Текст книги "Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста"

Автор книги: Леонид Колосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

А через некоторое время в Риме начались переговоры о строительстве на Волге автомобильного завода, основную роль в котором должен был играть «Фиат», и о предоставлении им солидного кредита Советскому Союзу. Главные роли в переговорах исполняли министр автомобилестроения СССР Тарасов и почетный президент концерна «Фиат» профессор Витторио Валетта (его к тому времени повысили в звании). Обстановка была сложной. В разгаре была «холодная война», и американцы всеми силами пытались помешать развитию советско-итальянских отношений. И политических, и экономических, тем более что премьер-министр Альдо Моро начал проводить антиамериканскую политику и делать заметные шаги к сближению с Советским Союзом.

Я не буду рассказывать о всех перипетиях переговоров. Они были достаточно сложны и скучны для рядового читателя. Вопрос стоял о строительстве завода по производству легковых автомобилей в СССР, в том месте, которое будет потом названо городом Тольятти, с привлечением, помимо «Фиата», ряда смежных предприятий. События приняли трагический характер, когда речь зашла о предоставлении нам кредита. Вернее, не о самом кредите, а о процентной ставке по нему. На итальянском финансовом рынке она колебалась между 7 и 8 процентами годовых. Именно 7 процентов потребовала итальянская сторона, заявив, что не может сделать ни одного шага в сторону уменьшения. Председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин со своей стороны установил для нашей делегации крайний предел в 5 процентов с небольшим резервом. Переговоры зашли в тупик. Министр Тарасов заявил, что он вынужден будет собирать чемоданы и ехать в Москву.

Тогда-то наступила моя очередь. Резидент вызвал меня и прямо поставил вопрос: «Чем можешь помочь? Какие люди у тебя есть в окружении президента, премьер-министра и самого Валетты? Те, естественно; которые могут повлиять на переговоры».

Таких людей у меня было двое. Сенатор-социалист, бывший участник Сопротивления, видный итальянский политический деятель, умерший в декабре 1978 года. Он проходил в нашей агентурной сети под псевдонимом Либеро. Был он искренним и бескорыстным, я повторяю, бескорыстным другом Советского Союза и всегда помогал нам в самые тяжелые минуты, особенно когда не было других, кроме него, источников конфиденциальной информации. Фамилию второго агента, депутата парламента, я тоже пока раскрыть не могу. В наших документах он значился как Немец и имел большие связи в тогдашнем правительстве «левого центра».

С Либеро я увиделся вечером на другой день после разговора с резидентом, вызвав его на встречу условным телефонным звонком. Объяснил ему ситуацию. Сенатор горестно покачал головой. «Трудное положение», – сказал, подумав. И тут у меня родилась в голове крамольная мысль. «Сенатор, – горячо затараторил я. – У Тарасова есть запасной вариант. Если итальянская сторона не пойдет на уступки, он через некоторое время начнет переговоры с французской фирмой «Рено». Неужели вы допустите, сенатор, чтобы такой колоссальный заказ перешел к «лягушатникам»? Я, например, если бы был итальянцем, просто не простил бы себе этого. Ведь «Фиат» лучше «Рено».

То, что я сказал сенатору, было абсолютным враньем, но он воспринял мой монолог очень серьезно. «Хорошо, – ответил Либеро, – попробуем что-либо предпринять. У меня неплохие личные отношения с президентом Сарагатом, еще более теплые – с премьер-министром Моро, да и Валетту я знаю очень давно. Но мне нужен весь завтрашний день. Встретимся утром послезавтра. А Тарасов пускай потянет переговоры и не рвется в Париж».

С Немцем я встретился в тот же день, но уже ночью. Он был деловым человеком и сразу все понял. Его тоже обеспокоила моя липовая версия о возможности заключения сделки с французами. «Этого ни в коем случае нельзя допустить, – грозно заявил он. – Такой заказ! Это же новые рабочие места для тысяч наших трудящихся. У меня неплохие связи в нынешнем правительстве, а некоторые министры вообще числятся в друзьях. Встретимся послезавтра утром». – «Давай лучше после полудня», – предложил я, памятуя об утренней встрече с моим первым агентом.

