Текст книги "От денежной кладовой до Министерства финансов"

Автор книги: Леонид Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

По материалам этих проверок он издал книгу, где подробно описал действия сельских старост по сбору налогов с населения. Книга Корнилова «О нуждах и вопросах крестьянского дела» вышла в 1900 году в Иркутске ограниченным тиражом с грифом «Печатано по распоряжению иркутского военного генерал-губернатора, опубликованию не подлежит». Эта секретная книга была издана исключительно для служебного пользования и на прилавки книжных магазинов и библиотек не попала. Ее автор старательный и компетентный чиновник, тщательно проанализировав систему крестьянских повинностей в Енисейской губернии, пришел к неутешительному выводу. По его мнению, разговоры о замене подушной подати на более прогрессивные виды – оброчную и поземельную – остаются в Сибири лишь на бумаге. Новый закон, благодаря юридическим закавыкам, не продвинул налогообложение ни на шаг вперед. Слова о том, что с его принятием богатые будут платить больше, а бедные меньше, в реальной жизни оказались пустым звуком.

В ходе ревизии Корнилову удалось выявить ряд серьезных недостатков. Так, он отмечал, что наряду с несоразмерностью и произвольностью обложения отдельных источников крестьянского благосостояния замечается почти во всех обществах неправильное обложение различных посторонних лиц, проживающих в обществе, но не принадлежащих к его составу (Корнилов, А. Указ. соч. – С. 11).

В книге описан невидимый мир сельского общества, живший по своим законам. Немаловажную роль в нем играли «крикуны», которые на сходе часто высказывали громко то, о чем думали остальные крестьяне. Они были выразителями общественного мнения и порой шли против благих начинаний крестьянских начальников. Корнилов резко осуждал карательные действия чиновников по отношению к крестьянским сходам, где идеи сверху не находили в основной массе сельского населения поддержки.

Отдельный раздел в книге посвящен работе волостных правлений и сельских управлений. «Канцелярии их, – отмечает автор, – в настоящее время чрезвычайно обширны: повсеместно, кроме волостного писаря, получающего от 700–1500 рублей жалованья, содержится еще от 3 до 6 помощников. Огромная бюрократическая переписка с входящими и исходящими номерами не могла не удивлять даже видавших виды иркутских чиновников. Так, в Рыбинском волостном правлении уже к 22 сентября 1898 года было выпущено 19 тысяч 321 исходящая бумага. За год эта бюрократическая машина перемалывала около 40 тысяч разных «нужных» обращений, решений, просьб. На волостные правления свалил свою работу даже канский податной инспектор. Он приказал волостным старостам лично посетить все торговые заведения, проверить их размер и установить обороты торговли для оценной комиссии по специальной программе» (Корнилов, А. Указ. соч. – С. 35).

Волостное правление в те годы походило на справочное бюро. Оно раздавало сведения: становому приставу для составления обзора губернии, о положении переселенческого дела в волости, о метении улиц и о санитарном состоянии селений, о расходах сельских обществ на школы, об успехах взимания податей за год, о числе детей, прибывших за ссыльными евреями, и даже о сиротах в семьях переселенцев для супруги губернатора М. И. Плец.

Кроме того, использовали массу других справочных материалов. Для казначейства собирались данные о приходе и расходе паспортных бланков, для податного инспектора – о видах на урожай, для крестьянского начальника – о поступлении податей, причем два раза в месяц.

Когда в волость приезжал губернатор, то по этому случаю для него готовили специальный почетный рапорт с разнообразными статистическими сведениями. Даже Всемирная выставка в Париже не могла обойти стороной волостные управления. Писцы обязаны были подать сведения о лицах, желающих представить свои экспонаты (Корнилов, А. Указ. соч. – С. 36–37).

Серьезные претензии ревизор из Иркутска предъявил Енисейской Казенной палате. Он обнаружил, что по вине красноярских финансистов образовалась недоимка у крестьян-переселенцев Енисейской губернии. Причем в некоторых обществах недоимка эта достигала более тысячи рублей. Дело дошло до министра финансов, который признал исчисление размера оброчной подати, сделанное Енисейской Казенной палатой на 1899 год, также неправильным. Однако министр все-таки решил, чтобы эта недоимка была взыскана.

