Текст книги "Ищите 'Волка' !"

Автор книги: Леонид Сапожников

Соавторы: Георгий Степанидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

– В детстве я батрачил у кулака. – Взгляд у Даниила Прокофьевича потемнел. – Страшное время. Вы знаете о нем только по книгам да фильмам. А я... Иногда мы с Николкой сядем рядышком, и я рассказываю ему. Он молчит, слушает, и мои слова, думаю, до него доходят. Нет, нет, он хороший мальчишка... Простите, Вениамин Александрович, заговорил я вас совсем... А вы, собственно, почему решили со мной познакомиться? Какое-нибудь социологическое исследование проводите по молодежи? Ведь это сейчас модно. И, в общем, полезное дело! Надо знать, чего хочет наша молодежь, как воспитывается, какие у нее духовные запросы... Вы не стесняйтесь, готов помочь. Отвечу на любой вопрос!

Несколько секунд я молча смотрел на него, а потом начал рассказывать о том, как его "славный Николка" оскорбил библиотекаря Галину Михайловну Турчакову; как он и его приятели встретили меня; какие мысли высказывали не стесняясь постороннего взрослого человека, "простого библиотекаря". Даниил Прокофьевич был ошеломлен. Он сидел, опустив голову. Когда же поднял глаза – меня поразил его застывший, опустошенный взгляд.

Я ушел, а он даже не поднялся проводить меня. И сидел за столом, сгорбившийся, постаревший...

Прощаясь с Тамарой Дмитриевной, я спросил, как зовут девушку и молодого человека, что были днем у ее внука.

– Это Милочка Снегирева и Феликс Проталин, – улыбнулась старушка. Они с Коленькой в одной группе учатся.

Всю дорогу домой я думал о том, какими станут эти николки и герочки, феликсы и милочки лет этак через пять – десять. Почему неплохие, честные родители не видят, что рядом формируются равнодушные, черствые, циничные люди – их дети?.. И ведь самое, быть может, удивительное – у них и оправдание есть: их дети не "отпетые хулиганы" с приводами в милицию.

Застыла в памяти согбенная над столом фигура Даниила Прокофьевича Соленова. Отец, ломавший в детстве спину на кулака-мироеда. У сына, естественно, другая жизнь. Но именно словом "батраки" Николай Соленов и его друзья называют теперь своих родителей. Что же получается – иные родители по-прежнему гнут спину, как батраки, но уже на собственных детей?..

...Свет в окнах нашей квартиры не горел. Очевидно, Ирина, не дождавшись меня, легла спать.

Поднявшись на лестничную площадку, я достал из кармана ключ и осторожно открыл дверь. Вошел в прихожую, включил свет. И сразу увидел на столике, под зеркалом, записку:

"Венечка, любимый, не волнуйся, у меня начались схватки. Но вот видишь, какая сильная у тебя жена: сама написала записку, сама вызвала по телефону врачей. Все – сама! Целую, целую, целую! Ужин на кухне. Твоя Ириша".

Я прочитал записку еще два раза. И тяжело опустился на стул. Боже мой, носишься по городу, встречаешься с какими-то мамашами и папашами, беседуешь с их милыми детками, а в это время твою собственную жену увозят в роддом! И ты не знаешь даже, в какой именно...

Я рванулся к телефону, набрал номер городской справочной.

Короткие гудки... Короткие гудки... Вот он, закон подлости в действии!.. Но я все равно буду набирать эти две цифры... Сейчас... сейчас... Что с Иришей, как с ней? А может... все уже закончилось?.. Щелчок! Соединился!!

– Алло, алло, девушка! Только не бросайте трубку! Извините, спасибо... Дайте мне номера телефонов всех родильных домов Волжанска! Что? Да, я понимаю, что их много, но мне-то нужен один... Я не знаю, какой именно. Мою жену увезли туда, понимаете? Как это не волноваться? Милая вы моя, лично у меня это в первый раз... Спасибо, записываю!..

Потом я сидел и названивал. Все мимо. И вдруг:

– Бизина? Ирина Ивановна? Да, поступила сегодня. Поздравляю вас, папа. У вас родился сын. Все справки – утром.

У меня родился сын. Вот как все просто. Сегодня, двадцать восьмого августа тысяча девятьсот семидесятого года, у меня родился сын. СЫН!..

