Текст книги "Маннергейм"

Автор книги: Леонид Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

Глава 8
АЗИАТСКИЙ ПОХОД

Китайский Туркестан

16 марта 1906 года из канцелярии генерал-губернатора Великого княжества Финляндского в Гельсингфорсе полковнику Маннергейму вручили предписание Главного управления Генерального штаба с требованием прибыть 20 марта в Петербург и в 10 часов утра явиться к генералу от инфантерии Федору Федоровичу Палицыну.

Встреча с генералом, который всегда был дружески любезен с полковником, прошла как-то странно. Сухо пожав руку Маннергейма и остановив его рапорт, Палицын, разбирая бумаги на столе, спросил о войне. Без внимания выслушав рассказ, он сказал: «Относительно вас, барон, принимается важное решение, о котором вы узнаете через девять дней».

Русско-японская война сильно изменила былые взгляды и суждения Маннергейма – они стали более прогрессивными. Он очень хотел активно использовать в армейской жизни свой опыт, полученный на полях сражений в Маньчжурии, но город, с которым были связаны все его надежды, оказался неисправимым рабом старых привычек и традиций.

Наконец наступило 29 марта 1906 года. В огромном кабинете Палицына находились начальник 2-го Азиатского отдела Генштаба генерал-майор Васильев и начальник 4-го Туркестанского отделения полковник Цейль. Палицын, подойдя к столу, где лежала большая карта Дальнего Востока, сказал: «Генеральный штаб очень волнует положение на южных границах России. Китайские реформы превратили Поднебесную в опасный фактор силы. Возможна война, и начнется она в Туркестане, а у нас мало сведений о провинциях Западного Китая. Густав Карлович, вам предстоит совершить строго секретную поездку из Ташкента в Западный Китай, провинции Ганьсу, Шэньси. Продумайте маршрут своего похода и согласуйте его с генералом Васильевым. По всем организационным вопросам обращайтесь к полковнику Цейлю…» Немного подумав, Маннергейм сказал, что гордится доверием Генерального штаба. Однако он сомневается, сможет ли выполнить ответственное задание императора. «Даю вам, барон, два дня, чтобы подумать». Через день Густав дал свое согласие на участие в экспедиции и попросил два месяца, чтобы собрать необходимые для похода сведения. Разрешение было получено.

Маннергейм был очень воодушевлен этим серьезным заданием, которое продолжало традиции его семьи, заложенные знаменитым исследователем Нильсом Норденшельдом.

Научно-теоретическую подготовку к азиатской экспедиции он начал с Петербурга. По рекомендации действительного члена Русского географического общества генерала от инфантерии Бильдерлинга и генерал-майора Васильева Маннергейм получил доступ к фондам и материалам Музея антропологии и этнографии, а также отдела этнографии Русского музея. По его заданию Публичная библиотека и библиотека Русского географического общества делали подборки специальной литературы. Библиотека Генштаба познакомила Густава с закрытыми для печати отчетами об экспедициях в Среднюю Азию генералов H. М. Пржевальского и М. В. Певцова. Состоялась встреча с исследователем Центральной Азии П. К. Козловым. Труд был титанический. Забыв друзей и знакомых, Маннергейм работал по 10–12 часов в день, не прерываясь на обед и садясь за обеденный стол только вечером.

В Гельсингфорсе активный труд полковника продолжался. Карл Доннер помог Густаву установить контакты с Финно-Угорским обществом, которое подготовило рекомендательное письмо. Фонд Антелля, чтобы пополнить коллекцию финского Национального музея, выделил Маннергейму финансовую помощь. Дальнейшую этнографическую подготовку Густав получил в Стокгольме у своего двоюродного брата Эрланда Норденшельда, известного исследователя племен Южной Америки.

Возвратившись в столицу 10 июня 1906 года, Густав через два дня принял участие в большом секретном совещании Угенерала Палицына, на котором были утверждены маршрут, снабжение и финансирование экспедиции, определен порядок и каналы передачи информации в Петербург через отца Маннергейма. Густав был недоволен тем, что его включают в состав экспедиции французского социолога Поля Пеллио. Правда, вскоре по решению Николая II экспедиция Маннергейма приобрела самостоятельный статус.

