Текст книги "Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста"

Автор книги: Леонид Колосов

– А ты сам не струсил, Леонид Сергеевич?

– Нет, шеф. В разведку идут работать не для того, чтобы разводить цыплят. Я готов ко всему. Но представляете, какой разразится скандал, если сработает такой сценарий! И как пострадает авторитет не только нашей службы, но и государства. Уж лучше тогда я поеду один с «бомбой» для диктатора.

– Не говори глупостей, Леонид. Дело очень серьезное, и твои соображения заслуживают самого пристального внимания. Я срочно запрошу начальство. Завтра приезжай с утра.

Ответ из Центра пришел. Я это понял сразу по выражению глаз моего шефа, когда назавтра явился к нему утром.

– В общем, Леонид Сергеевич, последнее слово за тобой. Никаких претензий к тебе не будет. Советуют не спешить, еще раз все взвесить и, самое главное, не ошибиться в оценке душевного состояния Веста и его здоровья, естественно. Докладывай мне все, что еще надумаешь, в любое время суток.

Встречи с Вестом продолжались. Мне, честно говоря, все больше не нравилось ни его физическое состояние, ни психологический настрой. Он как-то сник и тоже вроде бы перестал торопиться в Мадрид, но мы тем не менее продолжали разрабатывать различные варианты и детали предстоящей поездки. Однажды Вест не вышел на очередную встречу. Не состоялась она и на другой день как «запасная». На третий день я, проверившись, позвонил из города по телефону ему домой, приготовив специально закодированный по сему случаю текст. Но меня не стали слушать. Грустный женский голос произнес в трубку: «Онореволе скоропостижно скончался вчера от обширного инфаркта миокарда. Похороны на римском кладбище Тестаччио».

Старик Вест очень любил испанского поэта Федерико Гарсия Лорку, а с его легкой руки и я открыл для себя этого замечательного стихотворца, которого на рассвете 20 августа 1936 года тайно расстреляли фашисты по приказу Франко. Поэт-трибун, защитник свободы и справедливости, относился к смерти так же, как и его почитатель Вест…

 
Хочу уснуть я сном осенних яблок
И ускользнуть от сутолоки кладбищ.
Хочу уснуть я сном того ребенка,
Что все мечтал забросить сердце в море.
Не говори, что кровь жива и в мертвых,
Что просят пить истлевшие их губы.
Не повторяй, как больно быть травою,
Какой змеиный рот у новолунья.
Пускай усну нежданно,
Усну на миг, на время, на столетья,
Но чтобы знали все, что я не умер,
Что золотые ясли – это губы,
Что я товарищ западного ветра,
Что я большая тень моей слезинки…
 

Вот эти последние строки я хотел бы прочесть у надгробия Веста. Но – увы. Резидент категорически, но в очень мягкой форме запретил мне идти на похороны. «Засветишься, дорогой мой, – сказал он. – А сейчас это уже ни к чему».

Но я, признаюсь, пошел. Было много народу и полиции. Я не стал подходить близко к месту траурного действа. Сняв шляпу, я поклонился тому, кто был Вестом. Защемило сердце. Я любил старика. Он чем-то напоминал моего отца. Дело о покушении на Франко закрыли. И о нем больше никто не вспоминает.

И вот сейчас я думаю: может быть, я действительно струсил тогда? И в автомобильных авариях побывал, и стреляли в меня, и «наружка» хватала, и несколько раз собирал чемоданы, чтобы смотаться из Италии, была и «подстава» контрразведки. Нет, не трус. Но может быть, подсознательно сработала вдолбленная в далеком детстве бабкой Авдотьей, постоянно таскавшей меня в церковь, заповедь «не убий». Я ее запомнил на всю жизнь, забыв о некоторых других.

