Текст книги "Соблазн (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7

Поляна, на которой нас дожидался Удо, получила свое название благодаря мелким розовым цветам, каждую весну расцветающим на ней. Говорили, что первый саженец в этой земле когда-то оставила жившая в этих лесах ведьма, и с тех пор цветы всходили, невзирая ни на погоду, ни на желание людей.

Мне не было дела до этой легенды, да и розовое недоразумение размером с ноготь никогда не казалось мне красивым, но думать об этом, глядя себе под ноги, было приятнее, чем о том, что прямо сейчас происходило со мной.

Удо действительно держал под уздцы двух лошадей – своего коня и кобылу, которую привел для меня.

Бруно взял лошадь из стойла, обнаружившегося за домом.

Мы не разговаривали по пути, и в замок тоже возвращались в молчании.

Непривычно пустынный в эти часы двор встретил нас погребальным молчанием.

Страшась гнева скорого на расправу и жестокого герцога, люди попрятались, даже со стороны не желая наблюдать за тем, как именно он притащит меня назад.

Поглаживая чуткую и нервную кобылу по шее, я с неожиданной для себя самой горечью задумалась о том, что никто из них не посмел бы прекословить ему и не вступился бы, даже если бы он приволок меня за волосы или привязав к седлу. Они знали двух предыдущих герцогинь, возможно, даже им симпатизировали, но старательно отводили глаза, когда Удо превращался в чудовище.

За время жизни здесь мне доводилось слышать шепотки о том, что меня герцог, по всей видимости, очень любит, потому что достается мне гораздо меньше, чем доставалось моим предшественницам.

Как только коней увели, я закинула на плечо сумку и, не желая смотреть ни на одного из сопровождавших меня мужчин, ушла в свои покои.

Глупо было обижаться на дворовый люд за равнодушие, еще глупее было злиться на себя, и уже откровенно низко – быть недовольной Бруно.

И тем не менее, падая лицом в свою подушку, я злилась так, что мечтала только о возможности что-нибудь разбить.

Ощущение того, что меня предали не покидало всю дорогу, хотя умом я и понимала, что он был прав. Препираться с герцогом в лесной хижине можно было до бесконечности: Удо приехал не для того, чтобы отступать, а Бруно не намеревался сдаваться ему на своей территории.

В возможность тихого развода без потерь для себя я не верила, хотя на какую-то долю секунды такая перспектива и показалась мне вполне реальной. Лучшая из перспектив.

На место горечи и этой бессмысленной злости очень быстро пришла усталость. Прошлой ночью спать мне почти не довелось, и при воспоминании об этом мне пришлось прижать ладони к щекам, чтобы хоть немного остудить их.

Верь я в Создателя хоть немного, сочла бы, что Бруно был воплощенным соблазном, которому я с легкостью поддалась, и за это получаю свое наказание.

Впрочем, чем больше я думала, тем отчетливее он казался мне кем-то гораздо худшим.

Нагловатый и немногословный лесник оказался тем единственным, у кого хватило духа не просто перечить герцогу Керну, а смело настаивать на своем, не опасаясь возмездия. Он вел себя вызывающе и нагло, и был уверен, что ему ничего за это не будет. Перед его домом останавливались силы, согнувшие и почти ломавшие старый лес. Он посмел сделать меня своей, а после, не стесняясь, сознаться в этом моему мужу, да еще и напроситься в замок.

За малую долю подобного, даже за саму мысль об этом любой другой уже попрощался бы с жизнью.

Зная об этом наверняка, Бруно был уверен в том, что его слово для герцога имеет значение.

Уже в полудреме перекатываясь на спину, я положила ладонь себе на живот, – на то же место, куда по-хозяйски клал руку Бруно, – и подумала о том, что у меня есть целая неделя на то, чтобы узнать. Даже если не выберусь отсюда живой, то хотя бы проведу последние дни своей жизни интересно.

Найдя эту мысль самой утешительной из всех возможных, я провалилась в глубокий и поразительно спокойный сон, из которого меня вырвал пронизывающий холод, сменившийся чудовищным жаром. Что-то происходило, но сидя на кровати и глупо моргая, я не могла понять, что именно. Как будто бушевавшие в лесу ветра проникли в замок, и…

Я встала и прислушалась, но быстро поняла, что ничего подобного не случилось.

