Текст книги "«Мечта» уходит в океан"

Автор книги: Леонид Почивалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Вечером в доме Энрико собрались его друзья. Они пришли с гитарами. Но пели в этот вечер не неаполитанские романсы, а боевые антифашистские песни. Первым начал Энрико. Он поднял над головой сжатый кулак, так же, как подымали на вечере в Дубровнике Ганс и Бора, и запел:

 
Аванти пополо, а ла рискосса
Бандьера росса, бандьера росса…
 

Это была известная песня итальянских партизан «Красное знамя».

В комнату набилось десятка два мужчин и женщин. Пели так, будто давали клятву: фашисты не пройдут! А в конце вечера Энрико сказал:

– Завтра начнем снова готовить выставку. Напишем детям, что их рисунки уничтожили фашисты, и дети пришлют другие.

Он взглянул на Лену:

– И от тебя, Лена, мы тоже ждем новый рисунок. Ведь ты же сделаешь его для нас, не правда ли?

– Конечно! – сказала Лена. – Я буду очень стараться.

Когда мы стали собираться к отъезду в гостиницу, кто-то принес вечерние газеты. В одной из них были опубликованы фотографии Энрико и Абу. Над фотографиями стояла надпись: «Двое, пожелавшие остаться неизвестными, спасли девочку».

А наутро «Мечта» покидала Неаполь. Нас уговаривали задержаться еще хотя бы на день, но мы не согласились. Ведь на борту был пластмассовый пакет с магнитофонными кассетами польского яхтсмена. Кассеты с нетерпением ждали на его родине, и мы обязаны были торопиться.

Из-за холмов вышло свежее, еще прохладное, по-утреннему умытое солнце, позолотило черепичные крыши домов, алым пламенем подожгло чистый простор залива, высветило на горизонте зубчатые контуры острова Капри. Мы покидали порт и смотрели на просыпающийся Неаполь. Недалеко от порта возвышались многоэтажные недостроенные дома, над которыми простирали свои огромные стрелы-руки башенные краны. Мы знали, что на одном из них работает Энрико Гоцци. Знали еще и то, что сегодня на его башенном кране, на самой верхней точке, будет поднят красный флаг. Так они решили вчера. Это станет демонстрацией веры в то, что фашисты никогда не возьмут верх. И вот сейчас мы увидели этот флаг высоко высоко на вершине стальной башни крана. Его поднял сегодня на заре Энрико Гоцци. Освещенный утренним солнцем, флаг полыхал в небе, как пламя.

– Я знаю, что нарисую теперь для выставки в Неаполе, – тихо сказала Лена. – Вот это утро, восход, веселый утренний город, башенный кран над ним и на кране красный огонь флага.

Глава шестая
Возвращение в прошлое

Путь из Неаполя в Гданьск был непростым. Взгляните на карту. Из Тирренского моря в Средиземное, затем проход через Гибралтарский пролив, путь по Атлантическому океану вдоль берегов Португалии и Испании, стремительный бросок через бурный Бискайский залив, трудный переход по Ла-Маншу, где постоянно грозило столкновение с множеством встречных судов. Не легче было и в Северном море, и в проливах Скагеррак и Каттегат, которые мимо берегов Норвегии, Дании и Швеции вывели «Мечту» в Балтийское море.

По пути то непогода, то сильная волна, то безветрие. Намучились немало. Особенно Абу. Ведь у него самая большая ответственность – капитан! С капитана за все спрос. Например, в Бискайском заливе Лену, которая давно воображала, будто уже стала настоящим моряком, довольно крепко укачало. Лежала в каюте пластом, и вид был такой несчастный, что, казалось, вот-вот захнычет: «Хочу обратно домой, к маме». Но Ленка все-таки оказалась молодцом. Ни разу не пожаловалась. Молчала и только посматривала на нас глазами побитого щенка. Жалко ее стало. Не ест, не пьет, только ртом воздух глотает, словно его в каюте совсем мало осталось. Вот что значит морская болезнь!

