Текст книги "Ищите 'Волка' !"

Автор книги: Леонид Сапожников

Соавторы: Георгий Степанидин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

ОТВЕТ. Это ваше дело. Говорю же вам: был пьяным, ничего не помню. И вряд ли вспомню.

ВОПРОС. А придется вспомнить, Родин. И советую не дерзить. В настоящий момент Валерий Пахомов, которого вы ударили ножом в живот, находится в тяжелом состоянии. И вам придется отвечать за свои действия. Советую рассказать все честно. Хорошо, если Пахомов останется жить. А умрет от вашей руки, вы будете убийцей, Родин! Ну, так как?

ОТВЕТ. Не запугивайте меня. Я все сказал. Больше ничего не помню и не знаю...".

5

Административная комиссия облисполкома заседала уже два часа. Было жарко и душно, зной изнурял людей, сидящих за длинным столом. Не помогали ни открытые окна, ни монотонно гудящий вентилятор. Председательствующий заглянул в список и сказал:

– Пригласите, пожалуйста, директора магазина номер десять Матвея Матвеевича Гаврикова!

Через несколько секунд в комнату вошел крупный мужчина с обритой головой. Одет он был в летний костюм, на лацкане пиджака ярко поблескивал начищенный гвардейский знак; на груди, над карманом, – орденская планка; в руке – клетчатый платок.

– Я Гавриков, – сказал он и проутюжил платком свой голый череп. – Фу, жарко-то как!..

Он явно был смущен своей ролью "главного персонажа" на комиссии.

– А будет еще жарче! – усмехнулся один из членов комиссии. – Садитесь.

Гавриков нервно смял платок, потом поспешно засунул его в карман пиджака, сел.

– Матвей Матвеевич, – обратился к нему председательствующий, – вы знаете, по какому вопросу мы вас пригласили?

– Никак нет, – осторожно ответил тот.

– Ну что ж, тогда вам скажет начальник Волжанского областного управления внутренних дел, генерал-майор Кирилл Борисович Хазаров, депутат областного Совета.

– Товарищ Гавриков, – негромко заговорил Хазаров, – возбуждено уголовное дело по факту драки и ножевого ранения, нанесенного несовершеннолетним Родиным подростку Пахомову. Драка произошла около вашего магазина. Слышали о ней?

– Слышал, – огорченно выдохнул Гавриков. – Озорники... Что с ними поделаешь? Тут домой идешь и не знаешь, как будет: или в спину обидное крикнут, или, извините, по физии рискуешь получить от какого-нибудь... молоденького. Вот ведь распустились!.. По мне, так их пороть надо. Каждую субботу. Как в старину...

– Мы не в старину, а в семидесятом году двадцатого столетия живем, товарищ Гавриков, – неприязненно заметила женщина-депутат, сидящая рядом с Хазаровым. – И довольно-таки странно слышать такие слова от руководителя предприятия!

– Да я понимаю, – пробормотал Гавриков, – что милиции одной не справиться...

– Верно! – резко произнес Хазаров. – Одной милиции не справиться. Помощь нужна. В частности, ваша – работников магазинов.

– Наша? – искренне удивился директор. – А что мы можем?

– Многое! И прежде всего – не нарушать законов. На каком основании работники вашего магазина продают спиртное подросткам?

– Первый раз слышу! – воскликнул Гавриков. – Кто?

– Послушайте, Гавриков, вы что, решили перед нами здесь театр одного актера устроить? Драка возле магазина произошла вскоре после того, как ваш продавец Сарычева отпустила подростку Пахомову бутылку портвейна! Ваши работники докладывают вам о происшествиях в магазине или нет? – Хазаров был настойчив и даже резок.

– До... докладывают, – заикнулся Гавриков.

– Значит, Сарычева не сказала вам, что был составлен протокол, в котором зафиксирована продажа спиртного подростку? Что же вы за руководитель, если не знаете, что происходит в вашем хозяйстве? Кстати, Сарычева и не отрицала того, что продала бутылку портвейна Пахомову.

– Ах, дрянь такая! – наливаясь краской, процедил Гавриков. – Не отрицает... – И спохватился: – То есть я... хотел сказать... что...

– Я понял, что вы хотели сказать! – жестко перебил Хазаров и посмотрел на членов комиссии. – По-моему, товарищи, вопрос с директором десятого магазина Гавриковым ясен!..