А теперь перенесемся в год 1969-й. Я возвратился из Италии в Москву, и Первое главное управление КГБ оставило меня под «крышей» газеты «Известия» как перспективного сотрудника. Главный редактор газеты Лев Николаевич Толкунов, побывавший у меня в гостях на Апеннинах и даже написавший совместно со мной три больших очерка об итальянских делах, даже назначает Колосова заместителем редактора иностранного отдела. Но «контора» мешает: я веду номер, а мне звонит шеф 5-го отдела или его заместитель и требует немедленно прибыть на службу, ибо пришла из Италии очередная шифротелеграмма, в которой никто не может разобраться. Или следует безоговорочное указание: немедленно на партсобрание отдела, или еще что-нибудь… Ну кому объяснишь, что ты подневольный кагэбэшник, должен подчиняться приказу, хотя «горит» международная полоса? Я издергался вконец.

Сижу однажды в кабинете, правлю очередную статью какого-то собственного корреспондента. Звонок по внутреннему телефону. Говорит помощник главного редактора, мой друг, покойный Коля Иванов: «Леня, зайди срочно ко Льву Николаевичу». Вхожу в кабинет. Толкунов выбирается, прихрамывая, из-за своего необъятного стола и садится напротив меня за длинную «заседательницу» для членов редколлегии.

– Леонид Сергеевич, как у тебя с французским?

– Это был мой основной язык в Институте внешней торговли. В принципе говорю, читаю, перевожу. Но итальянский знаю лучше.

– Итальянский не надо. Поедешь со мной в Женеву на международный симпозиум по средствам массовой информации?

– С удовольствием, но…

– «Но» уже устранено через Международный отдел ЦК.

Мы со Львом Николаевичем в Женеве. Я не буду рассказывать про симпозиум, ибо это было очень скучно. Моя роль свелась к тому, что я зачитал по бумажке какое-то заявление на французском языке, которое составили для Толкунова в Международном отделе ЦК. А потом были разные визиты. Один из них организовал я. Мы пошли в гости к заместителю резидента советской разведки, с которым я когда-то работал в Риме. Прием был скромным – с обилием выпивки и минимумом закусок. Льву Николаевичу мой коллега явно не понравился.

– Тусклый какой-то человечек и, видно, очень жадный, – говорил он мне, когда мы прогуливались близ Женевского озера. – У вас все в КГБ такие жмоты?

– Нет, Лев Николаевич. Он просто очень изменился с римских времен. Видимо, здесь жизнь дороже, а денег платят меньше.

– Слушай, Леонид, – вдруг переменил тему главный редактор, – а тебе не надоела твоя «контора»? Ведь ты же способный журналист, и мне докладывали, как тебя дергают с Дзержинки. Мотай-ка ты оттуда, пока не поздно.

– Лев Николаевич, скажу тебе честно, как на духу. Из «конторы» уходят или в наручниках, или ногами вперед.

– Есть третий путь. О нем я как-нибудь скажу тебе в Москве.

– И потом, у меня патологическая склонность к авантюризму.

– Вот это другое дело, – оживился Лев Николаевич. – Раз ты такой Джеймс Бонд, то слушай. Меня попросили некоторые ответственные круги в ЦК найти толкового журналиста, чтобы он смог выбить себе визу в Испанию. Франко уходит с политической арены, в стране нарастает демократическое движение, хотя неизвестно, кто придет к власти. Нам нужно знать объективную обстановку. Ты мог бы взяться за эту миссию?

– Мог бы.

– Вот так сразу?!

– Да, Лев Николаевич. Но для этого мне нужно слетать в Рим. Там работает один ответственный человек из испанского посольства.

– Кто же он?

– Консул. А вообще-то профессионал из испанской разведки. Мы с ним очень дружили. Он любит водку и антисоветские анекдоты, а я херес и испанские песни, которые он классно исполнял с гитарой в руках. Но мы сразу же поняли друг друга и не стали приставать со взаимными нескромными предложениями. Просто дружили. Даже семьями.

– Когда ты можешь вылететь в Рим?

– Хоть завтра, если мне оформят визу и дадут денег.

Лев Николаевич все устроил. Из Женевы я вылетел в Рим. Мой давний друг – испанский консул встретил меня с распростертыми объятиями.

– Амиго Колосов, какими судьбами?

– Обычными. Ведь все дороги ведут в Рим.

– Тебе что-нибудь здесь нужно?

