Текст книги "Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса"

Автор книги: Леонид Милов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Чтобы убедиться в этом, ознакомимся с данными об урожайности зерновых в первой половине XIX в. (см таблицу 2.6) 74

Таблица 2.6. Урожайность озимых и яровых культур и чистые сборы на душу населения в первой половине XIX в. (в среднем в год в «самах»)

Годы

1802–1811

1841–1850

1851—860

Чистые сборы на душу населения

Губернии

1802–1811

1841–1850

1851–1860

1

2

3

4

5

6

7

Архангельская

4,4

4,0

3,3

1,18

1,04

0,73

Вологодская

–

3,4

3,4

–

1,67

1,71

Олонецкая

3,6

3,8

3,4

1,39

1,63

1,46

Петербургская

–

2,9

2,9

–

2,34

1,15

Новгородская

2,8

2,6

–

1,82

1,56

Псковская

2,7

2,6

3,20

2,32

2,05

Смоленская

2,6

2,5

2,3

3.21

3,30

2,67

Ярославская

2,6

2,7

2,7

2,15

2,44

2,72

Костромская

2,7

2,7

2,8

2,08

2,32

2,55

Тверская

2,5

2,5

2,5

2,36

2,55

2,50

Московская

2,3

2,8

2,3

1,60

1,79

1,39

Владимирская

2,5

2,7

2,8

2,04

2,37

2,42

Нижегородская

3,3

3,1

3,3

3,64

3,01

3,24

Калужская

2,5

2,7

2,2

1,62

2,52

1,57

Тульская

3,3

3,6

3,2

4,24

5,62

4,74

Рязанская

3,8

3,6

3,1

3,57

3,68

3,08

Орловская

–

3,5

2,9

–

4,64

3,33

Тамбовская

4,4

3,9

3,5

5,18

4,13

3,58

Курская

3,8

3,8

3,1

3,69

3,92

2,78

Воронежская

–

3,0

3,2

–

2,88

3,16

Пензенская

3,5

3,3

3,9

5,33

4,05

4,23

Симбирская

–

3,3

4,0

–

3,31

3,97

Саратовская

3,2.

3,4

3.6

3,48

3,34

3,58

Самарская

–

–

3,6

–

–

3,90

Область Войска Донского

3,8

2,10

Оренбургская

–

3,1

3,7

–

2,69

2,42

Ставропольская

4,3

4,0

–

3,24

2,25

–

Вятская

2,8

3,6

3,2

2,31

3,85

3,40

Пермская

3,0

3,8

3,5

1,6

2,71

2,59

ИТОГО

в среднем

3,23

3,2

3.1

2,82

2,90

2,68

Если в 50-х годах XIX в. расчетная потребность в продовольственном зерне достигала 138 млн чтв. (15,456 тыс. т), то реальный сбор в среднем за 10 лет достигал всего 141 млн чтв. (15,792 тыс. т). Казалось бы, одно с другим вполне совпадает. Однако, во-первых, расчет продовольственных потребностей основан был на заниженной норме употребления зерна и круп (около 17,4 пуда на взрослого едока, или 278,4 кг), составляющей без расхода на корм скоту в сутки чуть более 2000 ккал. Кроме того, никак не были учтены потребности крестьян в продаже зерна для поддержания своего хозяйства, личных потребностей в одежде, необходимых средств для уплаты налогов и податей. А ведь зерновая часть дохода земледельца играла во всем этом немалую роль. Далее, этот хлебный баланс страны не учитывал государственные закупки зерна на армию, не включал в себя расходы на винокурение и экспорт зерна. С учетом их общий баланс имел бы весьма большой дефицит.

Разумеется, это не означало, что в стране не было винокурения или товарного зерна. По расчетам И.Д. Ковальченко, объем хлебного рынка в России в 50-х годах XIX в. достигал примерно 37 млн чтв. (по другим расчетам – 43–49 млн. чтв.)75. Но и товарное зерно и винокурение – это в существеннейшей мере итог дальнейшего снижения уровня питания. Дореформенный рынок – это рынок продажи хлеба из нужды, хотя независимо от этих мотивов он служил ареной действия законов товарного производства.

Отсюда неизбежен главный вывод: Россия была многие столетия социумом с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта. Особенно ярко это проявилось при изучении величины чистых сборов хлебов в расчете на душу населения. Данные на этот счет есть по трем десятилетиям первой половины XIX в.