15

Никогда еще в своей жизни я не ожидал с таким нетерпением утра.

– Здравствуйте! Я по поводу своей жены...

– Как фамилия? – бесстрастно перебил женский голос.

– Бизина Ирина Ивановна. Год рождения тысяча девятьсот сорок шестой.

– Ждите.

О-о, теперь-то я понимаю состояние несчастных отцов, сутками дежурящих около закрытых дверей родильных домов! Я весь извелся, пока вновь не услышал в трубке этот бесстрастно-вежливый, никакой – медицинский голос.

– Бизин, вы слушаете?

– Да, да, конечно!

– У вас мальчик.

– Я знаю, что мальчик, но...

– Что – "но"? – удивился голос. – Это главное. Вас интересуют детали? Так... Мальчик родился здоровым. Вес – четыре двести. Рост – пятьдесят четыре сантиметра.

– Такой маленький? – разочарованно протянул я.

– Маленький? – охнул голос. – Да он у вас гигант!

– Простите, простите, – заторопился я. – А как жена?

– Все в порядке, – неожиданно ласково сказала женщина. – Все хорошо, папа!

– А... ре... ребенок ест... ну это... молоко? – запинаясь, путаясь в словах, выдохнул я.

– Нет, – насмешливо откликнулась женщина. – Святым духом питается! Кормят его. Не волнуйтесь.

– Кормят?! – перепугался я. – Кто кормит? Почему не моя жена? Что с ней? Послушайте...

– Это вы послушайте, папаша! У вас это первый ребенок?

– Да!

– Так вот, запомните: к матери его принесут кормить только на следующие сутки. Так положено. А с вашей женой и сыном все в порядке. Можете приносить передачи. Через несколько дней заберете жену домой. С сыном. Все. Не занимайте телефон. Думаете, вы один такой... гм... нервный?

И я как-то сразу успокоился. Мне даже стало смешно. Видел бы сейчас кто-нибудь подполковника Бизина – настырного, беспомощного, растерянного дилетанта-отца. Потеха! Мечущийся, бледный после бессонной ночи, желто-изжеванный, накурившийся до одури... Кстати – да! да! – надо немедленно бросить курить! Сейчас же проветрю квартиру, чтобы и духа табачного в ней не осталось. Ясное дело! Сыну и Ирише абсолютно противопоказан никотин. Все, баста, никто больше в нашей квартире ни разу не закурит! Так... А что же я должен купить для сына? Вот ведь! Говорил же Ирише, что надо заранее все приготовить. А она в ответ: "Пока не родился ничего нельзя покупать. Есть такая примета..." Предрассудки. А теперь рубашонки-распашонки, пеленки, откуда мне знать. Коляска, это понятно. Так... А передачи? Что можно? Наверное, масло, шоколад, помидоры, фрукты... Груши она любит... О!.. У Григорьева в прошлом году родилась дочь! Он-то уж все знать должен. Пусть теперь дает консультацию! Немедленно в управление!..

Я опоздал на работу на сорок минут. Взлетев на этаж, замер столбом. С доски объявлений прямо на меня смотрел я собственной персоной, с блаженно-идиотской улыбкой на лице. А под шаржем крупным, каллиграфическим почерком лейтенанта Васютина было выведено:

"ПОЗДРАВЛЯЕМ ПОДПОЛКОВНИКА БИЗИНА ВЕНИАМИНА АЛЕКСАНДРОВИЧА С ЗАЧИСЛЕНИЕМ В ШТАТ ОТДЕЛА НОВОГО СОТРУДНИКА БИЗИНА АЛЕКСАНДРА ВЕНИАМИНОВИЧА!!!! Сослуживцы".

И – подписи всех сотрудников нашего отдела.

Я был растроган. И о случившемся мои сыщики узнали раньше меня и имя угадали. Мы с Ириной заранее решили назвать ребенка Александром или Александрой. В честь моего отца. Конечно же, "семейную тайну" раскрыл Кирилл Борисович, которому все было известно от нас.

И все же...

Я подошел к кабинету Зорина, открыл дверь. Меня оглушили аплодисменты. В кабинете собрался почти весь отдел – следили, небось, за каждым моим шагом! А у стола ярко-голубым пятном сияла детская коляска, забитая свертками, поверх которых красовался букет из красных и белых роз.