Пока я спала, снова наступила ночь, – или всего лишь поздний вечер, – а значит, существовала хорошая вероятность того, что мой муж успел убраться к черту обратно в Столицу или куда бы то ни было еще.

Успокоенная мечтой об этом, я умылась и сменила платье, уложила волосы в простую прическу, и только после этого вышла из комнаты.

В пустынных коридорах замка было тихо, и я спустилась по лестнице, чтобы заглянуть в кухню. Есть после всех тревог и переживаний хотелось почти нестерпимо.

Вот только добраться до еды мне не удалось.

К счастью, их приглушенные голоса я услышала заранее и успела остановиться, не показываясь на пороге гостиной.

Бруно и герцог Керн расположились там, и судя по тону их беседы, убивать друг друга по-прежнему не собирались.

– Ты еще больший мерзавец, чем я предполагал. Или еще больший дурак.

– Я пью отличное вино в твоем доме и все еще жив. Значит все же не дурак.

Удо засмеялся тихо и коротко, и приятного в этом смехе было мало.

– Мне следовало бы снести тебе голову за Мирабеллу.

Я не могла видеть, но готова была поклясться, что Бруно почти равнодушно пожал плечами в ответ.

– Это твоя вина. Сколько она прожила с тобой, больше года? За это время можно соблазнить даже чужую жену, не говоря уже о собственной. Бросить к ее ногам все золото мира. Очаровать. Стать пусть не любимым мужем, но желанным любовником. Ты не смог ничего из этого. Или не захотел.

– Ты решил рассказать мне, как мне следует обращаться с собственной женой?

– Ведь без моего совета у тебя не слишком хорошо получается, не так ли?

Ядовитую улыбку, мелькнувшую на его губах, я представила так ярко, что едва не обнаружила себя, бросившись вперед, чтобы остановить Удо, но как ни странно, тот не закричал и не начал грозить своему собеседнику страшной карой.

– Оставь свое мнение при себе, лесник.

– С превеликим удовольствием. Я с радостью уберусь обратно в свой лес, когда она будет в безопасности, если ты намекаешь на это, герцог.

Послышался звон бокалов и хорошо знакомые мне шаги – Удо встал, чтобы налить обоим еще вина.

– Не знал, что она тебе так нравится.

– Скорее, мне было просто любопытно. До недавних пор.

– До того, как ты уложил ее в свою постель?

– До того, как ты нарушил договор, вторгнувшись в мой лес.

Ненадолго наступило молчание, и прервал его, как ни странно, Удо.

– Здесь нет ничего твоего.

– Разумеется. Воля ваша.

Теперь Бруно откровенно смеялся, и от этого смеха, вроде бы безобидного и совсем не злого, у меня кровь стыла в жилах. Кем бы он ни был на самом деле, беспощадный герцог Керн почитал его если не за равного, то точно за того, с кем не стоит связываться без крайней на то нужды.

– Зачем ты устроил это представление с замком?

– Затем, что при мне ты гарантированно не сможешь причинить ей вред ни одним из доступных тебе способов. Ты же не станешь отрицать, что их у тебя великое множество.

– Ты и правда не дурак.

Снова наступило молчание, прерываемое только звоном бокалов.

– У нас с тобой очевидно есть проблема, герцог. Если это хоть немного утешит твою попранную гордость, я могу пообещать, что постараюсь за время твоего отсутствия ее решить.

Бруно говорил задумчиво и медленно, как будто взвешивал каждое слово, которое намерен был произнести, и я поймала себя на том, что сжимаю кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони.

Эти двое обсуждали меня как вещь, торговались как на базаре, и кто из них был хуже сейчас, я не могла решить так сразу.

Искушение уйти так же бесшумно как приблизилась и не унижать себя тем, что слушаю все это, было велико, но, не дослушав, я лишилась бы и возможности ответить себе на этот вопрос.

– Вот как? Сегодня ты не перестаешь меня удивлять. Я слушаю.

Удо забавлялся. Его удовлетворение тем, что Бруно, несмотря на собственную наглость, старался найти к нему подход, разливалось по комнате горячей волной.

Если это чувствовала даже я, сам Бруно не мог не почувствовать тоже.

Когда он заговорил снова, его тон изменился почти неуловимо, но так, что я на всякий случай обхватила себя за плечи руками.

– Я уговорю ее развестись тихо. Никаких отступных, никаких публичных разногласий. Ты отпустишь ее к отцу или туда, куда она посчитает нужным, и навсегда забудешь о ее существовании. Хороший план?

