Текст книги "Лед Бомбея"

Автор книги: Лесли Форбс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 35 страниц)

14

Калеб сидел в своем режиссерском кресле и читал роман под названием «Черный георгин» об одержимости автора образом своей убитой и разрубленной на куски матери. На полу рядом с Калебом лежал матрац с пятнами, как я предположила, краски, имитировавшей кровь в ходе съемок какого-нибудь недавнего зверского эпизода.

Режиссер соизволил взглянуть на меня, только когда я подошла совсем близко.

– Хорошая книга, – сказал он. – Вам известно, что в преступлениях, вызванных какой-либо сильной страстью, убийца всегда так или иначе демонстрирует свою патологию? По Волльмеру, автору учебника по криминалистке, если следователь объективно и внимательно проанализирует все вещественные доказательства: сопоставит брызги крови со струйками, большими и маленькими пятнами, лужицами; различные типы гематом и синяков с рваными ранами, возникающими, как правило, в результате ударов дубинкой, при которых кусочки кожи, тканей и сосудов глубоко заходят в кость, – а затем посмотрит на все с субъективной точки зрения убийцы, очень часто преступление, казавшееся ему загадочным и запутанным, предстает вдруг простым и понятным.

– Из чего вытекает, что, совершая преступление, следует сохранять возможно большее хладнокровие. Это имеет какое-то отношение к нашему разговору? Вы отыскали какое-то преступление в моем прошлом, которое на первый взгляд поражает вас своей запутанностью?

Он улыбнулся.

– У каждого в прошлом есть какое-нибудь преступление. Меня очень интересует кровь. Знаете ли, кровные узы, гены... То, что мама и папа передают своим отпрыскам. Может ли доброе чрево породить дурного сына, а дурное – доброго.

– Как бы мне хотелось, чтобы в моем присутствии перестали цитировать Шекспира. Неужели вы все думаете, что мы в Англии только и делаем, что разгуливаем в котелках и декламируем ямбические пентаметры? А в тяжелые дни утешаем себя сонетами о королевском семействе?

– Моя старая тетушка любила королевскую семью, – заметил Калеб. – Она жила в трущобах. Когда я в первый раз поехал в Лондон, то сказал ей: «Тетушка, я привезу тебе любую вещь, какую ты пожелаешь, кашемировую шаль, драгоценности, скажи, что ты хочешь». И она попросила фотографию королевы с автографом, сделанную где-то около 1959 года, ту, где она с собачкой-корги. Это был предел мечтаний моей тетушки. К несчастью, она уже умерла.

– Так же, как и собачки-корги.

– Вы смеетесь надо мной. Я видел их на фотографиях.

– Это всего лишь чучела.

Он рассмеялся. Отложил книгу. Бросил взгляд на матрац.

– Я просмотрела несколько отрывков из фильмов Проспера, – сказала я быстро. – И что же, по-вашему, я должна была в них обнаружить?

– Вы ничего не узнали?

Я покачала головой и почувствовала плеск убийственного виски у себя в мозгу.

– Вижу, вы не большая любительница кино. Тогда я подскажу вам то, что вы не сумели разглядеть в этих фильмах. Великий Проспер Шарма не более чем сплошной обман и надувательство. В нем нет ничего своего, ни крупицы. Так же, как у всех нас здесь, в Бомбейвуде, все его творчество порождено западным влиянием. Единственное его отличие от всех остальных в том, что он берет более достойные источники для заимствования. Выверяет и проверяет лучшими образцами. «Забриски-Пойнт» Антониони, «Похитители велосипедов» де Сика, «Незнакомцы в поезде» Хичкока...

– «Циклон» Мистри?

– Значит, вы все-таки обратили внимание.

– А почему ваш фильм не вышел в прокат?

– Вам следовало бы спросить Проспера. Это дело рук его ребят. – Он указал на синяк на моем лице. – Я слышал, у вас было небольшое столкновение с нашими местными крутыми экстремистами – врагами любой женской эмансипации, полагающими, что место женщины – у домашнего очага.

– Не совсем. Я была в священных пещерах Хаджры и какие-то негодяи вырвали у меня из рук... – Я не закончила.

– Что?

– Ваши глаза... В первый раз, когда мы встретились, они показались мне серыми.

– Моя мать была голубоглазой ведьмой, которую соблазнил английский джентльмен. Среди моих предков было много женщин, которых совращали англичане.

Он помолчал минуту, ожидая, пока до меня дойдет суть сказанного, после чего он взял меня за руку и провел своим пальцем по моей ладони и указательному пальцу.

