Текст книги "Соблазн (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 13

Обратная дорога растянулась для меня в вечность. Замок уже маячил впереди, и можно было пришпорить коня, но я продолжала плестись вдоль обочины в надежде унять бушевавшую внутри бурю до того, как достигну ворот.

До определённой степени мне это даже удалось, потому что конюх не посмотрел на меня странно, а две молоденькие служанки, встретившиеся в галерее, не шарахнулись испуганно в сторону.

Разговор с Вильгельмом занял больше времени, чем я предполагала, но прошёл легче, чем я смела надеяться.

Он мог взять своё, унизив меня походя, заставить умолять о столь нужном мне ответе. В конце концов, просто отказать в каких бы то ни было объяснениях.

На деле же мы просидели на скамейке в яблоневой аллее почти два часа. Конечно же, это не сделало нас друзьями, но в каком-то смысле помогло обоим примириться с тем, что исправить мы уже не могли.

Барон держался очень обходительно, беседуя со мной и правда как с приятной знакомой, а не как с супругой кровного врага, но его общество взволновало меня, слишком сильно.

Я никогда не была особенно чувствительной и склонной падать в обмороки даже при виде крови, но сейчас слабость была такой, что хотелось только уснуть и никого и ничего не видеть.

Точно зная, что Удо жив и физически здоров, я могла себе позволить сделать это без зазрения совести.

О том, как стану объясняться с Бруно, когда он вернётся, я решила подумать после, когда приду в себя.

Медленно и наконец спокойно засыпая, я думала о письмах, оставшихся лежать в библиотеке. Рассылать их пока было рано, но над моим траурным платьем уже трудились две швеи, а значит, даже в ожидании я не бездействовала.

Сны, которых опасался Бруно, меня снова не потревожили, как будто он спугнул их своим вниманием, и спала я так долго и крепко, что очнулась только к обеду следующего дня.

После коротких размышлений отказавшись от мысли о том, чтобы заподозрить в этом барона Монтейна, я вернулась к повседневным обязанностям хозяйки, которых заметно прибавилось. Теперь ко мне обращались касательно всех бытовых и хозяйственных нужд. Едва ли кто-то беспокоил подобными мелочами герцога, но так и не увидевшие его тело люди были по-прежнему встревожены и не понимали, как себя вести.

Свою задачу я видела прежде всего в том, чтобы показать им: жизнь продолжается. Даже без герцога Удо.

Отдавая распоряжения и принимая решения, мыслями я снова и снова возвращалась к нему, и раз за разом задавала себе один и тот же вопрос: хотела бы я увидеть его снова? Теперь?

Однозначного ответа не находилось.

Удо, очевидно, таким желанием не горел, слишком коротким и холодным было его письмо. Возможно, однажды, немногим или многим позже…

Уже поздно вечером, лёжа в постели, я впервые за эти дни задумалась о том, чтобы написать отцу, но промучившись не меньше часа, пришла к выводу, что просто не знаю, как это сделать. Сообщить, что я внезапно овдовела? Или овдовела, но не совсем?

При всём желании я не могла объяснить ему то, чего сама до конца не понимала. До возвращения Бруно мне оставалось только догадываться и строить предположения.

Вильгельм ни слова не сказал о нём, не задал ни одного вопроса, хотя в момент его визита в замок и нашего разговора, состоявшегося у всех на виду, присутствие мужчины рядом со мной его явно удивило. Однако именно теперь, после встречи в трактате, я перестала сомневаться в том, что Бруно вернётся.

Каждый день задержки означал только одно: его поиски увенчались успехом, и Удо в самом деле захотел говорить с ним.

К чему это могло привести впоследствии оставалось по-прежнему не ясно, но так было лучше, чем вовсе ничего не знать.

Чувство спокойного тепла нарастало в груди, и погружаясь в сон окончательно, я улыбнулась снова, почувствовав, что кто-то наблюдает за мной. Присматривает со сдержанной тревогой и нежностью. Быть может, мама. Быть может…

Разбудило меня нечто, похожее на толчок в спину.