Резидент моментально довел мою информацию до сведения министра Тарасова. Переговоры, как я припоминаю, были прерваны на один день. А на утренней встрече Либеро с нескрываемой радостью сообщил, что в высшем эшелоне принято решение пойти навстречу советской стороне и снизить «в разумных пределах» процент по кредиту. «Тарасов может занять твердую позицию», – убежденно сказал мне сенатор на прощанье. А тремя часами позже я уже встречался с Немцем. Он был более конкретен, ибо достал из бокового кармана небольшой листочек бумаги. «Это совершенно секретное решение правительства о том, что итальянская сторона в крайнем случае может согласиться на 6 процентов годовых по кредиту, – сказал Немец. – Но Тарасову надо самым нахальным образом настаивать на 5 процентах. Это мой самый настойчивый совет». На мои глаза даже слезы навернулись. «Друг мой, мы никогда не забудем твоей услуги и щедро отблагодарим тебя». Я опять превысил свои полномочия насчет щедрости. «Это было бы очень кстати», – скромно ответил Немец.

Мы действительно отблагодарили щедро. Но немного позднее. А тогда я помчался к резиденту с ценнейшей информацией. Выслушав мое донесение и прочитав секретный листочек, он аж онемел от изумления. «Ну и молодец ты, Киса, – впервые упомянул он мое прозвище. – Я бегу срочно докладывать информацию, а ты исчезни на время, чтобы не засветиться. Исполняй только свои журналистские обязанности. Никаких встреч с агентурой, понял?»

А дальше события покатились как по маслу. На ближайшем заседании двух переговаривающихся сторон министр Тарасов с железной твердостью потребовал от итальянцев 5 процентов годовых по кредиту. После некоторых колебаний и всяческих словесных баталий итальянская сторона согласилась на 5,6 процента. «Сделка века» была заключена. Это случилось 16 августа 1966 года.

На другой день состоялась пресс-конференция почетного президента «Фиата» профессора Витторио Валетты, подписавшего генеральное соглашение о научно-техническом сотрудничестве и строительстве в СССР завода легковых автомобилей. Я пробился поближе к профессору. Он заметил меня, поманил пальцем. Я подошел, и он тихо-тихо сказал, хитро улыбаясь: «Ты прав, журналист, «Фиат» лучше «Рено». Кстати, передай сердечный привет моей дорогой Мариэтте Шагинян».

А потом Валетта сделал заявление, которое было напечатано в «Известиях»: «Речь идет о колоссальном деле, в котором будут участвовать итальянские и советские специалисты. Я очень доволен тем, что произошло, но прекрасно отдаю себе отчет и в той ответственности, которую мы на себя взяли. Перспективы сотрудничества между Италией и Советским Союзом самые грандиозные…»

В резидентуре, куда я забежал в тот же день, меня ожидал еще один сюрприз. Мой шеф встал из-за стола и крепко обнял меня. «Это я выполняю просьбу министра Тарасова. Вчера он мне сказал буквально следующее: «…Обними и расцелуй того парня, который принес информацию, и по возможности щедро награди. Он сэкономил нашему государству около 40 миллионов долларов». Ну, целовать я тебя не буду, а вот насчет награды чего-нибудь придумаем».

Дня через три после этого волнующего события из Центра пришла телеграмма с текстом приказа за номером 1075. «За умелую работу с агентурой, в результате которой была получена ценная экономическая информация, принесшая большую выгоду Советскому государству, приказом руководителя нашего ведомства тов. Лесков (таков был мой псевдоним в бывшем Первом главном управлении. —Л.К.) награжден ценным именным подарком». Подарок я получил, приехав в отпуск. Великолепную двустволку ручной работы 12-го калибра с серебряной именной монограммой. На охоте она неизменно вызывала нескрываемую зависть егерей. Еще бы! Стоила-то она 40 миллионов долларов плюс внеочередное воинское звание товарищу Лескову.