Абу сказал, что избавиться от морской болезни нельзя. Это уж каким ты родился: один болеет, другой даже не чувствует тошноты и головокружения, качка ему хоть бы что. Вот, например, я такой. Никакой заслуги моей в этом нет – просто таким уродился. Когда покидали берега Крыма, честно говоря, трусил немного: вдруг начнет укачивать и я заболею морской болезнью. Качек мы перенесли немало – не заболел.

Абу похвалил:

– Хорошее качество для настоящего моряка!

Приятна похвала капитана. Слышала ее и Лена и даже немного загрустила. Но я успокоил: зачем ей-то флот? Все равно моряком не будет. Женщин среди моряков, а тем более капитанов, почти нет. Ясно, кем станет наша Лена – художником. Мы с Абу просто ахнули, когда она, после долгой работы в каюте, показала свой акварельный рисунок, предназначенный для новой выставки в Неаполе. Замечательная картина получилась!

Изображен на ней Неаполь на восходе солнца, с кварталами, где еще не погасли уже поблекшие к утру ночные огни, с красным флагом над городом.

– Ты, Лена, просто молодчага! – похвалил Абу. – Итальянские друзья будут довольны.

Мы решили, что как только окажемся в Гданьске, то сразу же отошлем картину в Неаполь.

Абу рассказывал много интересного про Гданьск. Город древний. Возник в середине века на холмах на одном из притоков Вислы. Корабли из Гданьска везли польское зерно, медь, смолу во многие порты Европы. Гданьск рос, богател, поднимался ввысь, раздавался вширь, все больше красивых каменных домов, дворцов, костелов появлялось на его улицах. Перед второй мировой войной был одним из самых богатых городов Балтийского моря.

Немецкие фашисты, захватив Польшу, превратили Гданьск в свой важнейший порт. Долгим и ожесточенным был штурм Гданьска. Немало советских и польских воинов сложили под его стенами свои головы. Отступающие фашисты не щадили город. Самая старая часть Гданьска была разрушена почти полностью. Старинные дома, дворцы, костелы превратились в груды битого кирпича и железа.

Поляки решили разрушенный Гданьск отстроить заново, воссоздать его облик таким, каким был до войны – древним. Архитекторы, инженеры, строители работали по старым фотографиям, рисункам, чертежам. И вот теперь Гданьск почти полностью восстановлен. Лишь два города в мире, Гданьск и Варшава, совершили удивительный подвиг: люди подняли так называемую «старую часть города» из руин в том же облике, который был создан веками.

– Вы все увидите своими глазами, – говорил Абу еще по пути к польским берегам на борту «Мечты».

Но так получилось, что подробно рассмотреть Гданьск нам не удалось. Шагали мы по центру города среди высоких, хотя и подкрашенных и подновленных, но очень старых на вид домов – с крутыми черепичными крышами, лепными украшениями на стенах, крепкими дубовыми дверьми, с тяжелыми чугунными кольцами вместо ручек, темными арками в домах, которые открывали глубокие проходы во внутренние дворы. Казалось, каждый камень в стене, каждая черепица на крыше говорит о седой старине. Но Абу улыбался:

– Все сделано заново: и кирпичи, и черепица, и дубовые двери. Вот что значит любить и дорожить историей своего народа.

Лена немного хныкала: торопимся, мол, бежим, а как бы было хорошо ей порисовать. Ведь это удивительный город!

На почтамте в центре Гданьска картину Лены запаковали в твердый картон, наклеили красивые польские марки – Марио будет доволен, он марки собирает – и торжественно вручили почтовому работнику. Теперь нам предстояло найти дом, где живет мать Збигнева Лясоты.