Резко сев на кровати, я первым делом окинула взглядом комнату, но она осталась пуста. Кроме меня и широкой полосы лунного света в спальне никого не было, со двора не доносилось ни звука.

Не позаботившись о том, чтобы надеть халат, я босиком бросилась к двери, чтобы сама не зная зачем выглянуть в коридор, но она открылась так резко, что мне пришлось отскочить, избегая удара в лицо.

Бруно вошёл в спальню уверенной походкой имеющего на это право человека и окинул меня внимательным взглядом с головы до ног.

Он был в той же одежде, в которой уезжал, волосы растрепались после быстрой скачки. По всем признакам, он очень спешил, а у меня не нашлось мужества даже на то, чтобы из вежливости ему улыбнуться.

Так и не сказав ни слова, он подхватил меня за талию, приподнимая, и прижал спиной к двери.

Пропуская его волосы между пальцами, я обхватила его бёдра ногами и поцеловала первой, прикусила нижнюю губу не то из мести за долгое отсутствие, не то из банального нетерпения. После нескольких дней разлуки это оказалось так просто – без малейшего стеснения и мысли о том, как это будет выглядеть.

Зная, что он удержит, свободной рукой я оттянула ворот его рубашки, почти срывая шнуровку, погладила твёрдое плечо, ещё горячую от спешки кожу.

Не теряя времени даже не поцелуи, которые казались сейчас абсолютно лишними, Бруно вошёл в меня одним движением – резким, глубоким, почти болезненным, и я застонала в голос, гася этот стон о его висок.

О том, что нельзя, чтобы было слышно я ещё помнила…

Но ни о чем другом кроме.

Он двинулся во мне быстро, сильно, собственнически, как если бы у меня не было права отказаться и остановить его, если мне не понравится.

Мне нравилось.

От той власти, которую он так легко взял надо мной, захватывало дух, под веками жгло, а кровь стучала в висках.

Бруно действительно мог сделать что угодно, а у меня не было ни малейшего желания ему сопротивляться. Потому что всё, что он делал до сих пор, попадало точно в цель. Потому что даже сейчас, став грубым и требовательным, он смотрел на меня так, что внизу живота сворачивался тугой тёплый узел.

Он провёл ладонью по моим волосам, с безупречно рассчитанной силой оттягивая их назад, чтобы посмотреть мне в глаза, и оставил ладонь лежать на затылке, чтобы при очередном особенно резком движении я не ударилась о дверь.

Даже Удо никогда не обращался со мной так – не делал то, что ему вздумается, лишая воли и возможности пошевелиться.

Но именно сейчас и именно с Бруно эта полная беспомощность отзывалась таким внутренним жаром, что воздух приходилось глотать понемногу. Горячий и влажный, он иссушал изнутри, и единственным спасением казалось продолжать цепляться за его плечи.

В этом откровенно зависимом положении я как никогда ярко чувствовала его член внутри, как он двигался во мне, и каждое движение стоило мне заново прикушенной губы, потому что мы оказались как будто созданы друг для друга. Как будто Бруно весь был придуман кем-то именно для меня.

Эта мысль оказалась настолько ошеломляющей, что, спасаясь от неё, я потянулась к нему снова, и на этот раз он поцеловал первым.

Забирая остатки воздуха и воли, он даже не целовал, а терзал мои губы, как будто пытался таким образом донести до меня очень простую вещь: я принадлежала ему целиком и полностью, и он не был намерен давать мне возможность отступить, отказаться или спрятаться.

Его настойчивость, его внезапный голод по мне, возникший всего за пару дней, ошеломляли, и вместе с тем, вызывали во мне такой восторг, что я перехватывала у него инициативу и не боялась кусать в ответ.

Весь мир для меня сосредоточился чуть ниже живота, в том месте, где мы с ним были соединены так крепко и так жарко.