– Холм здесь у вас не очень развит. Признак дурных наклонностей. – Он нежно коснулся указательным пальцем синяка на лице. – Такая удивительно белая кожа у индианки, – произнес он. – Но ведь вы всего лишь наполовину индианка, не так ли? Или... вы что-то говорили мне об этом... какая-то странная часть, даже не половина? – Он провел пальцем по порезу у меня на щеке, вдоль нижней губы до ссадины под ней. – Красивые губы, – сказал он и слегка надавил на ссадину. Затем надавил снова, сильнее, пока из нее не засочилась кровь. Это нажатие вызвало у меня необычное ощущение.

– Кровь Розалинды, – сказал Калеб, – чисто-голубая. Хотелось бы мне знать, какова на вкус эта голубая кровь?

Он слизнул кровь с пальца.

– Не такая уж и чисто-голубая, – откликнулась я.

Следующий час мне хочется переписать. Переснять его, отказавшись от западной откровенности кадра, убрать из него соски, задницу, влагалище, член и запах пота. Мне недостает утонченности Сатьяджита Рэя: долгий медленный кадр с силуэтом пары за москитной сеткой. Рэй говорил о любовных сценах в своих фильмах, что если бы он сделал их более откровенными, с крупными планами, более ярким освещением, улюлюканье из зала заглушило бы его изысканный, призванный создать нужное настроение саундтрек со стрекотанием кузнечиков и отдаленным воем шакалов.

Прекратив слизывать кровь с пальца, Калеб сказал:

– Вы не против, если я стану вашим гуру? Давайте начнем с самого начала.

Он сообщил мне, с чего собирается начать, и начал. Когда я попросила его не делать этого, он не обратил на мои слова ни малейшего внимания. Ни один мужчина до сих пор не вел со мной столь напряженной беседы во время занятий любовью, как это делал Калеб. Если такое вообще можно назвать занятием любовью. Иногда произнесение слов становится высшим проявлением садизма, а выслушивание их – таким же проявлением мазохизма. Большую часть того, что мы делали, мне не хочется вспоминать.

Камера снимает в основном панорамные кадры, выхватывая с почти заученным бесстрастием мгновения сильнейшей боли и не менее сильного удовольствия. Ритм подчеркивается подробным изучением текстуры тел и характера движений: жесткость чередуется с томной мягкостью, проникновение с принятием, ритмическое напряжение при сильном сероватом освещении вызывает ощущение дурного предчувствия.

Когда все это закончилось, я лежала на матраце среди влажных запахов и следов улиток, чувствуя сильный холод и пустоту, с кислым привкусом во рту, как это часто бывает после долгого приступа рвоты. От меня ничего не осталось. Как раз то, к чему я так страстно стремилась, – промывание памяти.

Калеб натянул джинсы и лег на спину, заложив руки за голову. Губы в форме усов Раджпута, с постоянно загнутыми уголками.

– Вот видите, – произнес он, – если это сделать правильно, не остается почти никаких следов крови.

Кожа у него на груди блестела от пота. Я не могла понять, какое желание она у меня вызывает, прикоснуться к ней губами или плюнуть на нее. Я перевернулась на живот, скрестив руки под собой и представив образ черепахи, принявшей оборонительную позу. Преступление и наказание, они связаны между собой столь же тесно, как любовь и брак.

– Мне все это не нравится, – сказала я. – Думаю, мне следует уйти.

Он рассмеялся.

– Неплохо для первого прослушивания, но для кинопробы не годится. Вы сыграли эту часть в духе индийских кинозвезд, как странное сочетание современного и традиционного. Поначалу они демонстрируют откровенную чувственность. Совершенную незакомплексованность в присутствии мужчины. А затем в самый критический момент вдруг превращаются в добродетельных возлюбленных, стойких хранительниц традиционных ценностей. Они мне кажутся невероятно скучными.

Я села, повернувшись к нему спиной.

– Мне объяснить вам, в чем главная проблема? Проблема в том, что в Индии у женщины нет своего "я" вне предписанных ей традицией ролей: матери, сестры, жены, дочери. И единственный способ для нее обрести собственную индивидуальность состоит в том, чтобы отвергнуть секс полностью. В этом случае она становится загадкой. Ее начинают обожествлять.