Главное, что следует сразу же отметить, это уже знакомая нам по пятому очерку неизменность низкого уровня урожайности за полстолетия. И тем не менее, эта стабильность – итог весьма упорного труда русских крестьян, труда, как мы видели, требующего мощной концентрации физических и духовных сил народа в борьбе за средства поддержания жизни. При этом, к сожалению, как и в предыдущие столетия, в XIX в. по-прежнему не было корреляции между затратами труда и его итогами даже в масштабах протяженных периодов времени. В этом наиболее ощутимо и проявляется коварная роль нашей мачехи-природы.

Сводные, по десятилетиям, данные по урожайности скрывают от читателя отдельные взлеты урожайности в отдельных губерниях или целых группах губерний. Однако они скрывают и нередкие бедствия в сельской жизни тех же губерний и целых регионов, когда миллионы крестьян в жатву едва собирали на семена. Конечно, столь масштабные бедствия были не столь часты, но на ликвидацию их последствий уходили годы.

Из данных таблицы № 2.6 четко видно, что урожайность в нечерноземной зоне чаще всего была ниже сам-3, хотя в помещичьих хозяйствах она могла быть выше, чем в крестьянских. Огромное количество земледельцев не могли себя прокормить ни в начале, ни в середине XIX века. Средняя по губернии урожайность в Новгородской, Псковской, Смоленской, Ярославской, Костромской, Тверской, Владимирской, Калужской губерниях колебалась от сам-2,3 до сам-2,8. Выше сам-трех урожайность в Нижегородской губ. держалась за счет ее черноземного юга. Что же касается самого Черноземья – тогдашней житницы Европейской России, – то, как видно из данных за полвека, возможности в создании мощного постоянного потока товарного зерна были в это время очень скромными. В первое десятилетие какие-то явные излишки имели лишь Тамбовская, Рязанская, Курская, Ставропольская губернии и Область Войска Донского. По 40-м годам к таким губерниям можно отнести снова ту же Тамбовскую, Курскую, Ставропольскую и Пермскую губернии. Важно, что средняя десятилетняя урожайность в нечерноземных регионах не опускалась в эти годы ниже сам-2,7 (кроме Тверской и Смоленской губерний).

В предреформенное десятилетие происходит давно известный в историографии спад в урожайности, особенно ощутимый в черноземных регионах (Тульская, Рязанская, Орловская, Тамбовская, Курская губернии). Четко определена и причина этого: кризис системы крепостничества. Немаловажно, что при этом в ряде южных регионов было некоторое повышение урожайности (Пензенская, Симбирская, Оренбургская губернии). Добавим, что в более южных районах – на Украине, в Бессарабии, в Области Войска Донского – уровень урожайности был чуть выше (в 10 украинских губерниях и Бессарабии в 1801–1810 гг. он был в среднем сам-3,4, в 1841–1850 гг. – сам-4,2, в 1851–1860 гг. – сам-3,8). В целом же в Европейской России так и не появились регионы с ритмичным и постоянным производством зерновой товарной продукции.

Исключительно экстенсивный характер земледелия, и невозможность при тогдашнем уровне российской цивилизации развивать производство путем его интенсификации неизбежно и постоянно выдвигали проблему освоения новых территорий для увеличения валового продукта земледелия. Зерновое производство в России развивалось, таким образом, в первую очередь за счет вовлечения в него новых людских ресурсов. Нужда общества в хлебе постоянно стимулировала этот процесс.

Убедиться в этом помогают сводные данные о величине чистых сборов хлебов в расчете на душу населения по трем десятилетиям первой половины XIX в. Данные таблицы 2.6 раскрывают довольно неприглядную картину жизни народа с точки зрения душевой обеспеченности зерном. В Архангельской и Олонецкой губерниях в первом десятилетии этого века приходилось на душу населения соответственно 1,18 четверти и 1,39 четверти в год. Конечно, из этих запасов ничего продать нельзя, да и на питание не хватит, не говоря уже о подкормке скота. А коль скоро народ все же жил, то, видимо, важную роль в питании играла и рыба, и кое-какие овощи, а возможно, и мясо.

Здесь уместно напомнить факты, уже приводившиеся в одиннадцатом очерке, что в 80-х годах XVIII в. жители Олонецкой провинции во всех уездах, кроме Каргопольского, с марта или апреля практически постоянно до нового хлеба толкли в муку сосновую кору и, «прибавя несколько ржаной и ячменной муки», пекли некие хлебы. В соседней Архангельской губ. толкли так называемый «березовый дуб» и траву вахку, а когда мука совсем кончалась, делали колобки из толченой коры, перемешав ее с рыбою и молоком. Обобщенный по десятилетиям расчет чистых сборов за первую половину XIX в. только подтверждает безысходную хлебную нужду северян-архангельцев и олончан.