Как я и хотела в наш первый раз, он молчал. Теперь, когда это наконец случилось, у меня кружилась голова от того, как восхитительно и жутко это было. Он не отвлекал меня разговорами, не заставлял смущаться до пересохших губ, но не бояться происходящего. Просто делал. И удовольствие подчиняться ему оказалось настолько острым, что я, уже совсем не отдавая себе отчёта в том, что делаю, попыталась бесстыдно качнуть бедрами ему навстречу, сделать очередное его движение более полным и глубоким.

Глаза Бруно в темноте вспыхнули, сверкнули ярче, чем могут гореть глаза у обычного человека.

Он сжал мою талию так, что я замерла в его руках, забыв, чего от него хотела, забыв, как дышать.

А после толкнулся в меня так, что очередной сорвавшийся у меня стон прокатился по спальне глухим недвусмысленным эхом.

В один момент нам обоим стало всё равно, услышат нас или нет. Каким-то непостижимым образом я понимала: Бруно нравилось меня слышать, нравилось чувствовать, как я теряю голову и забываюсь с ним настолько, чтобы вовсе переставать контролировать себя. Вот только голос предательски сел, горло сдавило, и единственным желанием осталось прижаться к нему крепче. Не через два слоя сбившейся одежды, а кожей к коже, как если бы он и правда был не отдельным, ничего не должным мне и, по сути, чужим человеком, а продолжением меня, тем, чего мне так не хватало в жизни.

Бруно, по всей видимости, хотелось этого не меньше, но разжать руки для того, чтобы хотя бы погладить меня раскрытой ладонью или сжать грудь, он просто не мог. Навалившись на меня всем телом так, что от этого тепла и тяжести мне пришлось зажмуриться, он оказался во мне полностью.

Я потянулась, чтобы поймать губами мочку его уха, прикусить аккуратно, не оставляя следа, и услышала, как он застонал. Тихо, глухо и коротко. Так, что можно было бы сказать себе, что померещилось, почудилось за стуком собственного сердца, но я знала, что это было правдой.

Не тратя силы на то, чтобы меня уговаривать или впечатлять, он наконец позволил себе полностью расслабиться и наслаждаться происходящим без оглядки.

А еще он впервые нуждался во мне так же, как я нуждалась в нем, и впервые же это было в полной мере честно – без стыда и условностей, без сопротивления, в подлинности которого я пыталась убедить и его, и себя. Без дурацких договоров, придуманных лишь для того, чтобы оправдать то, чего нам обоим так отчаянно хотелось.

Что могло быть абсурднее, чем герцогиня, изменяющая мужу с лесником?

Насколько безрассудным нужно было быть, чтобы пожелать жену герцога, в землях которого обосновался?

Ничего подобного никогда не могло бы быть произнесено вслух или оформлено в конкретную надежду. Даже если бы однажды он попытался, я не согласилась бы просто потому, что это невозможно по определению.

Если бы не обстоятельства, если бы не лес и не Удо, и не способность Бруно восхитительно быстро сориентироваться в ситуации…

Череда счастливых случайностей, в результате которой я тянулась к его губам снова и снова и почти хотела заплакать от того, что нам оставалось уже недолго.

Не хотелось, чтобы он останавливался, не было желания ни говорить, ни возвращаться к реальности. Только ощущать его так близко, заполошно гладить дрожащими пальцами где придется.

Бруно извернулся и поцеловал меня в шею под самым подбородком, контрастно легко и ласково – как будто в благодарность за эту возможность наконец не думать ни о чем и чувствовать себя настолько нужным.

Я знала, что он чувствовал. Точно так же, как я сейчас чувствовала его.

Его усталость, растерянность, смятение и почти страх.

От Бруно пахло лесом, дождем и вином, которое мы пили, беззаботно валяясь на шкуре в его доме. Так похоже, на ту ночь, но совсем иначе…

Для нас обоих жизнь переменилась так сильно, что возврата к прошлому уже не было, и с каждым новым его движением во мне мы не то справляли по этому прошлому поминки, не то праздновали слишком туманное пока еще будущее.