– Да. Мне необходимо получить визу в Испанию. Можно это сделать?

– Нельзя. У нас же нет дипломатических отношений. А зачем тебе нужно в Испанию, что ты там забыл?

– Есть идея установить с твоей родиной дипломатические отношения. Для этого я встречусь с разными людьми и напишу серию доброжелательных очерков об Испании, которые обязательно будут опубликованы в «Известиях».

Консул ничего не ответил и пригласил меня в ресторан отобедать. Я сказал, что это я приглашаю его посидеть в самое шикарное – знал я такое – римское заведение. После застолья, когда мы прощались, мой испанский коллега промолвил, положив мне руки на плечи:

– Хорошо, Леон. Я тебе верю. Завтра приходи с шестью фотографиями. Заполнишь документы, и я попробую раскрутить это дело. Каудильо действительно стал слаб, и нашим странам надо налаживать нормальные отношения.

Мой доклад Толкунову после недельной командировки в Рим не вызвал никакой бурной реакции. Шеф был очень спокойным человеком. Он улыбнулся своей обаятельно-хитрой улыбкой.

– Хорошо, Леонид Сергеевич. Посмотрим, что получится, а пока иди, спокойно работай и держи язык за зубами, особенно в своей «конторе».

А через девять месяцев из Франции пришла телеграмма о том, что корреспонденту «Известий» господину Колосову следует срочно вылететь в Париж, явиться в испанское посольство и получить визу сроком на месяц для журналистской поездки по Испании. Тут уж забегал сам Лев Николаевич.

– Леонид Сергеевич, я тебя освобождаю от всей работы в редакции. «Контору» тоже можешь не посещать. Через час мы едем на прием к Борису Николаевичу Пономареву (секретарь ЦК КПСС, заведующий Международным отделом. – Л.К.). Затем у тебя сегодня же визит к начальнику 1-го европейского отдела МИД Ковалеву, который даст тебе ряд инструкций, а на послезавтра мы планируем твой вылет.

Академик Пономарев принял нас в своем кабинете и сразу же приступил к делу. Мои задачи, помимо журналистских, сводились к четырем основным направлениям:

– выяснить, что происходит с Франко и каков настрой у его ближайшего окружения;

– выяснить внутриполитическое положение и степень влияния коммунистов на демократическое движение;

– постараться взять интервью у кого-либо из молодых деятелей нынешнего правительства;

– выяснить, какова роль влиятельной католической организации «Опус деи» в нынешних политических процессах.

– Борис Николаевич, – сказал в заключение встречи Толкунов, – я вам уже говорил, что у Леонида Сергеевича немного специфическое положение – он пока еще является офицером нашей внешней разведки.

– Я об этом знаю, – жестко отрезал Пономарев. – Товарищ Колосов выполняет ответственное задание ЦК и поэтому не обязан идти с докладом к своему руководству. Желаю удачи.

Я доложил на всякий случай о своей миссии бывшему тогда начальнику ПГУ (внешняя разведка) КГБ СССР Александру Михайловичу Сахаровскому.

– Да, я знаю о вашем задании, – как-то вяло промямлил он. – Выполняйте. Посмотрите что и как. Потом напишете краткие справки на всех интересных испанцев, с которыми встретитесь.

Начальник 1-го европейского отдела МИД Анатолий Гаврилович Ковалев произвел на меня гнетущее впечатление. В течение двух часов «Гаврилыч» рассказывал мне о внутриполитическом положении в Испании в основном по материалам ТАСС, которые я уже читал. Затем около получаса он поучал меня, как в осторожной форме в разных кругах я должен настойчиво проводить мысль о том, что «Советский Союз не имеет никакого отношения к золотому запасу Испании», который якобы республиканцы вывезли к нам.

