Текст книги "Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста"

Автор книги: Леонид Колосов

Если бы он тогда знал! Главный редактор сразу же засадил меня за составление памятной записки для ЦК. Копия ее сохранилась у меня до сих пор. «В Испании, – начиналась она, – все более настойчиво пробивает себе дорогу идея о развитии торговых и об установлении дипломатических отношений с Советским Союзом. Эти пожелания высказываются открыто не только деловыми и коммерческими кругами, непосредственно заинтересованными в советском рынке, но и некоторыми крупными чиновниками, входящими в нынешнее правительство, не говоря уже о министре иностранных дел Испании Лопесе Браво, которого считают инициатором диалога с Востоком…»

Главного редактора «Известий» похвалили в ЦК КПСС. Еще больше отблагодарил он меня. Во-первых, в экстренном порядке были опубликованы в «Известиях» три моих очерка, которые широко перепечатали за Пиренеями в разных газетах и снабдили добрыми комментариями. Во-вторых, Лев Николаевич нашел «третий путь» ухода из КГБ. Однажды он вызвал меня в кабинет.

– Ты действительно хочешь стать «чистым» журналистом?

– Да. Но из этой затеи ничего не выйдет, Лев Николаевич.

– Тогда слушай.

Он снял трубку «кремлевки» и набрал какой-то четырехзначный номер.

– Юрий Владимирович, здравствуй. Ты помнишь, я тебе говорил о Колосове? Так отдаешь его мне? А то ведь погубите талантливого журналиста. Что? Конечно, конечно, поможем с кадрами. Спасибо, до встречи.

Мой главный был хорошим другом Председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова. Через неделю меня уволили в запас «по состоянию здоровья». Так я ушел из внешней разведки. Нет, я не жалею. Но с благодарностью вспоминаю годы, проведенные в разведке.

Глава X
ИЩИТЕ ЖЕНЩИНУ…

Так звучит на русском языке популярное французское изречение. А произнес эти загадочные слова – «Cherchez la femme!», как утверждает историческая хроника, французский король Франциск I, взошедший на престол в 1515 году. Фраза сия была высказана в гневе, ибо накануне очередного кровопролитного сражения из войска его величества бесследно пропал один из самых верноподданнейших генералов. Как потом выяснилось, сбежал он, соблазненный какой-то потрясающей красавицей, вроде бы даже подосланной из вражеского стана.

А позднее то же самое словосочетание вспомнил один из персонажей романа «Могикане в Париже» Александра Дюма-отца, полицейский по профессии. Рассуждал он примерно так: «В каждом преступлении обязательно замешана женщина. Когда на стол кладут очередное уголовное дело, я сразу же даю указание: ищите женщину! Как только ее находят, появляется и сам уголовник».

Мне уже, напомню, за семьдесят. И до сих пор я не могу до конца понять вечную загадку, которая называется Женщиной! И не мне объяснять вам, что чем таинственнее это Божье творение, тем оно желаннее. Конечно, мы по-разному воспринимаем женщин. И это в немалой степени зависит от профессий мужчин. Не преувеличу, если скажу, что наиболее остро стоит «женский вопрос» у представителей самой древнейшей профессии, у разведчиков, или шпионов, если хотите. Мне выпало счастье, и я говорю это совершенно искренне, подвизаться на этом опасном и увлекательном поприще. И конечно же сталкиваться с представительницами прекрасного пола в разных вариантах и с разными последствиями.

«Женщины более мудры, чем мужчины, – утверждал английский философ Стефенс, – потому что они знают меньше, а понимают больше». Может быть. Хотя мне лично по душе то, что написал о Женщине еще один гениальный англичанин – Вильям Шекспир в одном из своих сонетов:

 
Мы вянем быстро, так же. как растем.
Растем в потомках, в новом урожае.
Избыток сил в наследнике твоем
Считай своим, с годами остывая…
Вот мудрости и красоты закон.
А без него царили бы на свете
Безумье, старость до конца времен,
И мир исчез бы в шесть десятилетий…
 