Ирена Лясота, мать Збигнева, жила в старой части города, и искать ее долго нам не пришлось. Мы поднялись на пятый этаж очень древнего на вид дома, в котором неожиданно оказался современный скоростной автоматический лифт. Нажали кнопку звонка нужной квартиры. Никто не откликался. Наконец открылась соседняя дверь, и оттуда выглянула старая женщина.

– Что нужно? – спросила сонным голосом.

Абу объяснил, что мы пришли к Ирене Лясоте.

– Она в Варшаве, – неприветливо ответила старуха, внимательно нас разглядывая. Помолчав, спросила: – Вы что – иностранцы?

– Да! – сказал Абу. – Мы русские. Приплыли в Гданьск сегодня утром и привезли посылку от Збигнева Лясоты.

Старая женщина всплеснула руками:

– Боже мой! От Збигнева! Где же он, где? Он жив?

– Жив, здоров! – улыбнулся Абу. – Не беспокойтесь. Продолжает свое путешествие.

Нас зазвали в квартиру, усадили за стол, и хозяйка рассказала о событиях, связанных с Лясотой. Все в Польше обеспокоены неожиданным молчанием яхтсмена. Он выходил на связь каждую неделю, но вот уже почти месяц от него ни слуху ни духу. Опасаются, не случилось ли что. Газета «Штандар млодых» обратилась по радио ко всем кораблям, которые находятся в Индийском океане, чтобы немедленно сообщили о встрече с польской яхтой «Ирена». Готовится группа по поискам Лясоты. Группа завтра вылетает из Варшавы в Австралию организовывать поиски пропавшего яхтсмена. Мать Збигнева, пани Ирена, несмотря на больное сердце, тоже готовится вылететь завтра вместе со спасательной группой.

– Я сейчас позвоню в Варшаву, – сказала хозяйка квартиры, – и сообщу пани Ирене счастливую весть. Пускай немедленно вылетает сюда.

Ока внимательно взглянула на Абу:

– А может быть, лучше вам самим слетать в Варшаву? Вы окажете пани Ирене огромную услугу. Самолеты летают в Варшаву каждый час. Сейчас позвоню внуку, он вас тут же доставит на аэродром – у него машина.

Она опять подняла глаза на Абу, потом взглянула на меня, Лену.

– Ну как? Полетите?

– Я готов! – сказал Абу. – А как мои юные друзья?

– Раз надо, так надо! – сказала Лена.

Обстоятельства складывались прекрасно – мы побываем в городе, о котором и не мечтали. Особенно был доволен Абу. Это было видно по его лицу – оно вроде бы посветлело, сошли с него тени усталости от трудного путешествия из Неаполя, глаза по-молодому заблестели. Очень Абу захотелось в Варшаву! Он даже достал свою прокуренную трубку, набил табаком и с удовольствием затянулся едким дымом. В последнее время курил все реже и реже – держал слово. Позволял себе эту слабость только в минуты хорошего настроения.

Хозяйка квартиры, пани Ядвига, женщина преклонного возраста, сообщила по телефону своей подруге, что Збигнев, к счастью, нашелся.

– Пусть Ирена сидит дома! – кричала она в трубку. – Дома сидит! Слышите? К ней вылетают трое… Трое вылетают, говорю! Магнитофонные пленки от Збигнева привезут. Что? Магнитофонные пленки. А? Пленки, говорю. Не пеленки, а пленки. Поняла: пленки!

На том конце провода мало что поняли. Ясно было одно: к пани Ирене из Гданьска кто-то прилетает с какими-то новостями от Збигнева. Кажется, хотя бы это глуховатая женщина все же поняла.

Внук пани Ядвиги Вацлав прибыл мгновенно, как пожарный. Через полчаса Вацлав отвез нас на своем «Москвиче» до аэродрома, на собственные деньги купил билеты, несмотря на протесты Абу. Большой четырехмоторный самолет взмыл в небо, и под нами поплыли просторы Польши – земля внизу напоминала ковер, сшитый из мелких разноцветных кусочков.