В какой-то момент он стиснул мои ребра так сильно, что я почти вскрикнула, и тут же сцепила руки у него на шее, заполошно и едва слышно выстанывая ему на ухо: «Бруно, Бруно, Бруно…», пока не почувствовала, что по бедрам стекает горячее и влажное.

В себя мы приходили, кажется, целую вечность.

Бруно донес меня до кровати прямо так, как держал, а мне настолько не хотелось даже символически с ним расставаться, что я тут же увлекла его на себя, предлагая остаться так еще на какое-то время.

Он лежал не на мне, но рядом, прижавшись вплотную, горячо и влажно дышал в шею и какое-то время даже не открывал глаза.

Его ладонь на моем животе ощущалась так правильно, будто ей было там самое место.

В первый раз он удерживал меня так.

Сейчас же это было жестом доверия и близости, которой я до него не знала и узнать уже не рассчитывала.

Стремясь хотя бы немного ответить на нее, я повернулась первой, обняла его, расправила растрепавшиеся волосы.

Смотреть на него в темноте, расслабленного, уставшего, но наконец успокоившегося, было почти жутко.

Я медленно обвела кончиками пальцев скулу, подбородок и линию шеи, ощупью подтверждая себе то, что видела глазами, но еще не могла принять разумом.

Здесь и сейчас мы были настроены друг на друга настолько идеально, что не проследить ход моих мыслей Бруно просто мне мог. Однако, отозвавшись на мои прикосновения, он посмотрел тепло спокойно, без тени раздражения или недовольства.

– Ты все-таки нарушила слово. Встречалась с Монтейном.

Он не спрашивал, а утверждал, но его голос прозвучал настолько непристойно хрипло, что мне оставалось только улыбнуться.

– Он не был похож на человека, намеренного причинить мне вред.

– А о том, что он мог бы убить тебя просто за то, что ты живёшь, а девушка, которую он любил, нет, ты даже не подумала?

Он гладил пальцами мой висок и совсем не сердился, а я впервые улыбнулась ему открыто и искренне, хотя и устало.

– Ты же присматривал за мной.

– Что, если бы я не успел?

– Ты бы что-нибудь придумал. К тому же, я взяла кинжал.

– Это, конечно же, тебя оправдывает.

Продвинувшись к нему ближе, я сунулась носом за ворот его рубашки, провела губами по ключице.

– Я же не упрекаю тебя в том, что ты следил за мной. Кстати, когда? В ту ночь, когда я почему-то спала так крепко, что даже не почувствовала, как ты меня раздевал?

Бруно засмеялся тихо, но очень довольно, перекатился на живот, прижимая меня к перине и заглядывая в лицо.

– Раньше. Я набросил на тебя заклятье после того, как герцог взялся тебя запугивать, убив того мальчишку на твоих глазах.

Теперь, когда туман страсти спал, а он был так близко, я разглядела на щеке Бруно свежую ссадину, и настроение изменилось мгновенно.

Я перехватила его руку, переместившуюся с моего живота на грудь, и обнаружила, что костяшки пальцев тоже стесаны.

Время на то, чтобы прятаться от действительности закончилось, и он тоже это понимал, потому что приподнялся, тряхнул головой.

– Я быстро приведу себя в порядок и буду ждать тебя в библиотеке.

– Почему не здесь? – я села вслед за ним, и тут же осеклась, когда его красноречивый взгляд задержался на моем темнеющем под тонкой тканью рубашки соске.

– Потому что разговаривать с тобой, когда ты в таком виде я не могу, – Бруно выразительно вздохнул и направился к двери, а я невольно улыбнулась снова, наблюдая за тем, как быстро он покидает мою спальню.

Глава 14

К тому моменту, когда я умылась и, надев платье, спустилась в библиотеку, Бруно успел не только расположиться на диване в ожидании меня, но и достать на кухне тарелку с мясом и овощами, и наполнить стаканы так и оставшемся стоять на столике коньяком.

– Готов поспорить, ты еще и ничего не ела в последние дни.

– Мне было не до того.

Он не стал соблюдать приличия, поднимаясь мне навстречу, а я остановилась перед ним с твердым намерением получить от него сегодня все обещанные мне ответы.

