Текст книги "Соблазн (СИ)"

Автор книги: Лера Виннер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 11

Увлекшись своими мыслями, я не заметила, как небо закрыли тяжелые серые тучи. Вдалеке раздавались раскаты грома, но дождь пока только накрапывал, лишь собираясь пойти в полную силу.

Эти капли промочили волосы Бруно, но его одежда осталась сухой.

Вскочив ему навстречу, я не смогла двинуться с места, так и осталась стоять у стола, а он прошел к дивану и сел на него, положив ногу на ногу.

Он молчал, а я не могла заставить себя спросить, просто смотрела на него, ожидая новостей как приговора.

– Удо жив, – он произнес это коротко и глухо, как будто даже зло.

Пол качнулся под ногами, и я наконец сорвалась с места, бросаясь к нему и снова начиная дышать.

– Ты его нашел?

– Нет, – Бруно поправил манжету и, наконец, посмотрел мне в глаза.

За эти несколько часов его лицо осунулось и казалось заострившимся, как будто он смертельно устал.

Я остановилась перед ним, отчего-то не решаясь касаться.

– Что это значит?

– Я нашел место, где он встретился с Вильгельмом, – он растер виски ладонями, и вдруг как будто отмер. – Налей мне выпить, Мира.

Просьба оказалась неожиданной, но тон, которым она была произнесена, заставил что-то в груди тяжело сжаться и заныть. Казалось, что прямо сейчас Бруно нуждался в моем участии не меньше, чем я – в его, и такое доверие заставило меня двигаться, направиться к столику, на котором стоял графин с коньяком, но молчать.

– Спасибо, – приняв стакан, он не отпустил мою руку, а увлек на диван, вынуждая сесть рядом.

Ему потребовалось три мелких глотка и еще почти две бесконечно долгие минуты, чтобы собраться с силами, а я разглядывала его профиль и боролась со странным ощущением. Как будто передо мной был совершенно чужой, но вместе с тем, хорошо знакомый человек.

– Удо солгал тебе, когда сказал, что возвращается в Столицу. Нам обоим солгал, – поставив стакан с коньяком на колено, он смотрел в пространство перед собой, а не на меня, и сейчас это, вероятно, было благом. – Он ехал на встречу с бароном Монтейном. Собирался прикончить его, но не хотел придавать это огласке. Это делает ему честь.

Бруно качнул головой, и в этом движении было и удивление, и уважение, и злая ирония, которой я прежде за ним не замечала.

– Что это за история с его второй женой?

Я спросила просто ради того, чтобы заговорить и избавиться от мучительного наваждения, вызывающего колючие мурашки по спине. От иллюзии того, что прямо сейчас рядом со мной сидел мой муж.

Вероятно, Бруно почувствовал, насколько мне неуютно, потому что наконец повернулся и стиснул мои пальцы.

– Все нормально, Мира. Это я. Просто не в лучшем из своих настроений.

Его голос и взгляд смягчились, и я наконец смогла протолкнуть на вдохе проклятый тяжелый ком, застрявший в горле.

От странного, ничем не объяснимого облегчения хотелось броситься Бруно на шею, и чтобы взять себя в руки, я забрала у него стакан и встала, чтобы наполнить его снова, а заодно и взять второй для себя.

– Не стоит больше, мне еще ехать.

Эта новость обожгла спину как удар кнута, но я заставила себя не обернуться сразу.

– Тебе еще нужно хоть что-то мне объяснить.

Он засмеялся так хрипло, будто у него пересохло в горле.

– Да в тебе проснулась герцогиня Керн.

Полыхнув взглядом в его сторону, я вернулась к дивану и протянула ему стакан.

– Рассказывай. Ты обещал.

Напоминание о данном слове было почти что запрещенным приемом, но мое терпение было на исходе, да и Бруно не мешало взбодрится.

Одарив меня не менее едкой улыбкой, чем та, что была адресована Удо минутами ранее, он все же повернулся ко мне.

– Вторая жена герцога была младшей дочерью графа Лэйна. Я полагаю, ты знаешь, кто это.

– Очень богатый, очень знатный, очень давно приближенный к королю человек?

Бруно кивнул, сделал еще один глоток.

– Да. Вильгельм барон, но принадлежит к обедневшему роду. Граф никогда не позволил бы ему составить партию для своей дочери, а между тем Одетта его любила. Удо об этом знал. Вильгельм приезжал к нему, просил отказаться от этого брака. Насколько мне известно, даже встал на колени. Но это не помогло.