Но существует на земле то, что страшнее увядания. Это войны. Они не щадят никого. Ни стариков, ни женщин, ни детей. И нет врага у войны более яростного, чем женщина, потому что она дарит жизнь. А войны были не такими уж редкими гостями человечества, особенно на нашем континенте. Подсчитал один швейцарский ученый, что за пять с половиной тысяч лет европейцы жили в мире менее трехсот. Из пятнадцати тысяч войн – больших и малых, что вспыхивали на нашей планете, – более половины пришлось на Европу. Зайдите в любой исторический музей, и всегда, или почти всегда, рядом с примитивной ступкой для размельчения зерен вы обязательно увидите боевую палицу, рядом с веретеном – лук и стрелы, рядом с плугом – длинноствольную пищаль, рядом с ткацким станком – скорострельный пулемет. Дым войны рассеивался над Европой ненадолго. В XII веке войны погубили 3,3 миллиона европейцев, в XIII – уже 5,4 миллиона, в XIX веке – 5,7 миллиона. Во время Первой мировой войны погибло около 10 миллионов человек. Вторая мировая война унесла более 50 миллионов человеческих жизней, а может быть, и больше.

И хочется верить, что придет время, когда земляне воздвигнут прекрасный монумент Женщине, символу постоянного обновления жизни, жизни на мирной нашей планете. Я в это верю и глубоко презираю тех представителей сильного пола, которые совершали или совершают любое насилие над женщиной. Именно за это деяние один из доблестных героев итальянского Сопротивления, коммунист, стал ничтожной личностью для меня, когда открылись некоторые подробности из его «боевой» жизни.

Он сидел напротив меня в римском корпункте «Известий», обливаясь горючими слезами. Выглядел беспомощным, с горестно опущенными плечами и осунувшимся, очень постаревшим за время, прошедшее с первой встречи, лицом. Этот почти легендарный человек, бравые фотографии которого обошли когда-то почти все газеты мира. Как же! Полковник итальянского Сопротивления Вальтер Аудизио, или Валерио – таково было его «номе ди баттилья», а если проще – партизанская кличка. Именно он собственноручно расстрелял Бенито Муссолини, а заодно и его любовницу, Кларетту Петаччи, которая оказалась рядом.

Поэтому и плакал бывший пожизненный сенатор-коммунист Вальтер Аудизио, заочно приговоренный к смертной казни прежними и новыми сторонниками убиенного дуче и вынужденный по сему случаю жить практически на нелегальном положении в своей родной Италии, каждодневно ожидая или пули в затылок, или ножа в бок.

– Нет, я не боюсь смерти, Леоне, – говорил, вытирая слезы, мой гость. – Но опять прокатилась газетная волна разных небылиц, в которых меня обвиняют в убийстве женщины, чья вина заключалась лишь в том, что она спала в одной постели с Муссолини. Мне уже не под силу это переносить. Я не мог убить женщину, понимаешь, женщину, клянусь тебе Богом, чертом, памятью своей матери и своей честью, наконец! Это была трагическая случайность, роковое стечение обстоятельств.

– Но послушай, Вальтер, она все же была расстреляна. Может быть, не тобой, а другим сопротивленцем, ведь вас же была целая группа исполнителей приговора. Кстати, ее имя упоминалось в приговоре, вынесенном Муссолини?

– В том-то и дело, что нет. Но автоматную очередь она получила из моих рук. В последний раз рассказываю тебе, как все происходило, и эта версия – самая правдивая из всех, которые известны по сей день. А было это так. Мы нашли дуче вместе с Петаччи в крестьянском доме деревни Джулино-ди-Медзагра, неподалеку от швейцарской границы. Нам было известно, что представители американской и английской разведок получили приказ взять во что бы то ни стало Муссолини и сохранить ему жизнь. Этого нельзя было допустить. Луиджи Лонго (тогда заместитель командующего корпусом добровольцев освобождения, а затем генсек Итальянской компартии. – Л.К.) категорически заявил мне: «Или ты расстреляешь Муссолини, или мы расстреляем тебя, Валерио». Приказ был абсолютно ясен для меня: Италия должна была сама, без посторонней помощи перестать быть фашистским государством путем совершения акта высшего возмездия. Кстати, Лонго и подписал смертный приговор бывшему дуче.