А Гавриков сник, заерзал на стуле.

– Пропади он пропадом, этот магазин... Думаете, мне от него счастье, да? Жена поедом ест, говорит: "Уходи, Мотя, оттуда, покуда тебя местная шпана не прирезала..." Да я лучше простым товароведом пойду куда-нибудь на базу... Ладно, не хотел говорить, а теперь скажу! Потому скажу, что на душе накипело! Да, отпускают мои продавщицы водку и вино этим подонкам! А попробуй не продай! Вот неделю назад вечером подошли к той же Сарычевой на улице двое шпановитых, остановили и говорят: "Учти, старуха, если не будешь нам водяру предавать, заказывай место на кладбище"...

– Какое безобразие! – возмущенно бросила женщина-депутат.

– Она мне звонит домой, – продолжал, осмелев, Гавриков, – и ревет в трубку: "Матвей Матвеевич, детьми своими заклинаю! Переведите меня в бакалею, иначе вообще уйду из вашего магазина!.." А у нее трое парнишек своих.

– И вы обо всем этом только сейчас заявляете? – строго спросил Хазаров. – Почему ни она, ни вы не сообщили об этом факте в милицию? Испугались? Но вы ведь фронтовик, гвардеец!

– Э-э-э, товарищ генерал, – уныло отмахнулся Гавриков. – На фронте я кто был? Вооруженный человек я был!.. А кто сейчас? Да вы на этих гадов, сшивающихся около магазина, посмотрите только. Глаза наглые, сигареты в зубах... Окружат и, как захотят, издеваться будут... На фронте я не боялся, хотя и смерть на каждом шагу подстерегала. У меня среди других боевых наград и медаль "За отвагу" имеется! В сорок первом получил!.. На войне я не боялся, потому что знал: случись что – за Родину гибну! А сейчас?.. Знаете, что будет, если против них пойду? Поймают, свалят на землю и будут пинать, бить, пока дух не выйдет! Не пощадят – ни седин, ни слабости!

– Ну, это вы уж слишком мрачную картину нарисовали! – заметил один из членов комиссии.

– Да, да, – громким шепотом ответив Гавриков, – боюсь я их! И пусть покупают водку, пусть жрут эту отраву, пусть перережут друг друга, пусть спиваются! Может, тогда спокойнее будет, если их, как алкоголиков, в больницы позабирают или в колонии рассадят... У меня внуки, жена-старуха... Э-э, да что там говорить!.. Судите-рядите меня, как хотите, увольняйте! Я честно работаю, взяток не беру, не краду. И не держусь я за директорство, мне свое здоровье дороже. Что ж мне раньше срока в могилу сходить? То-то!..

Я заметил, что многие члены комиссии, как и я, смотрят на грудь Гаврикова, где сияли начищенный до блеска гвардейский знак и орденская планка. Я смотрел на Гаврикова и думал, а что я мог бы сказать этому пожилому, усталому человеку?

– Скажите, – обратился к Гаврикову председательствующий, – а ваша продавщица Сарычева могла бы указать тех ребят, кто ей угрожал? Узнает она их?

– А чего их узнавать, – угрюмо ответил он. – Эти двое, что подрались, они ведь тоже из той компании, которая у моего магазина крутится. С ними и взрослые покупатели предпочитают не связываться, когда такие за бутылкой лезут без очереди. Но вот чтобы между собой подраться...

Я вынул блокнот, записал: "Пахомов. Родин. Кто еще? Взять на контроль!.."

В машине, когда мы возвращались в управление, Кирилл Борисович сказал мне:

– Вот что, Вениамин, эту драку у десятого магазина мы возьмем на свой контроль.

– Уже взял, Кирилл Борисович, – улыбнулся я.

– Очень хорошо! Далее, свяжись с городским управлением, пусть попросят командира ДНД направить к магазину дружинников. Этому Гаврикову, конечно, самому нужно встряхнуться, но и мы должны ему помочь.

– Ясно.

– Необходимо поинтересоваться всей этой компанией подростков. Пусть "город" займетсл, а нас держат в курсе.

– Понятно, Кирилл Борисович.

– А ты давай поактивнее с этим ночным происшествием в "Заре"...