Какое же упущение совершили чиновники Казенной палаты при исчислении оброчной подати? Главное, при переложении оброчной подати у крестьян Енисейской губернии с души на землю, – уточнял Корнилов, – было принято во внимание не все количество земли, состоящее в их дачах, а лишь количество разработанных ими угодий. (Для справки скажем, что надел, признанный «нормальным» для Енисейской губернии, составлял 21 десятину на ревизскую душу. До закона 19 января 1898 года переселенцы платили подушную оброчную подать по 2 рубля 74 копейки с души. Таков был оклад в Енисейской губернии. Оброчная подать, или налог на землю, в 1899 году в Енисейской губернии составляла 13¹/₂ копейки с десятины. Подушная подать представляла такой налог, при помощи которого с каждой податной души взималась одинаковая сумма.)

«Поэтому, – писал в заключение Корнилов, – те недоимки, которые образовались по недоразумению вследствие неправильного применения к ним действующего закона, с переселенцев Енисейской губернии надо безусловно списать» (Корнилов А., с.120).

Во второй половине XIX века влияние Казенной палаты на развитие экономической жизни края и на формирование ее финансовой системы с каждым годом усиливается. Совершенствуется и усложняется система налогообложения населения. Начинают создаваться местные банки, дальнейшее развитие получают речное судоходство и фабричное производство.

В 1863–1864 годах в Енисейске налаживается выпуск оберточной бумаги, дальнейшее развитие получает мукомольное хозяйство.

Кроме того, до 1897 года Енисейская Казенная палата выполняла еще одну важную функцию – в ее руках находилось все управление государственными имуществами края. Но все-таки главная задача Казенной палаты состояла в том, чтобы своевременно собрать с жителей губернии государственные и земские (местные) налоги, без которых финансовая машина государства не могла работать на полную мощь.

Платимые населением денежные повинности распадались на окладные сборы (т. е. на те налоги, которые ежегодно в определенном размере взимались с каждой податной единицы), на земские губернские сборы, получаемые из следующих источников:

1)   сбор с фабрик и заводов и торгово-промышленных помещений;

2)   сбор с недвижимых имуществ в городах;

3)   сбор с казенных земель и лесов;

4)   сбор с торговых свидетельств.

Кроме этого, жители губернии отбывали натуральные повинности: ремонт и строительство дорог, квартирные начеты и др.

Казенная палата контролировала и сбор косвенных налогов, акцизные сборы с вина, водок и пива. И, наконец, доходы и расходы городов, которые также ложились тяжким бременем на городское население.

Как же с этими непростыми задачами справлялись красноярские финансисты? Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем перелистать страницы истории налогообложения в Енисейской губернии. Дореволюционная литература по этой проблематике скупа, обрывчата, фрагментарна. Некоторые сведения о взимании податей в Енисейской губернии можно отыскать в работах Н. В. Латкина, С. Л. Чудновского, И. В. Казанцева, Ф. Ф. Девятова. Огромный фактологический материал мы находим по этой теме во «Всеподданнейших отчетах» губернаторов, в статистических обзорах Енисейской губернии, последние регулярно стали появляться в печати с 1879 года.

Архивные материалы, касающиеся становления налоговой системы в губернии, в Красноярском краевом архиве не сохранились или представлены в основном в черновиках, набросках, кратких записках. Впрочем, и эти немногие данные, которые имеются в нашем распоряжении, показывают всю сложность непростых взаимоотношений между властью и налогоплательщиками. Судите сами.

«Одной из причин накопления недоимок является привычка населения уклоняться от своевременной уплаты податей, укоренившаяся в нем вследствие крайнего несовершенства отжившего закона, при котором не могла быть организована правильная система принудительного взыскания. Принятие принудительных мер против нерадивых плательщиков в течение окладного года закон этот предоставлял сельским сходам, отвечавшим за уплату податей круговою порукою. Но сходы были совершенно равнодушны к этому делу, так как круговой ответственности, за исключением весьма немногих случаев, в действительности общества не подвергались. Неграмотные и отчасти полуграмотные сельские старосты и волостные старшины, по установившемуся обычаю сменяемые ежегодно, не могли быть руководителями обществ в деле принятия принудительных мер против неплательщиков, к тому же и сами обычно старались уклониться от неприятной для них обязанности описывать и продавать имущество своих однообщественников в надежде по выслужении срока освободиться от должности.