А через два с половиной года итальянский еженедельник «Астролябио» от 5 января 1969 года поместил очень пространную и весьма любопытную статью, озаглавленную «Что происходит в городе Тольятти», которую я цитирую с некоторыми сокращениями. «Легко понять, – писал еженедельник, – что в Советском Союзе с энтузиазмом говорят о «Фиате», даже с излишним энтузиазмом, если учесть, что пару лет назад газета «Унита» вступила в бурную полемику с серией статей, опубликованных в «Известиях» (это все Мариэтта Сергеевна Шагинян. – Л.К.), официальном органе Советского правительства, в которых «Фиат» представляли как своего рода рай для трудящихся. В то же время «Унита» постаралась не критиковать условия контракта, хотя повод для этого можно было бы найти… Известно, что деньги предоставляются на международном рынке примерно из 7–8 процентов годовых и что именно столько Москва была готова заплатить. Однако известно также, что в Италии деньги стоят дороже: в 1966 году, когда был подписан контракт, они стоили более 7 процентов годовых. Так вот, разница в 1,4 процента годовых с 320 миллионов долларов составляет около 4,5 миллиона долларов в год. Если эта сумма выплачивается в минимальный срок, то есть за восемь с половиной лет, а именно на такой срок формально предоставлен кредит, то это означает около 40 миллионов долларов, которые сэкономили наши партнеры. Следует сказать, что «Фиат» действует с полной гарантией как благодаря любезной помощи, которую ему предоставило государство, так – и это следует признать – благодаря ловкости своих управляющих. Что касается последних, то необходимо напомнить, что в период подписания контракта профессор Валетта предоставил Советскому Союзу скидку в сумме нескольких десятков миллионов долларов…»

Ну вот и все. Хорошо, что и сейчас по нашим дорогам и автострадам ближнего и дальнего зарубежья, как принято сейчас говорить, бегают миллионы «Жигу-лей»-«фиатов». Есть в этом заслуга моих бывших агентов, царство им небесное, и какая-то толика моего участия в «сделке века». Подаренное мне руководителем КГБ ружье я берегу, но ни разу еще не использовал его по назначению. Заповедь «не убий» продолжает действовать. Хотя дважды мне предстояло принять участие в убийстве. Первый раз это должно было произойти в Испании.

Глава IX
СТРАНА СЕРВАНТЕСА

Как-то прочитал в старинном испанском путеводителе такие вот строки: «Сервантес рассказал о нашей земле, она расцвела на полотнах Веласкеса, Колумб привез ее горсть в Америку…» Здорово, не правда ли?

Да, можно просмотреть десятки фильмов о стране, переговорить с сотнями очевидцев, побывавших в ней, иметь под руками самые зазывные путеводители, и все же реальность, как правило, окажется ни на что не похожей.

Моему поколению Испания запомнилась по трагической кинохронике конца 30-х годов. У касс ныне исчезнувшего маленького кинотеатра «Новости дня» на Тверском бульваре стояла длинная очередь. А на экране душного зала рвались бомбы, рушились стены домов, на булыжниках мадридских мостовых лежали мертвые бойцы Интернациональных бригад, среди которых были и наши, русские парни. Это о них скажет ныне почти что забытая, но тогда легендарная Долорес Ибаррури, или Пасионария, как прозвали ее на Пиренеях: «Они пришли в Испанию по доброй воле, чтобы сражаться на нашей стороне, а если нужно – умереть за наше дело. Презирая опасность, не обращая внимания на усталость, не жалея ради Испании ни крови, ни самой жизни, они отважно воевали бок о бок с испанцами».

Да, тогда я, десятилетний мальчишка, мечтал стать разведчиком у отважных республиканцев, носил в знак солидарности добытую по огромному блату пилотку, которую тогда называли «испанкой», и люто ненавидел кровавого палача Франко, фашиста и убийцу, которого готов был задушить собственными руками, если бы представилась такая возможность. И что вы думаете? Много-много лет спустя такая возможность представилась, вернее, могла бы представиться. Но об этом немного позже.