Я вспомнила спокойное и гордое лицо Монтейна, и мне в очередной раз стало не по себе.

– А дальше?

– Дальше? – Бруно посмотрел на меня немного удивленно, словно не ожидал, что я захочу знать продолжение. – Одетта подчинилась воле отца и вышла за герцога Керна. Через восемь месяцев ее не стало. Вильгельм поклялся отомстить. Признаться, даже я не воспринял всерьез его угрозы – он был хорошим фехтовальщиком, но совсем не умел колдовать. Однако, как мы видим, у него появился хороший стимул научиться.

Он продолжал говорить загадками, а из миллиона возникших у меня вопросов в висках и затылке настойчиво пульсировал только один. Самый неважный.

– Что значит – даже ты?

Бруно хмыкнул, посмотрел на коньяк в своем стакане, а после покачал головой.

Он очевидно ходил вокруг да около, не находя слов, чтобы рассказать о самом главном, и я сжала губы, вынуждая себя смириться и еще немного потерпеть.

– Ты сказал, что Удо жив, но ты его не нашел.

– Место всегда помнит, – губы Бруно дрогнули, а в голосе послышалось нечто, подозрительно похожее на благодарность. – Они встретились, но Удо рассчитывал либо на честный, либо на откровенно бесчестный бой. А Вильгельм оказался умнее.

Он допил оставшийся коньяк залпом, встал, чтобы вернуть сстакан на столик, а вернувшись, опустился на колени передо мной, чтобы удобнее было заглянуть в глаза.

– Я пока не знаю, что именно барон сделал с ним. Это похоже на какое-то проклятие. Наказание, которое будет длиться годами. До определенной степени это справедливо, Удо в самом деле сломал ему жизнь.

– Не превратил же он его в жабу, – мой голос дрогнул, а шутка получилась глупой, но мне отчаянно хотелось держаться хотя бы за что-то.

Слушать дальше, а не закрыть уши руками, спасаясь от правды, оказавшейся хуже, чем я могла предполагать.

– Если только в особенно отвратительную, – уголки губ Бруно дрогнули, но за попытку я была ему признательна. – Нет, он остался собой, но что-то изменилось. Это письмо он написал тебе уже после. Твой муж был не тем человеком, с которым допустимо промедление, Мира. Взяв десять минут, чтобы написать записку перед дуэлью, он скорее использовал бы это время для того, чтобы убить противника.

– Мне говорили, что он не гнушался пользоваться своей силой против тех, кто подобными возможностями не обладал.

Я говорила правду, но губы предательски онемели. Бруно потянулся, положил теплую ладонь на мое лицо и мягко растер их большим пальцем.

– Тебе еще много чего расскажут. Ты знаешь, каким он был. Найдется множество желающих облить грязью герцога, который не способен спросить за эти слова. Не слушай никого кроме себя.

О да, я знала, каким человеком был мой муж. И Бруно знал тоже. Однако сейчас он делал все, чтобы не позволить мне отзываться, и даже думать об Удо плохо.

– Ты сказал, что он жив, но говоришь о нем в прошедшем времени.

– Я говорю так, потому что это, по всей видимости, уже не тот Удо Керн, которого ты знала, – он произнес это так твердо, что я задержала дыхание вновь.

Если Удо жив, рано или поздно он должен будет вернуться в замок. Если он изменился…

– Я все равно не понимаю.

– Я пока тоже не до конца, – убедившись, что я сохраняю самообладание, Бруно снова сел рядом. – Но я постараюсь узнать. Как минимум разыскать его и поговорить с ним. Не знаю, сколько это займет времени: несколько часов или дней.

– Ты так уверен, что он станет говорить с тобой.

На этот раз лицо Бруно дрогнуло заметно, и ему потребовалась почти минута, чтобы взять себя в руки.

– С кем еще ему говорить, если не со мной.

В этой короткой фразе было столько непонятных мне, потаенных, но искренних чувств, что я невольно опустила глаза, чтобы ненароком не увидеть и не услышать лишнего.

Что бы ни связывало этих двоих, оно явно было сильнее любой вражды, разницы в положении и недопонимания.

– Мира.

Он коснулся моего лица снова, и я послушно посмотрела ему в глаза. Такие же темные, как небо за окном.