– Итак, теперь вы хотите, чтобы я обращался с вами как с богиней? Прекрасно! В большинстве индийских фильмов за мелодраматическими моментами следует комический поворот. Но откровенно говоря, у вас неподходящая внешность для индийской богини. Вам требуется по крайней мере еще три пары рук и ног. Или язык подлиннее. – Он улыбнулся. – Это, во всяком случае, не бесполезно. А теперь не хотите послушать немного флейту Кришны? Мы могли бы спеть дуэтом. Каждый значимый момент в индийском кино венчается соответствующей песней. Так же, как и в греческой мелодраме. Об этом Проспер постоянно упоминает в своих интервью элитарным журналам кино. Я в своих интервью цитирую только информацию из касс кинотеатров.

– Ну, и эта информация, наверное, сделалась более полной после смерти Майи?

Калеб встал с матраца и пошел к бару. Облокотившись на импровизированную стойку, он сказал:

– Если вы будете продолжать бросаться обвинениями...

– Проспер звонил вам после того, как я уехала от него?

– ...у вас могут быть очень большие неприятности. Здесь всем приходится иметь дело с такими людьми, методы которых вы осудите как преступные. Но таков стиль жизни этого города. Вам просто следует рассматривать Бомбей как еще одно Палермо или Атлантик-Сити. Здесь всем правит мафия, и ничто не может противиться ее воле. Вы либо делаете то, что вам говорят, либо вас отправляют на тот свет.

– Мне кажется, я уже где-то об этом читала. В «Путеводителе по одинокой планете», возможно. А может быть, видела это в каком-то старом фильме. Теперь по сценарию я должна процедить сквозь зубы что-нибудь вроде: «Я пойду туда, куда захочу и с кем захочу. Вот такая я. Мужикам трудно сладить с бомбейской Лил».

Он взглянул на меня так, словно ему захотелось ударить меня.

– Вы ничего не понимаете в Бомбее.

– Это все мне твердят не переставая. Попробуйте что-нибудь новенькое. Например: «Вы совершенно не разбираетесь в теории относительности Эйнштейна или в концепции иронии Кьеркегора». Но Бомбей, ради бога!

– Ах, я забыл. Вы ведь хорошо знакомы с насилием. Ваша сестра говорила, что ваша работа была как-то связана с поп-музыкой. Секс, наркотики и рок-н-ролл.

– Вы явно давно не бывали в Лондоне, – ответила я. – С тех пор многое изменилось. Музыканты сейчас убежденные трезвенники, страшно боятся СПИДа. А насилие они способны проявить только по отношению к курильщикам, журналистам и производителям бракованных презервативов.

Он рассмеялся, и напряжение, которое мы оба чувствовали, немного уменьшилось.

– Ну, тогда позвольте мне дать вам небольшой совет. Мне кое-что известно об этом Сами, который вас так волнует. Он работал на крутых парней с Грейт-Пэлас, района, где обитают проститутки-хиджры. А потом он прилепился к одному из них, заделался ему верной женушкой. Эти ребята не отличат унитаза от кастрюли с супом, а те, что производят впечатление почище, на самом деле настоящие козлы в европейских костюмах. Дружок делал Сами очень дорогие подарки. А потом Сами наколол его.

Мне вспомнилась безвкусная обстановка в банях хиджра.

– Для человека, знающего всю эту историю лишь понаслышке, вам слишком многое известно.

– Я был с этим связан.

– А может быть, благодаря вашим связям у вас есть более точная информация, почему все-таки Сами был убит?

– Я просто пытаюсь вас предупредить, чтобы вы не совали свой нос в это дело и не увязали в нем еще больше. – Он сделал глоток рома и начал смаковать его. – Ваша сестра за вас волнуется.

– Моя сестра! А что...

– И не она одна говорила мне, что вы ведете себя так, словно знаете что-то, способное причинить вред людям, занимающим довольно высокое положение. Ради кого вы всем этим занимаетесь? Ради всеми брошенной женщины, покончившей с собой шесть лет назад? Или ради позорного евнуха, торгующего своей задницей за наркотики?

– На руках Сами не было следов от шприца.

– Прекрасный довод! И у вас, наверное, есть доказательства, что он был убит совсем не из-за ссоры с сутенером?

– Назовем это интуитивной уверенностью.

– Вы производили на меня впечатление умной женщины. А ведь у Сами такие дружки, что, не задумываясь, разика два полоснут вас бритвой. А потом плеснут в лицо кислотой. Вы даже не успеете оглянуться. Знаете, что кислота может сделать с человеческим лицом?

– Вам известно, кто это сделал?

Он отрицательно покачал головой. Не столько жест отрицания, сколько жест искреннего недоумения.