Едва я вошел в кабинет, как зазвонил телефон, точно дожидался, когда я войду.

– Алло... А-а, Иван Иванович... Слушаю!

– Вениамин Александрович, – донесся приглушенный голос Максимова, мне удалось поговорить с некоторыми жильцами дома номер тридцать.

– Есть что-нибудь интересное для нас? – нетерпеливо перебил я, внезапно почувствовав острый приступ голода. Это у меня бывает. На нервной почве. – Если нет, то...

– То-то и оно, что есть, – тянул Максимов. – Один из жильцов, Климаков, показывает, что вчера поздно вечером, часов около одиннадцати, выносил ведро. Мусорные ящики у них за углом, в проходном дворе. Климаков видел стоявшего на углу высокого мужчину, который курил. Климаков с ним не говорил. Тот тоже ничего не спросил. Но самое важное, Вениамин Александрович, в том, что Климаков заявил, будто этот мужчина был в куртке-штормовке...

– Ну и что, Иван Иванович? Где здесь это "самое важное"?

– Видите ли, когда я встретил в трамвае Астахова, на нем тоже была штормовка... Я точно помню. Это уже кое-что.

– Иван Иванович, повремените пока с Казаковым. Срочно соберите сведения о Софье Козыревой, знакомой Астахова.

Я положил трубку. Телефон тут же зазвонил вновь. Я поднял трубку и услышал голос Олега Васютина.

– Вениамин Александрович, – прерывисто задышал.он, – это Олег... Васютин...

– Слушаю, Олег. Что случилось?

– Вениамин Александрович, Григорий сегодня дома не ночевал. И у своей приятельницы Сони – я узнал, что есть у него такая, – тоже не был...

Вот это уже да так да!

– Где он сейчас?

– Улетел! – выдохнул Васютин. – В Краснодальск!

– В Краснодальск?! Откуда знаешь?

– Я познакомился с его братом, хороший мальчишка. Спортом занимается. Он мне и сказал, что Григорий не приходил домой ночевать А мать пошла к Соне, Та сказала, что Григория у нее в эту ночь не было. Но под самое утро он заявился, наспех выпил стакан чая, взял свою штормовку и убежал. А Соне сказал, что улетает в Краснодальск...

– Ты где сейчас находишься?

– В агентстве "Аэрофлота". Я уже выяснил: Астахову вчера был продан билет на рейс четыреста пятьдесят первый, Волжанок – Краснодальск.

– Молодец, Олег! И вот что... – подумав немного, сказал я. – Узнай-ка, нет ли сегодня еще рейса на Краснодальск?

– Я узнавал! Есть. Вечерний.

– А билеты?

– Имеются!

– Ага... Немедленно возвращайся в управление. Тут все решим.

– Еду!..

...Кирилл Борисович слушает мой доклад, потом вдруг спрашивает:

– Скажи, Вениамин, ты часто в своей практике сталкивался с тем, чтобы такие воры, как Григорий Астахов, шли на убийство? Или так: сначала убивали, а уж потом вещи забирали?

– Нет, я такого случая не помню. Но Астахов...

– Что Астахов? Хотя бы раз он изменил этому принципу своей "профессии"? Хотя бы раз он подозревался в ограблении или в разбойном нападении?

– Вы защищаете Астахова, потому что любите баскетбол! И вам нравился Астахов-баскетболист! – я пробую отшутиться.

– Верно! – серьезно соглашается Хазаров. – И по этой причине тоже. В Грише Астахове эти... купчики... погубили большого спортсмена. Они его споили и на преступление толкнули. Воли у него не хватило, это правда. Привык к легкости во всем. Но дело не в моих спортивных привязанностях. Я о законности и справедливости. Два этих понятия играют первостепенную роль. В любой ситуации! И применительно к каждому советскому человеку. На том стоим, на том и должны стоять, Вениамин! Астахов был вором. Но три месяца тому назад его освободили из колонии, где он отбыл свой срок от звонка до звонка. Скажи, за три месяца, что Астахов на свободе, поступал на него какой-нибудь сигнал?

– Нет.