– Но при чем же тут Петаччи? Он что-нибудь говорил о ней?

– Да. «В крайнем случае ликвидируешь и эту потаскуху», – так прозвучали его последние напутственные слова уже мне вдогонку…

Так вот, продолжаю. Отряд союзников, когда мы прибыли на место, шел буквально по нашим следам. Времени не было. Мы усадили Муссолини и Петаччи в машину и привезли их к каменной ограде виллы Бельмонте в той же деревне. К воротам виллы поставили только Муссолини. Петаччи осталась у каменной ограды. Я крикнул ей: «Уходи отсюда куда глаза глядят! Ты нам не нужна, уходи». Она словно окаменела, глядя на Муссолини, который трясся от страха и бормотал что-то несвязное. Я прочитал слова приговора: «По приказанию генерального командования корпуса добровольцев мне поручено осуществить акт справедливости от имени итальянского народа». Бывший дуче зарыдал навзрыд и стал умолять сохранить ему жизнь. Я поднял автомат, и в это время как метеор сорвалась с места до того стоявшая неподвижно Кларетта Петаччи. «Умри, как мужчина, Бенито!» – закричала она, пытаясь прикрыть своим телом Муссолини, и… попала под автоматную очередь вместе с ним. Остальное ты знаешь. Но для меня ее смерть – проклятие на всю жизнь. Я не мог, понимаешь, не мог убить женщину, ибо это ниже достоинства и чести мужчины. Ты веришь мне, Леоне?

– Верю, Вальтер, конечно верю. Хотя ничем не могу тебя утешить. Может, только тем, что виновата она сама, а поступок ее у меня вызывает глубокое восхищение. Прости меня, конечно.

– У меня тоже. Не всякая женщина способна на такую жертву, и это тем более тяжко для меня.

Мы обнялись. Я на минуту представил себя в роли Вальтера Аудизио, и мне стало до того жалко этого человека, что я чуть было не заплакал.

Впрочем, не только жалость побудила меня поддерживать доверительные отношения с сенатором. Мне показалось, что он может кое-чем помочь в моей оперативной работе. Я не ошибся. Не часто, но довольно регулярно получал я от него весьма интересную информацию, особенно о положении дел в крайне левом коммунистическом движении, которое получило потом название «Красных бригад». Он вывел меня на некоего экономиста Джузеппе Реджиса, который открыл мне источники финансирования маоистских экстремистских групп. Да, денежки тогда текли не с секретных счетов ЦК КПСС, а от китайских товарищей и американского ЦРУ. Вскоре, кстати, Реджис стал казначеем маоистского течения, а несколько позже я получил информацию о том, что главного казначея «случайно» застрелили в Китае. Как сообщил один из моих источников, Реджис стал со временем путать свой карман с партийной кассой.

Вальтер Аудизио познакомил меня с любопытной личностью – адвокатом Эрнесто Таттони, тоже активным участником итальянского Сопротивления. Сначала адвокат рассказал мне удивительнейшую историю о том, как в июле 1943 года английская военная разведка сорвала террористическую акцию против Муссолини, когда он встречался с Гитлером на вилле «Гаджа», неподалеку от городка Беллуно на севере Италии. Там действовала с 1941 года антифашистская группа молодежи, которую возглавляли адвокат Флавио Муле и профессор латыни Кончетто Маркези. Входил в группу и Таттони. Именно он принес в июле 1943 года взбудоражившую всех весть, что в ближайшие дни в семи километрах от Беллуно на вилле «Гаджа» состоится встреча между фюрером и дуче. План был прост: поскольку виллу охраняло небольшое подразделение эсэсовцев, в самый разгар секретной встречи ворваться туда группой боевиков из четырех десятков человек, которая была специально подготовлена из антифашистской молодежи, и забросать виллу гранатами. Приказ о начале акции должен был дать профессор латыни Маркези через своего посыльного. Его ждали с нетерпением. Он примчался наконец, весь потный, с головы до ног покрытый пылью. Соскочив с велосипеда, прохрипел, задыхаясь:

– Быстрее, ребята, уже три часа, как заседают. Известие пришло с запозданием. Быстрее, как можно быстрее.