А затем пришла очередь Сервантеса. Учительница русского языка и литературы Клавдия Ивановна, самая любимая моя учительница (имена других я уже забыл), настоятельно советовала прочитать главное сочинение гениального писателя под названием «Хитроумный идальго Дон-Кихот Ламанчский». Прочитал. Тогда мне почему-то больше понравился не благородный странствующий рыцарь, а его оруженосец Санчо Панса. И только потом понял я, что под пародией на рыцарский роман скрывается удивительно реалистическая картина народной жизни Испании.

Я перечитывал этот роман в самые разные периоды своей жизни: и когда было очень весело, и когда очень грустно. Испания стала для меня такой же родной и близкой, как и Россия, тем более что в испанской земле остались навечно наши, русские, и другие, разноплеменные бойцы-антифашисты. Это о них напишет американский военный корреспондент и великий писатель Америки Эрнест Хемингуэй в феврале 1939-го: «Этой ночью мертвые спят в холодной земле Испании. Снег метет по оливковым рощам, забивается между корнями деревьев. Снег заносит холмики с дощечками вместо надгробий… Но весной пройдут дожди, и земля станет рыхлой и теплой. Ветер с юга мягко овеет холмы. Черные деревья опять оживут, покроются зелеными листьями, и зацветут яблони. Весной мертвые почувствуют, что земля оживает. Потому что наши мертвые стали частицей испанской земли, а испанская земля никогда не умрет… Как земля никогда не умирает, так и тот, кто был однажды свободен, никогда не вернется к рабству. Крестьяне, которые пашут землю, где лежат наши мертвые, знают, во имя чего они пали…»

Да, в то время мы, советские мальчишки и девчонки, пожалуй, впервые поняли, что жизнь – это не кино, что она сложнее самых четких формул. Нам казалось невероятным, что можно утопить в крови знаменитый лозунг «No pasaran!». Мы еще не знали, что всего через несколько лет в лужи от июньского дождя будут брошены у стен Мавзолея знамена разгромленного немецкого фашизма, фашизма, который зарождался и в Испании.

Время неумолимо движется вперед, такова диалектика жизни. С того дня, когда в «Новостях дня» полыхала охваченная пожаром Гражданской войны Испания, прошли десятки лет. Многое изменилось в мире. Что стало с Испанией? Нынешнее поколение знает о той войне или по воспоминаниям раннего детства, или по рассказам отцов и матерей. Нет, о Гражданской войне не забыли. О ней нельзя забыть. Она навсегда останется самой трагической страницей в современной истории Испании, как в любой другой стране, где к власти пришли фашисты. «Фашисты могут пройти по стране, проламывая себе дорогу лавиной металла, вывезенного из других стран. Они могут продвигаться с помощью изменников и трусов. Они могут разрушать города и селения, пытаясь держать народ в рабстве. Но ни один народ нельзя удержать в рабстве». Эта жгучая фраза тоже принадлежит перу Хемингуэя. Да, это так! Ни один народ нельзя удержать в рабстве. Только что понимать под рабством?

…Пишу эти строки и думаю: на кой черт нынешним туристам, открывающим для себя прекрасную Испанию или приезжающим сюда с очередным визитом, вспоминать прошлое и рассуждать о том, был или не был фашизм рабством? Может быть, то, что я скажу, покажется крамолой, но можно ведь немного пофилософствовать. Я много лет проработал в Италии, крепко подружился с Испанией, да и с Германией у меня было не только шапочное знакомство. Муссолини, Франко и Гитлер. Три главных фашиста, трое военных преступников, которых осудило Человечество и сама История. Муссолини был расстрелян полковником Сопротивления Вальтером Аудизио, известным под кличкой Валерио, у которого я когда-то брал интервью; Франко умер своей смертью, хотя был приговорен к «высшей мере» другом своей юности; Гитлер покончил с собой, приняв яд. Но… За время правления дуче Италия стала экономически развитой страной и ликвидировала безработицу, каудильо превратил Испанию в жемчужину туризма и вытащил народ из средневекового оцепенения, Гитлер сделал из Германии передовое индустриальное государство с новейшими технологиями, которым могли позавидовать и Европа, и Америка. Парадоксально, но разваленная Россия стала тем стальным кулаком, который разбил нос фашизму, а Советский Союз стали называть позднее сверхдержавой, которую боялись и уважали. Я тоже ненавижу фашизм, как идеологию зла и насилия. Он был гнусным в Германии, непонятным в Италии, слишком затянувшимся и в какой-то степени «одемокраченным» в Испании. Тем не менее народы всех трех стран, переболевших фашизмом, живут все же лучше, чем многострадальный русский.