– Следовательно, пока что мы можем – и должны! – говорить и судить об Астахове как о бывшем воре... Это по справедливости, по человеческой, по советской справедливости, Вениамин. И по закону тоже! Произошло преступление, какие-то ниточки привели к Астахову, и ты – ты! – приходишь ко мне и заявляешь, что Астахов – преступник. Это он стрелял в Сурина, это он украл портфель и это его надо арестовать! Так что ли, Вениамин?

– Но ведь улики, Кирилл Борисович! Отпечатки пальцев, несколько совпадений: и штормовка, и дома в ту ночь не ночевал...

– Да. Кое-какие совпадения есть. Совпадения – это вы правильно изволили сказать, товарищ подполковник. А отпечатки пальцев – улика. Веская... Но отпечатки пальцев сами по себе еще ничего не значат. А ты не допускаешь мысли, что Астахов законным образом попал в номер Сурина?

– А как же горничная Степанова? Она ведь говорит, что, кроме...

– Верно, говорит. А если проморгала Астахова, не увидела, как он входил к Сурину? И администратор не заметила? Если Сурин знаком с Астаховым и сам пригласил его к себе в номер? Чего стоят тогда эти отпечатки пальцев на стакане? Кстати, на бутылке астаховских пальцев не было, не так ли? Только на стакане. Верно? Не рушит ли это в какой-то степени твою версию, Вениамин?.. Молчишь? Нет, не стоит торопиться с задержанием Астахова! Задержать Григория мы успеем. Должны успеть – это уже твоя забота, Вениамин. А подумал ли ты, в какое положение поставим человека, если он к покушению непричастен? Ведь он бывший вор! Выходит, это клеймо мы ему на всю оставшуюся жизнь припечатали? И при первом же подозрении – снова на него валить все будем? Потому что так нам удобнее – – был вором и вором остаться должен... Нет, Вениамин, так не пойдет. Наоборот! Таких, как Григорий, арестовывать надо только в том случае, если мы уверены – слышишь: абсолютно уверены! – в том, что преступление совершил именно он! Нет, извини, ищи дальше!

– Но если преступник – это все-таки Астахов? И он, между прочим, вооружен! Опасная ситуация, Кирилл Борисович, когда вооруженный преступник разгуливает по городу... И когда ему терять нечего...

– Вот видишь... Для тебя он уже преступник, ты это решил окончательно и бесповоротно. Ты огорчаешь меня, Бизин! Уж от тебя-то таких слов я не ожидал. Если Астахов преступник – это действительно крайне опасно. Но необходимо все предусмотреть. Все! Астахова надо немедленно найти, установить за ним постоянное наблюдение, чтобы можно было задержать в любой момент. Вот и ищи! Понял?..

...Такой примерно мог произойти между нами разговор, если бы я поддался первому порыву и пошел сразу к Хазарову, как только мне позвонили сначала Максимов, а потом Васютин. А чего греха таить – собирался я к нему идти. Нет, рано к генералу с докладом, погодить надо...

Через час лейтенанту Васютину была оформлена командировка в Краснодальск. Из архива достали фотографию Григория Астахова и размножили. Васютин получил приказ: найти Астахова. Я созвонился с Краснодальским уголовным розыском, находящимся в нашем непосредственном подчинении, и попросил оказать всяческое содействие лейтенанту.

...В три часа я запер бумаги в сейф: решил пойти пообедать. Но опять остановил телефонный звонок. Из первой городской больницы, где находился Сурин, сообщили, что он пришел в себя. Взяв портативный магнитофон, я почти побежал по коридору.

6

Сурин лежал в палате один.

– Как вы себя чувствуете, Дмитрий Петрович? – Придвинув белую табуретку к кровати, я сел подле него. – Вы можете говорить?

– Не очень чтоб уж хорошо я себя чувствую, – Сурин попытался улыбнуться, – но говорить могу. А вы кто?

– Подполковник милиции Бизин Вениамин Александрович. Из уголовного розыска.

– А-а... Вот видите, какие хлопоты вам доставил. А это у вас что? Магнитофон?

– Да. Вы не возражаете, если мы запишем наш разговор?

– Пожалуйста, но только я не знаю, чем смогу вам помочь. – Горькая усмешка искривила его губы. – Не представляю, кому потребовалось отправлять меня на тот свет.

– То есть вы хотите сказать, что явных недругов у вас нет?

– Ни явных, ни тайных. Так мне всегда казалось. Зла я никому в жизни не причинял. Чужие места не занимал. Живу тихо, скромно.