– Вениамин Александрович! – торжественно произнес Зорин. – Примите наши самые искренние поздравления с замечательным событием в вашей жизни. Пусть над головой вашего сына всегда сияет небо – голубое, как эта коляска, которую примите от нас...

– И все, что в ней! – ввернул Григорьев.

Снова аплодисменты, смех, а Зорин обнял меня и трижды расцеловал.

Мы люди, как известно, не сентиментальные, а вот комок-то к горлу подкатил.

– Спасибо... спасибо... – бормотал я.

– Ну а теперь, Вениамин Александрович, – сказал Зорин, – все это отвозите домой. Потом двигайте в роддом. И букет наш передайте вместе с поздравлениями Ирине Ивановне... Ежели время останется – милости просим на работу. Впрочем, если прогуляете сегодня, ничего страшного, надеюсь, не произойдет, и уголовный розыск обойдется один день без вас. Счастливого пути!

...Страшное все-таки произошло. Не угадал Евгений Алексеевич. Когда после обеденного перерыва я вернулся в управление, предварительно отбив телеграмму Витьке Шигареву с поздравлением по случаю завтрашнего его бракосочетания и с сообщением о том, что у меня родился сын Александр, тот же Зорин, но теперь сердитый и мрачный, известил меня, что на выезде из Волжанска, в придорожном лесу обнаружен труп Герарда Казакова...

16

Известие о смерти Герарда Казакова меня ошеломило. Я еще нс знал подробностей: оперативная группа выехала на место происшествия и пока не возвращалась.

Я пытался понять, где, когда и в чем мы совершили ошибку, почему не сумели предотвратить рокового исхода?

Гера Казаков с самого начала, с той ночи в гостинице "Заря", не показался нам личностью настолько серьезной и нужной, чтобы заниматься им вплотную.

На фоне серьезных, первоочередных, по нашему мнению, дел и забот Гера Казаков как-то потерялся, отступил на второй план. Я перепоручал его то одному, то другому сотруднику. Нет, я не забывал о нем, но при этом и думать не мог, что во всех этих постоянно изменяющихся ситуациях, в сплетениях человеческих судеб и жизненных обстоятельств Казаков занимает какое-то важное место. Когда случилось нападение на Геру в парке, я пошел к нему домой. Познакомившись с его матерью, потом с отцом, я понял: Гера и Нина Павловна не хотят быть со мной искренними до конца. Чт? они пытались скрыть от меня, я не успел вызнать. Я только собирался это сделать. Но его убили в тот же день, когда мы с ним познакомились. Что случилось после того, как я покинул его квартиру? Каким образом, почему он оказался ночью в лесу?

Громко зазвонил внутренний телефон. Я поднял трубку, Кирилл Борисович...

– Вениамин, – глухо произнес он. – Звонил Горюнов. Он ждет тебя в прокуратуре. Поезжай к нему.

– Прямо сейчас?

– Нет, завтра! – крикнул Хазаров. – Или когда еще кого-нибудь прикончат! Сколько раз твердил вам: "Об этом не забыли? А как с тем дела?.." Знал я, чувствовал: случится что-то... Эх! Ты только не говори мне: "Кто же мог предвидеть такое?" Мы! Мы, Вениамин, должны были предвидеть. Затем нам и даны власть, сила, оружие! Но и я-то... Будь здоров, деятель... А вообще-то прими поздравления с рождением сына, буркнул он напоследок.

От нашего управления до областной прокуратуры десять минут хорошей езды.

– В прокуратуру, Нилыч. И побыстрей.

– Тише едешь – дальше будешь, – проворчал водитель.

Нет, нам теперь тихо ездить не придется. В городе появился опасный вооруженный преступник. Или даже целая группа.

Зорин сказал, что Казакова убили двумя выстрелами в спину. Об этом ему по рации передал капитан Григорьев, который возглавил оперативно-розыскную группу, выехавшую на место происшествия по сигналу дежурного инспектора ГАИ. А тому сообщили о трупе, наспех забросанном ветками, местные мальчишки, ходившие в лес по ягоды. Случайно наткнулись.

Что покажет обследование местности, вскрытие – станет известно лишь завтра...