19 июня 1906 года полковник Маннергейм, взяв с собой 490 килограммов багажа, тронулся в путь. Не задержавшись в Москве, Густав через два дня был в Нижнем Новгороде. Затем Казань, Саратов. И вот рано утром 28 июня перед взором восхищенного барона как бы из воды стала вырастать Астрахань. Маннергейм выразил желание немного познакомиться с городом. И – вновь палуба парохода. Быстро пролетели дни перехода по Каспийскому морю. Шумное и жаркое Баку, африканское пекло Красноводска и несколько суток, проведенных в раскаленном как печь, душном и грязном вагоне.

Наконец вечером 5 июля показался светлый вокзал Ташкента и шумный извозчик привез полковника в гостиницу с громкой приставкой «люкс». На другой день Маннергейм посетил штаб военного округа, где его принял командующий. Состоялась любезная беседа, но новых инструкций, которые касались бы экспедиции, Густав не получил.

В оперативном отделе штаба Маннергейма познакомили с полковником Лавром Корниловым, знатоком Средней Азии, великолепно владеющим тюркским, персидским и китайским языками. Недавний делопроизводитель Генштаба, он быстро продвигался по служебной лестнице. Офицеры вспомнили минувшую войну. Оказалось, что на фронте они были соседями. Кавалерийский дивизион подполковника Маннергейма во время рейда на Инкоу прикрывал полки 1-й стрелковой бригады, где Корнилов был начальником штаба. К сожалению, лично встречаться им в то время не пришлось.

Сбор снаряжения, в комплектации которого очень помог Корнилов, задержал Маннергейма на восемь дней в Ташкенте, откуда он выехал в Самарканд за назначенными для участия в экспедиции казаками 2-го Уральского казачьего полка.

Командир полка полковник Сергей Кудрявцев любезно принял Маннергейма и долго вместе с ним подбирал кандидатуры казаков. Выбор остановился на Игнатии Юнусове и Шакире Рахимжанове. Они оба хорошо говорили по-киргизски, имели прекрасных лошадей и хорошее снаряжение. Густав с казаками выехал по железной дороге в город Андижан, а оттуда, на лошадях, в город Ош. «Закупив несколько лошадей на ярмарке в городе Узгене, – писал Маннергейм, – среди которых были старые и неважные», и заготовив нужное снаряжение, экспедиция 29 июля 1906 года тронулась в путь.

Пройдя через Талдынский перевал, барон и его спутники 14 августа перешли русскую границу и через три дня прибыли в город Кашгар. Всю экспедицию Густав вел дневник. Его простой, очень выразительный и живой слог, без труда передающий самые тонкие оттенки чувств и ощущений, образные и скрупулезно-точные описания событий, мест и встреч, – все это сделало дневники Маннергейма литературным явлением, хотя его автор отнюдь не был любителем изящной словесности.

Густав писал: «В Кашгаре я простоял вторую половину августа и первую сентября. Мне пришлось прикупить лошадей и нанять трех человек: одного для разведок, одного – повара, а другого для ухода за вьючными лошадьми, взамен казака Юнусова, который был отправлен в полк. Я старался использовать продолжительное пребывание в Кашгаре и усиленно занимался китайским языком. К тому меня вынуждала невозможность найти хотя сколько-нибудь удовлетворительного переводчика».

Русский консул в Кашгаре Сергей Колоколов и его жена Софья оказали Маннергейму самый теплый прием. Успешностью своих первых шагов по китайской территории барон во многом был обязан их любезному содействию. Отправив главную часть своего снаряжения в город Куча, где Маннергейм должен был получить паспорт, высланный ему из Пекина, он сам отправился в Хотан, чтобы проверить слухи о наличии японцев в южном районе Кашгара. Слухи оказались вымыслом местных мусульман.