Конечно, в промышленных губерниях было получше. В первом десятилетии самый скудный «хлебный паек» имели Московская (1,6 чтв. на душу) и Калужская (1,62 чтв. на душу) губернии. Однако их население, особенно в Московской губ., активнейшим образом было втянуто в промысловую и промышленную деятельность, и поэтому земледелие здесь отходило на второи план, уступая место привозному зерну, что, несомненно, содействовало удорожанию хлеба, так как абсолютная масса его становилась меньше. В остальных губерниях Промышленного Центра (Ярославской, Костромской, Владимирской, Тверской) чистые сборы на душу населения были в пределах 2,0–2,36 чтв. При таком зерновом фонде даже по 12 пудов на душу невозможно выделить на питание, так как сэкономленного все равно не хватило бы на скотину.

Конечно, народ приспосабливался, в пище было много овощей (репа, редька, капуста). Картофель еще только-только входил в рацион крестьянской пищи. Разумеется, большую роль играли «дары леса». Но нужно помнить, что ритм трудовой жизни крестьянина позволял ему делать лишь стремительные вылазки на «грибную охоту», и грибы заготавливали в основном дети. А как известно, грибы – продукт коварный, и к тому же низкокалорийный. Автор топографического описания Тверского края, обративший особое внимание на эту деталь крестьянской жизни, отмечал среди наиболее частых причин детской смертности две главных: оспу и поносы. А среди взрослых в Тверском крае нередки были случаи падучей болезни. Причиной ее, по мнению тамошних медиков, было «неумеренное потребление грибов». Что же касается мясной пищи, то, как было показано в 11-м очерке, крестьяне Нечерноземья мясо ели редко, а молоко чаще шло на «скопы» (масло, сметана), а скопы шли на рынок, хотя в однотягловом хозяйстве их собирали (копили) немного. Ведь крестьянские коровы не чета помещичьим, от которых в год можно было собрать 30–40 ф. масла (12–16 кг). В Нечерноземье веками действовал принцип: «У нас не столько масло, сколько скотина нужна» (на навоз, – Л. М.)76.

Разумеется, в черноземных краях хлебный достаток был выше, и это заметно по данным таблицы 2.6. В первом десятилетии XIX в. в черноземных краях хлеба получали много. В описании Тамбовского края в 80-х годах XVIII в. подчеркивалось, что у многих крестьян в скирдах хранился едва ли не весь годовой запас зерна. При условии полного потребления получаемой продукции предполагаемый суточный хлебно-крупяной «рацион» в первом десятилетии века в таких губерниях, как Тамбовская или Тульская, был бы равен соответственно 5525 ккал и 4523 ккал. А по Пензенской губ. суточная норма достигала бы 5685 ккал. Однако потребности крестьянского хозяйства были и многочисленны, и многообразны, на что и шли некоторые излишки, хотя их было и не столь уж много.

В остальных губерниях уровень чистых сборов на душу населения был 3,24—3,69 чтв., что очень незначительно превышает установленный нами минимум. А Область Войска Донского просто не была обеспечена зерном.

За десятые – тридцатые годы XIX в. массовых систематических данных о посевах и сборах хлебов по стране в целом не сохранилось ввиду отсутствия губернаторских отчетов. Таковые есть лишь по двум предреформенным десятилетиям. Первое десятилетие (1841–1850 гг.), пожалуй, выглядит наиболее благополучным, и различия с началом века не имеют сколько-нибудь кардинального характера. В редких случаях среднестатистический душевой сбор увеличился больше, чем на четверть (например, по Тульской губ.). В целом же, если средняя душевая обеспеченность по 21 губернии была на уровне 2,82 чтв. (около 3000 ккал), то в 1841–1850 гг. она повысилась лишь чисто арифметически (2,9 чтв.).

Северные регионы несколько увеличили потенциальный годовой хлебно-крупяной «рацион» (Олонецкая и Вологодская губернии имели в среднем за 10 лет на душу 1,63 чтв., или примерно 1740 ккал, и 1,67 чтв., или ок. 1780 ккал). В целом же по Нечерноземью увеличение его не превысило 0,3 чтв. на душу. В 11-ти черноземных и степных губерниях средний чистый сбор на душу населения составил 3,4 чтв., и, строго говоря, ни о каких излишках хлеба по этому региону речи не могло быть. Но путем снижения уровня потребления образовывался немалый фонд зерна на продажу. Выполнение этой задачи облегчало наличие в крестьянском хозяйстве достаточного количества скота.