А дальше все пошло как по маслу. Меня снабдили солидной суммой долларов на прожитье, на то, чтобы взять напрокат автомобиль, на представительские расходы, вручили кучу сувениров, включая палехские шкатулки и матрешки, водку в экспортном исполнении и паспорт с французской визой. А самое главное, дали человека, который должен был помочь мне в Мадриде, ибо там, кроме представителя агентства Черноморского пароходства, никого не было. Этим человеком оказался руководитель мадридской фирмы «Ваймер» Хесус Сантивери Капдеви-ла. Вы помните, в Москве в 60-х годах вдруг появились испанские рубашки? Так вот их продавала нам полулегально по клирингу компания «Ваймер» в обмен на советские тракторы. На него, сказали мне, я могу рассчитывать почти что во всем.

Лечу самолетом «Аэрофлота» ранним утром в первом классе, куда попал через депутатский зал Шереметьева, то есть без таможенного досмотра и всяких других формальностей. Хорошо, когда чувствуешь себя личностью и с тобой очень вежливо разговаривают. К тому же первый класс – это практически неограниченная бесплатная выпивка, шикарный обед с черной икрой на закуску и всяческие сладости с фруктами на десерт. В салоне практически пусто, всего несколько человек, и среди них одна скромно одетая, хрупкая женщина. Присматриваюсь, даже надеваю очки на нос. До удивления знакомое лицо. Боже ты мой! Да это же Майя Плисецкая! Представляюсь. Так, мол, и так – специальный корреспондент «Известий». Лечу в Мадрид. Нет дипломатических отношений? Ну и что, Майя Михайловна? Я – первый посланец мира от правительственной газеты.

Плисецкая не по-звездному проста со мной.

– В Мадрид? Неужели? Какой же вы счастливчик! А я вот только в Париж по разным грустным делам – лечу хоронить знакомого артиста. Кстати, а почему бы нам не пообедать вместе?

Действительно, почему бы нет? Мы садимся рядом в середине салона подальше от малочисленных пассажиров, откидываем столики. Подходит очаровательная стюардесса.

– Что будете пить?

– Может быть, коньяк? – Майя вопросительно смотрит на меня.

– Конечно. И знаете, поставьте-ка нам всю бутылку.

Стюардесса изумленно смотрит на звезду советского балета.

– Да, действительно, что вам мотаться туда-сюда, милочка. Мы сами будем разливать, по мере надобности. И минеральной воды, пожалуйста.

Коньяк армянский, пятизвездочный. Обед в полном разгаре. С каждой рюмкой на душе становится все теплей и теплей. После третьей я предлагаю по журналистскому обычаю перейти на «ты». Майя соглашается.

– А какая из моих партий тебе больше всего нравится?

– Умирающий лебедь Сен-Санса. Я каждый раз поражаюсь, когда вижу твои неповторимые руки-крылья.

– Ничего себе лебедь, вернее, лебедиха, зашибающая коньяк. – Плисецкая засмеялась. – Допьем?

– Конечно. Твое здоровье и за будущий визит твой в Мадрид. Ты обязательно посетишь этот донкихотовский город, и испанцы упадут к твоим прекрасным ногам!

А ведь я как в воду смотрел. Работает нынче Майя Плисецкая в Испании. А тогда, в самолете, балерина только грустно вздохнула.

– А ты был в Мадриде?

– Был однажды, – соврал я, вспомнив свою несостоявшуюся криминальную поездку вместе с покойным Вестом. – Хочешь, расскажу о нем?

– Очень хочу. – Майя откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. – Рассказывай, журналист.

Мадридцы говорят: Кастилия – сердце Испании, а площадь Пуэрта-дель-Соль – сердце Мадрида. И это действительно так. На этой площади, название которой переводится как «ворота солнца», сходятся девять улиц, и отсюда, как от нулевой отметки, начинается отсчет километрам испанских дорог, разбегающихся по испанской земле. А совсем рядом другая площадь – Пласа Майор. Этакий ровный четырехугольник, вымощенный брусчаткой, который похож на внутренний двор, обрамленный четырехэтажными зданиями, составляющими единый архитектурный ансамбль с колоннадой и шестью арками.