На обратном пути из Хотана Густав с помощью карманной буссоли провел верхом маршрутную съемку местности, затем перенес ее на планшет. В этом он успешно использовал знания, полученные им в Красном Селе, во время длительных лагерных сборов. Пригодился и опыт Русско-японской войны. В Яркенде Маннергейм серьезно заболел, а вслед за ним заболел и его переводчик. Густав почти месяц пролежал в постели. Своим выздоровлением он был обязан шведскому миссионеру врачу Гёсте Ракетту, с которым потом были долгая дружба и переписка.

Выехав из Кашгара 29 сентября, экспедиция Маннергейма вернулась туда только 21 декабря, где в дружелюбной семье Колоколова Густав встретил новый, 1907 год.

Убедившись в полной некомпетентности своего китайца-переводчика, которому однообразное путешествие успело надоесть, Густав решил его уволить и найти нового. Но, несмотря на энергичные поиски и большую помощь Колоколова, дело не сладилось и выступить в поход пришлось с прежним переводчиком. Хитрый малый быстро понял выгодность своего положения и заставил Маннергейма поменяться ролями; теперь уже не барон ставил ему условия, а он барону.

Перейдя через горы и подробно исследовав реку Таушкан-Дарью, экспедиция остановилась в селении Аксу и простояла там две недели. Здесь при содействии местных властей Маннергейм значительно увеличил свой караван, наняв 14 лошадей.

Окончив свои работы по изучению Аксуйского уезда – одного из богатейших оазисов Китайского Туркестана, Маннергейм 13 марта 1907 года направился к Музартскому хребту и через пять дней перешел ледник Тугр-Мус. Переход был очень тяжелым. Дорога змеилась по почти отвесному склону. На самом леднике ее пересекали опасные трещины, где лошади запросто могли поломать себе ноги. Во время подъема на ледник казак Рахимжанов тяжело заболел лихорадкой, сопровождавшейся высокой, до 40°, температурой. Вдобавок ко всему его лошадь поскользнулась и упала в трещину, из которой ее с трудом вытащили. Остановиться экспедиции было негде, топливо кончалось. Но Бог хранил Маннергейма.

Потеряв на этом переходе более 30 коней, 31 марта 1907 года экспедиция вышла в Кульджу и простояла там 21 день. «Надо было, – писал Густав, – привести съемки и работы в порядок, прикупить несколько лошадей, купить китайское серебро, разослать его в разные города моего предстоящего пути, нанять одного-двух калмыков, снарядиться для путешествия в горах, получить необходимое разрешение, а главное приложить все старания к тому, чтобы выйти из-под тирании моего переводчика, наняв другого».

Большую помощь в поиске нового переводчика Маннергейму оказал русский консул Сергей Федоров. Был найден 17-летний китаец-католик. При небольшом запасе русских слов он удовлетворительно владел разговорной речью, немного писал по-русски, но не писал и не читал по-китайски. С этим недостатком переводчика пришлось мириться. Как показало дальнейшее путешествие, юноша оказался человеком скромным и правдивым, но, как большинство китайцев, не имел ни малейшего интереса к своей стране и путешествию, а поэтому, уставая от дороги, был вял и требовал постоянных понуканий.

В Кульдже Маннергейм по телеграфу попросил разрешения командующего войсками Туркестанского военного округа о замене казака Рахимжанова, здоровье которого вызывало опасение.

Маннергейм писал: «Ко мне был назначен казак второго Сибирского казачьего полка Луканин, принимавший участие в русско-японской войне. Он впоследствии, во время всего путешествия, в полной степени заслужил мое одобрение своим примерным поведением, исполнительностью и умением держаться с тактом и достоинством среди кочевников и китайцев».

С прибытием в город Кульджу закончился первый период экспедиции полковника Густава Маннергейма через Китайский Туркестан.