Мы и правда как будто вернулись на исходную точку, и, скользя по мне внимательным взглядом, Бруно тоже это ощущал.

Понимал, вероятно, много больше моего, и взвешивал, пытался просчитать, к чему это может привести.

– Ты нашел Удо?

– Да, – он медленно кивнул. – Нашел.

Он не торопился продолжить, но не мучая меня, а подбирая слова, и желая помочь ему, я решила, что сама буду спрашивать.

– Дом в лесу, да? Оставив меня здесь сходить с ума от неизвестности, вы оба все это время были там?

Это была скорее попытка расшевелить его, чем упрек, но Бруно будто отмер, посмотрел мне в глаза с таким пылом, что я едва не попятилась.

– На том доме стоит хорошая защита, она была ему нужна. Тебе в самом деле ничего не угрожало, я просто хотел перестраховаться.

Он и правда был вымотан, если отвечал настолько всерьез, и взяв со стола стакан, я подала его Бруно, но сама садиться не стала.

Пройдясь по комнате, я оперлась о стол, чтобы лучше видеть его, но не давить, находясь слишком близко.

– Барон Монтейн заверил меня, что он жив, здоров и способен отвечать за свои поступки. Это правда?

Сделав небольшой глоток, Бруно снова задумчиво кивнул, а потом поставил стакан на свое колено.

– Расскажи мне, что он тебя сказал.

– Разве Удо не сказал тебе то же самое?

– Хочу проверить, насколько их версии совпадают.

Это было умно, и, одобрительно хмыкнув, я сходила за своим стаканом, а после вернулась к столу.

– Он сказал, что проклятие, наложенное им на герцога, не угрожает ни его здоровью, ни его разуму, но заставит его в полной мере чувствовать то, что чувствовали другие рядом с ним. Боль, беспомощность, страх…

– … Вина, – Бруно закончил за меня.

Оставаясь предельно серьезным, он сопровождал каждое мое слово коротким кивком, но взглянул на меня только теперь. – Да. Он хотел, чтобы герцог Керн прочувствовал свою вину передо всеми, кого отправил на тот свет и чьи жизни сломал. И ему это удалось.

Я поверила Вильгельму безоговорочно, но все равно когда Бруно подтвердил его слова, мне снова показалось, что пол уходит у меня из-под ног.

– Еще он сказал, что они с Удо поговорили после. Что он рассказал ему о моем побеге и попросил передать записку для меня.

– Он был готов обсуждать условия развода, но настаивал на том, чтобы ты дождалась его в замке именно потому, что ехал на встречу с Монтейном, – осушив свой стакан одним глотком, Бруно встал, чтобы налить еще и мне, и себе. – Удо та еще сволочь, но он хорошо разбирается в людях. Того, что он сделал этому человеку, не забывают и не прощают. От Вильгельма почти четыре года не было никаких вестей, чего от него можно ожидать, он не знал, и не хотел, чтобы ты попала под удар.

Руки предательски дрогнули, и мне пришлось сначала поставить стакан, а после вцепиться пальцами в столешницу, унимая эту неуместную дрожь.

Удо, защищавший меня.

Удо, накануне серьезной дуэли прочесывавший лес, потому что я была там и могла в самый ответственный момент подвернуться под руку.

Проклятый, потерянный, впервые в жизни побежденный Удо, оказавшийся во власти своего врага, но подумавший о том, чтобы меня успокоить. Отправить мне не способное насторожить письмо, а короткую на грани издевательства записку очень в своем духе.

Прижав ладони к вискам, я постаралась снова начать дышать ровно, а заодно и как-то уложить все это в своей голове.

– Почему он не вернулся? Почему согласился объявить себя мертвым? Вильгельм таких условий не выставлял. Он мог бы…

– Зачем? – Бруно спросил негромко и спокойно, и я наконец смогла сфокусировать на нем взгляд.

Тонко чувствуя момент, он не подошел ко мне, не попытался обнять, но я наконец смогла опустить руки, собираясь с мыслями.