Неужели же в этой трагедии есть моя вина? Ведь прояви я вчера побольше настойчивости, расположи к себе Геру и его мать, может быть, сегодня парень был бы жив. Задним умом, как известно, все мы крепки, и все же...

Да, вспоминая, сопоставляя, перебирая в памяти детали и нюансы нашего разговора, встречи с Ипполитом Антоновичем, Соленовыми, я сейчас, конечно, кое-что могу увидеть как бы через увеличительное стекло: какой-то страх Нины Павловны, какой-то испуг Геры. Однако чт? за ними, я и сегодня не знаю. Когда я пришел к Казаковым домой, у меня не было ни малейшего фактика, чтобы представить, чем может закончиться день для Геры. К сожалению, всего предугадать и предусмотреть невозможно. Что это – издержки нашей работы? Недостаточный профессионализм наших сотрудников? Или же просто жизнь во всей ее сложности, противоречивости? Жизнь, в которой нельзя все предугадать и предусмотреть, трудно рассмотреть с первого раза и проанализировать до конца, невозможно всегда быть правым и каждый раз отыскать виноватого. Жизнь, в которой есть место случаю... Почему Гера оказался в лесу? Каким образом попал туда? Когда? С кем? Кто привез его туда? На чем? В котором часу он был убит?.. И почему? Сколько вопросов... А сколько их еще появится! Ах, Гера Казаков, Гера Казаков... Не побывай я у них вчера дома, его смерть, наверное, не так остро подействовала бы на меня... Со смертью мне приходится встречаться чаще, нежели хотелось бы. И все равно к ней никогда не привыкнешь.

...Предъявив удостоверение постовому милиционеру, я поднялся на третий этаж, где находился кабинет Горюнова.

Вообще-то Кирилл Борисович зря посчитал, будто я не хочу встречаться сегодня с Горюновым. В голове у меня кое-что созрело, и хотелось именно с Романом Николаевичем "проиграть" одну версию, о которой я подумал, едва узнал о смерти Герарда Казакова. Возможно, то, о чем я хотел поразмышлять вслух в компании Горюнова, не имело под собой никакой почвы. Но может быть... А тогда...

Роман Николаевич недавно вернулся с места происшествия.

– Слов нет, – сказал мне Горюнов, – место для убийства сыскано подходящее: и от дороги близко, и ничего с дороги не видно. Очень густой кустарник, трава высокая, вокруг много хвороста. Мальчишки-то случайно наткнулись. С дороги сбились и набрели...

– Следы какие-нибудь удалось обнаружить?

– Нет, Рядом с трупом – тропинка. Но вся истоптанная. По ней, видимо, преступник и вышел на шоссе. Две гильзы отыскали. Бунеев ими занимается.

– Роман Николаевич, – помолчав, заговорил я, – кое-какие соображения появились. Хотелось бы с вами ими поделиться.

– С удовольствием выслушаю вас, Вениамин Александрович.

– Я попробовал на все взглянуть как-то иначе...

– Простите, что вы имеете в виду, говоря "на все"?

– На дело Сурина, на Храмова, на убийство Казакова.

– И что же? – сощурился Горюнов.

– Я полагаю, дело Сурина можно изымать из кроссворда. Не.из схемы, а именно из кроссворда. В нем загадок для нас нет.

– Считаете, что оно совсем выпадает?

– По-моему, да! Это дело по всем параметрам закончено. Вот, беру лист бумаги, черчу квадратик, пишу "Краснодальск, Сурин" – и крестом перечеркиваю. Оставляем его в общей схеме лишь потому, что с него все пертурбации начались.

– Предположим, вы правы.

– Теперь другой квадратик – "инженер Храмов". Очень любопытно. Но этот квадратик мы оставим в покое, пусть он пока целехонький покрасуется на листе. И никаких линий ни к нему, ни от него проводить не станем. Не возражаете?

Горюнов молча кивнул.

– Нам сейчас важнее всего третий квадратик – "Герард Казаков, учащийся техникума". И тут необходимо подкинуть вам некоторые детали, о которых вы пока ничего не знаете.

И я подробно рассказал следователю о визите к Казаковым, о разговоре с Ниной Павловной и ее мужем, о посещении Соленовых, назвал девушек знакомых Казакова, высказал предположение о знакомстве Геры с Сергеем Родиным, Валерием Пахомовым и Феликсом Проталиным.