Снова звон бокалов, и снова тихий и недобрый смех – сдерживаться Удо уже перестал.

– Потрясающе. Какое благородство. Ты ведь знаешь, что деньги меня не волнуют, не так ли?

– Дело не в деньгах, а в чести, – Бруно ответил так быстро и четко, что, вероятно, его перебил. – Ты можешь отказаться от жены, если она не способна подарить тебе наследника. Никто не посмотрит на тебя косо, если ты расторгнешь такой брак. Поверь, я сумею сделать так, чтобы она согласилась и на это.

На этот раз Удо думал так долго, что я успела привалиться к стене и начать отсчитывать собственные вдохи.

Бруно предлагал ему чудовищные, губительные для репутации молодой женщины вещи. Если предположить, что я снова решу выйти замуж когда-то, настолько скандальный развод с герцогом Керном сослужит мне плохую службу.

А впрочем, для того чтобы думать о будущем, мне предстояло для начала позаботиться о том, чтобы оно у меня было.

Не то чтобы я сама не задумывалась о возможности предложить Удо нечто подобное, но сначала не могла подобрать слов, чтобы начать этот разговор, а потом слишком боялась себя выдать. Того, что я делала, защищая себя от беременности, он бы не простил, и уж точно ни на что бы не согласился.

– Не смей говорить об этом, – задумавшись, я вздрогнула, когда из гостиной снова раздался голос моего мужа.

Удо едва сдерживал холодное и опасное бешенство, но даже оно Бруно не пугало.

Судя по звукам, он поднялся и начал мерять комнату шагами.

– Подумай сам, герцог. Ошибки случаются. Даже с тобой. Эта девочка не чета двум твоим предыдущим женам, ты и сам это видишь. Если она оказалась способна сбежать, кто знает, что еще она может сделать с собой? И тогда ты точно будешь выглядеть бледно. В третий раз овдоветь…

– Довольно, – Удо поставил бокал на стол так резко, что непонятно было, как не разбил. – У меня действительно нет ни времени, ни желания сейчас разбираться в этом.

– Я тебя об этом и не прошу, – все так же спокойно Бруно поставил свой бокал и остановился. – Просто подумай об этом. В дороге хорошо думается, я знаю. И не торопись ни с ответом, ни со своим возвращением. А я пока присмотрю за герцогиней.

После недолгой и напряженной тишины в комнате снова произошло какое-то движение, и я готова была поклясться, что это Удо встал, чтобы приблизиться к нему вплотную.

– Не смей прикасаться к ней в мое отсутствие.

– Разумеется, – Бруно согласился спокойно, но головокружительно легко. – Я пальцем ее не трону, слово даю.

Глава 8

Удо уехал через час.

Одно из окон моей спальни выходило во двор, и лёжа в постели, я слышала, как там суетились провожавшие его люди.

Бруно пришёл ко мне через полтора.

Он вошёл тихо и без стука, остановился в дверях, проверяя сплю ли я.

Следовало бы и правда притвориться, но непонятная, ничем, в общем-то, не обоснованная злость жгла грудь, и я отвернулась на бок, спиной к нему слишком резко.

Очень хотелось повернуться и снова назвать его ублюдком – хотя бы за ту самоуверенность, с которой он посмел решать мою судьбу перед Удо.

Перина промялась, когда он склонился надо мной, оперевшись о неё ладонями по обе стороны от моей головы.

– Подслушивала?

В его тоне не было недовольства, но отчётливо слышалось удовлетворение и тщательно сдерживаемый смех.

Вместо ответа я зажмурилась крепче.

По поводу отъезда мужа я не испытала даже облегчения, настолько ситуация с ним казалась мне сложной и неразрешимой, несмотря на его мнимую готовность что-либо обсуждать.

От Бруно же пахло мылом и чём-то ещё, приятным и свежим, а капля воды с его волос упала мне на висок.

С его появлением мне стало заметно спокойнее, как будто он и правда мог защитить меня от неизвестности самим своим присутствием, и это злило до сведённых пальцев и желания на него накричать.

– Перестань, герцогиня, ты же знаешь, что я не сделал бы ничего тебе во вред.

«Только выторговывал меня, как лошадь на базаре. И, черт тебя побери, ты отлично знал, что и как сказать Удо. Ты прекрасно с ним знаком», – я не стала произносить это вслух, чтобы не падать до откровенно пошлых упрёков.