– Это частные крестьянские наделы! – пояснил Абу.

Летели около часа. Только-только освоились в воздухе, как надо было готовиться к посадке. Я уже один раз в жизни летал на самолете – из Москвы в Челябинск, к другой своей бабушке. И все же в этот раз волновался: надо ж, на такой невероятной высоте над землей и только невидимый воздух держит крылья самолета. Страшновато немного, по правде сказать. А каково Лене! Она первый раз в воздухе. Вцепилась в ручки кресла и осторожно, опасливо заглядывает в круглое окошко иллюминатора. Когда пошли на посадку и земля стала стремительно подкатываться под крылья самолета, Лена в страхе зажмурила глаза и откинулась на спинку кресла.

Толчок, затихающий вой моторов, прощальная улыбка стюардессы: «Мы – в Варшаве».

Здесь все было так же, как в Гданьске, – берегли каждую минуту, торопились: ведь нужно было предупредить отлет из Варшавы спасательной экспедиции.

– Куда сначала ехать? К матери Лясоты или прямо в «Штандар млодых»? – задумался Абу.

– Наверное, сначала к матери, – тихо сказала Лена. – Ведь она больше всех остальных переживает за Збигнева.

Мы без возражений согласились. Ехать нужно по тому адресу, который нам дала пани Ядвига.

Так и сделали. На аэродроме взяли такси и назвали водителю адрес.

Дом, куда мы направлялись, находился в одном из окраинных районов Варшавы. Шоссе, ведущее с аэродрома, как раз проходило через этот район, и ехать нам пришлось недолго. Шофер, узнав, кто мы и зачем приехали в Варшаву, заявил, что рад помочь нам: отыскал дом, даже квартиру, предложил нас подождать.

Пани Ирена увидела нас из окна и встретила на лестничной плошадке восьмого этажа у лифта. Это была высокая темноволосая женщина, с красивым чистым лицом и большими голубыми глазами. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: пани Ирена немало пережила и переживает сейчас из-за всего, что приключилось с ее сыном. Глаза ее лихорадочно блестели, она то складывала на груди руки, то поправляла падавшие на глаза волосы.

– Ну что с ним? Что? – спрашивала она слабым голосом. – Моя подруга глуховата, ничего не поняла, только уяснила, что он жив и все с ним в порядке. Это правда?

– Правда! Правда! – сказал Абу, осторожно беря женщину за руку. – Не волнуйтесь, пожалуйста. Со Збигневом ничего не случилось, и он продолжает свое путешествие. Мы привезли вам магнитофонные пленки с его голосом.

– С его голосом?! – Женщина глубоко и радостно вздохнула. – Где, где они? Где?

Абу извлек из портфеля большой пластиковый пакет и протянул пани Ирене.

В квартире было множество людей, подходили все новые и новые – соседи по дому, жители ближайших домов, немало приезжало из города на машинах. Хотя квартира и была большой, она вскоре оказалась полнехонькой. В углу гостиной у непрерывно работающего магнитофона сидела пани Ирена. Лицо ее светилось счастьем: слушала голос сына! Пани Ирена выглядела в эти минуты молодой и красивой. Я подумал, что Збигнев, должно быть, назвал свою яхту в честь матери – «Ирена», что они не только любящие сын и мать, но и добрые друзья.

Пленок было много, и в магнитофон вставляли одну за другой. Слушали не шелохнувшись. Збигнев Лясота рассказывал удивительные вещи – о штормах и тайфунах, о ночной радуге, встрече с тигровой акулой, об удивительных закатах над тропиками, о том, как прекрасен и просторен мир, в котором мы живем…

Мы пробыли у пани Ирены больше часа. Но Абу наклонился, тронул меня за рукав и прошептал:

– Тихонечко выходите с Леной из квартиры. А я за вами.