Наконец, несколько комментариев о собственно предреформенном десятилетии. Данные по чистым сборам лишь подтверждают сказанное выше. Налицо некоторый спад земледельческого производства, хотя мы опираемся на материал лишь 29 русских губерний. Правда, данные по украинским губерниям и Бессарабии не меняют общей картины. Средний душевой чистый сбор за предреформенное десятилетие в этих губерниях был равен всего 2,2 чтв. И это отнюдь не зерно лишь для продовольствия. Прибалтийско-Белорусский регион также имел средний чистый сбор хлебов в 2,3 чтв. на душу населения. Следовательно, некоторое снижение уровня зернового производства было характерно для Европейской России в целом, и снижение это было, как известно, за счет кризиса крепостничества.

По 27 русским губерниям средний чистый сбор составил всего лишь 2,68 чтв. на душу населения, или 21,4 пуда, что почти на три пуда ниже солдатского годового пайка. И вновь напомним, если бы весь этот сбор шел на питание, положение было бы по-житейски суровым, но отнюдь не угрожающим. Но нужды на хозяйство и подкормку скота резко ухудшали ситуацию. Ведь только на одну лошадь семье из 4-х человек необходимо было выделить по 3–4 пуда с души, а ведь были еще и коровы, и свиньи.

Что касается 14 нечерноземных губерний, то* здесь средний душевой чистый сбор снизился до 1,98 чтв. При условии, что все шло на питание, суточная норма достигала бы всего лишь 2,1 тыс. килокалорий. Таким образом, без дополнительных источников дохода – это уже почти суровое существование. А ведь и здесь был скот, и нужна была и подсыпка, и овес.

Конечно, жизнь была сложнее, и крестьяне сами снижали потребление, экономили на каждом шагу. Не следует забывать и о тех 20 % крестьян, которые, по словам кн. М.М. Щербатова, «питаются мякинным хлебом, живя скорее, как животные, а не как люди». Большую роль при этом играли промысловые заработки и работы на фабриках. Но тот поток товарного хлеба, который шел из более южных районов страны в Нечерноземье, и в частности в промышленные губернии, судя по данным о чистых сборах, увеличивал объем недостающего зерна до необходимого нормального уровня в 3200 ккал на душу населения лишь на треть от необходимого. При этом увеличение товарной массы в Нечерноземье могло быть только за счет снижения уровня потребления населения собственно черноземных и степных губерний. Что, видимо, и было в реальной действительности, так как развитое скотоводство позволяло здесь снижать хлебно-крупяные составляющие пищевого рациона.

В целом же анализ развития земледельческого производства Европейской России, и прежде всего русских губерний, свидетельствует о том, что приращение объема зерновой продукции шло только за счет расширения посевных площадей, иначе говоря, только за счет увеличения территории обитания путем постоянной колонизации и освоения земель на юге и юго-востоке Европейской России. Но объем зерновой продукции в расчете на душу населения веками держался примерно на одном и том же уровне (и так было вплоть до 1913 г.).

Удивительное постоянство уровня зернового производства на минимальном пределе вместе с тем не препятствовало увеличению населения. Больше того, численность населения росла прежде всего по мере увеличения посевных площадей, то есть благодаря экстенсивному развитию сельского хозяйства, однако при этом практически весь народ продолжал заниматься почти исключительно хлебопашеством.

Пожалуй, можно сказать, что весь образ жизни населения исторического ядра территории России был процессом выживания, постоянного создания условий для удовлетворения только самых необходимых, из века в век практически одних и тех же потребностей.

Лишь последние 50 лет перед реформой 1861 года свидетельствуют о нарушениях этой закономерности. Выделенные И.Д. Ковальченко по 36 губерниям Европейской России сопоставимые данные по величине чистых сборов на душу населения по трем десятилетиям (1802–1811, 1841–1850, 1851–1860 гг.) показывают, что при росте площади посевов до 25 % (с 37965 тыс. чтв. до 47449 тыс. чтв.) объем валовых сборов увеличился лишь на 18 %, а рост населения при этом составил 48 %, что привело (в пределах этой территории) к падению чистых сборов с 4,36 чтв. до 3, 48 чтв. на душу населения77.