Самый любопытный, между прочим, памятник в Испании, из современных, – это огромный темносерый крест, который воздвигнут в полусотне километров от Мадрида, когда едешь из столицы в знаменитый город Ла-Карунья. Его можно усмотреть и из некоторых точек Мадрида, но только в ясную погоду. Высотой он 150 метров. Длина перекладины достигает примерно 50 метров. Ну и вес креста соответственно – около двухсот тонн. Испанцы считают этот каменный шедевр символом примирения и объединения испанского народа, который потерял в годы Гражданской войны миллион человеческих жизней с той и с другой стороны. Появился крест в 1959 году вместе с базиликой и другими богоугодными заведениями в Валье-де-Лос-Каидос по воле Франсиско Франко, который и себя завещал похоронить в базилике рядом с гигантской братской могилой, ибо на этом месте шли жесточайшие бои между республиканцами и франкистами. Каудильо, как известно, не сел на скамью подсудимых в Нюрнберге, Международный военный трибунал посчитал, что он не очень активно помогал Гитлеру в развязанной фюрером кровавой вакханалии.

Я посетил этот уникальный погост, вырубленный в горе, походил, остановился и подумал: может быть, смерть действительно примиряет врагов? И может быть, незачем убивать друг друга из-за всяческих бредовых идей, вне зависимости от того, как их называют: фашизм, социализм или демократия.

В Испании я побывал трижды. Один раз теоретически, другой раз как разведчик со специальным заданием Международного отдела ЦК КПСС и третий раз как обычный турист-пенсионер. Первые две поездки были весьма необычными и сопряжены с немалым риском и неожиданностями…

В Риме осень. Правда, в октябре ртутный столбик термометра не падает так резко, как иногда в Москве. Но тем не менее осень. Она в первых желтых листьях на тротуарах, в особых поблекших красках римского неба и запахе жареных каштанов, которые готовят на маленьких печурках бойкие уличные торговцы и торговки.

У меня на полдень назначена встреча с агентом – одним из итальянских политических деятелей старшего поколения, социалистом, активным участником Сопротивления. В нашей агентурной сети он значится под псевдонимом Вест. Работает на советскую внешнюю разведку давно. Мне его передали, если память не изменяет, уже из третьих рук. Приносит довольно любопытную информацию о внутриполитическом положении и межпартийных дрязгах в многочисленных группах и течениях Италии. Вхож в окружение президента. В 1966 году, а именно об этом периоде пойдет речь, им был социал-демократ Джузеппе Сарагат.

Вест аккуратен, неплохо соблюдает правила конспирации, донесения приносит на маленьких листочках, исписанных бисерным почерком, и отдает их по всем классическим канонам разведки в конце встречи, чтобы не завалить в случае чего своего советского друга. Но мой почтенный агент уже стар и серьезно болен. Посему встречаемся мы с ним два-три раза в месяц и в не очень отдаленных уголках вечного города, хотя он пока еще довольно уверенно сидит за рулем своей старенькой «альфа-ромео». Предусмотрен, правда, закодированный телефонный звонок на случай экстренной встречи, но мы к нему пока еще не прибегали. Увидеться на сей раз мы должны на ближней римской окраине в конце улицы Номентана, если ехать от центра города.