Западный Китай

22 апреля 1907 года караван Маннергейма, состоявший из семи человек и 16 лошадей, выступил из города Кульджи и через семь дней, перейдя реку Текес, двинулся на восток по ее течению. Перейдя горы между Кунгес и Цангма, экспедиция направилась к долине Большого Юлдуза и нижнего течения реки Малаго. «Переход через перевал, – вспоминал Густав, – был тяжелым. Втянувшись в ущелье в третьем часу дня, мы, после пяти часов безостановочного движения и тяжелой работы, достигли вершины перевала лишь к восьмому часу, а лошади и люди настолько выбились из сил, что в этот день не могли одолеть самое крутое место. Расстояние от начала ущелья до перевала было около семи верст».

С наступлением темноты поднялся буран. Дров не заготовили, и никто уже не был в состоянии поставить палатки. Ночь оказалась особенно тяжела для выбившихся из сил лошадей, для которых не нашлось ни травы, ни горсточки зерна.

Спустившись в долину, которая отличалась тяжелыми климатическими условиями, экспедиция Маннергейма остановилась на правом берегу реки Юлдуз, где находилась ставка хана юлдузских торгоутов (калмыков), насчитывавшая около ста юрт, из них некоторые были очень богаты, с красивыми узорами из красного сукна. Маннергейм побывал во многих селениях торгоутов, которые произвели на него «впечатление забитых и крайне сдержанных людей, относящихся весьма недоверчиво ко всякому иностранцу». В беседах с торгоутами Густав рассказывал о их братьях в Астраханской области, вызывая живой их интерес. «Однако, – писал Маннергейм, – несмотря на встречи с ними, я вынес впечатление, что они примирились со своей безотрадной жизнью, усердно молясь Будде, и относятся ко всему остальному, в том числе и к России, весьма безучастно».

Приближенные хана встретили полковника с большим подозрением и весьма негостеприимно, так как китайские власти забыли предупредить о его приезде. Когда нужная информация поступила, отношение сразу переменилось.

Дальнейшее движение экспедиции проходило по реке Малый Юлдуз. Поднявшись на перевал Котлы, перед выходом на Карашарскую долину, лошади, измученные продолжительным отсутствием кормов, не выдержали, и двух из них пришлось бросить, с тем чтобы потом им доставить воды и, пользуясь свежестью ночи, переправить в Карашар. Этих и других ослабленных животных пришлось на время оставить здесь.

Сам же Маннергейм вместе с китайцем-переводчиком двинулся к городу Урумчи, возложив на казака Луконина нелегкую задачу перегнать туда всех изнуренных лошадей экспедиции.

15 июля Густав с переводчиком прибыли в город Урумчи – центр и столицу провинции Синьцзянь, где размещались органы центрального управления, монетный двор, учебные заведения и кадетский корпус.

Город был вытянут вдоль мелководной реки с широким каменистым руслом. Северную его часть занимала большая шестигранная крепость с примыкающими к ней торговыми рядами. Южнее базара размещались русское консульство и торговый центр. В городе было несколько торговых фирм, принадлежащих русским татарам и туркестанцам. Годовой оборот русской торговли здесь достигал около двух миллионов рублей.

Маннергейм, вспомнив свою кадетскую юность в Финляндии, посетил местный кадетский корпус и был разочарован тем, что он – низшего разряда. Здесь готовили юношей к поступлению в средний корпус, который должен был открыться лишь осенью. Учителя уже были назначены, появились и кандидаты в кадеты.

Незадолго до приезда Маннергейма в Урумчи прибыл новый губернатор края. Несмотря на свой преклонный возраст, китайский чиновник обладал твердостью характера, большим служебным опытом, а также хорошим знанием края.

Маннергейм вместе с русским консулом Николаем Коротковым нанес официальный визит губернатору Чену. Во время беседы Чен, в виде шутки, с удивлением сказал: «Господин Маннергейм, вы по-прежнему путешествуете под двумя фамилиями?» Это было связано с тем, что в паспорте, полученном из Пекина, стояла фамилия «Ма-ну-э-хэй-м», а в визитных карточках, напечатанных в Кашгаре, «Ма-да-хан» («конь, проскакавший через звезды»).