Горюнов слушал внимательно, сосредоточенно. А потом вдруг спросил:

– В какое время вы были у Казаковых дома?

– Во второй половине дня.

– Не приметили: собирался, ли Гера куда-то уходить?

– Нет. Скорее, наоборот. Вид у него был домашний. Я понимаю, к чему вы клоните, Роман Николаевич. С какой же стати он – на ночь глядя! – за город подался бы? Под пули? К кому пошел и кто завлек?

– Совершенно справедливо, – ответил Горюнов. – Именно эти вопросы меня и интересуют.

– Думал я над ними, Роман Николаевич. Думал... Ну, допустим, после того, как я ушел, Гера решил пойти в кино. Вышел на улицу и встретил тех парней, что избили его в парке, около танцверанды. Могло такое случиться?

– Вполне.

– Могли они снова пристать к нему?

– Сомнительно, но допускаю.

– И я думаю, что сомнительно. Хотя тоже допускаю.

– Впрочем, – усмехнулся Горюнов, – никто вчера поздно вечером или ночью Казакова не бил: никаких следов насилия на тепе не обнаружено.

– Так!.. Следовательно, никто его не бил... И можно допустить, что кто-то завлек Казакова в лес таким образом, что Гера пошел добровольно, сам?

– Да.

– Значит, кто-то лишал Казакова жизни обдуманно. А теперь, Роман Николаевич, давайте предположим, что все происшедшие в городе за этот месяц серьезные преступления имеют точки соприкосновения. Причем я говорю только о тех преступлениях, которые так или иначе связаны – или могут быть в конечном итоге связаны! – с молодыми людьми или же с подростками. Повторяю, берем только последний месяц – август.

– Я вас, кажется, понял, – медленно произнес Горюнов. – Прежде всего ограбление Ковалевой на улице Менделеева.

– Оно произошло поздно вечером седьмого августа, – тут же ответил я. Подозрение пало на двух парней. Они не задержаны. Имеются кое-какие приметы.

– Драка между подростками Пахомовым и Родиным. С поножовщиной.

– Двенадцатого августа. О причинах драки оба молчат. Как в рот воды набрали.

– Драка произошла тоже вечером. И мотивы ее неясны. А еще раньше, седьмого августа, трое неизвестных парней угрожали продавщице Сарычевой расправой, если она не станет отпускать им спиртные напитки... Скажите, а сейчас эти парни появляются в магазине?

– Нет. Сигналов больше не было.

– Вот это крайне важный момент! Ну что ж, пойдем дальше. В ночь с тринадцатого на четырнадцатое августа – ранение Сурина в гостинице "Заря". Преступник не задержан,

– Или преступники! – ввернул я.

– На горизонте появился Герард Казаков, который через неделю после происшествия в гостинице, то есть двадцатого августа, был крепко побит в парке тремя молодыми людьми,

– И вновь вечер, Роман Николаевич!

– И вновь молодые люди не были задержаны. Исчезли. Казаков заявил, что не видел, не помнит, не знает, кто напал на него в парке. И, наконец, печальный конец Казакова: вчера ночью его убили. Кто? Неизвестно... И все это за один август. Слушайте, Вениамин Александрович, ей-богу, трудно не увидеть во всех этих происшествиях определенной закономерности.

– А сейчас, Роман Николаевич, я, с вашего позволения, начну рушить всю эту схему.

– Попробуйте!

– Какие у нас, собственно, основания все сваливать в одну кучу: и драку Пахомова с Родиным, и ограбление Ковалевой, и нападение на Казакова в парке, и его убийство в лесу, и шантаж продавщицы Сарычевой, и покушение на Сурина?

– Сваливать, конечно, не стоит. А вот попытаться объединить разрозненные, отъединенные пока внешне друг от друга случаи в единую, связанную между собой внутренней логикой цепь событий – это возможно и даже целесообразно сделать. Но для этого необходимо найти пружину. Понимаете? Пружину этой цепи. Между прочим, у нас появился "резерв" молодых людей: Николай Соленов и Феликс Проталин. Одним боком они касаются Казакова, а другим – Родина и Пахомова; нам стали известны некоторые девушки Пименова, Александрова, Снегирева. Весь этот "резерв" мы обязаны включить в схему.