Что он мог мне сказать на это?

Что я хотела, чтобы он мне ответил?

– Хотя, мне кажется, ты злишься не на это, – по коже побежали мурашки, когда Бруно отвёл мои волосы с виска и коснулся мягким поцелуем. – Ты задумалась о том, что он может оказаться прав. Что я действительно просто тешил своё самолюбие вчера.

Попадание было настолько метким, а это прикосновение – столь нужным и успокаивающим, что я развернулась так резко, что едва не ударилась о его подбородок.

– Ты самоуверенный мерзавец и негодяй!

– Да. И лучший из твоих любовников, – улыбаясь почти до неприличия довольно, он склонился ещё ниже, заслоняя собой лунный свет, льющийся из окна, и создавая иллюзию того, что мы остались одни во всём мире. – И всё же я снова тебя не подвёл.

Это было правдой. Даже когда мне показалось, что всему конец, он справился и с ситуацией, и с бешеным нравом Удо, так или иначе добившись того, чего хотел.

– Герцог задумался. На текущем этапе это уже много.

– Он никогда на это не согласится, – я сама удивилась тому, как голос опустился до хриплого полушёпота. – Я принадлежу ему, и…

Мне пришлось остановиться, потому что я собиралась сказать, что он не знает Удо. Но нет, Бруно слишком хорошо его знал. По всему выходило, что много лучше, чем я.

Он, очевидно, понял, потому что снова погладил меня по волосам.

– Именно поэтому он может дать положительный ответ. Когда он вернется, я поговорю с ним снова, а потом ещё раз, и ещё, если понадобится. С любым человеком можно договориться, герцогиня. А твой муж прежде всего человек.

Не зная, что ему возразить, я молчала, пораженная уверенностью, с которой он говорил всё это, а Бруно тем временем склонился ниже. Обвёл губами линию моего подбородка, ещё не целуя, но намечая прикосновение, вдохнул с кожи запах мыла и трав.

Сердце забилось так сильно, что за это я его почти возненавидела.

Накануне я была слишком взволнована и не исключала того, что могу погибнуть.

Теперь же все было совершенно иначе, и прикосновения Бруно казались дикими, неуместными… и от того особенно желанными.

– Ты дал ему слово не прикасаться ко мне, – это было моим последним аргументом для него и для себя.

Бруно ответил мне тихим смешком:

– Я и не стану.

Он сделал всего одно ловкое движение, которое я даже не успела отследить, но мгновение спустя он уже лежал на спине, а я сидела на его бедрах.

– Ты сама все сделаешь, – заложив руки за голову, он с нескрываемым удовольствием наблюдал, как я вздрагиваю, а после застываю, не зная, как поступить.

Для того, чтобы встать с него, нужно было только пошевелиться, но учитывая полупрозрачную рубашку, под которой ничего не было, получилось бы слишком неловко, чудовищно… неискреннее.

Начать самой было немыслимо, и я сжала губы, надеясь, что он хоть немного мне поможет, но он только продолжал смотреть.

– Смелее, прекрасная Мира. Ты ведь хотела прикасаться ко мне вчера. Правда, тебе было немного не до этого.

Снова называть его мерзавцем было глупо, но я все равно подалась вперед, опираясь ладонями о перину точно так же, как опирался, нависая надо мной, он.

– Ты снова не намерен замолкать?

Бруно улыбнулся еще шире, но в самом деле не попытался дотронуться до меня.

– Если только ты меня убедишь. Но нет. Мне нравится, как ты краснеешь.

– Негодяй.

Я сама поразилась тому, сколько восхищения прозвучало в моем голосе.

Бруно тихо засмеялся, а я задержала дыхание то того, как близко он был. От того, что он собирался сделать со мной все то же, что делал прошлой ночью, но теперь уже в этой постели. В той, на которой меня брал муж, и я пережидала его близость как непогоду – потому что таковы были обязанности жены.

Бруно же я ничего должна не была. По сути, я его даже не знала. Но он заставил меня пережить настолько ошеломляющие по силе чувства, что прямо сейчас показалось таким естественным – склониться еще ниже и коснуться первым осторожным поцелуем его шеи, потом подбородка, ключиц.

Руки начинали подрагивать от напряжения, и пытаясь скрыть эту дрожь, я легко, унизительно неловко провела по его груди вниз, чтобы забраться под подол рубашки и наконец коснуться ладонью кожи.