Эта улица, может быть, не очень красивая, но наверняка одна из самых зеленых и широких улиц итальянской столицы. Знаменита она тем, что здесь расположен шикарный особняк, который Бенито Муссолини когда-то подарил своей любовнице Кла-ретте Петаччи, а после окончания войны в нем разместилось советское консульство. Имеется напротив виллы небольшой скверик, названный Парком Паганини, хотя неизвестно, почему ему присвоили имя великого итальянского скрипача. Так он и называется – Парк Паганини, с большой буквы. Но встреча с Вестом не здесь, потому что на противоположной стороне, немного наискосок, – ворота нашего консульства…

На свидание я выезжаю в десять часов. Надо провериться, хотя мой зеленый «ситроен» – не редкость на улицах и, благодаря стараниям моих итальянских друзей, ходит под обычным римским номером. Но «наружка» время от времени сопровождает меня на предмет «профилактики». Я катаюсь по городу, заезжаю в супермаркет, где покупаю какую-нибудь мелочь по заданию жены, потом еду в старую часть Рима – там много узких переулков с поворотами, и автомобиль итальянской «наружки», если он крутится за тобой, легко обнаружить. Вроде все чисто. Есть еще один, мною изобретенный и любимый, способ проверки. Выбираю широкую улицу и стараюсь ехать до ближайшего светофора так, чтобы попасть под желтый свет. Когда он переключается на красный, я рву из переднего ряда на полной скорости. Если никто не устремляется за мной – это еще одно подтверждение, что я чист. Итальянцы не любят платить штрафы, ну а мне в случае чего все компенсирует любимая редакция «Известий» или резидентура. Так, без хвоста, я подъезжаю к месту встречи, оставляю «ситроен» в укромном уголке, а сам иду не спеша пешочком еще метров восемьсот, с удовольствием вдыхая не очень загаженный здесь бензиновой гарью осенний воздух.

Вест сидел на скамейке с газетой «Аванти» в руках. По его горестно опущенным плечам я почувствовал, что случилось неладное. Мы поздоровались, он обнял меня как-то по-отечески.

– Как дела, онореволе? (Так называют здесь членов парламента. – Л. К.)

– Неважно, мой юный друг. Ты же знаешь, что меня одолевают всякие хвори. Я практически не выходил из дома все это время, разве что в клинику. Посему ничего не принес тебе.

– Так чего же страшного, дорогой онореволе? Подождем, когда вы будете чувствовать себя получше, тем более что никаких экстраординарных событий на арене римской политики вроде бы не происходит.

– Страшного вообще ничего нет в жизни, кроме смерти. А она, к сожалению, уже ходит за мной по пятам. Буду краток, мой юный друг. У меня обнаружили рак печени, и жить мне осталось от силы полгода. Это со всей откровенностью объявил старый друг профессор-онколог. Мы всегда говорили друг другу только правду.

Я, наверное, сразу побледнел от неожиданной вести. Мне так безумно стало жалко старика, что подступил комок к горлу. Еще в разведшколе нам внушали одну и ту же заповедь: «Сам сгорай, а агента спасай». Я порывисто взял холодные тонкие руки Веста в свои.

– Онореволе, дорогой друг, может, это ошибка? Может, все обойдется?

– Нет, не ошибка. Подозрения существовали давно, но я все откладывал клиническое обследование. Не огорчайся, Леонида. – Он грустно улыбнулся. – Надо быть философом. Еще великий Данте сказал, что «жизнь – это всего лишь быстрый бег к смерти». Да и потом, нужно ли ее бояться, старуху с косой? Кстати, еще один наш классик, но уже более современный, Джакомо Леопарди, успокоил человечество весьма кратким афоризмом: «Только два прекрасных момента существуют в жизни – любовь и смерть». Любовь прошла, а вот перед смертью хотелось бы что-нибудь сделать для вас значительное.

– Простите, онореволе, – решил и я блеснуть своей эрудицией, – а вот я почему-то вспомнил старого циника Ницше. Он говорил, что «каждый день своей жизни нужно воспринимать так, как будто бы он первый и последний…».