– Допустим. Ну, а "инженер Храмов"? – возразил я. – Он-то сейчас какое место будет занимать в схеме? Его ведь вряд ли можно отнести к "подвигам" подростков?

Следователь как-то странно взглянул на меня, встал, подошел к двери, зачем-то взялся за ручку и вдруг резко обернулся ко мне:

– А ведь вы и сами можете "разбить" себя, не Так ли?

– Да, – улыбнулся я. – Ведь именно инженер может занимать центральное место в этой версии. Именно покушение на "Xрамова" в состоянии оказаться пружиной всех событий. Вспомним, инженер сказал, что стреляли в него. Но попали в Сурина. Поверим ему?

– Видимо, да. Если он скрыл прошлое, то должен был все отрицать. Все! И потому ему нет смысла приплетать себя к этому выстрелу.

– А он все-таки подтвердил, что в него стреляли. Проговорился? В запале? После того, как я на него нажал? Нет, инженер не из тех, кто случайно проговаривается. Или уступает напору. Он убежден, что мы, выйдя на него, докопаемся до истины.

– Потому-то он и стал взывать к вашим чувствам.

– Точно, Роман Николаевич! Тут мы подходим к самому главному. В инженера стрелял человек, за что-то мстивший ему. А за что ему могли мстить? За дела сегодняшние? Нет. Сегодня он чист...

– И поэтому, хотите вы сказать, вряд ли в него стрелял молодой человек, тем более – подросток!

– Да, да! Но это вовсе не означает, что молодые люди каким-то образом не участвовали в покушении. Скажем, проследить инженера мог как раз подросток,

– Реальный вариант...

– И оружие кто-то мог вложить в руки подростка. А что, если этот кто-то – тот самый человек, который хотел отомстить инженеру? Что он знает какую-то тайну инженера – это несомненно. Уже четверть века "Храмов" живет честно. Стало быть, тайна – в его прошлом. И месть – тоже за старые дела. Моя версия: инженера хотели убить либо его "соратник" по прошлому, либо его враг из прошлого. Четверть века жаждать мщения – это, знаете ли, не шуточки!

– Да, чтобы четверть века нести в себе ненависть, волком матерым нужно быть... Вот мы его "Волком" и обозначим в схеме.

– Но... какая связь может быть между "Волком" и, скажем, Родиным, Пахомовым и тем же Казаковым? Я ее пока не вижу.

– Потому что ее нет очевидной. А если допустить, что она скрытая? Не видимая нам с вами?

– И все-таки... Если мы сами придумываем эту связь "Волка" и подростков? На пустом месте?

– Возможно. Но если эта связь, которая пока нам просто чудится, вдруг она действительно существует в реальности? Вы представляете, каких дел может натворить эта компания? Имеем ли мы право не предполагать существование такой компании? Нет, Вениамин Александрович, ваша версия серьезная. Августовские дела – дела организованные. Будто некая беспощадная рука выпустила зло в один миг – ограбление, драка, выстрел, шантаж, убийство...

– Словно волчья стая, – пробормотал я.

– А ведь во главе стаи всегда стоит матерый волк. Знаете, однажды обстоятельства сложились так, что мне пришлось провести две недели в заповеднике. Расследовал дело об убийства егеря. И я видел, как волки воспитывают волчат, как из волчат делаются волки. Потрясающая дисциплина! За непослушание – незамедлительно следует наказание, причем строгое. Иной раз воют от боли волчата, иной раз и кровь... Но после "учебы" волчата становятся волками – злыми, беспощадными, сильными, ловкими, хитрыми, мстительными, преданными своей стае. Волков-трусов я не встречал. Они дерутся до последнего издыхания. Волчатами их еще можно сломать. А вот как вырастут и заматереют – ни в жизнь не возьмешь. Если уж только сверххитрость применишь, сверхловкость и мужество...

– Значит, мы можем предположить, что Казаков тоже был в стае?

– Пока мы можем предполагать все, что угодно.

– И его убили за то, что он в чем-то допустил непослушание?

– Возможно, – кивнул Горюнов.