Густав сразу же почувствовал неладное. И действительно, несмотря на то что китайские власти тщательно скрывали перемену своего отношения к России, оно под влиянием Японии приобретало все более негативную окраску. Это и передалось в словах губернатора.

Испытывая чудовищное напряжение физических и душевных сил, давление со стороны китайских чиновников, отдохнуть душой барон мог лишь в кругу россиян.

«В Урумчи, – писал Маннергейм, – мне в последний раз, до прибытия в непосредственную близость к Пекину, пришлось приятно провести время среди соотечественников, часто собиравшихся в гостеприимном доме нашего консула Николая Николаевича Короткова и его радушной супруги».

Во вторник 13 августа экспедиция отправилась в Гучэн, о котором Густав писал: «Это один из наиболее оживленных торговых центров всей провинции… от него ежегодно отправляются три-четыре „серебряных каравана“, везущих более миллиона дан [4]4
  Пекинский лан – это небольшой слиток чистого серебра 98,5 %, продольной или круглой формы, около 8,5 золотникового веса. Основная денежная единица Китая один лан в 1907 году был равен 1,41 русского рубля или 0,8 американского доллара.


[Закрыть]серебра на уплату за полученный товар».

В этом городе было 15–20 тысяч жителей: китайцев, дунган и сартов, преимущественно первых.

Из Гучэна Маннергейм отправился в Турфан. Путь к нему шел через перевал, подъем на который был крут и каменист. Уже 7 сентября здесь выпал снег. К тому же спуск с перевала был значительно круче подъема. Только после спуска дорога выходила на широкую долину Бэяньхэ.

Наконец, после утомительного перехода, экспедиция достигла города Турфан и его оазисов. Этот город состоял из двух частей, находившихся примерно в версте друг от друга. Вся торговля была сосредоточена в одной его части, имеющей шесть тысяч жителей. Администрация же размещалась в небольшой крепости под прикрытием роты пехоты.

От Турфана экспедиция направилась к построенному на скатах южных гор городу Баркулю, куда вступила в понедельник 30 сентября. Этот город имел какой-то недостроенный вид, окруженный, по мнению Густава, «расплывающейся стеной». Рядом темнели развалины маньчжурского города. Баркульский уезд был заселен китайцами. Климатические условия здесь исключительно суровы: когда через восемь дней экспедиция Маннергейма покидала город, вся местность была покрыта неглубоким снегом.

Переход через перевал Кошеты-даван был очень труден. Густав писал: «Нам пришлось в течение двух суток лопатами очищать дорогу на расстоянии около 3,5–4 верст, то есть на последнем крутом подъеме и на самом перевале, который на расстоянии около трех верст представлял почти горизонтальную площадь. Снег имел от 0,5 до 2 аршин глубины. После неимоверных трудов удалось вывезти тяжело нагруженные арбы».

12 октября экспедиция вошла в небольшой, но плодородный оазис Хами, принадлежащий мусульманскому князю. Маннергейм пишет, что этот князь «своей алчностью и бессердечностью далеко превзошел китайских чиновников». Население здесь было сартское. Лишь в городе Хами и в немногих деревнях жили китайцы и дунгане. Город состоял из трех частей: базара, зданий администрации и гарнизона, дворца князя.

Маннергейм писал: «Незадолго до моего приезда в Хами вспыхнули беспорядки. Сарты, выведенные из терпения, стали требовать своего освобождения от тирании князя с тем, чтобы они, наравне с другими китайскими подданными, платили подати одному богдыхану. Вдохновителем этого движения был, по-видимому, местный мандарин, и, вероятно, не из националистических чувств, а из желания вместо князя собирать подати. Когда я приехал, все уже улеглось. Китайский генерал с небольшим отрядом кавалерии был вызван из Баркуля. Несколько невооруженных сартов легло под китайскими выстрелами, и неудачный националистический мандарин был отрешен от должности».