Второй причиной недоимочности на населении служит несвоевременность и неравномерность раскладок многими сельскими обществами между отдельными плательщиками причитающихся с них сборов. Особенностью таких раскладок является преимущественное обложение бойцовых душ при весьма слабом обложении объектов имущественных и при широком включении в раскладку бойцов бесхозяйственных и отсутствующих, с которых взыскание сборов представляется весьма затруднительным, а иногда и невозможным.

Чрезвычайною же причиною увеличения недоимочности в отчетном году послужили политические беспорядки и волнения, особенно сильно сказавшиеся в обширном земледельческом Минусинском уезде, по которому недоимочность вследствие преступного упорства местного населения на почве неплатежей податей возросла к 1 января 1907 года до небывало громадного размера – 299 370 рублей. С большим успехом сбор недоимок в упомянутом уезде производился только в текущем году, благодаря энергичной деятельности обновленной в составе полиции во главе с решительным, разумным и смелым исправником Плотниковым, сумевшим быстро изъять из населения вредно влиявших на него главарей преступной агитации и доведшим ныне Минусинский уезд по успеху поступлений податей до положения образцового.

Несмотря на все разнообразие природных условий Енисейской губернии – обширные степи, громадные лесные пространства, обилие минералов в недрах гор, главнейшим занятием и источником средств сельского населения является земледелие, в полной зависимости от которого находится и платежеспособность населения. Общая сумма, подлежавшая взысканию в 1911 году, выражалась цифрою 1 175 696 рублей оклада и 862 402 рубля недоимок, всего 2 037 997 рублей. В счет указанной суммы поступило денежных сборов всякого рода 1 028 008 рублей, т. е. недовзыскано оклада 147 688 рублей, и на эту сумму соответственно увеличилась недоимка на 1912 год. Тем не менее общее поступление 1911 года превысило таковое же за предыдущий год на 149 655 рублей. Если принять во внимание, что взыскание податных сборов в уездах, где оказался недород, производилось с большою осторожностью и ни в коем случае не носило принудительного характера, что я приемлю смелость признать и Всеподданнейше доложить Вашему Императорскому Величеству, то общее поступление окладных сборов является удовлетворительным, тем более что часть числящихся на населении взысканий по тем или иным причинам подлежала сложению. Взыскание земских и городских повинностей шло с тем же успехом и ни в коем случае не ложилось бременем на население».

Однако губернатор Я. Д. Бологовский явно лукавил. Крестьяне, особенно Красноярского уезда, задыхались от податного обложения. Газета «Сибирская жизнь» сообщала: «Чинами сельской полиции за недоимки и неплатеж податей описаны имущества крестьян 120 деревень и сел Шилинской, Сухобузимской, Нехвальской, Частоостровской, Еловской, Вознесенской, Погорельской, Зеледеевской, Есаульской, Александровской волостей. Описанный крестьянский скарб продается с аукционного торга. Эти описи, – отмечали журналисты, – страшно тяжело отражаются на скудных хозяйствах крестьян» (Сибирская жизнь. – 1913. – № 57).

Глава пятнадцатая
Прыжок в неизвестность

Люди не хотят быть богатыми, люди хотят быть богаче других.

Д.-С. Милль

Я могу перехитрить полководца, политика, но не могу обмануть домохозяйку, которая каждый день ходит на рынок за провизией.

Наполеон

Первые распоряжения отправлять и селить людей в Сибири относятся к концу XVI века. Но свободное, плановое переселение выпадало только на долю государственных крестьян. С 1810 года правительство поручило Министерству финансов заведовать государственными крестьянами. Уже через год закон обязывал министра финансов наделять государственных крестьян «землями и угодьями», а равно доставлять им в случае надобности «способы переселения» (Министерство финансов, с. 157).

Н. М. Ядринцев подчеркивал, что, «когда правительство открывало клапан колонизации, она лилась широким потоком» (Ядринцев, Н. М. Сибирь как колония / Н. М. Ядринцев. – СПб., 1892. – С. 198).

В начале 20-х годов XIX века переселение крестьян в Сибирь начинает носить планомерный, систематический характер. Этому немало поспособствовал министр финансов Е. Ф. Канкрин. В объяснительных записках он честно писал, что в некоторых, даже лучших, губерниях России казенные крестьяне имеют не более двух или трех десятин на ревизскую душу, а в некоторых – только по одной. Пользуясь подобным наделом, крестьяне оказываются не в состоянии не только платить подати, но даже прокормить себя, особенно в тех губерниях, где, кроме земледелия, нет других промыслов. При такой скудности казенных крестьян, никогда нельзя будет заменить подушную подать податью поземельной.