На улице объяснил:

– И пани Ирене, и всем друзьям Лясоты сейчас не до нас.

Только вышли на улицу из дома, как к нам подскочил молодой шофер, который вез нас с аэродрома, спросил куда везти теперь. Может быть, хотим проехаться по Варшаве? Он с удовольствием покажет город.

– Спасибо! – сказал Абу. – Но лучше отвезите нас на улицу Новый Свят.

И вот мы в центре Варшавы. Программа простая: побродить по городу, по пути заглянуть в железнодорожную кассу и взять билеты на Гданьск – обратно решили ехать поездом. Потом, поглядев на Варшаву вечернюю, идти на вокзал и отправляться к морю, где давно скучает без нас наша милая «Мечта».

Варшава – город с тысячелетней историей. В минувшую мировую войну, так же как и Гданьск, Варшава была уничтожена фашистами почти полностью. Теперь город восстановлен.

Абу как-то говорил, что с Варшавой у него связаны «личные воспоминания», что этот город ему особенно дорог. Здесь, в Варшаве, Абу наш стал совсем неузнаваемым – немного грустным, часто думал о чем-то и молчал, покуривая свою трубочку. На улицах задумчиво смотрел по сторонам, словно вспоминал что-то. Ходили по кварталам Нового Свята, гуляли по старинной и шумной улице Краковское предместье. Абу завел нас в старинный костел, под темные своды, где печально пахло свечами и сыростью, показал на мраморную доску, прикрепленную к стене, сказал:

– Здесь замуровано сердце Фредерика Шопена. Он умер во Франции, там и похоронен, но сердце свое завещал родной Польше.

Из костела мы пошли по новым улицам города, шумным, многолюдным. Подивились высоте и огромности здания Дворца культуры и науки, возвышающегося в центре Варшавы.

– Много лет назад я видел, как начинали этот дом строить советские рабочие. Ведь дворец – дар нашей страны Варшаве. Видел, как экскаватор вынул первый ковш земли с того самого места, где сейчас стоит дворец. Да… это было четверть века назад… – Абу вздохнул: – Как быстро пролетело время…

– Вы жили тогда в Варшаве? – спросила Лена.

– Нет! Служил я в Легнице, городе на юге Польши. Тогда там стояли наши воинские части. Был сержантом. А в Варшаву приезжал временами по служебным делам.

– Как выглядела тогда Варшава? Не так, как сейчас? – интересовалась Лена.

– Ее почти не существовало. Я пробыл в Польше три года и каждый раз, приезжая в столицу, видел, как менялся город. Сейчас мы с вами пойдем по одной из самых красивых варшавских улиц – Маршалковской. Вон она, впереди! Видите, какие прекрасные дома ее украшают? А я помню, когда эта улица лежала в руинах – справа и слева были навалены высоченные горы битого кирпича, камня, ржавого железа…

Мы долго гуляли по этому прекрасному городу, любовались мостами над Вислой, восстановленным королевским дворцом, узкими средневековыми улочками Старого города, которые, как и в Гданьске, были отстроены заново по давним фотографиям и рисункам. На Маршалковской в уютной и прохладной «кавярне» – кофейной – пили кофе и ели вкусные пирожные. На одной из улиц зашли в железнодорожную кассу и взяли три билета на «почёнг поспешный» – скорый поезд – до Гданьска. Мы с Леной удивлялись, как хорошо говорит Абу по-польски, а он улыбался:

– Как-никак, а три года юности прошли в этой стране. Полюбил Польшу, полюбил ее людей. А раз так, то не мог не учиться языку этого народа.

Уже близился вечер, когда Абу предложил зайти еще в один уголок Варшавы – в парк Лазенки.

– Это мои любимые места, – пояснил.