– Вы в самом деле думаете, что я тоже причастен к этой истории?

– А вы не причастны?

– Я знаю ребят, которые занимаются подобными делами. Послушайте меня, Роз, и постарайтесь понять то, что я вам говорю. В течение многих лет Индия была единственной страной в мире, где заявление, сделанное полиции – за пределами или даже внутри полицейского участка, – часто не принималось к рассмотрению в суде. Неподалеку от Чоупатти располагался клуб, который открыл в 1971 году один козел по имени Бонди. Его дружки имели обыкновение заходить туда, когда им хотелось заняться содомией с детьми или за садистской порнухой, ну и, конечно, за кокаином – и они получали все это, стоило только предъявить простую расписку, удостоверяющую их платежеспособность, подписанную – можете ли вы себе это представить?! – самим председателем Резервного банка. Чтобы получить доступ в этот элитарный клуб, необходимо было, конечно, иметь покровителей – таких же дружков-насильников и сутенеров. И все было прекрасно известно, известно всем и продолжалось в течение многих лет. Немногим полицейским приходило в голову попытаться все это прекратить. Один из тех, кому такое все-таки пришло в голову, однажды, возвращаясь из храма на мотоцикле, увидел, что дорогу ему преградила металлическая кроватная сетка. Он слезает с мотоцикла, чтобы убрать ее, и в это мгновение кто-то перерезает ему горло. Посередине многолюдной улицы, среди бела дня, и никто не заметил, как это случилось.

– Превосходная, весьма убедительная история. Так что же произошло? Клуб забаллотировал вас за плохое поведение?

Калеб налил себе еще один стакан.

– Я вижу, вы собираетесь в одиночку начать борьбу за очищение города от бандитов. Прекрасно! Мой вам совет: если вам так уж хочется оказаться замешанной в какую-то историю, постарайтесь выбрать такую, в которой больше истории, чем реальной жизни. Или лучше отправляйтесь домой и попытайтесь почистить свой родной город.

– Я родилась в Индии. – «Но не в этой Индии», – добавила я мысленно.

– Тогда научитесь жить в соответствии с правилами. И если заполучите нечто такое, что вам покажется оружием, постарайтесь избавиться от него, пока это оружие не выстрелило вам в лицо.

– Может быть, мне все-таки удастся зарядить его и поточнее прицелиться.

Я начала одеваться.

Позади меня дверь в «Ледяной дом» тихо открылась и закрылась: вошли три человека, у двоих из них в руках были мачете, на самом высоком – зеленая маска демона.

– Студия закрыта, – сказал Калеб.

– Ну-ну-ну, что это у нас здесь такое? Сучка в своем логове? – произнес высокий, его голос звучал глухо и искусственно из-за маски. – Чувствуете, как жарко? А мне кажется, будет еще жарче.

Он расстегнул шелковую рубашку до самого кожаного ремня фирмы «Гуччи». Элегантные туфли из коричневой кожи были начищены до матового блеска.

Двое других мужчин, невысокого роста и звероподобные, с налитыми бицепсами на руках и впалой грудью, представляли собой типичное порождение индийских улиц. Они принадлежали к тому сорту людей, которым не суждено обзавестись жирком, так же как не суждено дожить до солидного возраста. Один из них держал в руках широкий рулон скотча.

– Мачете? – спросила я. – Неужели снова начинаются съемки по долбаной «Книге джунглей»?

Трудно выглядеть крутой, когда джинсы натянуты чуть выше колен, но я сделала все, что в моих силах, чтобы не ударить в грязь лицом.

Высокий кивнул типу со скотчем, и тот засунул мачете за пояс и заковылял по направлению к Калебу с явным намерением связать ему руки. Затем он сделал то же самое со мной, но предварительно резким движением скрутил мне руки за спиной с такой силой, что кровь застучала у меня в венах. От него несло каким-то дешевым цветочным ароматом, кокосовым молоком и чесноком. Он извлек свой мачете из-за пояса и провел им у меня над лобком.

– Хорошо, – произнес он.

Калеб выругался и рванулся вперед.

– Потише, потише, Мистри, – сказал высокий. – Ничто не должно выходить из-под контроля.

– Дайте ей одеться, – потребовал Мистри.

– Она все равно не сможет это толком сделать, с завязанными-то руками.

– В отеле знают, где я нахожусь, – предупредила я. – Я им сообщила, уходя.

– Охранник у ворот услышит и поднимет тревогу, – сказал Калеб. – Через несколько минут сюда сбегутся тысячи людей.