В четверг 17 октября Маннергейм со своей группой покинул Хами и через 11 дней прибыл в город Ань-си, о котором сказал: «Город мертвый, окруженный полуразвалившейся и полузасыпанной песками стеной».

Из Ань-си экспедиция по пустым дорогам с встречавшимися кое-где колодцами и небольшими сараями добралась до города Дуньхуана. Маннергейм писал: «В Дун-хане я застал только что улегшиеся волнения на экономической почве, направленные на этот раз против местного представителя богдыхана. Местные милиционные войска отказались действовать против толпы, которая вломилась в дом мандарина, убив при этом двух-трех сторожей. К моему приезду все уже успокоилось и главари бежали в горы».

Уже установилась зима, когда Маннергейм в субботу 9 ноября выступил из Ань-си в направлении на Цзяюйгуань. Дорога по всей Северной Ганьсу была очень однообразна. Она тянулась широким коридором между горными массивами, расширяясь и сужаясь. Для ночлега экспедиция останавливалась в больших деревнях.

Внутренний Китай

В воскресенье 17 ноября экспедиция Маннергейма у Цзяюйгуаня миновала Великую Китайскую стену и вошла во Внутренний Китай. На другой день, пройдя большой таможенный пункт, в основном для русских товаров, караван остановился в городе Сучжоу. Стоянка была короткой, после чего движение продолжилось к городу Ганьчжоу, куда экспедиция вступила в пятницу 6 декабря. Характеризуя этот город, Маннергейм писал: «Город занимает очень большую площадь, но по крайней мере одна треть ея под болотами и камышом, последний достигает более сажени высотой. Из остальной части немало уходит под кумирни, которых, говорят, имеется целых 40. Население города определяют тысяч в 35–40, уезда – в 55–60 тысяч жителей. Местность кругом болотиста, и вода имеется в изобилии».

В среду 25 декабря экспедиция выступила из Ганьчжоу на восток и через несколько дней была в городе Ляньчжоу – третьем по населению в провинции Северная Ганьсу. Это большой китайский город с маньчжурской крепостью. Около города разместилась резиденция епископа, главы католических миссионеров Северной Ганьсу. Здесь с бельгийскими миссионерами Маннергейм встретил новый, 1908 год. Вспоминая свое пребывание в городе Ляньчжоу, Густав писал: «Я должен с благодарностью упомянуть имя монсиньора Отто. Он и его миссионеры, большая часть которых бельгийцы, оказали мне радушный прием и искреннее содействие всюду, где могли. Они часто вспоминали действия наших отрядов во время подавления боксерских беспорядков и с симпатией относятся к русским».

9 января 1908 года экспедиция Маннергейма выступила из Ляньчжоу и через восемь дней подошла к столице провинции Северная Ганьсу и резиденции Шеньганьского короля, городу Ланьчжоу, расположенному на берегу Желтой реки, которая омывает северную стену города.

Долина, в которой лежит город, со всех сторон окружена горами, что является хорошей естественной защитой. Характеризуя тамошнего правителя, Густав писал: «Вице-король Шень – одна из интересных личностей высших административных деятелей северных провинций Китая. Проведя в молодые годы несколько лет в Европе, он является убежденным сторонником реформ и проявляет много разума при разрешении нелегкой задачи их проведения в бедной и отсталой Гунь-су».

Город Ланьчжоу невелик площадью, но очень густо застроен, с населением примерно в 150–180 тысяч человек. Уезд имеет население в 270 тысяч жителей. В долине сделаны прекрасные ирригационные работы, не уступающие Туркестану. Они дают два урожая в год. «Этот город, – писал Маннергейм, – является передовым, крупным центром, в котором обосновались русские купцы… Ныне продажа русских товаров в Ланьчжоу достигает 120 тысяч дан в год. Главным затруднением торговли России с этим городом является то, что отсюда нечего вывозить в Россию, кроме кирпичного чая. Русские купцы, не удовлетворенные торговыми операциями с китайцами, вместо товаров увозят серебряные слитки».