– Я не могу объяснять сейчас. Время уходит, а оно, судя по всему, дорого. Мне нужно его найти. А еще нужно, чтобы ты при этом была в безопасности. Пообещай мне, что не выйдешь за стену, пока я не вернусь.

Это было настолько неожиданно, что я только растерянно моргнула, не зная, что сказать в ответ.

Бруно склонился ближе, удерживая меня взглядом.

– Это важно. Ни письмо от меня, ни записка от Удо, ни странные сны, – ничто из этого не считается. Я лично скажу тебе, что ты можешь покинуть замок, и ты будешь видеть меня наяву, как сейчас. Пообещай.

Он не пугал меня, не говорил прямым текстом о возможной опасности, но теперь мне стало так же страшно, как было в его доме в лесу в тот момент, когда я кожей чувствовала приближение Удо.

– Что если ты не вернешься? Если уедешь и пропадешь, как он? Если тоже встретишь кого-нибудь по дороге, а потом вдруг изменишься и не посчитаешь нужным ввести меня в курс дела? Мне до конца жизни сидеть здесь, как в монастыре?

Жестокие и глупые слова срывались с губ сами собой. К моему собственному неудовольствию, они были предвестниками внезапно подступившей истерики, и я заставила себя умолкнуть, но было поздно.

Глаза Бруно опасно сузились, а потом он подался вперед и поцеловал меня глубоко и грубо, так откровенно и влажно, что я сначала задохнулась, а потом уперлась ладонью ему в плечо, чтобы оттолкнуть.

– Ты рехнулся⁈

– Не беспокойся, покушаться на уединение скорбящей вдовы мне некогда тоже, – он странно, мимолетно и шально улыбнулся, а после погладил мою щеку снова. – Я все тебе объясню, раз уж твой муж в самом деле не потрудился. И я точно вернусь. Разыщу его, а потом отвечу на все твои вопросы, даже самые неприятные. Но обещай мне, что не покинешь замок.

Глядя на него, я медленно кивнула, прежде чем успела все взвесить и прийти в полное согласие с тем, что делала.

– А люди? Что мне сказать им? Что делать все это время?

– Продолжай писать письма, – Бруно заправил выпавшую из моей прически прядь волос мне за ухо. – Пиши всем, кому нужно, но пока не отправляй гонцов. Вели сшить для тебя траурное платье. Держись естественно, прекрасная Мирабелла. У Удо было достаточно врагов, чтобы весть о том, что он остался в живых могла навредить ему.

Я вздрогнула, как будто меня окатили ледяной водой, потому что это было правдой. Вильгельм Монтейн был честным человеком, воспользовавшимся законным правом на свою месть, но сколько было других?.. Похожих на герцога Керна, но не похожих на него.

Проведя ладонями по лицу, я стерла слезы, которых на самом деле не было, и встала.

– Тебе в любом случае нужно переодеться в дорогу. Я распоряжусь на кухне.

– Мира.

Теперь в его голосе слышались тревога и предупреждение, и уже направившись к двери, я развернулась, кивнула ему спокойно и уверенно.

– Я поняла. Я останусь в замке до твоего возвращения.

Покидая библиотеку, я подумала о том, почему Бруно говорил именно так – о том, что вернется один, но не о том, что они вернутся вместе, – но не позволила этой мысли вынудить меня задержаться.

Он несколько раз повторил мне, что времени нет.

Коротко отдав необходимые указания служанке, я поднялась в свою комнату и сняла со спинки стула сумку, с которой бежала ночью через лес. Казалось, это было так давно, много лет и событий назад.

К тому моменту, когда я спустилась во двор, переодевшийся и заново собравший волосы в хвост Бруно уже проверял стремена. В небе сверкали молнии, и хотя дождь все еще не пошел, это было вопросом ближайшего времени. Он не собирался откладывать свой отъезд, пережидая непогоду, и я стиснула зубы, заставляя себя удержать лицо и не отвлекать его лишними словами и мыслями.

– Вот, возьми это.

– Герцогиня, – он произнес этот коротко, с очевидным предостережением и почти официально.

Я покачала головой, пресекая любые неуместные возражения.

– Герцог оставил это мне. Я не возьму на себя смелость сейчас распоряжаться большим, но тебе это может понадобиться.

Бруно посмотрел на сумку с сомнением, а после странно ухмыльнулся и закинул ее на плечо.

– Благодарю. А ты помни, что обещала.

Обнять его на прощание мне захотелось так сильно, что пришлось сделать шаг назад.