– Подумай сама, Мира, что он мог бы тебе сказать? Что ты могла сказать ему? Лучшего варианта, чем твое вдовство, у вас просто не было. Даже в этом новом состоянии он не смог бы отпустить тебя, а ты, чего доброго, и сама бы осталась. Ты не из тех, кто ударит лежачего.

Он говорил правильные, справедливые вещи, вне зависимости от того, чьи мысли сейчас излагал, Удо или свои, но от этого было не легче.

– Он ведь никогда… – я осеклась, не зная, как закончить эту мысль, и оттолкнулась от стола, чтобы снова начать мерить библиотеку шагами.

Такое благородство не могло иметь ничего общего с герцогом Удо Керном. Поступки, подобные тем, что совершил сам, он считал лишь лживой данью, отдаваемой написанным высоким слогом романам. Он смеялся над ними и презирал, и никогда бы…

И тем не менее, он сделал то, что сделал, а мне сомневаться в мотивах его поступков не приходилось. Не после того, что рассказал мне Вильгельм Монтейн и прямо сейчас подтверждал Бруно.

– Ты все-таки была влюблена в него?

Он спросил тихо и мягко, самим своим тоном давая понять, что не настаивает на ответе, и я застыла у окна, обхватив свои плечи руками.

Снаружи был разбит небольшой сад. Кусты сирени качали ветками на небольшом ветру, а луна над ними взошла очень высоко и красовалась в самом центре доступного мне для обзора клочка неба.

– Конечно же, была. Он появился так неожиданно, буквально ворвался в мою жизнь. Красивый, умный, дерзкий. Настоящий герцог. Сложно было не влюбиться.

Именно из-за этой глупой влюбленности я так слепо верила, что большая часть ходивших о герцоге Керне слухов ложь.

Поэтому же я рвалась прочь из его замка и от него самого так отчаянно.

Горько и унизительно было признавать, что обманулась, что оказалась такой же доверчивой и глупой, как многие другие, и все сложилось не так, как мне мечталось и казалось на первый взгляд.

Признаться в собственной слабости Бруно оказалось удивительно легко. Особенно – не глядя на него.

А он, в свою очередь, снова меня удивил.

– Удо многие любили. И простые девушки, и благородные дамы. Герцогиня Анна, его первая жена, была очень дальней, но родственницей короля. Она была счастлива, снимая с него сапоги, когда он возвращался из поездок.

Он снова не пытался меня утешать, но я слушала его, и стыд постепенно переставал жечь щеки.

– Я слышала об этом. Обе покойные герцогини были высокого происхождения. Тем более лестно для меня было, что он женился именно на мне.

– Ты хочешь знать, почему?

Тон Бруно не изменился, но этот вопрос прилетел мне в спину камнем.

Я развернулась, окинула его, все так же сидящего на диване, долгим взглядом, и медленно подошла ближе.

– Для начала я хочу знать, что, черт побери, произошло в лесу. Вы что, подрались?

Сама идея об этом казалась абсолютно безумной, но Бруно вдруг засмеялся очаровательно и искренне, откинув голову на спинку. Как будто остался очень доволен моим предположением.

– Совсем немного. Удо даже под проклятием остается собой, а значит, случаются моменты, когда привести его в чувство может только пара тумаков. Если тебя хоть немного это утешит, я первым не начинал.

Продолжая смотреть на него, я стиснула пальцами подол, потому что больше всего на свете в эту минуту мне хотелось швырнуть в Бруно первым подвернувшимся под руку предметом.

К его же собственному счастью, это он тоже понимал, потому что перестал наконец смеяться.

– Удо мой младший брат.

Не то чтобы я совсем не ожидала подобного, но колени все равно подогнулись, и я опустилась в кресло, стоящее у стола.

– По отцу или по матери?

Упереться взглядом в отполированное дерево было проще, чем выдержать взгляд, которым Бруно прожигал меня.

– И то, и другое. У нас одни родители. Но они решили сделать так, чтобы обо мне никто не знал.