Боевая группа была уже готова. Проверили гранаты и помчались на велосипедах к заросшему густым лесом холму, на котором стояла вилла «Гаджа». Велосипеды оставили у опушки леса, по-пластунски добрались до виллы. Всех поразила удивительная тишина на «Гад-же». Двое парней перемахнули через забор. Через некоторое время вернулись бледные: «Ребята, вилла пуста. Там никого, кроме обслуги».

Гитлер и Муссолини с сопровождающими их лицами уехали. А на следующее утро газеты на первых полосах сообщили: «Вчера в одном из северных городов Италии состоялась конфиденциальная встреча дуче и фюрера. Во время переговоров были затронуты вопросы военного характера».

– Скажите, адвокат Таттони, а что же помешало акции?

– Что помешало? Посыльного направлял профессор Маркези. Перед смертью он признался, что специально задержал его, ибо решил в последний момент, что план обречен на провал. А еще позднее мы узнали, что наш профессор латыни с самых юношеских лет был агентом английской разведки. Видимо, англичане решили не проводить акции. Впрочем, кто знает, где истина? Вот совсем недавно мне стало известно, что мой друг Аудизио пристрелил Кларетту Петаччи, не имея на это никакой санкции. Вы что-нибудь слышали о Петаччи? Это – любовница Муссолини.

– Как?!

– А вот так. Впрочем, я вам ничего не говорил.

Наши отношения с адвокатом Таттони становились все более близкими. Он стал снабжать меня на неофициальных встречах очень любопытной информацией о положении в социалистической партии, которая к тому времени уже раскололась. Я даже начал придумывать псевдоним для своего нового друга, и вот на одной из встреч в парке Боргезе мой адвокат вдруг ошарашил меня:

– Компаньо Колосов, меня вчера вызывали в контрразведку и провели со мной профилактическую беседу о слишком частых и подозрительно конфиденциальных с вами встречах. Так что нам лучше пока разойтись по своим углам.

– Конечно, мой друг Таттони. Я не хочу быть причиной каких-либо неприятностей для вас. Спасибо за все. Арриведерчи.

Мой резидент был весьма встревожен информацией о неудачной разработке перспективного кандидата на вербовку.

– Ничего не поделаешь. Придется на время замереть, мой дорогой, и на всякий случай собрать чемоданы. Дело очень серьезное.

Я замер. И довольно надолго. Но кругом все было спокойно. У нас были свои довольно надежные связи в итальянской контрразведке. Нам, в частности, удалось выяснить, что адвокат Таттони никаких бесед в секретной службе не имел, и вообще его считают большим болтуном. Да, видимо, струсил адвокат и меня напугал до смерти. Но реплики его в отношении Вальтера Аудизио я не забыл. И вот после последней, покаянной беседы с Валерио напросился я на беседу с председателем Итальянской компартии Луиджи Лонго. Она была потом напечатана в «Неделе».

В ожерелье небольших городков, окруживших итальянскую столицу, одинаково гостеприимных, но абсолютно не похожих друг на друга, Дженцано, пожалуй, может показаться менее интересным. Здесь не побродишь по древним развалинам канувших в вечность цивилизаций, не услышишь многоголосого хора дивных фонтанов Тиволи, не выпьешь золотистого фраскати, чьим гордым именем не очень сведущие в делах Бахуса чужеземцы именуют все белые итальянские вина. Да и само название города как-то не стало объектом пристального внимания историков. Некоторые утверждают, что оно родилось от двух слов: «дженте» и «сана», то бишь «здоровый люд», который в античные времена покинул развратное урочище римских цезарей, чтобы в поте лица зарабатывать хлеб свой насущный на девственных равнинах и холмах Лацио. Кто знает, может быть, так и было на самом деле? Во всяком случае, всегда отличались дженцианцы завидным трудолюбием и крепким здоровьем.