Канкрин убеждал правительство, что на новых местах каждому крестьянину необходимо назначить по 15 десятин на душу. Кроме того, для этого потребуется привести в точную известность количество казенной земли по губерниям. Реальное воплощение в жизнь эта мысль Канкрина получила с 1836 года. Именно тогда была учреждена особая «межевая комиссия», а в 1837 году создано так называемое Сибирское межевание.

Перед землемерами была поставлена задача: образовать волостные районы и нарезать старожильческому населению наделов по 15 десятин удобной земли на каждую ревизскую душу, во-вторых, отмерить и создать переселенческие участки. Заметим, что в 1871 году Сибирское межевание упразднили (Сибирская жизнь. – 1900. – № 226. – 18 октября).

И правительство вынуждено было признать, что о пространстве государственных имуществ Восточной Сибири (то есть удобной для ведения крестьянского хозяйства земли) не имеется даже приблизительных сведений (Янжул, И. И. Основные начала финансовой науки. (Учение о государственных доходах.) / И. И. Янжул. – СПб., 1890. – С. 82).

Исследователи отмечали, что до 1885 года государственной регистрации переселившихся в Сибирь лиц не существовало. По данным журнала «Сибирские вопросы», с 1885 по 1904 год за Урал переселилось 1 448 048 душ обоего пола (Сибирские вопросы. – 1907. – № 7. – С. 20).

В это же время статистики подсчитали, что за пятилетие, с 1898 по 1903 год, из Сибири возвращался почти каждый пятый переселенец. За этот период в Россию вернулось почти 19 тысяч крестьян (Сибирская жизнь. – 1905. – № 236. – 27 ноября).

Тем не менее в отдельных исследованиях утверждается, что с 1838 по 1856 год министр государственных имуществ граф П. Д. Киселев выделял ежегодно на переселенческие нужды 142 тысячи рублей, благодаря чему за это время в Сибирь переселилось 350 тысяч душ обоего пола (Сафронов, С. А. Столыпинская аграрная реформа и ее влияние на хозяйственное развитие Восточной Сибири в 1906–1917 гг. / С. А. Сафронов. – Красноярск, 2006. – С. 130).

В 1860–1870 годах увеличивается поток самовольных переселенцев. Некоторые ученые считают, что в Сибирь за эти годы перебралось таких искателей счастья около 50 тысяч человек.

Поэтому неслучайно в 1871 году правительство приняло «Уложение о наказаниях», где предусматривались репрессивные меры к самовольным переселенцам. Однако страшные неурожаи в 1868 и 1873 годах гнали людей от голода в Сибирь.

Наконец в 1889 году принимается закон под названием «Правила о переселении сельских обывателей и мещан на казенные земли». В нем правительство вынуждено было признать, что переселение – это «народная потребность». С таким мнением не согласились журналисты. Они без обиняков писали: «За то, что ушел с Родины, получи ссуду» (Сибирские вопросы. – 1907. – № 15. – С. 7).

На практике выполнение закона о переселении 1889 года оказалось делом для местной власти довольно сложным. Значительная часть крестьян по-прежнему ехала в Сибирь на «авось», стихийно, без проходных свидетельств. Участки для их проживания часто не были подготовлены. Большое скопление переселенцев в некоторых пунктах сопровождалось вспышками эпидемий. Все эти вопросы ложились на плечи землемеров Казенной палаты и ее руководство. Так, управляющий Казенной палатой Иван Павлович Абдрин в 1892 году возглавил в Красноярске переселенческий комитет, в котором мог принять участие каждый житель Красноярска вне зависимости от его материального достатка и сословного положения (Сафронов, С. А. Образование Красноярского переселенческого комитета / С. А. Сафронов // Власть и общество (региональные аспекты проблемы). – Красноярск, 2002. – С. 41).

Этот строгий на вид чиновник всегда любил повторять известные всем сентенции, что главное в любом управлении – это честность, а справедливость – это всего лишь умение управлять неравенством.