После отмены крепостного права прогресс в технике, влияние новых производственных отношений привели к некоторому сокращению затрат труда, стала расти, хотя и немного, урожайность. Это вело к некоторому росту объема зерновой продукции, хотя кардинальных изменений по-прежнему не было. Сборы хлебов на душу сельского населения с 70-х по 90-е годы XIX в. выросли по Северному региону с 9,5 до 13 пудов; по Северо-Западному – с 13 до 14 пудов; по Центрально-Промышленному региону – с 13 до 15 пудов; по Приуралью – с 21 пуда до 28 пудов; а всего по Нечерноземью – с 16 до 18 пудов. По Западному региону Европейской России сборы не выросли. Во второй половине XIX в., как известно, стала существенной роль картофеля. С учетом его (в переводе на зерно) душевой сбор в Нечерноземье вырос с 17 пудов до 20,4 пуда (зерновой сбор по-прежнему не превысил 18 пуд.). В целом же по Европейской России душевой сбор вырос с 21 пуда до 25 пудов. Для всего населения он вырос с 19 пудов до 21,5 пуда78.

Таким образом, сдвиги несомненно налицо, хотя в целом положение великорусского крестьянства (как и всего крестьянства страны) мало изменилось, и тот комплекс проблем, который веками стоял перед земледельцем, никуда не исчез. По-прежнему товарный рынок внутри страны и экспорт зерна росли в значительной мере за счет суровой экономии потребления. Еще в 1888 г. правительственная комиссия специального назначения фиксировала, что в России крупные и мелкие хозяйства «стали продавать свои продукты в искусственно больших размерах, не руководствуясь ни положением цен, ни уровнем собственных потребностей»79.

Больше того, в связи с реформой 1861 г. положение крестьянства сильно изменилось. Произошло резкое обеднение основной массы крестьянства. Сравнительное исследование, расслоения крестьянства в дореформенный и пореформенный периоды, проделанное И.Д. Ковальченко по трем крупным гагаринским имениям Нечерноземья, дало следующие результаты. В Покровском имении Сапожковского у. в 1835 г. (251 двор) безлошадных и однолошадных дворов было 14,8 %, в 1856 г. (264 дв.) – 22,4 %, в 1887 г. (290 дв.) – 50,4 %. В Мануйловском имении Ржевского уезда в 1856 г. (122 дв.) безлошадных и однолошадных дворов было 10,7 %, в 1883 г. (395 дв.) – 53,4 %. В Сосновском имении Горбатовского у. в 1857 г. (203 дв.) безлошадных и однолошадных дворов было 86,7 %, а в 1869 г. – 92,1 %. Соответственно резко сокращается число зажиточных дворов. В Покровском имении в 1835 г. дворов с тремя и более лошадьми было 23,9 %, с четырьмя и более лошадьми было 29,4 %. В 1887 г. эти группы составили соответственно 12,7 % и 3,8 %. В Мануйловском имении в 1856 г. дворов с тремя и более лошадьми было 63,1 %, а в 1883 г. – 18,5 %. Наконец, в Сосновском имении в 1857 г. дворов с тремя и более лошадьми было 3 %, а в 1869 г. – 1,8%80.

Начался новый этап в истории русского крестьянства, этап развития капитализма, который обострил так называемое аграрное перенаселение. Однако перенаселение это было в стране, едва покрывающей своим зерновым производством самые необходимые потребности населения.

Подводя итог развития хлебного баланса страны, мы еще раз убеждаемся, что Россия была на протяжении многих веков обществом с минимальным объемом совокупного прибавочного продукта. Низкий уровень агрикультуры, низкая и очень низкая урожайность, весьма упрощенный уклад жизни крестьянства, вечно борющегося за выживание, – все это находится, казалось бы, в очевидном противоречии с выдающейся судьбой Русского государства, поднявшегося в конце XIV в. на борьбу с золотоордынским игом и, пройдя через жесточайшие испытания, к концу XVIII столетия ставшего одной из самых могучих держав Европы.

Тем не менее в основе такого пути лежит специфика российского социума, заложенные в его социальной и политической структуре некие компенсационные механизмы выживания, позволявшие России, хотя и сравнительно медленно, с большими социальными издержками, двигаться по пути прогресса, имея на себе «вериги» вечной отсталости земледельческого производства.

В связи с этим представляется немаловажным попытаться раскрыть ряд особенностей исторического развития страны как общества, обладавшего из века в век лишь необходимым минимумом совокупного прибавочного продукта.