Посмотреть на него в ответ мне все равно рано или поздно пришлось бы, и я подняла голову, чувствуя, что подогретая нетерпением злость окончательно уступила место растерянности.

– Как это?

Бруно хмыкнул, и как будто отпустил меня. Пробежав глазами по освещенной лишь несколькими свечами большой комнате, принялся разглядывать стакан, который по-прежнему держал в руках.

– Наша мать была из мещан и не соответствовала отцу по положению.

– Так же, как я Удо?

– Да. Старый герцог поклялся скорее отречься от него, чем допустить эту свадьбу. Отца отправили в Столицу, нашли для него службу, обязывающую оставаться там неотлучно. Мать, поняв, что беременна мной, уехала так далеко, как сумела добраться. Когда дед умер, а отец стал волен жениться на ком хочет, встал вопрос, что делать со мной. Мне было два года, и нужно было либо признать меня и всю жизнь затыкать рты тем, кто шепчется о том, что герцог Керн благородно воспитывает непонятно от кого прижитого незаконно рожденного ребенка. Либо найти для меня хорошую кормилицу и няньку, и сделать вид, что меня не было вовсе.

Он говорил об этом так просто, без обиды и злости, лишь со сдержанной иронией, и с каждой новой фразой у меня начинала сильнее кружиться голова.

– Это жестоко.

В попытке вернуть равновесие я поднялась и взяла свой стакан, чтобы сделать пару глотков.

– Это просто герцог Керн. Любой из них, – Бруно пожал плечами так, словно все сказанное им ничего не значило. – Удо, которого ты знала, не был таким уж плохим человеком, Мира. Хотя тебе и сложно будет в это поверить. Просто меня воспитывали нормальные люди, а его – наши родители. Разница в этом.

Я не бралась гадать, что именно помогло ему расслабиться, выпитый коньяк или возможность сказать, наконец, правду, но взгляд его совершенно точно смягчился.

– Поэтому ты поселился в этом лесу. Ты рассказал Удо, и…

Бруно качнул головой, призывая меня остановиться.

– Нет. Он всегда обо мне знал. В детстве мы много времени проводили вместе. До тех пор, пока он не начал взрослеть, и вещей, в которых мы расходились, не стало слишком много. Скажу тебе больше, дорогая Мира, под конец жизни на нашего отца напала несвойственная ему сентиментальность. Он должным образом оформил все бумаги, необходимые для того, чтобы подтвердить мое право на имя и титул. Признаться, я ожидал, что Удо их сожжет, но он уверил меня, что они хранятся в запертом на ключ ящике стола в его кабинете. Я еще не проверял.

Коньяк, показавшийся мне чистым спиртом, обжег горло так сильно, что мне пришлось прижать к нему ладонь.

– Значит, законным герцогом Керном все это время был ты.

– Но мы с Удо распределили обязанности несколько иначе, – он коротко улыбнулся мне, и даже на расстоянии я заметила складки в уголках его глаз, какие появляются после тяжелых переживаний и огромной усталости. – Так было проще для всех. Я мог продолжать жить так, как мне удобно, а он получил то, к чему его готовили с детства.

Их заподозренное мною и так внезапно подтвердившееся родство объясняло все: и решительность, с которой Бруно спорил с моим мужем, и то, как надежно он мог защититься от его колдовства. Даже то, что Удо не прикончил его на месте, застав со мной.

– Поэтому он женился на мне? Я напомнила ему о матери?

Бруно наконец поднялся с дивана. Он направился не к столику, а ко мне, и по мере того, как он приближался, у меня сердце уходило в пятки.

– Последние десять, а то и двенадцать поколений герцоги Керны были первостатейными мерзавцами. Сейчас на свете тоже живет достаточно людей, желающих проклясть этот род. Одну из них звали Магда, – он понизил голос, потому что остановился вплотную ко мне, и говорить громче нужды не было. – Во время службы в Столице отец не жил монахом. Он много чего пообещал ей, и многого ее лишил, когда она потребовала от него выполнения данных обещаний. Она покинула потом Столицу, вышла замуж за простого, но хорошего человека, купца. Я разыскал ее, когда мне было семнадцать. Нанялся простым работником в ее дом. Ушел, когда ее не стало.