– А мне думается, что вашему охраннику дали отгул за сверхурочные и он сейчас, наверное, отсыпается, – возразил высокий. – А может быть, он решил как-то иначе провести эту ночь. У него хватит сбережений, чтобы купить билет до Мадраса и навестить свою семью.

– Это возмутительно! – воскликнула я. – Вы не имеете права удерживать таким образом журналиста Би-би-си и руководителя киностудии. Кто вы, вообще, такие?

Я попыталась пройти к двери. Меня толкнуло на это вовсе не смелость. Глупость, наверное, или просто неспособность воспринимать эту сцену всерьез. Все в ней было так наигранно, так неубедительно: маска, мачете.

Один из мужчин поднял свой мачете и с размаху ударил им меня по голове. Я всем телом рухнула набок. И сразу же у меня занемела рука. Кровь от уха потекла мне прямо в рот. Человек с мачете встал надо мной, держа свой нож между ног так, словно член. Где-то очень далеко, как мне показалось, они тащили Калеба по студии в заднюю комнату.

– Вы, скоты, – прошипела я.

Мужчина с мачете ударил меня ногой.

– А кто ты, вообще, такая? – воскликнул высокий. – Расхаживаешь тут повсюду, оскорбляешь всех направо и налево, словно обзавелась членом, как у мужика. Ты что, за долбаного легавого себя почитаешь?

– Вы не индийцы, – сказала я.

– Ты так думаешь? Лично я не националист. Предпочитаю считать себя международным предпринимателем. Гражданином мира. Без какого-либо определенного прибежища на этом свете. В данный момент мне нравится Бомбей. Это настоящий пограничный город, он подобен зрелому плоду манго, и каждому хочется его надкусить. Идеальное место для развития бизнеса. Великолепные пляжи.

– Вначале вам придется очистить их от дерьма и от бедняков.

– Это как раз то, что мне больше всего нравится здесь. Дайте индийцу только половинку шанса, и он ухватится за него и выберется из дерьма. Жители Бомбея знают, что у них нет Большого Брата, который помог бы им подняться в том случае, если они упадут. Мои друзья здесь, местные ребята, прекрасно понимают, что такое дерьмо и нищета. Они выкарабкались из всего этого, и им не хочется снова туда попадать. Притом они весьма старомодны. Им нравятся женщины, которые делают то, что им говорят. А я люблю столкновения, борьбу. Как в случае с тобой и с мистером Мистри.

– Вы следили за нами?

– Чтобы как-то занять время, пока мы не удостоверились, что студия пуста и никто не сможет нам случайно помешать. А теперь вы просто скажете мне, куда пошел Сунила с картинками Сами, и мы расстанемся, к обоюдному удовольствию.

– Кто такой Сунила?

– Это неправильный ответ, девочка. Но я понял, какие игры тебе нравятся. "В"! Я называю этих ребят "В" и "С", так как их глупые имена только загромождают память.

"В" вышел из задней комнаты и запер ее. В руках он держал явно слишком тяжелое ведро. "С" бросился ему помогать.

– Мне нужно подлить воды, – сказал "В".

Они уронили ведро передо мной, и по полу разлилась красная краска.

– Не беспокойся. С твоим парнем все в порядке. Это бутафорская кровь, – сказал высокий.

– Я не верю. Ведро крови? Вы серьезно?

– Добавляет остроты. Разве ты не согласна с этим? Я тоже мог бы работать в кино. Когда так много ненастоящей крови, ты не сможешь отличить свою от искусственной. Вот что действительно имеет значение.

– Вам следовало бы лучше поработать над своими репликами, – сказала я, задаваясь вопросом, кто играет со мной в такую небезопасную игру.

Он кивнул "В" и "С", и они схватили меня за руки, отчего я ощутила острейшую боль в ключице, затем повалили меня на колени перед ведром. Один из них схватил меня за волосы, отвел голову назад и резким движением опустил ее в ведро. Я забыла закрыть глаза. Мгновенно для меня все окрасилось в красный цвет.

Они вытащили меня оттуда.

– Не очень приятный вид для столь приятной дамы, – сказал высокий. – Но, возможно, мне не стоит называть вас дамой после того, что я видел сегодня вечером. Кроме того, вы сами любите вести себя как настоящий мужик, не так ли? Знаете ли, если парню-индийцу хочется стать девушкой, ему отрезают все его хозяйство. При этом вытекает много крови. – Он помолчал немного, как будто для того, чтобы я смогла хорошенько обдумать его слова. – К услугам врачей, как правило, не прибегают. Проводит операцию опытный хиджра, которого обычно называют «повивальной бабкой». Смешно, не правда ли? Пациенту даже дают сорок восемь дней на восстановление, как женщине-роженице. Эта операция требует особой осторожности из-за опасности заражения, поэтому они втирают в рану кунжутовое масло. – С омерзительным кривлянием он вывернул наизнанку карманы. – Извините! Кунжутовое масло кончилось!