– Ницше был гениальным философом. Так вот, слушай меня внимательно. В молодые годы я довольно долго жил в Испании и там познакомился с неким Франко Баамонде Франсиско. Он был немного старше меня. Нас сблизили социалистические идеи, и вскоре знакомство переросло в крепкую и пылкую дружбу, ну как у ваших Герцена с Огаревым. А потом я уехал, но дружба сохранилась. После мятежа 1936 года Франсиско стал диктатором Франко. Сегодня он враг испанского народа, предатель и мой личный враг. Но он же не знает об этом, и, если я появлюсь у него в гостях, он примет меня как старого друга. Можно было бы для начала возобновить с ним переписку, где я представлюсь промышленником, ведь я на самом деле один из директоров крупной фирмы. Понимаешь, каудильо стал тормозом тех демократических процессов, которые назревают в родной и для меня Испании. Если бы не он, на Пиренеях давно бы была восстановлена республика и начался процесс борьбы за построение социализма. Короче. Я готов совершить акт возмездия. Для этого мне нужно особое оружие. Ну, например, специальная авторучка. Я тут видел по телевизору какую-то чепуху про Джеймса Бонда, ну этого идиотского агента 007. Так вот у него была стреляющая авторучка, понимаешь?

Моя челюсть непроизвольно отвисла до самого узелка галстука, который вдруг стал стягивать шею, как удавка у приговоренного к повешению. Я тупо уставился на Веста.

– Вы серьезно, онореволе?

– Более чем. Моя смерть не будет бесполезной! Ведь понесли же наказание Гитлер, Муссолини, другие преступники. Почему же Франко должен выйти сухим из воды? Ведь вы же не считаете его, я надеюсь, другом Советского Союза?

– Конечно же нет, онореволе! Однако надо все тщательно продумать, нужно время.

– Согласен, мой друг, но надо спешить, мои силы тают с каждым днем. Когда встретимся?

– Через неделю на этом же месте. В полдень.

– Договорились.

Глаза Веста горели каким-то лихорадочным огнем. Он ушел первым шаркающей старческой походкой. Бывалый конспиратор тоже прятал свою «альфа-ромео» где-то за углом.

…Челюсть резидента тоже отвисла, когда я доложил ему о предложении Веста.

– Мой дорогой, а старик, случайно, не рехнулся? Ты не заметил странностей в его поведении?

– Нет, шеф. Он вел себя спокойно, говорил логично, с большой убежденностью и верой в правоту своего дела.

– Надо срочно дать информацию в Центр. Ты когда назначил ему очередную встречу?

– Через неделю на том же месте в то же время.

– Правильно… Хотя место встречи и время надо было изменить. Впрочем, не это самое главное. Не сочтут ли нас с тобой сумасшедшими там, в Центре?

Ответ из Центра пришел через четыре дня. Резидент срочно вызвал меня к себе из корпункта условным телефонным звонком из посольства. В своей резидентской каморке, защищенной от любых подслушиваний, где помещались только стол шефа и несколько стульев, он показался мне необычно серьезным и торжественным.

– Леонид Сергеевич, из Центра пришла шифровка. – Он вынул из папки расшифрованную телеграмму и стал пересказывать мне ее своими словами. – В общем, так. Нужно начать серьезную психологическую подготовку Веста. Встречи сделать более частыми и еще более конспиративными. Не выступать ни от какого имени конкретно. Будешь говорить от себя лично, иногда употребляя слово «мы». Повторяю, операцию берешь под свою личную ответственность. Скажи, что все расходы по поездке ложатся на тебя. Перед отъездом в Мадрид вручишь ему компенсацию для семьи. Особенно следи за состоянием его нервной системы. Спроси, может быть, ему нужны какие-нибудь редкие лекарства. Все. Докладывать мне о дальнейшем развитии событий, связанных с делом, немедленно. Ну а остальное (он перевернул третью страницу шифротелеграммы) касается лично меня. Желаю успеха, Леонид Сергеевич.