Вот здесь-то и расположилась вилла ныне покойного председателя И КП Луиджи Лонго. Построил эту виллу, якобы на свои средства, некий скромный доктор-коммунист, отгрохавший потом себе шикарную частную клинику, где лечились в те времена члены ЦК И КП, а также члены советской колонии в Риме. Кстати, такую же виллу, помимо клиники, сотворил тот же самый «дотторе-профессоре», как его называли, и для себя в том же Дженцано. Но если порыться в архивных документах хозуправления Международного отдела ЦК КПСС, то наверняка найдется бумажка, подтверждающая, что денежки на строительство этих вилл пришли опять-таки из ЦК КПСС, то есть из нашего кармана. Ну да Бог с ними.

Хозяин виллы очень домашний и совсем не был похож на того деятеля, которого я привык видеть на парламентской трибуне, конгрессах, митингах и дипломатических раутах. Выслушав нудное повествование коммунистического старца о том, как он встречался с Владимиром Ильичом Лениным на IV конгрессе Коминтерна в Москве в 1922 году, как переживал горечь поражений Интернациональных бригад в Испании, где находился под именем товарища Галло, как боролся с фашизмом в Италии и как, наконец, он обожает Советский Союз, я собрался с духом и задал мучивший меня вопрос:

– Компаньо Лонго, извините меня, пожалуйста, но то, что я спрошу, представляет для меня чисто личный интерес.

– Пожалуйста. Рад ответить на любые ваши вопросы.

– Скажите, вы лично отдавали приказ расстрелять вместе с Муссолини его любовницу Кларетту Петаччи?

Лонго как-то сразу напрягся, добродушная, отеческая улыбка моментально слетела с его лица.

– Почему вас интересует эта женщина?

– Потому что она – женщина. Мне рассказывал главный исполнитель приговора полковник Вальтер Аудизио, что именно вы дали ему устный приказ ликвидировать вместе с дуче его любовницу.

– Это абсолютная ложь! – Голос председателя ИКП сорвался на фальцет. – Я, наоборот, сделал выговор Аудизио и его группе за ту позорную вакханалию, которую они устроили с расстрелянными фашистами и особенно с Петаччи на площади Лорето в Милане.

Вакханалия была действительно позорной. Убив Муссолини и Петаччи, бравые ребята Вальтера Аудизио бросили их окровавленные трупы в кузов грузовика и помчались в городок Донго на берег озера, где зверски, повторяю, зверски, без суда и следствия перестреляли еще пятнадцать бывших фашистских руководителей примерно в том же стиле, как наши «славные чекисты» расправились с несчастной семьей Николая И. Погрузив убиенных, палачи поехали в Милан на площадь Лорето, где повесили вверх ногами на железной перекладине свои жертвы, не пощадив труп Кларетты Петаччи в разодранной до бесстыдства одежде. И все это происходило под улюлюканье и громкие аплодисменты рехнувшейся от жажды мести толпы. Посмотрите на сохранившийся у меня снимок, сделанный американским фоторепортером (сами синьоры итальянцы ныне стыдятся этого фотодокумента). Ну не скоты ли те, кто устроил этот людоедский шабаш, на котором, оказывается, присутствовал и сам «герой» – полковник Валерио!..