– Итак, мы с вами склонны считать, Роман Николаевич, что в нашем городе появился "Волк". Не исключено, что он старый знакомец инженера, Он сколотил группу подростков, неустойчивых, доверчивых, но по тем или иным причинам подходящих для той цели, которую он поставил перед собой. А какова же цель? Преступления, совершенные в августе, слишком различны по характеру, не похожи.

– Да, верно, – подтвердил Горюнов. – Но как раз их непохожесть и заставляет думать, что "Волк" еще только учит волчат, пропускает их через горнило различных испытаний, через шантаж, грабеж, кровь... Он их как бы крепко повязывает друг с другом и приковывает к себе, уменьшая тем самым угрозу своего разоблачения.

– Уж не потому ли он и инженера решил убрать, ибо тот, неожиданно возникнув на его горизонте, таил в себе угрозу разоблачения?

Горюнов молча кивнул. Потом задумчиво сказал:

– Семнадцатилетние подростки... Это, образно выражаясь, волчата уже старшей возрастной группы. Такие умеют не только оскаливаться, но и с остервенением рвать мясо жертвы... А рядом – взрослый, сильный, матерый волк, который следит, подсказывает. Натаскивает! Боюсь, что рядом с нашими подростками притаился вот такой же матерый. И если мы промедлим, как бы Казаков не оказался не последней жертвой. И...

– И потому, – усмехнулся я, – вы хотите сказать, скорее ищите "Волка", товарищ Бизин?

– Да!

Мы разработали план действий на ближайшие дни и утвердили группу, в которую, помимо нас, вошли Григорьев, Максимов, Васютин и Борис Павлов, стажер следователя Горюнова. Каждый из них получил конкретное задание.

17

Двадцать девятое августа – суббота. Сегодня мой друг Шигарев сочетается законным браком. А я пришел на работу. Потому что для нас теперь работа не прекращается ни на минуту до тех пор, пока мы не обезвредим преступников.

Зазвонил телефон.

– Товарищ подполковник! Дежурный бюро пропусков. К вам пришли двое граждан, на прием просятся. Казаковы. Нина Павловна и Ипполит Антонович...

Их приход был очень кстати. В тот день, когда обнаружили труп Геры, поговорить с его родителями не удалось: они находились в шоковом состоянии, "неотложки" подъезжали.

...Я не сразу узнал родителей Геры Казакова. Мне показалось, что они и ростом стали меньше. Ипполит Антонович бережно поддерживал жену под руку: та с трудом переставляла ноги. Я поспешил им навстречу.

– Садитесь, пожалуйста...

– Да, да, я сяду, – прошептала Нина Павловна. – Совсем ноги не держат.

Из ее горла вырвался судорожный, тихий стон.

– Возьми себя в руки, Ниночка, – негромко обронил Ипполит Антонович. Теперь уже ничего не изменишь.

– Конечно, Ипполит, ты прав. Уже ничего не изменишь, – слабо откликнулась женщина. – Скажите, товарищ... зачем вы приходили к нам в тот день?

Нина Павловна в упор смотрела на меня, В ее взгляде были тоска, печаль... и ненависть. Я растерялся. Этот вопрос, заданный тихим, чуть слышным голосом, эта ненависть в глазах – неужели я заслужил ее? Разве я виновен в смерти ее сына?!

– Ниночка, – мягко сказал Ипполит Антонович, – не надо теперь об этом. Мы с тобой договорились, что...

– Да, да, – закивала головой Нина Павловна, – мы с тобой договорились... Но ведь, Ипполит, этот человек... – Она медленно повела рукой, наставила ее на меня. – Он принес несчастье в наш дом. Как же я могу не сказать ему об этом? Было бы величайшей несправедливостью по отношению к нашему сыну – промолчать...

И это тоже наш крест – слушать такие слова. Пусть говорит. Может, ей станет легче. Молчание и есть в данной ситуации мое сострадание и к ней и к Ипполиту Антоновичу.

– Понимаешь, Ипполит, – теперь Нина Павловна почти бормотала, – он, когда пришел, сразу испугал меня. Я не хотела его пускать. Но я слабая, что можно сделать, когда не в силах остановить... Затем он говорил с Герой... Потом ушел... А потом ушел Гера... И больше не вернулся... Господи, мои мальчик, мой Герочка, кровинушка моя, кусочек мой...

Она не билась головой, а сидела, безвольно опустив руки, повисшие вдоль туловища; из глаз ее текли слёзы. Страшная, без криков и судорог истерика...