Пласа Майор родилась тринадцать лет спустя после того, как король Филипп III объявил в 1606 году Мадрид столицей Испании. Ее облик дошел почти что нетронутым до наших дней, и седые камни площади помнят и шумные ярмарки, и ужасные костры инквизиции. Но многим нынешним туристам не до ужасов прошлого. Здесь ныне царит шумное веселье. Ну кому не хочется попробовать знаменитую испанскую паэлью, аппетитные жареные шампиньоны, разные сорта удивительного сыра манчего, который не похож ни на один из известных нам сыров.

Майя открыла глаза.

– А сколько ты пробудешь в Париже?

– Несколько часов. Надо получить визу в испанском посольстве – и опять на самолет, в Мадрид.

– Тебя кто-нибудь встретит?

– Да. Один товарищ из посольства. Он ждет меня в аэропорту, чтобы отвезти к испанцам.

– Меня тоже будут встречать. Ну что же, до встречи в Москве. Милости прошу на любой спектакль в Большом.

– Спасибо, Майя. Мы обязательно увидимся. Я никогда не забуду о нашей встрече.

– Я тоже. – Майя улыбнулась. – И все-таки как бы мне хотелось оказаться в Мадриде вместе с тобой, журналист…

В Париже события развивались по плану, безо всяких осложнений. Встретил меня наш товарищ из посольства и сразу же повез получать визу. Испанский консул долго жал мне руку и говорил разные красивые слова. А когда сотрудник принес мою «зеленокожую книжицу», ибо снабжен я был по указанию товарища Пономарева дипломатическим (на всякий случай) паспортом, наступил самый торжественный момент. Вручая документ со штампом, консул проникновенно сказал:

– Мы разрешаем вам путешествовать по Испании безо всяких ограничений и запретных зон, ибо вы едете как журналист и, надеемся, как наш друг. Именно поэтому моя личная и наша общая просьба к вам – напишите об Испании и ее народе объективно.

Выдержав паузу, я по возможности искренне ответил:

– Господин консул! Клянусь, что напишу честно об Испании, советские читатели очень соскучились по стране Сервантеса. И я тоже.

Мы крепко пожали друг другу руки, и я поехал в аэропорт, где меня приняла на борт французская «каравелла», летевшая вечерним рейсом в испанскую столицу.

Мадрид открылся мне поздним вечером из иллюминатора самолета. С высоты птичьего полета загадочная для меня столица была похожа на фантастическую брошь из светящегося изнутри янтаря. Оказалось, что неоновые фонари в Мадриде практически все желтые. Испанский таможенник долго вертел мой загадочный зеленый дипломатический паспорт, а затем меня встретил представитель агентства Черноморского пароходства, чья единственная услуга заключалась в том, что он подбросил меня в отель «Виктория». Да, да, в ту самую «Викторию», где мы собирались остановиться с моим покойным агентом Вестом. Представитель был чем-то очень обеспокоен.

– Знаете, – Леонид Сергеевич, обстановка сейчас в Испании очень сложная. За мной все время хвост таскается. А я тут один, понимаете? Чтобы отправить почту, приходится летать в Париж. Да и шифросвязь тоже только там. Поэтому вами будет заниматься фирма «Ваймер». Ее президент очень хороший человек и большой друг Советского Союза. Впрочем, вам о нем говорили в Москве, не так ли?

Да, говорили, предупреждая, однако, что никто стопроцентных гарантий моей безопасности дать не может. А я и не ждал. В моей работе в Италии вообще никаких гарантий не было. Приходилось рассчитывать только на собственную интуицию и врожденную склонность к авантюризму. Они меня в общем-то не подводили. И тогда не подвели. Президент фирмы «Ваймер» оказался отличным человеком, и, если он жив сейчас, я еще раз готов низко поклониться ему за то, что он сделал для советского журналиста, чтобы тот смог выполнить свою нелегкую миссию, которая называлась «ответственным заданием ЦК».