Время пребывания Густава Маннергейма в городе Ланьчжоу сильно затянулось, он заболел инфекционным гриппом, который обострил радикулит, вызвав сильные боли в спине. Три раза Густав ложился в постель с высокой температурой. Гриппом переболели все спутники Маннергейма.

После 48-дневного пребывания в столице провинции Северная Ганьсу, в среду 4 марта, направив главную часть своих вещей в Сиань, экспедиция, с полубольным Маннергеймом и его спутниками, двинулась с небольшим вьючным караваном в Хэчжоу. Целью этого похода было знакомство с бытом местного населения.

Преодолев во время снежного бурана Тянь-шаньский перевал, караван спустился в долину Дасяхэ и подошел к городу Хэчжоу. «Этот китайский город, – писал Маннергейм, – занимает обширную, но лишь частью застроенную площадь… Стены города в сильно запущенном виде. К южной стене и юго-западному углу города примыкает пригород… В нем 12 мечетей. Здесь жил китайский генерал Магалянь, дунганин по происхождению, но заслуживший расположение китайских властей своей храбростью, а особенно кровожадностью и свирепостью, проявленными им при подавлении дунганских восстаний».

В городе Хэчжоу встреч с Маннергеймом стали искать турецкие купцы. Вопрос был один: «Не приехал ли господин из Турции?» Скоро причина этого была установлена. Оказывается, здесь ждали приезда какого-то «посланника» от турецкого султана, который будто бы уже находился в Пекине.

9 марта экспедиция Маннергейма вышла из Хэчжоу и направилась через монастырь Лабран к большой дороге Ляньчжоу – Циньчжоу. Весна уже полностью вступила в свои права. Желтые лессовые горы со своими террасообразными склонами стали неузнаваемы под зеленым покровом. Маннергейм сильно устал, его постоянно мучили боли в спине. В письме к отцу он с горечью писал: «Как только я доберусь до побережья, я немедленно соберусь в дорогу домой».

С 23 марта по 3 апреля 1908 года экспедиция находилась в городе Циньчжоу, затем, переправившись на пароме через реку Вэйхэ, следуя горными дорогами, подошла к цветущей долине реки Цинщуй и городу с таким же названием.

9 апреля Маннергейм и его спутники, преодолев под дождем, в непроницаемом тумане, головокружительный спуск перевала Гуаньшань – границы между провинциями Ганьсу и Шеньси, вышли к городу Луньчжоу. Затем, миновав богатые селения и три небольших городка, переплыв реку Вэйхэ, экспедиция подошла к городу Сяньянь. Недолго задержавшись здесь, Маннергейм продолжил свой путь среди сотен курганов – древних могил императоров и императриц династий Тан и Хан, их министров, евнухов и сожительниц.

14 апреля экспедиция полковника Маннергейма вошла в главный город провинции Шеньси – Сиань. Характеризуя этот город, Густав писал: «Судя по свидетельству древних китайских летописцев, он в дни своего величия занимал всю местность от реки до своего нынешнего местоположения, а дворцы его по красоте и богатству далеко превосходили все то, что самое пылкое воображение может представить себе. Из всего этого, конечно, ничего не осталось, и даже так называемый императорский дворец, в котором поселились вдовствующая императрица и богдыхан, после своего бегства из Пекина во время боксерских беспорядков – просто поместительный дом».

Город Сиань – со своей древней стеной, тройными массивными воротами, громадными угловыми и надвратными башнями производил большое впечатление на европейцев. Как и в Ганьсу, ближайшими советниками местного вице-короля Шеня были бельгийцы, так здесь губернатор Нгэцшу, воспитанник старой школы и маньчжур по происхождению, своими советниками сделал японцев.