И вот мы оказались в прекрасном и густом парке, где стояли старинные деревья, где тихие тенистые дорожки уводили в чудесный зеленый мир подальше от шумных улиц. На скамейках сидели старички и старушки, читали газеты или неторопливо беседовали друг с другом, по дорожкам бегали наперегонки дети…

– Когда-то немало часов провел я в Лазенках… – с грустью сказал Абу, и мы поняли, что он снова охвачен воспоминаниями далекого прошлого, поэтому старались не нарушать его молчания.

Наверное, Абу приятнее сейчас побыть самому с собой. Вопросов старались ему не задавать, хотя для Лены, известной почемучки, это было не просто: «Абу, а почему этот мост такой длинный, а почему этот дом такой высокий?..» В этот раз Лена была серьезна и сосредоточенна. Иногда доставала из сумочки блокнот и быстрыми движениями карандаша делала в нем какие-то зарисовки.

Мы молча постояли около пруда, по которому плавали белые лебеди, а в темноватой воде медленно скользили жирные карпы. Выйдя из парка, прошли мимо дворца президента, побродили по старым и тихим улицам. И вдруг оказались на довольно просторной площади, над которой возвышался большой старый дом. Ничего в ней особенного не было, в Варшаве видели площади покрасивее и поновее, но Абу сказал:

– Вот что, друзья мои! Я обязан кое-что объяснить. А то вы, должно быть, думаете: странным стал вдруг наш Абу, присмирел, как провинившийся школьник. Мы с вами друзья, и у меня от вас секретов нет.

Он показал на большой серый дом.

– Вот этот дом имел когда-то для меня немалое значение в жизни. Видите в нем книжный магазин? Он и тогда, двадцать пять лет назад, существовал. В этом магазине в то время работала библиографом девятнадцатилетняя девушка. Она полька, но имя у нее французское – Жаннет. Она была моим большим другом. Познакомились мы при обстоятельствах необычных. Я вел военный «газик» в город Еленю-Гуру по польским Судетам. Ехал туда по делал службы. Вдруг вижу: по крутой и мокрой от дождя горной дороге бежит навстречу девушка – пальто распахнуто, волосы под дождем слиплись. Бежит и размахивает руками, требует, чтобы остановился. Я затормозил. Девушка, задыхаясь, кричит: «Дальше ехать нельзя! На дороге завал у самой пропасти». Так Жаннет спасла меня от верной гибели. Дело в том, что в те годы в Польше, как сейчас в Италии, еще действовали недобитые фашисты – поджигали в деревнях амбары с зерном, портили станки на заводах, нападали на государственных работников, польских и советских военных. Они-то и устроили на крутой горной дороге завал из старых деревьев. А перед завалом асфальт вымазали машинным маслом. Расчет был простой: шофер, выехав из-за крутого поворота дороги, вдруг увидит на спуске на недалеком расстоянии завал, станет тормозить, колеса заскользят по замасленному асфальту, и машину понесет под уклон прямо в пропасть. Вот так задумали враги! Видно, кого-то важного ждали. А оказался простой солдат. Я сейчас не гулял бы с вами, друзья мои, если бы не Жаннет. В горах девушка оказалась вместе с туристами-студентами. Они совершали по Судетам многодневный поход. Из туристского лагеря, который располагался в том самом районе, послали Жаннет за солью в недалекую горную деревушку. Возвращаясь назад, она обнаружила на дороге завал и поняла: кому-то угрожает опасность.

Мы вдвоем разобрали завал, и потом я отвез Жаннет в ее лагерь. Так мы познакомились, а потом и подружились. Каждый раз, когда я бывал в Варшаве, обязательно заходил в магазин, где она работала. Иногда мы гуляли, чаще всего в Лазенковском парке…

Абу минуту помолчал.

– А потом расстались. Закончился срок службы в армии, и меня отправили на родину…

– И больше никогда не виделись? – удивленно спросила Лена.

– Никогда!

– А почему? – спросил я. – Вы же были друзьями? Почему не приезжали друг к другу в гости?