Подходя на следующей встрече к заветной скамейке, я уже издали заметил Веста, который быстро поднялся и засеменил в мою сторону. Он был очень возбужден и, забыв поздороваться, взял меня под руку.

– Давай пройдемся, Леонида. Ты не представляешь, какая удача! Я ведь тоже не терял времени даром. Старые друзья помогли мне поговорить с Франсиско по телефону. Представляешь? Он узнал меня, вспомнил и пригласил в любое удобное время посетить его на правах старого друга юности. Ну а вы-то согласны?

У меня, честно говоря, екнуло сердце. «Черт возьми, а ведь дело принимает действительно серьезный оборот», – подумал я про себя, а на лице изобразил радостное удивление.

– Онореволе, поздравляю! Это колоссальный успех. Что касается вашего предложения, то я полностью согласен с планом операции, и мы будем готовить ее с вами вдвоем. Только вдвоем, понимаете? Необходимые средства для поездки и соответствующую компенсацию вам предоставят.

– Леонида, друг мой! Какие средства и какая компенсация?! Ведь я же очень не бедный человек. Ничего не нужно, кроме необходимого устройства и небольшой тренировки с писто… то есть, я хотел сказать, с авторучкой. Впрочем, я был бы рад, если бы ты слетал со мной в Мадрид и подождал финала. Как считаешь?

У меня второй раз екнуло сердце. Резиденту нужно докладывать все или почти все, что касается оперативных дел, особенно столь экстраординарных. Утаиваются лишь романы и семейные неурядицы. Я дословно воспроизвел резиденту свой разговор с Вестом и его пожелание. Резидент как-то сразу погрустнел.

– Сообщу в Центр срочно, Леонид Сергеевич. Продолжай интенсивно работать с Вестом и будь предельно внимателен к динамике его психического состояния.

Ответ из Центра пришел очень быстро. Резидент опять пересказал его, заглядывая в недоступную для меня шифротелеграмму.

– Центр согласен, чтобы ты сопровождал Веста в Мадрид. Паспорт тебе сделают на имя итальянского репортера. Устроишься в той же гостинице, что и Вест. И будешь ждать до конца. Возьмешь какое-нибудь интервью – у нас там есть человек, который тебе поможет. Короче, дорогой Леня, вся ответственность ложится на тебя. Ты автор проекта и его исполнитель, понимаешь? Да, потребуется еще немного времени, чтобы подготовить техническое снаряжение и документы. Так что ты мягко сдерживай порывы агента.

Мои встречи с Вестом участились. Он постоянно пребывал в сильном нервном напряжении и таял буквально на моих глазах. Только на посеревшем лице горели лихорадочным огнем глаза. Потом меня смутило еще одно обстоятельство. Мой агент вдруг ударился в воспоминания, много рассказывал о Франко, об их юношеской дружбе, и где-то в его словах я начал улавливать нотки какой-то скрытой симпатии к молодому Франсиско.

После одной из встреч, мучаясь бессонницей, я вдруг с необыкновенной ясностью представил себе такую картину.

Мы с Вестом, благополучно преодолев все сложности, прилетаем в Мадрид и устраиваемся в гостинице. Мой агент назначает встречу с каудильо, а я остаюсь в номере и, включив телевизор, жду экстренного правительственного сообщения. А в шикарном кабинете Франко, встав из-за стола, обнимает своего давнего друга, может быть, даже со слезами на глазах. Сердце Веста не выдерживает, он тоже плачет и говорит: «Дорогой Франсиско, прости меня, грешного, что приехал к тебе со злодейскими намерениями. В отеле «Виктория» сидит под личиной корреспондента один мужик из советской разведки и ждет, когда я выстрелю в тебя из этой авторучки. Кстати, возьми ее себе на память…» Видение было настолько явным, что я с самого утра, не передав в родную газету обязательной информации, ринулся к резиденту. Он внимательно выслушал мой не очень связный монолог.