В четверг 30 апреля экспедиция Маннергейма выступила из города Сиань в дальнейший путь, который пролегал через город Линьтунь с могилой Цзинчжоханя – строителя Великой Китайской стены. Густав писал об этих краях: «К югу от дороги тянется, под различными названиями, декоративная высокая горная цепь… С северной стороны, на некотором расстоянии течет река Вэйхэ. Южный берег ее гораздо богаче деревьями и незначительно подымается над северным. Большие деревни раскинуты на близком расстоянии друг от друга. Нежные краски маковых посевов и чудные поля этой богатейшей долины уже тысячи лет кормят многочисленное население, ласкают глаз проезжего».

Подойдя к городу Тунгуан на реке Хуанхэ, Густав отправил свое экспедиционное снаряжение под наблюдением казака Луканина и одного из китайцев по большому тракту в город Тайюань, а сам, в сопровождении трех китайцев, направился к городу Хэнаньфу, бывшей столице китайской империи во время династии Чжоу.

Наконец, в среду 18 мая, Маннергейм подошел к станции Чжэнчжоу. Вид железной дороги привел барона в неописуемое состояние, и он «с большим восторгом стал прислушиваться к раздавшемуся вдалеке свистку локомотива, чем когда-либо прежде к самой тонкой оперной музыке». На следующий день Густав «с большим удовольствием опустился на мягкий диван вагона первого класса, в котором помчался в город Кайфынь».

Здесь Маннергейм задержался на пять дней. «Одной из причин этого, – писал Густав, – стала некоторая подозрительность китайских властей, которую они начали проявлять, начиная от города Сианьфу, и затруднения, которые делали мне при малейшем уклонении в сторону от маршрута, намеченного, в крупных чертах, в моем паспорте».

Маннергейм в субботу 23 мая 1908 года по железной дороге выехал до станции Шицзячжуань, до которой поезд шел полтора дня, останавливаясь на ночь, затем тянулся неполных 300 километров до станции Тайюань.

Город Тайюань, построенный около небольшого притока реки Фыньхэ, живописно расположился в окружении красивых гор, некоторые из которых, если поверить китайским летописцам, «достигают облаков».

Здесь препоны, чинимые Маннергейму китайцами, приняли более настойчивый характер. Маннергейм писал, что ему вместе с другими запретами было отказано в выдаче паспорта, чтобы отвратить его от поездки к далай-ламе и к северному изгибу Желтой реки.

Густав, по совету английского врача, отправил в Пекин сильно ослабленного во время продолжительного путешествия казака Луканина и, продав часть своего снаряжения, 8 июня выехал из Тайюаня на север.

Несмотря на все эти трудности, настойчивый в поставленной цели Маннергейм, после двух коротких переходов по горам и каменистому дну небольших рек, дошел до святыни монголов – монастыря Утайшань.

Барон так описывает эту поездку: «Монастырь живописно расположен на небольшом холме, окруженном горами. Группа кумирен, золоченых каланчей и белых „субурган“ – башень, представляла чудную картину со своими золотисто-желтыми и бирюзовыми черепичными крышами, которые сверкали на солнце, среди окружающей зелени».

Далее Густав писал: «В течение зимы 1907–1908 года Далай-лама, по приглашению Пекинского двора, переехал из знаменитого монастыря Гумбум под городом Синин в Утайшань. Мое пребывание там совпало с самой сильной летней жарой, во время которой путешествие по Монголии, особенно на верблюдах, затруднительно… Высказанная Далай-ламой мне лично радость по поводу приезда в Утайшань партии тибетцев, всего человек 100, также косвенно подтвердила слух о том, что наплыв паломников в Утайшань становился меньше… Далай-лама занимал довольно обширную, но сильно запущенную кумирню, живописно расположенную, выше других, на самой вершине холма, по склонам которого раскинут монастырь.

Обстановка, в которой он жил, отличалась большой простотой; здание, занимаемое им, с небольшим двором, охранялось двумя парами парных часовых из угрюмо выглядывающих вооруженных тибетцев. Свита же его с прислугой помещалась в маленьких и грязных конурах, запущенных наружных домов». Среди свиты далай-ламы был и японец, но во время приезда Густава он находился в Пекине.