Абу грустно улыбнулся:

– Так уж, Антоша, у нас случилось…

Лена вдруг схватила его за руку:

– Пойдемте в магазин! Вдруг Жаннет еще работает там?

Абу недоверчиво покачал головой. Но Лена настаивала, и он подчинился. Когда мы шагнули за широкие стеклянные двери и Абу взглянул на стоящих за прилавками продавщиц, то по выражению его лица стало ясно: ее здесь нет!

– А может быть, она сегодня выходная? – предположила Лена. – Спросите!

Абу нехотя подошел к одному из продавцов.

– Жаннет Шадзевска? Нет, не работает здесь. – Молодой продавец наморщил лоб: – Подождите, подождите! – Он жестом остановил Абу, который уже сделал шаг к двери. – Подождите! Кажется, она у нас работала года четыре назад… Да, да, такая невысокая, светленькая, с ямочками на щеках, верно?

– Верно! – тихо подтвердил Абу.

– Пройдите к нашей заведующей пани Фолта, она наверняка даст вам телефон пани Шадзевской.

Через несколько минут Абу вышел из кабинета заведующей. В руке у него был листок.

На улице Абу сказал:

– Подождите минутку! – и решительно двинулся к телефонной будке.

Что рассказать еще? Наступал вечер, и нам уже пора было ехать на вокзал. Мы и поехали. Вокзал необыкновенно красивый: стекло, алюминий, полные света просторные залы, бесшумные эскалаторы, широкие и длинные перроны – и все это под землей, под городскими улицами.

Нашли свой перрон, с которого поезда уходят на север. Нашего экспресса еще не было, мы с Леной спокойненько устроились на скамейке. Но Абу не сел, стал расхаживать по перрону. Вид у него был такой, что лучше не спрашивать. Мы еще никогда не видели Абу таким нервным и напряженным.

Через пятнадцать минут пришла Жаннет Шадзевская. Вернее, не пришла, а прибежала. Мы ее увидели еще издали и сразу догадались, что это именно она. Женщина шла в нашу сторону и вглядывалась в лица стоящих на перроне людей. Абу она увидела издали, крикнула: «Андрюша!» Он вздрогнул, откинул голову назад и шагнул к ней навстречу.

Они долго о чем-то говорили, потом Абу нас познакомил со своей подругой. Жаннет оказалась милой женщиной с добрым лицом и темными усталыми глазами. Когда улыбалась, то на щеках появлялись ямочки. Мне она понравилась. Особенно ее улыбка. Казалось, что Жаннет мы знаем давным-давно. Мы с Леной решили: Абу и Жаннет должны поговорить. Поэтому подошли, якобы очень заинтересовавшись, к светящемуся табло на стене, которое все время сообщало пассажирам об убывающих и прибывающих поездах. Мы стали внимательно рассматривать это табло, а когда надоело, то принялись глазеть на пассажиров. Иногда украдкой я поглядывал на стоящих поодаль Абу и Жаннет. Лена несколько раз дергала меня за рукав и шипела: «Не смотри! Неприлично! Ты их смущаешь».

А потом по радио сообщили, что наш поезд отправляется через минуту. Абу крикнул, чтобы мы заходили в вагон, а сам стоял на перроне до последнего мгновения, потом вдруг схватил руку Жаннет, поцеловал и вскочил в вагон.

Через окно мы видели в толпе провожающих Жаннет, Губы ее улыбались, на щеках темнели ямочки, но глаза, казалось, стали еще больше и печальнее.

Поезд миновал туннель, который вывел его в пригороды Варшавы, прогрохотал на стрелках товарной станции и стал набирать скорость, устремляясь на север. А Абу все стоял у окна и смотрел в темное стекло невидящими глазами. И мне почему-то в этот момент было очень грустно. Лене тоже.

Потом Абу, словно очнувшись, с неожиданной строгостью приказал:

– Спать, спать! Завтра рано утром – Гданьск!