Ах, Вальтер, Вальтер, зачем же было врать? Или совесть действительно загнала твое сердце в угол, а потом оно не выдержало, сведя тебя в могилу от инфаркта миокарда? Открываю страницу 3151 двенадцатого тома «Истории Италии», выпущенной издательством «Фрателли Фаббри Эдитори». Там говорится о том, как в помощь Вальтеру Аудизио, вернее, в его распоряжение прибыл некий ответственный партизан по кличке Педро. Читаю: «В городке Донго полковник Валерио срочно приказал вызвать к себе Педро и сразу же сказал, что он прибыл сюда для того, чтобы расстрелять Муссолини и пятнадцать пойманных фашистских руководителей. Педро возразил, заявив, что надо подождать еще дополнительных указаний от высшего командования – Комитета национального освобождения. «Здесь командую я», – резко заметил полковник Аудизио и стал читать список захваченных пленников, ставя крестик против фамилий тех людей, которые должны быть расстреляны. Такой же крестик Валерио поставил, вписав фамилию Кларетты Петаччи. «Ты хочешь расстрелять женщину?! Она же ни в чем не виновата!» – не выдержав, закричал Педро. Валерио резко его оборвал: «Не я их приговариваю к смерти. Она уже была приговорена». Муссолини и Петаччи высадили из автомобиля. «Давай пошевеливайся! – заорал на пленников полковник. – Поставьте их рядом к воротам». Прозвучали две автоматные очереди. Первая очередь перерезала Петаччи, затем прошитый пулями упал Муссолини».

Кларетта Петаччи. Очень красивая женщина. О ней мне известно по очерку в изданной в Италии «Истории шпионажа»: «В определенный момент ОВРА – итальянская секретная полиция получила возможность быть в курсе любого шага или сокровенных мыслей Муссолини, благодаря его любовнице Кларетте Петаччи, которая стала осведомителем заместителя министра внутренних дел страны Гуиди Буффарини. Впрочем, сама она была искренне уверена в том, что это спасает дуче от разных неприятностей и опасностей».

Что же, и такое может быть. Но за это имел право набить морду Кларетте только сам Бенито.

Да, преступники должны нести наказание. Был же Нюрнбергский процесс, и самых главных нацистов повесили. Но среди них не было ни одной женщины. Женщину можно наказывать, но ее нельзя убивать и тем более глумиться над ее трупом. Бесчеловечно было сжигать Жанну Д’Арк, отрубать голову Марии Стюарт или вешать Зою Космодемьянскую. Женщина – носительница жизни на земле. Такое предназначение дал ей Господь Бог. Хорошая она или плохая, но она продолжательница рода человеческого.

Если бы тогда, в мае 1965 года, я был абсолютно уверен в том, что полковник Валерио отнюдь не случайно убил Кларетту Петаччи, которая к тому же не упоминалась даже в наскоро начирканном Луиджи Лонго приговоре, то я бы выгнал Аудизио из своего корпункта, несмотря ни на что. А сегодня, когда я знаю, что Вальтер Аудизио еще и плясал на трупах врагов на площади Лорето и вешал за ноги убиенную Кларетту Петаччи, я без омерзения не могу вспоминать его «скорбную» физиономию в корпункте. Какой он герой Италии? Обыкновенный тщеславный лжец. И трус к тому же.

Впрочем, трусы бывают разные. Я тоже трусил, особенно когда приходилось привлекать женщин для проведения разведывательных операций. Мне не хотелось их подводить, хотя ведомство делало резкое различие между использованием представительниц прекрасного пола для «дела» и «просто так». Я не буду рассказывать о всех случаях в моей практике. Их было немало. Остановлюсь на тех, которые остались в памяти надолго.

Роюсь недавно в своих архивах и нахожу пожелтевший листочек, помеченный апрелем уже далекого 1964 года. А на нем наспех написанное мной четверостишие:

 
Я вытащил из памяти занозу,
В пересеченье бесконечных линий,
Мне в Портофино видятся березы,
А ты в Москве… стоишь у синих пиний…
 

Нет, я не буду обсуждать поэтические достоинства стиха, которые могут быть и невысоки. Просто поясню, что Портофино – это шикарнейший курорт неподалеку от Генуи, а пинии – средиземноморские сосны, среди которых гуляла одна девушка, по которой я заскучал, как только она уехала из Италии. Вообще-то, их было две. Но расскажу по порядку всю эту историю.

Итак, март 1964 года. В Италии это уже не весна, а самое настоящее лето. Ярко светит солнце, распустилось и расцвело все вокруг. Изумрудная трава, лиловые глицинии и белые, как хлопья снега, цветы миндаля.