В тот поздний октябрьский вечер я поднялся в заказанный мне номер в гостинице «Виктория». Спать не хотелось. Из окна ночная улица казалась зашитой фантастическим желтым свечением. Позже, проехав многие сотни километров, я понял, что испанцы вообще неравнодушны к желтом цвету. Он в неоновых фонарях городов, в одежде их обитателей, в трехцветье испанского государственного флага и в стихах Гарсиа Лорки:

 
На желтой башне
Колокол
Звенит.
На желтом ветре
Звон
Плывет в зенит.
Над желтой башней
Тает звон…
 

Вспомнилось мое первое интервью в Италии, которое поручил сделать главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей. «А почему бы не взять интервью у испанской путаны?» – пришла мне в голову неожиданная мысль. Действительно, почему бы нет? Испанский похож на итальянский. И к тому же мой французский в те времена был тоже на достаточно европейском уровне. «Парле ву франсэ, мадемуазель?» и так далее… Ну чем я рискую? Ведь не должен я докладывать обо всем товарищу Пономареву. Это во-первых. И во-вторых, почему журналист не может вторгнуться в острую социальную проблему? Тем более, что проституция родилась вместе с человеком и исчезнет вместе с человечеством. Таким вот образом рассуждая, я вышел из отеля на улицу. Мадрид засыпает очень поздно. Ярко горели огни реклам, переливались цветными фонариками названия магазинов, ресторанчиков и кафе. По тротуарам фланировали стайки молодежи, шумливой, смеющейся, одетой самым фантастическим образом. По старой привычке побродил вокруг отеля по разным переулкам-закоулкам, чтобы удостовериться в отсутствии хвоста. Нет, все чисто. Испанские «наружники» не любят таскаться по ночам. А вероятнее всего, еще не получили приказ на мой счет. Посему направился я на поиски «жриц любви». Испанские проститутки внешне мало чем отличаются от итальянских. Так же нескромно и броско одеты и тот же профессиональный, равнодушно-заинтересованный «сексуальный» взгляд ярко накрашенных глаз. Выбрал одну девушку. Стояла в одиночестве, прислонившись спиной к углу дома, небрежно держа в руках черную сумочку. «Буона нотте» («доброй ночи»), – приветствовал я ее. Она ответила теми же словами, вроде бы по-итальянски, но с жестковатым испанским акцентом. Вы знаете, чем итальянский язык отличается от испанского? В общем-то одна и та же романская группа, слов и сочетаний схожих много. Только итальянская речь более мягкая и певучая, словно говорящий держит во рту сладкий леденец, а у испанца на языке маленький кусочек красного перца. Короче говоря, мы с Лаурой, так звали девушку, быстро договорились. Цена ее была вполне сносной, дешевле, чем, скажем, в Риме, и в отель она идти не побоялась. Наоборот, одобрила даже, сказав, что в «Виктории» все портье у нее знакомые. Поднялись в номер, выпили водки, закусили.

– Ты итальянец?

– Наполовину. Мама у меня югославка.

– Тогда ты похож на маму. Итальянцы очень жадные и предпочитают заниматься любовью в кредит.

– Зачем усложнять жизнь.

– Правильно. Как в магазине. Ты женат?

– Нет. В разводе.

– А, понятно. Женщин любишь?

– Очень…

Мадрид вновь открылся мне ранним утром из окна номера на последнем этаже отеля «Виктория» колокольным звоном соборов, красными черепичными крышами, ярким солнцем и… желтым небом. Нет, в общем-то небо было голубым, но с желтоватым налетом. Может быть, такое оно бывает осенью? Секрет небесной желтизны раскрылся сразу же, как только я оказался на улице, где меня ждал шофер фирмы «Ваймер», чтобы отвезти на свидание к сеньору Капдевиле. Ехали мы медленно. С чем можно сравнить автомобильное наводнение в Мадриде? С Парижем, Римом? Можно и не сравнивать. Над городом висит непроходящее облако бензиновой гари и даже на бульварах вы не можете избавиться от сладковатого привкуса выхлопных газов. Здесь можно часами крутиться в поисках места для кратковременной остановки по узким переулкам и уголкам города – и все бесполезно. Автомобили залезли на тротуары, заняли все пустующие пятачки. В общем, как сейчас у нас в Москве.

– Как вы боретесь с этим автомобильным нашествием, амиго? – спросил я у шофера.