Красноярцы собирали для переселенцев деньги, оказывали врачебную и продовольственную помощь, снабжали земледельческими орудиями. В первый год красноярцы собрали на нужды переселенцев 3656 рублей, что в среднем составляло 99 копеек на каждую душу (Сафронов, с. 42).

Многие крестьяне шли в Сибирь пешком. Измученные дорогой, они вызывали у местного населения чувство жалости. Каждый из безлошадных крестьян мечтал как можно скорее приобрести лошадь и телегу. Те же переселенцы, которые их имели, сталкивались с другой проблемой: как прокормить и сохранить животных, которые из-за огромных расстояний часто не выдерживали таких сверхтяжелых нагрузок. И хотя переселенцам, имевшим проходные свидетельства, выдавались продукты, как правило, их не хватало. К тому же хлеб часто выдавался с плесенью. В 1893 году среди них в Ачинском и Минусинском округах свирепствовала холера (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 1197, л. 39).

В краевом архиве сохранился очень редкий документ, показывающий наглядно, как государство заботилось о своих подопечных. Это «Расписание количества продуктов для приготовления пищи на одного переселенца в сутки». Чем же он питался? На этот вопрос как раз и дает исчерпывающий ответ любопытный документ. Он показывает, что печеного хлеба в сутки полагался один килограмм, мяса – 200 граммов, крупы ячневой – 50 граммов, муки пшеничной – 50 граммов, соли – 50 граммов. Кроме того, каждый переселенец получал в сутки 4,26 грамма кирпичного чаю, дети до 7 лет получали половинную порцию (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 1197, л. 202).

Красноярский переселенческий комитет решил облегчить переселенцам и эту проблему, выделив на ее решение 734 рубля 48 копеек (Сафронов, с. 43). И хотя эти деньги не могли решить проблему, но они помогли сотням семей облегчить их пребывание на красноярской земле.

Переселенческий комитет, кроме того, делал все возможное, чтобы снабдить переселенцев одеждой, бельем, но особенно обувью. Порой, чтобы преодолеть расстояние от Томска до Красноярска в 556 верст по дороге, посыпанной щебенкой, часто необходимо было иметь две-три пары лаптей. Многие шли босиком, другие обматывали ноги всевозможными тряпками. Кожаную обувь среди переселенцев имели лишь единицы. Благодаря пожертвованиям красноярцев малоимущие крестьяне могли получить шапки, полушубки, рукавицы, валенки. Часто между переселенческим населением и местными старожилами возникали небольшие конфликты. То из-за покосов, то из-за пастбищ, то из-за ошибок в межевании земельных наделов. С течением времени общественная благотворительность к переселенческому движению стала угасать. Как справедливо отмечал Н. Скалозубов, «вместо того чтобы широко воспользоваться местными силами, оно отстранило общество, обратившись к излюбленному средству – бесконечному увеличению числа чиновников и канцелярий» (Сибирские вопросы. – 1907. – № 14. – С. 14–15).

Действительно, в конце XIX века земельным делом в Енисейской губернии независимо друг от друга и без участия местного населения ведало три ведомства: управление государственными имуществами, переселенческое управление и поземельно-устроительные партии, начавшие свою активную деятельность с 1898 года. Свою непоследнюю роль в этом деле играла и губернская Казенная палата, она «ведала перечислением переселенцев» (Сибирское переселение. – Вып. 2. – Новосибирск, 2006. – С. 184). Однако переселенческое движение столкнулось и с рядом проблем. Дело в том, что крестьяне селений, расположенных по Сибирскому тракту, относились к чужакам очень грубо и недружелюбно. Крестьяне отказывались продавать им молоко, хлеб даже за денежное вознаграждение. Очень часто переселенцы не могли в деревнях найти ни отдыха, ни ночлега, ни убежища. Заболевшие в пути члены партии, в особенности дети, не вызывали у местных крестьян ни жалости, ни сочувствия. Сельские власти не оказывали переселенцам никакого содействия. Найти теплые помещения для кратковременных остановок удавалось далеко не всем (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 1197, л. 213).

Многие местные крестьяне категорически возражали против переселения из Европейской России в глухие подтаежные районы Енисейской губернии. В своих письмах в местные газеты они предупреждали переселенцев, что сев в этих местах начинается с 10 мая, а в конце сентября уже выпадает снег. Поэтому здесь пшеница – хлеб ненадежный, часто вымерзает. Рожь обычно легкая, нередко с пустым колосом. Овсы, хотя часто лежат, но урожай дают хороший. Почвы здесь тяжелые. Много сеять хлебов нельзя, так как, во-первых, осенью трудно успеть вовремя убрать, потому что пришлых рабочих нет, а машины не могут работать на полеглом хлебе, во-вторых, и пашню расширять не на чем: чистых, свободных от леса мест нет. Но и для небольшого избытка хлеба нет рынков.