Вместо ответа я просто кивнула, но Бруно в очередной раз понял правильно. Садясь в седло, он выглядел спокойнее, чем час назад, и наблюдая за тем, как он покидает замок, я почти уверилась в том, что все действительно будет хорошо.

Глава 12

Терпения и почти спокойствия, поселенных Бруно в моей душе, хватило на два неполных дня.

Первый из них я провела в причествующих ситуации хлопотах: отдавала распоряжения и писала письма, пока не онемела рука. Когда с ними было покончено, единственное, на что я оказалась способна, это упасть лицом в подушку и провалиться в глухой сон без тревог и видений.

Второй день начался с некрасивой сцены во дворе замка.

Не любившие герцога и боявшиеся его люди стенали и плакали о нем так громко, что мне пришлось выйти и, не узнавая себя, прикрикнуть на них.

Даже если бы все было правдой и Удо в самом деле был мертв, причитания и крики о нем стали бы последним, чего он сам пожелал.

Глядя в испуганные моей реакцией, но вместе с тем, как будто успокоенные ею лица, я испытала странное чувство, заставившее как можно быстрее вернуться в библиотеку.

Никто из них не любил его, но все они были преданы ему как своему единственному господину и хозяину. Удо мог жестоко наказать, даже убить любого из них, мог обращаться с ними грубо, но они привыкли к этому и ждали того же от меня.

Роль его вдовы обещала оказаться сложнее, чем мне думалось.

Еще сложнее она становилась от того, что герцог Керн не желал покидать мои мысли. Меряя комнату шагами или перелистывая книги в бессмысленной попытке отвлечься, я думала о нем больше, чем за все время нашего знакомства и совместной жизни, и это выводило из равновесия едва ли не сильнее, чем ожидание новостей.

Теперь, когда мое желание исполнилось и я могла считать себя свободной от мужа, эти мысли приобретали неожиданное для меня направление. Отчего-то вспоминались не пощечины, которые Удо время от времени отвешивал мне, не его равнодушие, не жестокость, столь естественная по отношению к другим, что я в самом деле научилась содрогаться от страха перед ним и уверенности в том, что могу испытать ее на себе. Ни разу за год и три месяцев он не пощадил ни мои чувства, ни тело. Ни разу не вызвал во мне желание прийти к нему и просто посидеть рядом, поговорить с ним просто так. Его красивый замок стал для меня почти тюрьмой, полем боя, местом, живя в котором, я вынуждена была поминутно оглядываться, где моей первостепенной обязанностью стало быть угодной ему супругой, но никак не самой собой.

И все же теперь мне вспоминалось хорошее. Его красивая и дерзкая улыбка при первой встрече – случившийся в городе проездом герцог заглянул в нашу аптеку, потому что увидел меня через витрину. Роскошный букет белых роз – он сказал потом, что именно белые цветы особенно красиво сочетаются с моими темными волосами.

Я могла не любить Удо, но не смела отрицать, что он был очень умен. Этот ум в сочетании с тончайшим колдовским чутьем не позволил ему долго оставаться в неведении – он прекрасно видел, что наши с отцом дела идут плохо. Не исключено, что даже поспособствовал этому. Но ни до, ни после свадьбы он ни разу не унизил меня напоминанием о подступающей нищете и о том, насколько этот брак был для меня вынужденным. Напротив, он ухаживал очень красиво. Как я понимала теперь, даже с большей страстью, чем за дочерью так высоко стоящего графа.

Сразу после свадьбы Удо, не особенно стесняясь в выражениях, объяснил мне, что мои обязанности жены будут ограничены спальней и тем, что предписано хозяйке этикетом. Совать нос в свои дела он запретили мне строго-настрого, но его библиотека, конюшня и оружейная, равно как и деньги, были в моём полностью распоряжении.

Временами, когда мы почти не соприкасались и наша совместная жизнь становилась вполне сносной, мне казалось, что я его отчасти забавляю. Не делая и не говоря ничего особенного, я чувствовала себя так, будто удивляю его, но спросить напрямую мне случая так не представилось.

По сути, мы с Удо были чужими людьми, и рядом с ним я пребывала скорее на правах красивой игрушки, чем интересной ему женщины.

Доведись мне сбежать в ту памятную ночь, едва ли я вспомнила бы о нём. Разве что, с содроганием.

Сейчас же меня по-настоящему начинали занимать тайны этого противоречивого человека.

