе, вдвоем. Разумеется, я не могла забыть Аннабель, это отзывалось где-то внутри меня постоянной, непреходящей тупой болью.
– А как другие? Вы ладили с ними?
– Сначала я решила, что они просто замечательные люди, – Сюзанна улыбнулась. – Казалось, все они, включая совсем еще юную Меган, знают обо всем намного больше меня. По вечерам я просто сидела и слушала, как они говорят о местах, где побывали, о вещах, которые они делали. Но спустя какое-время они начали повторяться, иногда у меня возникало ощущение, что они лгут, и у каждого из них нашлась масса собственных «пунктиков» и заскоков. Шеннон, одна из женщин, которая была немного моложе меня, все время рассказывала о том, как отец насиловал ее, когда она была ребенком. Но потом выяснилось, что она жила в выдуманном мире. Ее воспитали и вырастили бабушка с теткой. Никакого отца у нее не было.
– Тогда, получается, сборище ненормальных? – Стивен вопросительно изогнул бровь.
Сюзанна слабо улыбнулась.
– Ненормальных, неудачников, мечтателей. Парочка мужчин побывала в тюрьме, и единственным, что объединяло нас в тот момент, когда мы бедствовали, был Ройбен, наш так называемый «духовный целитель».
– И когда же вы настолько прозрели? – поинтересовался Стивен.
– Когда он привел в дом новую женщину, – с грустью ответила она. – Когда-то он сказал мне, что мы оба свободны иметь сексуальные отношения с другими и что именно мелочная ревность служит причиной распада «семей», подобных нашей. Но мне такая семья была не нужна, и, кажется, ему тоже. Для меня это стало жутким потрясением.
– Да, в этом я уверен, – сказал Стивен. – Но как там насчет всех остальных? Они тоже думали, что он имел право поступать так, как поступал? Или они симпатизировали вам?
– Они считали все, что он делал, правильным, – произнесла она с оттенком горечи. – Разумеется, я могу их понять. Уж он-то мог заставить людей во всем довериться ему. Он приносил деньги, принимал решения. Понимаете, Ройбен был очень выдержанным человеком и так смотрел на вас, когда вы начинали перечить ему, словно вы были несмышленым ребенком, помочь которому могла только любовь. Он произносил речи во время нашей вечерней трапезы, очаровывал и околдовывал нас, и мы все хотели сделать ему приятное. Думаю, что если бы он приказал нам принять яд, мы бы повиновались. Видите ли, мы свято верили в то, что он делал все исключительно из любви к нам. Мы все были людьми, которые по разным причинам не могли управиться с собственной жизнью. Он же делал это за нас.
– Поэтому вы почувствовали себя оскорбленной, когда он привел новую женщину? – спросил Стивен. – Именно это заставило вас выступить против него?
– Я не выступала против него, – твердо ответила она. – Я просто разочаровалась во всей этой истории. Я начала внимательно присматриваться к тем вещицам, которые мы там мастерили, и прикидывать, сколько Ройбен может за них выручить. Вскоре я поняла, что он зарабатывал на них намного больше того, что возвращалось обратно к нам. Он оказался отнюдь не альтруистом, каким я его себе представляла.