– Вы раньше в Волжанске бывали?

– Да. Наше головное предприятие находится здесь. Мне приходится иногда приезжать в Волжанск.

– Ну, конечно, у вас появились какие-нибудь знакомства? Вы бы могли...

– Я понимаю, что вас интересует, – перебил Сурин. – Уверяю вас, никто из моих знакомых в Волжанске не мог покушаться на мою жизнь.

– Простите, а почему вы настаивали на гостиничном номере с телефоном?..

– У меня тяжело больна дочь, – ответил Сурин. – Я часто звоню домой, когда уезжаю в другой город.

– К вам кто-нибудь приходил в гостиницу?

– Да. Брат моей жены, Курении Михаил Евгеньевич. Он, как всегда, на меня сначала сердился. За то, что я не остановился у них, а опять поселился в гостинице. Но я не люблю стеснять людей. – Сурин вздохнул. – Кто же мог знать, что случится такое!..

– Дмитрий Петрович, насколько нам известно, у вас при себе был портфель желтого цвета...

– Да, – кивнул Сурин. – Баул. Я привез его Мише. Он давно хотел именно такой, а у нас в Краснодальске как раз выкинули партию. Я и купил ему в подарок.

– Значит, баул вы передали Куренину?

– Совершенно верно.

Ну вот, разрешился вопрос и с рыжим портфелем, о котором говорила горничная Степанова. Подтвердил Сурин и то, что приглашал к себе в номер Храмова. Оставалось спросить о Григории Астахове.

Я достал из кармана фотографию и поднес ее к глазам Сурина.

– Вы вчера встречались с этим молодым человеком, Дмитрий Петрович?

Сурин удивленно посмотрел на фотографию, перевел взгляд на меня.

– Однако... – пробормотал он.

– Что?

– Удивили вы меня, товарищ Бизин! Я действительно имел вчера дело с этим человеком. Но как вы узнали?.. И фотография...

– Служба у нас такая, – улыбнулся я. – Как его зовут?

– Григорием. Григорий Астахов, шофер. Работает в автохозяйстве у Миши. Михаил Евгеньевич – главный бухгалтер.

– Вам что-нибудь известно об Астахове? Куренин ничего не говорил?

– Сказал, что Астахов был известным спортсменом в Волжанске... Я, правда, спортом не интересуюсь... Ну, будто бы у Астахова потом неудачно сложилась жизнь, и он даже сидел. А Миша – буквально фанатичный болельщик, очень любит баскетбол. Так вот, дескать, ему очень хочется, чтобы Астахов снова наладил свою жизнь, встал на ноги. Поэтому он как бы взял над ним шефство. Уговорил своего директора принять Астахова на работу, дает ему возможность заработать... Словом, у этих болельщиков какой-то особый мир. Читаешь иногда статьи про поклонников, как они губят спортсменов. А тут получается наоборот, такие, как Миша, хотят помочь... В общем, для меня все это – другая планета. Да, откровенно говоря, мне было все равно, кто такой Астахов, раз его прислал брат моей жены и поручился, что Григорий сделает все как надо...

– Кстати, что сделает? Я немножечко запутался.

– Ах да, главного-то я и не сказал! Тут такая, понимаете ли, история. У меня была машина. "Победа". Водитель из меня неважнецкий, в моторе я не разбираюсь. Если машина встанет, так и будет стоять, пока ее кто-нибудь не починит. Денег я на нее ухлопал уйму, да она больше стояла, чем ездила. Жена давно предлагала продать ее. А мне как-то жалко было. Но в прошлом году меня здорово прихватила стенокардия, и врачи рекомендовали больше не садиться за руль. В общем, я решил продать машину. Когда об этом узнал Миша, он попросил продать машину ему. Для сына. У него сын сейчас в армии. Скоро должен демобилизоваться. Хороший мальчик. Ну, мы договорились по-родственному. Все оформили. Миша лишь попросил об одолжении: пусть машина пока постоит на нашем участке. У нас свой дом, участочек небольшой, шесть соток. Все это время машина там и стоит. Вчера Миша пришел ко мне в гостиницу за баулом. Мы посидели немного, поговорили. Он решил перегнать машину в Волжанск и уже договорился с водителем, который это и сделает...