Удо Керн был жестоким мерзавцем и дурным мужем, убийцей и тем, кому больше подошёл бы костюм разбойника с большой дороги, чем герцогский титул. И всё же назвать его законченным подонком без принципов, чести и совести я не могла.

Имея право обойтись со мной самым суровым образом, он предложил мне жить и наслаждаться доставшимися в наследство деньгами. Чего в этом было больше, истинно герцогского благородства или беспощадной насмешки, – гадать я даже не пыталась.

От Бруно не было вестей, да и как бы он мог передать их, но неизвестность оказалась худшим испытанием, чем я могла предполагать. Помимо размышлений об Удо, в голову лезли совсем уже абсурдные мысли.

К примеру, о том, как он вообще смог отыскать меня в лесу? Почему заподозрил Бруно, но упрекнул его только в связи со мной, а не в неповиновении, да и то походя, будто невзначай. Как если бы моя измена с лесником его скорее позабавила, чем рассердила.

Мог ли Бруно вообще солгать мне?

Он вернулся странным и уехал слишком поспешно.

Уехал с немалой суммой денег, если на то пошло.

Что мешало ему просто исчезнуть?

Или прикончить Удо, если тот в самом деле был жив, но ранен или?..

Что вообще могло с ним случиться, о каком проклятии Бруно говорил?

Прощаясь со мной, он сказал, что нужно просто подождать.

Если бы это ещё было так просто…

Помимо Бруно, был только один человек, способный сказать мне правду. Если, конечно, захочет.

Доставая карту, я постаралась загнать подальше неловкость перед Бруно, которому обещала не покидать замок. Утешало только то, что едва ли он мне поверил, да и сидеть на месте у меня не было больше сил.

Оказалось, что ехать мне предстояло недалеко, но приказав приготовить для меня коня, я всё же переоделась в удобное в дороге платье, и, подумав, захватила с собой кинжал.

Постоялый двор «Три петуха», куда привели меня мои собственные скудные магические навыки, оказался большим и поразительно чистым. Войдя в трактир, я огляделась в поисках хозяина, чтобы за пару золотых купить у него информацию об интересующем меня человеке, но удача, очевидно, продолжала мне улыбаться.

Барон Монтейн поднялся из-за стола в углу зала и поклонился мне.

Он не стал ждать, что я подойду к нему и направился мне навстречу первым.

– Герцогиня. Не думал, что доведётся свидеться с вами вновь.

– Ложь. Вы задержались в этих землях, потому что меня ждали.

Он улыбнулся коротко, но не слишком весело.

– Скорее, мне было любопытно, захотите ли вы меня разыскать.

– Мне показалось, что вы не оставили мне выбора, барон.

На этот раз улыбка коснулась не только губ, но и глаз Вильгельма.

– Я слышал, что третья жена герцога ему под стать, но только сейчас начинаю понимать настоящий смысл этих слов.

Он смотрел на меня спокойно, без неприязни или жалости. Так встречают разве что старых, но не слишком близких знакомых, и под этим взглядом мне делалось неуютно.

Ни в чем, кроме выбора супруга, я перед этим человеком виновата не была, а он не собирался причинять мне вред, – если бы хотел, у него была такая возможность до этой минуты, – но тянущее гадкое чувство, похожее на ощущение разделенной с ним беды, заставляло меня держаться холоднее, чем я изначально собиралась.

«Ему под стать»…

Эта фраза резанула слух и оставила странный, не поддающийся прямо сейчас описанию осадок.

– Значит вы уделите мне время?

В противоположном конце зала, где расположилась весёлая компания, состоящая из четверых мужчин и двух легкомысленных девиц, раздался взрыв пьяного смеха.

Вильгельм обернулся разче, чем следовало, и я увидела, как его рука сама по себе потянулась к поясу.

Он не выхватил ни шпагу, ни пистолет, но это было хорошо отточенное движение привыкшего к опасности человека.

Вновь развернувшись ко мне, он понял, что я заметила, и лицо его помрачнело.

– Давайте найдём место поспокойнее.

Выйдя во двор, я первым делом направилась к конюху, чтобы дать ему моменту и попросить присмотреть за лошадью, пока я не вернусь.

Вильгельм терпеливо ждал, как будто давал мне передумать и отказаться от идеи уединяться с ним, но выбора у меня в самом деле не было.