Из окна гостиницы, что выходит на Центральную площадь Генуи, виден памятник Христофору Колумбу. Он родился здесь, в этом городе, чтобы потом открыть Америку. Великий Данте почему-то не любил генуэзцев. В «Божественной комедии» имеются такие строки: «О генуэзцы, эти ненормальные люди, преисполненные ужасными пороками, почему вы до сих пор не исчезли с лица земли?» А вот в XVIII веке архангельский мужик Михайло Ломоносов писал о том, что придет время, когда «…Коломбы русские будут прокладывать дорогу в неведомое». Не потому ли Генуя одной из первых наградила своей высшей премией – «Золотой каравеллой» – Юрия Гагарина, первооткрывателя Вселенной. И в те мартовские дни шестьдесят четвертого года город тоже стал первооткрывателем, ибо здесь впервые распахнула свои двери советская торгово-промышленная выставка. Открывал ее Алексей Николаевич Косыгин. Приехали видные политические и общественные деятели, представители соцреалистической литературы, народные артисты и команда красивейших манекенщиц, которые вообще впервые в истории русско-итальянских отношений должны были потрясти видавших виды генуэзцев достижениями советской моды, начиная с легких платьев и кончая великолепными меховыми шубами.

С этого-то все и началось. Нет, не с шуб, а с манекенщиц. Вернее, с одной из них, которую звали Лиля. После вечернего показа мод, прошедшего, честно скажу, с грандиозным успехом, я вместе с моим другом, корреспондентом «Правды» Володей Ермаковым, ринулся брать интервью у руководительницы команды «русских красавиц», как окрестила вся итальянская печать наших манекенщиц. И тут появилась она, Лиля, уже без макияжа и лисьей шубы, коей повергла в обморок генуэзских модниц. Она была очень красива, даже переодетая в свое скромное платьице.

– Извините, Леонид Сергеевич, – молвила Лиля, скромно потупив глаза, – я хотела бы неофициально обратиться к вам. Дело в том, что моя подруга и ваша московская знакомая Тоня попросила передать вам небольшую посылочку.

Мы отошли в сторонку, в то время как Володя продолжал активно брать интервью. Лиля протянула небольшой сверток, в котором оказалась буханка черного хлеба, бутылка водки «Московская» и маленькая записочка. Писала действительно Тоня – жена одного моего давнего приятеля, которая в свое время работала в Доме моделей. «Дорогой Ленечка, – читал я в записке, – посылаю тебе с близкой подругой небольшой сувенир вместе с пожеланиями успехов в работе и счастья в жизни. Покажи Лиле, если сможешь, город Геную и ее окрестности». Лиля выжидающе глядела на меня своими наивными серыми глазищами, опушенными длинными ресницами.

– А когда вы свободны?

– Завтра утром.

– Хорошо, я заеду за вами в гостиницу, ну, скажем, к девяти утра. Ждите меня на улице.

– Извините, а можно я поеду со своей подругой Региной? Вас это не обременит? – спросила она.

– Нет. Ради Бога…

– Ой, большое спасибо.

Лиля пожала мне руку, повернулась и ушла, грациозно покачивая бедрами. Володя, закончив интервью, подошел ко мне.

– Что это у тебя в руках?

– Буханка черного хлеба и бутылка водки, которые привезла эта красавица от одной моей знакомой из Москвы.

– Прекрасное дополнение к сегодняшнему ужину в гостинице. Но ты с ней слишком долго разговаривал. О чем, не секрет?

– Нет. Завтра Лилю и ее подругу Регину нужно немного поразвлечь, повозить по окрестностям Генуи.

– Да?! Возьми меня в компанию, Ленечка, будь другом. Я дам своего шофера, Марио.

Из Генуи Володе нужно было передать для своей газеты несколько репортажей о первой в итальянской истории советской торгово-промышленной выставке, а мне, помимо репортажей, предстояла тайная встреча с очень ценным нашим агентом, видным итальянским политическим деятелем. А тут вот неожиданная просьба манекенщицы. А друг между тем не унимался.