– То есть с Астаховым? – уточнил я. Теперь мне было уже ясно, почему Григорий сегодня утром улетел в Краснодальск.

– Да, – ответил Сурин. – Как уж они там договорились, на каких условиях, этого я не знаю, дело не мое. Миша сказал, что Астахов утром вылетит в Краснодальск, повозится немного с машиной, чтобы привести ее в надлежащий вид, и своим ходом перегонит в Волжанск. Примерно через час после ухода Миши ко мне в номер пришел Астахов. Я при нем написал письмо жене, в котором все объяснил, и передал его Астахову. Потом рассказал, как к нам добраться. Мы с ним выпили за успех немного вина, и Астахов ушел. Сегодня утром он должен был улететь в Краснодальск.

– Он улетел, Дмитрий Петрович, – сказал я.

– А-а! Все правильно. Так и должно быть. Простите, Вениамин Александрович, а вы что же, думали, что это Астахов хотел меня убить?

– Признаться, была такая мысль. Но теперь я вижу, что мы ошиблись.

– Послушайте, – неуверенно произнес Сурин, – а не мог этот выстрел быть... ну... случайным, что ли? Вы об этом не подумали?

– Подумали, – улыбнулся я. – В котором часу это произошло, Дмитрий Петрович?

– В котором часу? – переспросил он и задумался на миг. – Думаю, после двенадцати ночи. Мне время было как-то ни к чему запоминать. Если б знал, где упадешь, – подстелил... Я поздно засиделся, все о дочери думал. Она у нас слабенькая. Почки больные. Вообще-то мне весь вечер было тоскливо. И деваться некуда. В холле посидел, телевизор посмотрел... От него голова разболелась. Пригласил к себе двух симпатичных девушек и юношу, который играл с моим соседом, с Храмовым, в шашки, но они отказались...

– Кстати, какое впечатление произвел на вас этот юноша? Он с вами не пытался познакомиться?

– Нет. Он шутил с девушками и несколько партий сыграл с Храмовым. Я видел, как он ушел. Мы как раз с Храмовым стояли около моего номера... Я понимаю, что для вас это дело – тоже загадка... Но, к сожалению, ничего интересного для вас я вспомнить не могу... А может, все-таки случайность? Нелепая случайность, а?

– Вы знаете, откуда в вас стреляли, Дмитрий Петрович?

– Не имею представления. Откуда же?

– Напротив гостиницы стоит дом...

– Длинный такой?

– Да. Так вот, стреляли от его угла, с пожарной лестницы, на которую не так-то просто взобраться. Случайностью тут и не пахнет, Дмитрий Петрович. Вот такие, значит, дела. Ну, ладно, я вас и так утомил.

– Да ничего, ничего...

– Я вам задам последний вопрос, Дмитрий Петрович. Когда вас ранили, вы ведь сидели за столом?

– Да.

– А перед этим вы к окну не подходили?

– Подходил, – удивленно ответил Сурин. – А что?

– Вы не обратили внимания на что-нибудь подозрительное?

– А не было ничего подозрительного. Улица пустынная. Трамваи редко ходили...

– И никакого человека вы на противоположной стороне не видели? Мужчину, например...

– Мужчину? – переспросил Сурин, наморщив лоб. – Нет, пожалуй. Сейчас, сейчас... Парочка прошла, девушка громко смеялась... Потом проехала машина. Я отошел от окна, сел за стол... Потом загромыхал трамвай, и вдруг меня что-то сильно толкнуло в грудь... И я, чтобы не упасть, схватился за край стола... И все... Больше ничего не помню...

– Ясно! Ну что ж, еще раз спасибо, выздоравливайте!

– Благодарю вас, – улыбнулся Сурин. – Постараюсь. Просьба у меня к вам.

– Пожалуйста...

– Я не хотел бы, чтобы дома узнали и волновались. Вы можете что-нибудь сделать в этом смысле?

– Хорошо. Придумаем что-нибудь. Созвонимся с вашим комбинатом, товарищи как-нибудь подготовят вашу семью.

– Да, да, пожалуйста!..

Я ушел от Сурина, унося разгадку исчезновения Астахова и "рыжего портфеля" и, увы, по-прежнему тайну выстрела...