– Строим подземные гаражи, – ответил он. – И не только подземные, а даже четырех– и пятиэтажные, но все бесполезно. Туристический бум, он ведь и автомобильный тоже.

Знакомлюсь с президентом фирмы. Передо мной высокий, черноволосый, сразу же располагающий к себе человек. Очень прилично говорит по-итальянски. После обмена любезностями и непременного разговора о погоде я приступил к подробному и откровенному изложению всех моих пожеланий, закамуфлировав их, естественно, журналистскими интересами.

– Хорошо, – подытожил нашу беседу Капдевила. – Постараемся все сделать как надо. Для этого потребуется некоторое время. Поэтому мы хотим поначалу устроить вам ознакомительную поездку по стране. Вы можете посетить даже военную базу в городке Паломаресе, где недавно американский самолет потерял атомную бомбу, хорошо, что без взрывателя. Кстати, как у вас с транспортом?

– У меня есть деньги на аренду автомобиля. Имеются международные водительские права и десятилетний стаж дружбы с баранкой.

– Отлично. Какую бы марку вы предпочли?

– «Ситроен ДС-24». Я им пользовался в Италии.

– Договорились. Завтра к вечеру будет «ситроен».

В поездке вас сопровождает один из советников нашей фирмы. Он поможет вам установить контакты с интересующими лицами и покажет большие и малые города нашей страны.

Сеньор Капдевила замолчал, пристально посмотрел на меня, встал из-за стола, подошел к окну кабинета и поманил пальцем. Я подошел к нему вплотную. Он наклонился к самому моему уху, прошептал:

– Сеньор Колосов, ваш компаньон по поездке только вчера стал советником нашей фирмы. Имейте это в виду.

– Спасибо, сеньор. Буду иметь в виду.

– И еще. Я не уверен, что «ситроен», который мы вам дадим в аренду, будет «чистым», поскольку станет известно, что он предназначается для советского журналиста. Так что в автомобиле вас всегда будет трое: вы, мой советник и «баг».

– Понимаю. По-русски мы этого пассажира называем «жучок».

– «Жучьок»? Пусть будет «жучьок». Так что не ведите крамольных бесед и не пытайтесь превратить вашего спутника в коммуниста. Это опасно.

Мы возвратились на свои места. Капдевила сел за свой обширный президентский стол, я пристроился в кресле напротив.

– Итак, сеньор Колосов, в путешествие вы отправитесь послезавтра. Сегодня другой мой советник, – президент сделал ударение на слове «другой», – отвезет вас на последнюю в этом сезоне корриду. Вы когда-нибудь видели корриду?

– Нет. Живьем нет. В кинофильмах – да, приходилось.

– На этом зрелище надо не только присутствовать, но и участвовать в нем.

Корриду конечно же надо смотреть живьем. Правильно сказал сеньор Капдевила. Когда я вместе со своим сопровождающим от его фирмы приехал на окраину Мадрида, которая называется Вентас, и пошел к огромному зданию с арками и с амфитеатром, рассчитанным на 23 тысячи зрителей, настроение у меня было, прямо скажем, скептическим. Ну что интересного в убийстве животного, которое заранее обречено? Я не предполагал, конечно, что через несколько мгновений буду визжать и скандировать вместе с испанцами традиционное «о-ле!». Коррида – единственное в своем роде представление, которое захватывает куда больше, чем футбольный матч. Недаром Проспер Мериме, совершивший пятимесячное путешествие по Испании в 1830 году в качестве специального корреспондента парижского журнала «Ревю де Пари», начал свою серию очерков с корриды.

Коррида родилась более тысячи лет тому назад и представляла поначалу хаотическую потасовку с быками. Но в конце XVIII века были введены строгие правила и торжественный ритуал с парадом всех участников в начале представления и потом по минутам расписанной программой, когда под призывные звуки трубы ярко разодетых пикадоров сменяют бандерильеро, а тех – самое главное лицо в представлении – блистательный и грациозный, как балерина, тореро. Конечно, не все единодушны в оценке «тавромахии» – искусства боя быков. Но вот что сказал мой сопровождающий: «Да, коррида пронизана опасностью и заканчивается смертью. Но доминируют в ней все же отвага и ловкость». Когда-то право на участие в бое быков давал лишь почетный титул гранда, потом грандов сменили профессионалы, так сказать, тореро. В Испании был создан даже единственный на нашей планете профсоюз – синдикат тореро.