– Возьми меня, старик, не пожалеешь. И место я придумал потрясающее. Неподалеку здесь городок Портофино. Удивительнейшее место, скажу тебе. Даже легенда такая существует. Однажды Господь Бог распределял, где кому жить на Апеннинском полуострове, Портофино он оставил себе. Но когда все было распределено, оказалось, что одному маленькому племени ничего не досталось. Пощелкал языком Господь от досады и, махнув рукой, сказал: «Бог с вами, владейте этим райским уголком, а я как-нибудь обойдусь…» Представляешь, старик, какая там красота!

– Ну ладно заливать-то, Володька! Черт с тобой, поехали. Только никому ни-ни.

Я знал, что в составе советской делегации находился один из представителей нашей контрразведывательной службы, которых в народе называли «искусствоведами в штатском». Знал его даже в лицо, хотя забыл по давности имя-отчество. Что-то этакое простое и исконно русское, вроде Василий Иванович. Но, честно говоря, я понадеялся на то, что и Василий Иванович знал, кто такой собственный корреспондент «Известий».

Ранним утром на другой день серебристый «Фиат-2300», принадлежавший корпункту «Известий», подкатил к гостинице, где проживали члены советской делегации. Лиля и Регина уже ждали нас на тротуаре. Увидев девушек, Володя потерял дар речи. «Мам-ма мия…» – только и сумел промолвить он. И мы по узкому шоссе, бегущему по скалистому берегу Лигурийского побережья, покатили в Портофино. За рулем сидел шофер корпункта «Правды» Марио Мольтони, рядом с ним я, а на заднем сиденье с двумя прелестными манекенщицами по бокам расположился уже обретший дар речи и не умолкавший всю дорогу сладкоречивый Володя Ермаков.

Удивительно красивый этот городок Портофино. Публики здесь не много. Не очень-то наездишься по дороге, где через каждые двести метров крутой поворот, а в самом широком месте с трудом могут разъехаться два автобуса. Так и превратился Портофино в фешенебельный курорт.

Выйдя из автомобиля и оглядевшись вокруг, наши прелестные спутницы выдохнули лишь: «Ох!!!» Да и мы, признаться, были тоже потрясены. Побродив немного по окрестностям и покатавшись на яхте, вся наша компания осела в небольшом уютном ресторанчике на берегу залива. Володя под ласковым взором кареглазой Регины стал диктовать обширную программу нашего обеда элегантному официанту. Обед прошел очень славно, и мы, благодушно развалясь в удобных креслах, ожидали официанта, чтобы расплатиться. Он не замедлил появиться и поставил тарелочку со счетом перед Володей. Судя по выражению его глаз, после того как он проштудировал весь счет, произошло что-то непоправимое. Ничего не подозревавшие девушки выпорхнули из ресторана вместе с шофером корпункта «Правды». Володя сурово посмотрел на меня.

– Сколько у тебя наличных денег, старик?

– Тысяч тридцать лир. – По тем временам это было не так уж мало.

– И у меня тридцать. А ты знаешь, сколько насчитали за обед? Семьдесят пять. Воспользовались тем, что мы иностранцы и с красивыми дамами. Что будем делать?

– Платить, разумеется.

– Чем, мой дорогой друг?

– У меня есть чековая книжка.

К счастью, прихватил я с собой чековую книжку Римского банка, где у меня был открыт счет для оплаты расходов по содержанию корпункта. Выписав чек, который официант принял без удовольствия, но потом смягчился, получив щедрые чаевые наличными, мы вышли из ресторана.

В автомобиле, чтобы двинуться в обратный путь, мы расселись уже по-иному: Володя с Региной заняли заднее сиденье нашей просторной машины, а мы с Лилей пристроились, тесно прижавшись бедрами друг к другу, рядом с шофером. Настроение было лирическое. Нам всем вдруг показалось, что мы с девушками знакомы уже много-много лет. Из динамиков приемника неслась страстная мелодия модной тогда песни. В результате мы немного опоздали к «сфилате» – показу мод. Я разыскал, как вы сами, конечно, догадались, Василия Ивановича.