7

Прошло несколько дней. Из Краснодальска вскоре же вернулся Васютин. Он разыскал Астахова дома у Сурина: Григорий возился с машиной Дмитрия Петровича, готовя ее к перегону в Волжанск. Таким образом, показания Сурина подтвердились. Проверкой было установлено также, что в ночь, когда произошло покушение, Григорий работал и не мог быть около гостиницы. Так что к выстрелу Астахов оказался непричастным – это доказано неопровержимо.

Других версий в запасе не оказалось. Следствие благополучно заходило в тупик.

В понедельник загоревший, посвежевший – только что после отпуска! начальник отдела уголовного розыска полковник Евгений Алексеевич Зорин мой шеф – пришел утром на работу и, как следовало ожидать, первым же делом вызвал к себе меня: месяц я исполнял его обязанности.

Чуть развалившись, он сидел за столом и ждал, когда я проинформирую о том, что произошло в области, городе, наконец, во вверенном ему отделе за это время.

Смотрел на меня Зорин добродушно, беспечно и в общем-то пока отсутствующе, как и полагается вчерашнему отпускнику.

Через час от его беспечности и добродушия не осталось и следа. Полковник сидел собранный, напряженный и не отводил от меня сумрачного, тяжелого взгляда.

– Значит, никаких зацепок? – обреченно спросил он.

– Дурацкое дело, Евгений Алексеевич, – пожал я плечами. – Ни одной ниточки. Придется, видимо, в графу заносить.

Есть такая у нас графа; "Нераскрытые преступления". Бессонные ночи, расстроенные нервы, сплошные неприятности – вот что такое эта графа.

– В одиннадцать часов совещание у генерала, – пробурчал Зорин. – Весь отдел приглашен. Кроме тех, естественно, кто на задании, в отпуску или болен.

– На "ковер", как я понимаю?

– Это как пить дать! – Зорин махнул рукой. – Тебе, между прочим, ответ держать. А я уж посижу, помолчу лучше, послушаю, что умные люди говорить будут.

Совещание началось ровно в одиннадцать. Кирилл Борисович не стал делать большого разбега. Он сразу взял быка за рога.

– Пора, наконец, внести полную ясность, – проговорил он. – Ночная стрельба, ранение человека – это само по себе худо. И потом... – Кирилл Борисович обвел собравшихся взглядом, помолчал, заговорил снова: – В случайности я верю с трудом. Случайность здесь скорее в том, что Сурин ранен, а не убит... И я думаю, что подполковник Бизин, месяц руководивший угрозыском, достоин взыскания за безынициативность. И не только в случае с Суриным. Надеюсь, и вы, Вениамин Александрович, и вы, товарищи, понимаете и принимаете мои слова?..

Хазаров говорил ровно, не повышая и не понижая голоса. И все же это был разнос на высшем уровне. Я слушал его слова и понимал: в главном Кирилл Борисович прав. "Дело Сурина" зашло в тупик, и мы не знали, как из него выбраться.

Но вряд ли "разнос на высшем уровне" поможет. Наверное, и мои коллеги тоже испытывали тягостное чувство беспомощности. Зорин же дипломатично помалкивал.

– А что у вас нового с розыском лиц, ограбивших седьмого августа гражданку Ковалеву? – внезапно спросил генерал и снова взглянул на меня.

– Пока мало утешительного, товарищ генерал, – вяло ответил я.

– С Суриным мало утешительного, – внезапно повысил голос Хазаров, – с Ковалевой мало утешительного... Послушайте, Вениамин Александрович, вам не кажется... – Он остановился на полуфразе. И замолчал. Тишина давила. Хазаров так и не закончил фразу. Он выдвинул ящик стола, достал оттуда исписанный листок. – Это письмо Ковалевой. В обком партии. С жалобой на нас. Причем с абсолютно справедливой жалобой!.. Она с больной матерью и маленькой дочерью осталась практически без копейки. Мало того. После ушиба головы Ковалева потеряла трудоспособность. И неизвестно, на какое время. Но она пишет в обком не о своих невзгодах. Она жалуется на то, что ей сейчас страшно вечером выходить на улицу!.. Вы вдумайтесь, товарищи, в эти слова! Страшно! Но зачем же тогда мы?! Короче, в обкоме партии меня убедительно просили, как можно скорое разобраться с этой историей. Вам ясно, подгюлкоиник Бизин?..