– Я дам ей воды, – сказал Ипполит Антонович. – Нет, нет, я сам. Вы сидите, Вениамин Александрович. Так будет лучше... Сегодня это уже нс в первый раз. У меня есть успокаивающие таблетки. Она скоро придет в себя. Ниночка, дорогая, прими, пожалуйста, тебе станет хорошо...

– Мне хорошо, – неожиданно спокойно сказала Нина Павловна. – Мне уже хорошо... Лучше быть не может... Оставь меня, Ипполит. И сядь. Как вас зовут? Муж говорил, но я забыла. Как вас зовут?

– Вениамин Александрович, – ответил я.

– Ах да, верно – Вениамин Александрович... Очень трудное сочетание... Поэтому и забыла... Значит, так, Вениамин Александрович, больше никаких упреков. Мой сын погиб. Справедливо будет, если его убийцы останутся ненаказанными?

– Нет, – ответил я.

– Я тоже так думаю. А вы знаете, кто убил Геру?

– Пока еще нет. Но мы приняли соответствующие меры, Нина Павловна.

– Какие меры? Я должна все знать! Это мое право.

– Я вас понимаю, – согласился я. – Но...

– Я хочу помочь вам найти убийц моего сына! – перебила она, не отводя от меня горящего взгляда. – Хочу!

– Вам что-нибудь известно? – тотчас же спросил я.

– Ниночка, расскажи все, – вмешался Казаков.

– Помолчи, Ипполит! – оборвала Нина Павловна. – Конечно, я все расскажу. Позавчера утром я вернулась из магазина, открыла дверь своим ключом, думала, что Герочка еще спит, и не хотела его будить. Вошла и вдруг слышу, как он разговаривает в столовой по телефону...

– Что он говорил? – поторопил я. – И с кем?

– Не перебивайте меня, Вениамин Александрович! – вдруг закричала Нина Павловна. – Я сама скажу. Я должна сказать слово в слово... Наверное, это очень важно. Я так думаю. Поэтому не перебивайте меня. Я слово в слово... Герочка сказал: "А вот в этом вы с ним оба ошибаетесь. Запомни! И еще запомни: с тобой-то я сделаю все, что захочу. Запомнил? Вот и хорошо, хряк!.." Он еще что-то добавил, но я не расслышала. Потом Герочка вышел из столовой и увидел меня. Он хотел пройти мимо, в свою комнату, но я остановила его и спросила: "С кем ты разговаривал?" Он посмотрел на меня и ответил: "А ты все слышала?" Я солгала ему, сказав, что все слышала. Тогда он пожал плечами и пробормотал: "Зачем же тогда спрашивать?" "Это они? Те мерзавцы из парка?" – догадалась я. "Ну, конечно, – махнул он рукой. – Не волнуйся, мама. В следующий раз я им не дамся". Я подумала: эти подонки боятся, что Гера хочет рассказать о них в милиции, и угрожают ему. И я решила: не надо их злить, и тогда они оставят Геру в покое... Боже мой!

– И поэтому вы мне ничего не сказали? – Я с грустью посмотрел на нее.

Если бы она рассказала тогда об этом телефонном разговоре, кто знает, может, удалось бы и Геру разговорить? И сегодня он, возможно, был бы жив...

– Да, – кивнула головой Нина Павловна. – Поэтому я вам ничего и не сказала. И Герочку уговорила, чтобы он не сообщал в милицию. Я попросила его: этим... если они снова позвонят, он должен сказать, что прощает им все и будет молчать.

– Что же ответил вам сын?

– Он посмотрел на меня, усмехнулся и сказал: "Да, мама, конечно, я не сообщу в милицию". Потом пришли вы... Говорили с ним... После вашего ухода, – продолжала Нина Павловна, – Герочка очень нервничал. Несколько раз кому-то звонил, но я не слышала, о чем он говорил по телефону. В семь часов вечера пришел с работы муж. В половине восьмого мы сели ужинать... Я вымыла посуду. В половине девятого мы все втроем сели смотреть телевизор...

Она замолчала, опустила голову. Сидела так несколько минут. Тяжко вздохнул Ипполит Антонович. Я ждал.

Она подняла глаза. Они были полны слез.