Залежную систему скоро придется оставить, но удобрение пашен навозом встречает большие препятствия из-за отдаленности земель от жилья старожилов.

Естественных лугов здесь почти нет, сенокосы по лесам и по старым пашням в основном за 10–25 верст от селений.

Ранее населению давали доход золотопромышленность и зверопромышленность. Сейчас золотопромышленность пала, вместо 20–25 тысяч рабочих теперь трудится не более 3 тысяч человек. На пушнину в связи с заселением края рассчитывать тоже не приходится. Белку и соболя с каждым годом добывать все труднее и труднее. Поэтому пополнить свой бюджет переселенцу в тайге навряд ли удастся.

Если у переселенцев в южных районах Енисейской губернии остается на душу семьи чистый доход в 2 рубля в год, то здесь, на Севере, очевиден дефицит около 6 рублей на душу. Чтобы избежать подобных конфликтов, 26 мая 1898 года правительство издало закон о главных основаниях сибирского поземельного землеустройства, где юридически закреплялись приоритеты местного старожильческого населения на владение землей.

Конец XIX века для сельского хозяйства губернии стал катастрофическим. Неурожаи 1898 и 1899 годов расстроили многие крестьянские хозяйства. Третий неурожай, 1901 года, особенно больно ударил по переселенцам. Крестьянский начальник 2-го участка Минусинского уезда, обеспокоенный создавшейся ситуацией, обратился к енисейскому губернатору. В письме он сообщал: «Вследствие постигшего неурожая минувшего года многие из переселенцев вверенного мне участка находятся в таком бедственном положении, что принуждены были распродать за бесценок свой скот, приобретенный на выданные им ранее ссуды из казны, для приобретения лишь хлеба на продовольствие своих семей. Цены же на хлеб повышаются, а продажа последней лошади и коровы приводят их к совершенному разорению. Нищенство развивается в широких размерах, а с ним вместе учащаются кражи… Прошу Ваше превосходительство не отказать и разрешить мне открыть подписку во вверенном мне участке для сбора пожертвований в пользу самих нуждающихся. Кроме того, из отпущенных на содержание в 1901 году Сорокинского переселенческого продовольственного пункта здесь остается неизрасходованных средств около 200 рублей, то не найдете ли Вы возможным разрешить употребить эти средства на приобретение хлеба» (ГАКК, ф. 595, оп. 30, д. 690, л. 1–2).

Положение оказалось настолько катастрофическим, что правительство вынуждено было ассигновать пострадавшему от неурожая населению губернии 213 тысяч рублей на покупку хлеба и семян (Сибирская жизнь. – 1902. – № 68).

Неурожаи первых лет XX века увеличили недоимки крестьян, и правительство решило с каждого хозяйства списать по 50 рублей долгу. На казенные палаты возлагалась ответственная задача – сделать сибирские губернии бездоимочными (Сибирская жизнь. – 1904. – № 185. – 25 августа).

Однако 1903 год оказался очень урожайным. «Необыкновенный спрос на рабочие руки и высокие цены на молотьбу и уборку хлебов, – писал в своих отчетах губернатор, – дали возможность водворившимся переселенческим семьям заработать себе на хлеб – не только на продовольствие, но и на посев». Переселенцы поправили свои хозяйства. К 1 января 1904 года в 622 запасных хлебных магазинах находилось 320 709 четвертей ярового и озимого хлебов. (Четвертью назывался куль, рогожный мешок, в который вмещалось 9,5 пуда пшеницы.)

6 июня 1904 года император утвердил «Временные правила о добровольном переселении сельских обывателей и мещан-земледельцев». В них указывалось, что казенные палаты по получении от подлежащих крестьянских учреждений документов, удостоверяющих устройство переселенцев на участках, немедленно делают распоряжения о перечислении сих лиц по месту нового водворения (Сибирское переселение. – Вып. 2. – Новосибирск, 2006. – С. 172).