То ли не веря до конца в мое согласие на то, что он предлагал, то ли еще почему-то, но Бруно застыл, замер подо мной. Кажется, даже задержал дыхание.

Он не пытался торопить, и, сняв с него рубашку, я продолжила изучать его ладонями и взглядом. На нем обнаружились несколько маленьких шрамов, не замеченных мною вчера в горячке. Он был отлично сложен. И с каждым легким прикосновением мне все проще было убедить себя в том, что этот случай слишком жаль упускать.

Несмотря на то, что, кроме Удо, сравнивать мне было толком не с кем, мой муж в качестве любовника не шел ни в какое сравнение с ним, а сама мысль о том, чтобы подпустить к себе кого-то из грубоватых мужиков или слащавых вельмож в родных местах казалось невыносимой. После моего отъезда из замка герцога подобное едва ли повторится, и сейчас можно было распробовать как следует, чтобы запомнить это.

– Мира, – он позвал тихо и очень серьезно, и я подняла глаза, не понимая, о чем столь срочном и важном можно говорить сейчас.

Бруно смотрел на меня пристально, и даже в темноте я заметила, что глаза у него снова потемнели.

– Поцелуй меня.

Это был не приказ, не настойчивая просьба. Просто предложение.

Даже не пытаясь спорить, я подалась ближе и, коснувшись его губ, замерла.

Меня целовали, но мне впервые доводилось целовать самой, и сердце снова зашлось от неловкости и глупого страх, что он посмеется и не ответит.

Бруно ответил. Он разомкнул губы, но не пытался перехватить инициативу, а я очень быстро забыла о том, что боялась быть неуклюжей, настолько это оказалось обжигающе приятно – получить власть над ним, вести его самой, пользоваться его доверием.

В этом счастливом опьянении так просто оказалось опуститься ниже, когда стало нечем дышать, повторить путь собственных ладоней губами.

Я задержалась над сердцем, наслаждаясь тем, как быстро оно бьется, а после двинулась ниже, потерлась щекой о его живот, небольно прихватила кожу, и замерла.

Он продолжал лежать подо мной неподвижно, но был порядком заведен, и чувствуя, как краска снова приливает к щекам, я взялась за его пояс.

И вот это оказалось стыдно по-настоящему. Бруно не стеснялся остаться обнаженным передо мной, а я с трудом могла вдохнуть, стягивая с него одежду.

Он был уже полностью готов, и проводя рукой по его бедру, я напомнила себе, что не обязана. Что даже для мужа я не делала ничего подобного.

А после осторожно коснулась его члена, обхватила ладонью, и прикусила губу, привыкая к этому ощущению.

Удо не слишком любил, когда я трогала его в ответ, хотя по началу мне и было любопытно.

Бруно же замер, приподнявшись на локтях, и его взгляд, который я чувствовала затылком, стал бешеным.

– Мира.

Теперь это была совсем другая интонация – по-прежнему не глядя на него, я кожей улавливала его тревогу. Зная, как доставить удовольствие мне, он не хотел, чтобы я делала что-то неприятное и недопустимое для меня.

Это оказалось настолько трогательно, что я тихо засмеялась, поднимая голову и с поразившей меня саму легкостью встречая этот взгляд.

– Кажется, теперь кто-то другой сгорает от стыда.

Он так очевидно поперхнулся всем, что хотел мне сказать, всем, для чего подбирал слова так тщательно, что мне стало еще и весело.

Сжав его смелее и тихо задохнувшись от ощущения такой нежной кожи под ладонью, я снова потянулась к нему, ловя губами губы.

– Ты же хотел мне что-то показать, лесник?

Зная о подобном лишь из пары фривольных книг, я подчинилась мудрому инстинкту, и он не подвел – помог провести рукой вверх-вниз правильно, сжать его немного крепче.

Я пробовала ласкать его то быстрее, то медленнее, а взгляд Бруно прямо передо мной становился совершенно неописуемым.

Взглядом человека, получившего то, на что не осмеливался всерьез надеяться. И я поцеловала его снова, – на этот раз так, как честной женщине целовать никого и никогда не пристало: жадно, требовательно, почти зло.

Все равно стало, как это выглядит и что он подумает после, гораздо важнее была сама возможность чувствовать от него взаимность и хотеть этого так сильно, как хотела я.