Не имея сил смотреть ему в лицо, я смотрела в распахнутый ворот рубашки и не могла понять, чье сердце сейчас стучит громче, его или мое.

– Она так и не узнала, кто ты?

– Нет, я ей сказал. За год до ее смерти. Как ни странно, она меня не прогнала.

Если уж я просила правды, мне предстояло выслушать ее до конца, и собравшись с духом, я задала следующий вопрос:

– Что ты имел в виду, когда сказал «проклясть род»?

– То, что она нас прокляла, – ладонь Бруно легла на мою щеку, и я все же подняла глаза. – Она так и не смогла стать матерью, и того же пожелала всем Кернам. Не иметь детей, не продолжить род. Я хотел попытаться исправить хоть что-то, искупить его вину.

– Но она отказалась отменить свою волю?

Губы Бруно сжались так сильно, что я почти задохнулась в очередной раз.

– Я так и не смог ее об этом попросить. Надеялся, что она предложит сама, потом стало слишком поздно. В целом, ни меня, ни Удо это особенно не беспокоило – что нужно молодому мужчине больше, чем гарантия того, что его похождения не будут иметь последствий?

Шутка вышла не самой удачной, но я все равно улыбнулась, а пальцы Бруно на моем затылке вдруг сжались сильнее.

– Так было, пока Удо не женился в первый раз. Долг герцога перед родом – оставить наследника. Анна умерла вскоре после того, как узнала о своей беременности. Без видимых и потаенных причин. То же самое случилось с Одеттой Лэйн. Удо не пил их кровь, не питался их молодостью, как болтают в народе. Большей части девиц, пропавших, по слухам, после визита в его спальню, попросту не существовало. Как, впрочем, и той, кто могла бы сделать его отцом.

Он был очень внимателен и серьезен, а его рука на моей щеке – такой горячей, что я накрыла ее похолодевшими пальцами.

– А я?

Непонятно чему улыбнувшись, Бруно погладил меня ребром большого пальца.

– А тебя он видел во сне. Мы оба видели. Красивая дочка апрекаря и потомственной ведьмы, способная зачать и родить ребенка от герцога Керна.

Он продолжал гладить, а я приоткрыла губы, чтобы проще было отдышаться и продолжать смотреть ему в глаза.

– От герцога?..

– От любого из нас. Признаться, я не думал, что, похоронив двух жен, Удо на такое решится, но он уехал на два месяца. А потом вернулся с тобой. Разыскав тебя, он сделал все, чтобы дела твоей семьи пошли неважно, и ты была заинтересована в браке. Поэтому я взял с него слово, что ты узнаешь только лучшую его сторону. Он даже искренне старался это слово сдержать, но получилось как получилось. Ты оказалась умной девочкой и сделала все, чтобы беременность не наступала. А потом и вовсе сбежала в лес.

– Значит, так он меня нашел… Пришел к тебе, потому что больше мне было негде спрятаться… – на фоне всего остального это казалось сущей безделицей, но говорить об этом было проще, чем об остальном.

– Я поставил тебе хорошую защиту. Из-за нее ты плутала по лесу до тех пор, пока не пришла прямо ко мне. Мне оставалось только тебя встретить. Удо понял, когда потерял тебя из виду.

Он наклонился и вдруг коснулся губами кончика моего носа.

– Ты в самом деле была ему очень нужна. Думаю, со временем он научился уважать тебя, но делал это очень по-своему.

Волна чудовищного холода поднялась по спине, и я снова сжала руку Бруно.

Нового герцога Керна, если быть точной.

Молчание становилось глухим и тягучим – он не торопил меня, а я изо всех сил старалась оформить в слова хотя бы одну из десятков крутящихся в голове мыслей.

– Что мы будем делать теперь?

В конце концов, только это прямо сейчас и было важно.

Бруно хмыкнул и притянул меня ближе, вынуждая прижаться к своему плечу.