В правилах отмечалось, что ссудой в размере 165 рублей могли воспользоваться только те переселенцы, которые заранее посылали в Сибирь своих уполномоченных (ходоков). Они-то и принимали главное решение – ехать или не ехать на новое место жительства. По словам политиков, переселение выполняло две главные задачи: помогало тем крестьянам Европейской России, кто из-за безземелья не мог себя прокормить, во-вторых, способствовало быстрой колонизации Сибири (Сибирские вопросы. – 1907. – № 15. – С. 7).

Управляющий Казенной палатой Петр Фомич Морозович постоянно информировал губернатора о ходе переселенческого движения. Во время Русско-японской войны оно стало значительно слабеть. В 1905 году в Енисейскую губернию перебралось всего 105 семей. К 1 января 1906 года 9432 участка, подготовленные для переселенцев, оказались свободными.

Морозович докладывал, что все переселенцы на избранных местах обзавелись необходимым хозяйством, получив ссуды на домоустройство. В 1905 году переселенческое управление израсходовало на нужды всех новоселов 77 тысяч рублей.

Новоселы быстро обживались, поскольку вследствие ухода многих крестьян на войну рабочих рук в деревнях и селах губернии постоянно не хватало. Губернатор в своем отчете сообщал, что в 1905 году в Канском уезде запроектировано 13 запасных участков удобной земли для надела 1100 душ мужского пола. Заканчивался отчет на оптимистической ноте с заверениями правительства, что переселенческое дело в Енисейской губернии будет развиваться и дальше (ГАКК, ф. 595, оп. 48, д. 1, л. 9–14).

Новый отсчет переселенческому движению начинается с введением в России аграрной реформы П. А. Столыпина. 9 ноября 1906 года был издан указ «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования».

Уже в первой статье этого документа говорилось, что каждый домохозяин, владевший землей на общественном праве, мог требовать укрепления в личную собственность причитавшейся ему части земли (Сафронов, С. А. Столыпинская аграрная реформа и ее влияние на хозяйственное развитие Восточной Сибири в 1906–1907 гг. / С. А. Сафронов. – Красноярск, 2006. – С. 76).

Резкой критике указ от 9 ноября 1906 года подвергли сибирские депутаты III Государственной думы. «Наше глубокое убеждение состоит в том, – подчеркивали они, – что не следует искусственными мерами, как это делает П. А. Столыпин, разрушать общину там, где она умирает сама, и будет большим преступлением, если будем разрушать ее или даже только мешать развитию ее там, где она оправдывается историческими, экономическими и бытовыми условиями» (Сибирские вопросы. – 1908. – № 41–42. – С. 56).

Особые надежды Столыпин возлагал на сибирских переселенцев. Тем не менее по существующим в то время правилам в Сибирь не могли переселяться крестьяне-ремесленники, лица с сельхозобразованием, мелкие торговцы, в которых остро нуждалась Сибирь. Власти считали, что такие переселенцы в большинстве своем неблагонадежны и будут разлагающе действовать на существующие здесь общественные устои.

Чтобы избежать подобных ситуаций, каждая отъезжающая за Урал семья проходила в губернских канцеляриях экзамен на политическую благонадежность. Журналисты отмечали, что после указа от 9 ноября 1906 года крестьяне были охвачены «какой-то переселенческой горячкой» (Сибирские вопросы. – 1908. – № 29–30. – С. 35).

За три года, с 1906 по 1908 год, в Енисейскую губернию переселилось 83 810 человек. Из них обратно в Европейскую Россию вернулось только 3683 человека (Сибирские вопросы. – № 17–18. – С. 80). В это время журналисты все чаще цитировали слова Льва Толстого, который писал, что «крестьянину нужно и важно только владение землею. Ему не нужно ни свободы слова, ни свободы печати, собраний, ни отделения церкви от государства» (Сибирская жизнь. – 1905. – № 61. – 18 марта). И слова Толстого во многом оказались пророческими. Переселение приняло настолько стихийный и массовый характер, что переселенческое управление оказалось к такому повороту событий неподготовленным. Переселенцы быстро сообразили, что им можно все, поэтому многие из них приступили к самозахвату земли. Местные начальники на этот беспредел не обращали никакого внимания. Это дало повод переселенцам хвастаться перед старожилами, что о них заботится сам царь (Сибирские вопросы. – 1906. – № 29–30. – С. 35).