Конечно же, можно было продолжать надеяться только на Бруно, но когда он спросил, осталось ли что-то, не предназначенное для моих ушей и глаз…

Даже зная всю правду, он мог утаить её просто из сочувствия ко мне, а это мне было не нужно.

Монтейн вёл меня в небольшую и по счастью пустынную яблоневую аллею, – достаточно далеко от лишних ушей, но и приятно близко к людям, которых я при необходимости смогла бы позвать на помощь.

– Не в вашем положении путешествовать верхом, герцогиня.

– Моё нынешнее положение – не ваша печаль.

Я спохватилась, слишком поздно поняв, как говорю с человеком, которого мне следовало вежливо просить, но как ни странно, Вильгельм не разозлился и не обиделся. Только невесело засмеялся и покачал головой:

– К счастью, да. Но, насколько я мог понять, вы не останетесь наедине с этим, и меня это радует.

В тени стояли две широкие скамьи, и когда он жестом предложил мне сесть, я воспользовалась этой возможностью с облегчением. Получалось, что тревоги и потрясения последних дней не прошли даром, потому что голова раздражающе покруживалась.

– По всей видимости, о причине моей нелюбви к герцогу Удо вас уже просветили?

Он оставался невозмутим, а мне вдруг захотелось отвести глаза.

– Я хотела бы сказать, что мне бесконечно жаль, но не имею на это права.

– Значит предлагать мне денег вы тоже не планируете?

– А вы приняли бы их от меня?

До сих пор разглядывавший траву под своими ногами Вильгельм поднял голову, встречаясь со мной взглядом.

– Вы умны и храбры до безрассудности. Позвольте мне спросить, почему вы не ужились с ним?

Вопрос поставил меня в тупик так неожиданно и искренне, что какое-то время я просто смотрела на него, а потом покачала головой.

– Мы слишком разные.

– Он причинял вам боль.

Барон не спрашивал, а утверждал, и я покачала головой снова, но уже с некоторой досадой.

– Я не могу сказать, что было так.

– Вы не любили его, вы хотели сбежать от него, но продолжаете его защищать…

Теперь в голосе Вильгельма промелькнула вопросительная интонация, но меня она уже не занимала.

– Откуда вы это знаете?

– Герцог сам мне сказал.

Он умолк, давая понять, что пришла моя очередь спрашивать, а я продолжала молчать и смотреть на него.

Я просто не могла найти правильных слов и интонаций, чтобы озвучить то, что меня интересовало, и барон проявил благородство еще раз.

– Я вызвал вашего мужа. Он согласился на эту встречу, хотя и понимал, что она не будет дружеской.

Об этом же говорил Бруно, и я не сдержалась от короткого облегченного вздоха. Он не солгал.

Как, очевидно, не лукавил и в том, что Удо не собирался играть по правилам.

Словно подслушав мои мысли, Вильгельм уставился на качнувшуюся на ветру ветку над моей головой.

– Вы, должно быть, знаете, я долго учился, герцогиня. Ходил слугой за одним колдуном три года, прежде чем он счёл, что я готов получить то, о чем просил его.

– А о чем вы его просили?

Вильгельм не сгорбился, но плечи его поникли, когда он заговорил, а я смотрела на него и не могла отвернуться, потому что всю его боль в эту минуту чувствовала как свою.

Он, вероятно, услышал это в моём голосе, потому что вскинул яркий, полный страсти взгляд и выпрямил спину.

– Об одном проклятии. Одном единственном. Но он, к чести его, подарил мне гораздо больше. Теперь я способен видеть то, что не было доступно мне раньше.

Он остановился, чтобы перевести дыхание, и я в полной мере осознала, до какой степени непросто ему даётся этот разговор.

– Я много и старательно учился, но понимал, что с герцогом Керном мне не справиться. Поэтому я приехал на место встречи намного раньше. Когда появился ваш муж, я напал на него со спины, исподтишка. Возможно, вы сочтете это подлостью, но это было единственным способом сделать с ним то, что я сделать мечтал.

Даже когда он говорил об Удо, в его голосе не было ненависти, как будто она закончилась в тот момент, когда свершилась его месть.

Признавшись в том, что сам считал бесчестным, Вильгельм умолк, но продолжал смотреть на меня.

Он больше не собирался давать мне поблажек, и о том, что волновало меня больше всего, я должна была спросить сама.

Это было справедливо, но так чудовищно страшно, что я задержала дыхание, прежде чем задать самый главный для меня вопрос:

– Что вы с ним сделали?