Тело приятно заныло от предвкушения, в животе свернулся тяжелый горячий ком. Даже грудь ощущалась непривычно тяжелой, и когда Бруно накрыл ее ладонями, я тихо и облегченно застонала.

Он все-таки не выдержал. Сжал сильнее, на грани грубости, а потом привлек к себе, скользнул ладонями под подол, чтобы собственнически погладить бедра.

Обвивая его шею руками, я улыбнулась широко и счастливо, наслаждаясь тем, как часто и сорвано он дышит, и поцеловала снова.

Когда он стиснул мою талию, вынуждая приподняться, опираясь на колени, я не подумала возражать, только поцеловала его под подбородком, забралась пальцами в волосы, сжимая их у корней.

– Ты все-таки нарушил слово.

Бруно резко увлек меня на себя, надавил на спину, и я задохнулась, запрокинув голову, от того, как быстро он оказался во мне. От того, как потрясающе остро это ощущалось. От того, что мне, оказывается, не хватало этого чувства заполненности им.

Не было сил открыть глаза, а Бруно снова поймал губами мои губы, на этот раз не целуя, но собирая с них первый хриплый, но вполне отчетливый стон.

– Ничего страшного. Он тоже нарушил. Когда ты вышла за него, Удо обещал мне, что тебе не придется об этом жалеть.

Его слова доносились до меня сквозь густую огненную пелену, застилавшую взгляд и разум. Растворяясь в ней, я успела подумать, что обязательно спрошу его позже, но тут же забыла об этом, потому что Бруно качнул бедрами, двинулся во мне, продолжая удерживать за спину, и поцеловал снова.

– Тише…

Я кивнула, не открывая глаз и не слишком понимая, чего он от меня хочет.

Короткий и влажный поцелуй пришелся под подбородок, следующий в шею.

– Посмотри на меня.

Он постоянно произносил вслух совершенно немыслимые вещи, но еще ни разу мне не пришлось жалеть о том, что прислушалась к нему.

С трудом подняв ресницы, я с удивлением обнаружила, что Бруно больше не двигается, но смотрит на меня так близко, как, казалось бы, невозможно для двоих ничем не связанных людей. Я по-прежнему сидела у него на коленях, его член был во мне, а в затылке пульсировало жгучее, отчаянное, как последнее желание смертника, нетерпение.

Удерживая за талию одной рукой, он провел пальцами по моим губам, сминая их так непристойно, что я едва не закрыла глаза снова, но последовавший за этим прикосновением новый поцелуй заставил забыть об этом и просто потянуться навстречу, отвечая на него.

– Тише. Мы же не хотим, чтобы по замку поползли разговоры о том, что герцогиня приняла любовника в собственной спальне, не успел герцог отъехать от ворот?..

В его голосе был хриплый и взволнованный смех, и я ответила на него таким же, утыкаясь ему в плечо.

Даже не заметила…

Бруно сжал мои бедра снова, заставил немного приподняться, на этот раз загодя закрывая мне рот очередным поцелуем.

– Давай. Сделай это сама. Тебе понравится.

В этом я не сомневалась.

Зажмурившись, чтобы не было так мучительно стыдно, я осторожно двинула бедрами, и закусила губу.

Необходимость молчать, когда от радости и удовольствия хотелось кричать в голос, обостряла ощущения еще больше, и позволяя мне пробовать и подбирать удобное для меня положение, Бруно позаботился и об этом. Он не пытался зажать мне рот, но целовал поминутно, каждым новым поцелуем подводя к тому, чтобы стать безоговорочно покорной и сдерживаться ради одних этих прикосновений – откровенных, неистовых, жарких.

Даже хватаясь за его плечи, мне трудно было держать равновесие, слишком все это оказалось хорошо. Я уже почти готова была признаться в том, что не могу больше, когда он вдруг увлек меня на себя резче.

Ему было больше не до поцелуев, и я прижалась губами к его плечу, чтобы заглушить новый рвущийся из горла стон самостоятельно.

Теперь темп моих движений задавал он сам, то придерживая мои бедра, то вынуждая насаживаться на него резче, и мне казалось, что этому не будет конца.

Почти лежа на его груди, я чувствовала, как меняется его дыхание, а прикосновения становятся все более нетерпеливыми. Выбрав момент, чтобы не упасть и не сбить его, я стянула с себя насквозь промокшую рубашку, чтобы успеть прижаться кожей к коже за секунду до того, как он достигнет пика.