Коррида запечатлена на картинах великих художников Веласкеса и Гойи, о ней писали, помимо Ме-риме, Хемингуэй, Куприн и многие-многие другие. Куда уж мне. И все же скажу, что меня потряс заключительный акт действа, когда на арене остаются истыканный дротиками, окровавленный, разъяренный бык и тонкий, стройный тореро с красной «тряпкой» и шпагой в руках. Это поистине танец Смерти, хотя шансы неравны. И вот наступает момент, когда к дрожащему от ярости животному медленными шагами приближается его соперник и, покачиваясь на носках, как кобра, вдруг наносит молниеносный смертельный удар своим жалом. Бык. падает на колени, а потом валится к ногам тореро. Мертвая тишина, звенящая над ареной, взрывается овациями и криками многотысячной толпы зрителей. Все вскакивают со своих мест и орут словно сумасшедшие. Я тоже тогда вскочил и вдруг заплакал, то ли от жалости к быку, то ли от сочувствия к международному обществу защиты животных.

Впрочем, скажем ради справедливости, что не всегда поединок заканчивается в пользу тореро. И свидетельство тому «Плач по Игнасьо Санчесу Мехиасу», великолепное стихотворение Лорки, посвященное убитому тореро. Вот отрывок из него:

 
И было бедро пропорото рогом
в пятом часу пополудни.
И гулко ударил большой колокол
в пятом часу пополудни.
Трезвон хлороформа и дымной крови
в пятом часу пополудни.
В трауре улиц безмолвные толпы
в пятом часу пополудни.
А сердце быка так яростно билось
в пятом часу пополудни.
Когда заморозились капли пота
в пятом часу пополудни,
и стала арена желтее йода
 в пятом часу пополудни,
то смерть положила личинки в рану
в пятом часу пополудни.
Было пять часов пополудни,
было точно пять часов пополудни…
 

Бывает и так, правда, не очень часто. А тогда после смерти трех быков были традиционные «круги почета», когда упряжки лошадей тащили убиенных животных по арене мадридской Пласа Монументаль. Я до сих пор храню в своем архиве билет и афишу той корриды. Первый ряд, пятьдесят седьмое место. Цена – сто пятьдесят песет. А происходило это эксклюзивное зрелище 18 октября, и участвовали в нем трое самых знаменитых тогда тореро: Хоакин Берна-до, Антонио Гарсиа Куррито и Блае Ромеро по прозвищу Платанито. А после окончания корриды мой гид повел меня в особый ресторан, где готовят бифштексы из быков-гладиаторов, погибших на корриде. И вы знаете, я слопал безо всяких переживаний целых два бифштекса. Один – с кровью, другой – хорошо прожаренный, в аранжировке всевозможных овощных салатов, которые испанцы готовят просто великолепно. Сначала мы пили какое-то красное вино, не помню, однако, какое. Да и как запомнить, когда в Испании официально зарегистрировано около трехсот сортов вин.

В гостиницу я вернулся поздно, изрядно набравшись, и решил не испытывать судьбу никакими другими прогулками, ибо на следующий день мне предстояло отправиться в путешествие по Испании.

Ну конечно же мы сразу распознали друг в друге «секретных» людей. Но Франсиско оказался славным малым. Не приставал ко мне с расспросами, а я не приставал к нему. Как и договорились: один день он сидел за рулем, другой – я. Один день я его поил-кормил и платил за постой, другой – он. Прямо-таки по-братски. Около двух недель длилось наше путешествие. Мы проехали более двух тысяч километров по испанской земле, побывали в десятке больших и малых городов – Валенсия, Бильбао, Сарагоса, Гвадалахара, Барселона, Толедо, Севилья, Гренада. Поговорили официально и по душам с деловыми людьми и журналистами, с правительственными чиновниками, кинематографистами и простыми людьми.