– Но какое отношение это имеет к Сами?

Я пыталась сохранять хладнокровие, но почувствовала, что у меня от страха начали стучать зубы.

– О, Сами – только часть, но все равно ответ неправильный. Он кивнул в сторону "В".

– Но я ничего не знаю!

Мою голову снова опустили в ведро с красной жидкостью. На этот раз они продержали ее там дольше. А я попыталась как можно дольше задержать дыхание, при этом странные мысли проносились у меня в мозгу. Например, что человека утопить не так уж и трудно. Деннис убил двоих, предварительно напоив их, а затем утопив в ведре. Смерть гораздо быстрее наступает в пресной воде, нежели в соленой, благодаря тому, что пресной воде требуется совсем немного времени для разжижения крови и снижения ее способности переносить кислород.

Когда они извлекли мою голову из ведра, меня тошнило, и из обеих ноздрей я пускала пузыри. Из-за водянистой бутафорской крови глаза мои были полны красных слез.

– Все видишь в красном свете? – спросил мужчина в маске и грубо расхохотался. – Можно немного продлить очередной сеанс погружения. И в следующий раз ты увидишь не только краски, но и, наверное, что-то еще. Это произойдет тогда, когда ты на какое-то мгновение не сможешь задержать дыхание. Но если даже и это не сработает, у моих друзей имеются другие методы, которые покажутся тебе более убедительными.

Он кивнул второму. И я снова оказалась в ведре.

Когда я была еще совсем ребенком и плавала у Малабарского побережья, тамошние ныряльщики научили меня способам гипервентиляции легких перед погружением. И это позволяло мне плавать под водой подобно тюленю, подолгу задерживая дыхание. Я уходила все глубже и глубже до тех пор, пока не начинала чувствовать нестерпимое давление в легких и в ушах, что заставляло меня поспешно устремляться к поверхности в исступленной жажде глотка воздуха. Однажды мне удалось провести под водой целых три минуты. Но тогда я была еще совсем юной. В тех случаях, когда мне удавалось продержаться под водой достаточно долго, у меня возникало одно и то же чувство, что поверхность воды находится где-то бесконечно далеко и что просто следует оставить всякое сопротивление стихии и стать ее частью; вдыхать в себя рыб, водоросли и разнообразные краски подводного мира. Крошечный скелетик... Приоткрытый рот моей матери... И затем, когда я начинаю рваться на поверхность, к свету, слышится разгневанный рев недовольного и не желающего отпускать меня моря, голос которого похож на звук гигантской раковины.

– Черт возьми! – воскликнул высокий. – Кто включил сирену?

"В" зацепился за ведро и ударил меня по плечу – все трое поспешно убегали со студии. Красная жидкость разлилась вокруг. Я лежала посередине огромной лужи, промокшая насквозь, вся в бутафорской крови, словно только что заколотая свинья. Где-то вдалеке раздавались шаги и мужские голоса. Я почувствовала чудовищную усталость. Я не могла пошевелиться. Все мое тело словно окоченело. Мои мысли разлетались в разные стороны, так же, как и капли дождя, приносившего летний запах влажной пыли сквозь щели в крыше.

Я услышала пронзительный крик птицы, а затем голос своего отца. "Clamator Jacobinus, пестрая хохлатая кукушка, которая каждый год прилетает вместе с муссонами через Индийский океан из Африки за несколько дней до начала сезона дождей". Я вспомнила метеоролога доктора С.К. Баннерджи, доказавшего, что поток воздуха с запада не смог бы преодолеть Западные Гаты, если бы не какой-то дополнительный источник энергии.

Шаги прекратились. Знакомый голос произнес:

– Боже мой!

Я открыла глаза и стала моргать ими, чтобы очистить от остатков красной жидкости.

– Привет, Ашок.

Мне улыбалась зеленая маска демона.

– Это то, что вы называете настоящей кровавой баней. – Я начала хихикать. – Не беспокойся, большая часть того, что ты видишь, не моя кровь. – Каникулы в Индии, стране контрастов. От Вудхауза до «Тита Андроника» без смены декораций.