Мое молчание, видимо, не устраивало Хазарова, и он повторил:

– Вам ясно, Вениамин Александрович?

– Да, товарищ генерал. Хочу сказать, что кое-какую работу мы уже...

– Какую именно? – не дослушав, перебил Хазаров. – Конкретно: какую именно работу ведет отдел по розыску лиц, ограбивших Ковалеву?

– Мы вышли на шофера такси, который поздно вечером седьмого августа отвозил на Октябрьскую площадь двух подвыпивших парней. Они сели к нему около булочной, на улице Менделеева. Ограбление Ковалевой произошло как раз недалеко от этой булочной. Парни были возбуждены и просили шофера ехать как можно быстрее...

– Где он их высадил?

– Около парка культуры.

– Какие-нибудь приметы парней водитель запомнил?

– По его словам, один – коротко острижен, одет в ковбойку. Другой плотный, сбитый; на правой руке татуировка. Когда он расплачивался, таксист обратил на это внимание.

– Что с дракой подростков около десятого магазина? Я просил вас, Вениамин Александрович, взять это происшествие на наш контроль.

– В самом магазине навели порядок. Дружинники установили пост. Товарищи из городского отдела уголовного розыска провели работу среди персонала магазина.

– Как состояние Валерия Пахомова?

– Поправляется.

– Что он говорит нового по поводу драки с Родиным?

– Ничего нового, товарищ генерал. Родин ведет себя так же.

Хазаров поднялся из-за стола, походил по комнате, снова вернулся к столу, сел.

– Так что же мы все-таки будем делать с этим выстрелом в "Заре", товарищи? – сердито спросил он. – Ведь стрелял кто-то в Сурина, хотел его убить. Не святой же дух, честное слово!..

– А если и не его вовсе, а? – негромко, чуть ли не про себя обронил старший лейтенант Максимов.

Его слова прозвучали настолько неожиданно, что все, как по команде, повернули головы к двери – к Максимову.

– Проясните, товарищ Максимов! – оживился Хазаров.

– Да нет... Я просто так, – растерялся Максимов, не привыкший быть в центре внимания. – Понимаете... Гм... Я иногда охотой балуюсь...

– Ну-ну! – торопил его Хазаров. – Давайте, давайте...

– Случай у меня был однажды, – несколько стесняясь, стал рассказывать Максимов. – Вижу я, сидят два глухаря, один повыше, другой пониже. Я стал целить в того, что пониже... Это я точно помню. А выстрелил, гляжу -нижний-то улетел, а верхний, понимаете, упал... Оптический обман произошел, что ли... Может, и здесь такая же ерунда вышла, товарищ генерал? Попали в Сурина, а целили-то в того, кто до Сурина в двадцать восьмом номере жил...

– В Храмова? – машинально уточнил я.

– Вот-вот! – кивнул Максимов. – В него! Версия Максимова была настолько неправдоподобной, что в нее... как-то сразу поверилось. Нам ведь приходится сталкиваться с такими вещами, который остальным людям могут показаться невероятными, а на деле – самая что ни на есть реальность....

– Ну, Иван Иваныч! – восхищенно воскликнул Григорьев. – Ну, голова Дворец Советов!

Все, не выдержав, громко рассмеялись. Все, за исключением Кирилла Борисовича.

– Поменьше восторженности, Владислав Сергеевич, – охладил он Григорьева.

– Но ведь интересный вариант! – не сдавался тот.

– Кирилл Борисович, – вмещался я, – инженер Храмов действительно выглядел очень, испуганным в ту ночь. Это бросалось в глаза. И, может, то, что мы приняли за обычный страх – страх перед случаем, – был на самом деле страхом другого, рода – скажем, страхом перед... неизбежностью?

– Другими словами, Храмов испугался, ибо знал наверняка, что не в Сурина стреляли, а в него? – вопросом на вопрос ответил Хазаров.

– Думаю, что такой вариант можно принять за версию, Кирилл Борисович, – заметил я.

– И тогда не потому ли Храмов согласился обменяться номером с Суриным? – снова вставил Григорьев. – И командировку свою свернул раньше срока... Нет, нет, в словах Максимова есть "сермяжная правда". Чует мое сердце!