Текст книги "От денежной кладовой до Министерства финансов"

Автор книги: Леонид Бердников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Попытки введения оценочного сбора и квартирного налога в городах Восточно-Сибирского региона отмечались с устойчивой периодичностью (1885, 1893–1896, 1906–1909, 1912 годы). С 1863 года во всех городах Иркутской и Енисейской губерний действовали квартирные комиссии. Их основными функциями являлся учет общего количества зданий в городе, частных и общественных, деревянных и каменных. Гласные должны были определять стоимость всей городской недвижимости и с помощью городского архитектора контролировать процесс строительства. Городское самоуправление в 70–90-е годы XIX века за неимением средств не участвовало в строительстве жилых зданий.

В городах губерний каменных домов было крайне мало. Поэтому сформировать городские бюджеты с большим процентным поступлением от налогов с недвижимости в сибирских городах оказалось невозможно. В 1885 году в Иркутске была произведена общая оценка недвижимости имуществ города, цель ее состояла во введении квартирного налога. Городская недвижимость была оценена в 15 миллионов 167 тысяч 861 рубль. Однако по ходатайству Иркутской городской думы в Министерство финансов налог не ввели. В Красноярске не было произведено и переоценки недвижимости. В прочих городах Енисейской и Иркутской губерний возможность введения налога даже не рассматривалась.

14 мая 1893 года министр финансов С. Ю. Витте подписал «Положение о государственном квартирном налоге». «Инструкция о порядке определения и взимания государственного квартирного налога» появилась в канцелярии Красноярска 6 ноября 1893 года. Квартирный налог предусматривалось ввести повсеместно, распространяя на владельцев любой недвижимости. В городах Сибири также планировалось распространить эту меру. Квартирный налог должен был увеличить и средства казны, и средства городского самоуправления. Налог должен был вноситься единовременно, не позже 15 апреля, в местные казначейские и особые кассы при городской управе.

Города, по Положению, разделились на 4 категории, в зависимости от количества частных домов и их состояния. В свою очередь, дома делились на 9 разрядов по оценке. Для выполнения процедуры деления домов на категории в городах губернии создавались особые учреждения. На уровне городского самоуправления квартирная комиссия была заменена Городским по квартирному налогу присутствием. Члены городского присутствия избирались думой из гласных, как и прежде. Уполномоченные составляли списки домовладельцев на основе сведений, поданных управою, с упоминанием местонахождения улицы и квартала. Именно от расположения дома в центре или на окраине зависела его конечная оценка. Квартирное присутствие собирало сведения о стоимости и условиях найма помещения, если это были арендные площади под магазины или склады. Очень важны были справки от страховых и кредитных обществ, застрахованные дома оценивались дороже, а заложенные – дешевле. На основе этих документов осуществлялась оценка. Она могла также производиться и посредством осмотра дома архитектором и оценщиками. Сумма налога должна была составлять 4 % от чистого подоходного налога. На уровне местной администрации создавалось Губернское по квартирному налогу присутствие. В Восточной Сибири оно находилось только в Иркутске. Председателем присутствия назначался управляющий Казенной палатой. Сюда же входили избранные члены присутствия, городской голова, двое гласных, избранные на три года, и два кандидата к последним для замены. Всего 4–6 человек.

Губернское присутствие и податной инспектор должны были осуществлять контроль за переоценкой недвижимости представителями городского самоуправления. По общей классификации городов, по Положению 1893 года, Красноярск был отнесен к III разряду городов. Однако для сибирских городов была принята оговорка о том, что дома могут быть разделены не на 9 категорий по оценке, а на 27. Таким образом, размер налога должен был колебаться от 225 до 2 рублей 50 копеек в год. Енисейский губернатор Е. К. Теляковский 7 октября 1894 года подписал распоряжение о вводе квартирного налога в Красноярске.

В небольших городах Енисейской губернии квартирный налог не был введен. В Ачинске на 1893 год проживало 544 домовладельца, и только 91 дом был оценен в 100 рублей. Это была минимальная стоимость, подлежавшая обложению. Представители самоуправления городов Енисейской губернии ходатайствовали об отмене квартирного налога. «Налог (квартирный – С. Л.) будет лишь тормозить развитие городов. Ценность недвижимости очень низкая, так как многие города Сибири образовались… вследствие необходимости для правительства иметь в известных районах административные центры».

Попытка введения квартирного налога в Восточно-Сибирском регионе имела своей целью некоторую капитализацию городской экономики, так как разделение недвижимости по оценке на 9, а затем и на 27 разрядов (по Красноярску) имело в своей основе зачатки прогрессивного налогообложения.

Однако на период 1893–1896 годов в регионе не возникли внутренние предпосылки для перехода на такое налогообложение. Больным вопросом сибирских городов оставалась низкая стоимость недвижимости. Большинство домов горожан было не чем иным, как деревенской крестьянской избой. Обилие и дешевизна леса, с одной стороны, и бедность основной массы населения – с другой, явились объективными причинами, по которым введение налога было невозможно.

В 1908 году Министерство финансов отменило дифференцированный оценочный сбор в пользу города, который устанавливался в зависимости от решения думы от 1 до 10 % от стоимости здания. Для города Красноярска он составлял 4 %. 6 июля 1910 года был введен налог на недвижимость, который взимался не со стоимости, а с общей доходности недвижимого имущества.

Министерство финансов «признало возможным не учитывать особое положение сибирских городов» и установило налог по Иркутской и Енисейской губерниям в 6 %.

Оценочный сбор полностью оставался в городском бюджете, хотя и составлял по Восточно-Сибирскому региону 10–14 % от общего дохода города. С 1910 года большая доля налога на недвижимость должна была перечисляться в царскую казну. Городу оставалось только 16,5 % от всей суммы.

Реакция органов городского самоуправления на введение подоходного налога на недвижимость была однозначна.

30 декабря 1911 года Енисейскому губернатору Л. Д. Бологовскому поступило ходатайство от Красноярской, Ачинской и Канской думы. Красноярский городской голова П. С. Смирнов предлагал снизить процентную ставку чистой доходности с 6 до 3 %. Канская и Ачинская думы предлагали в малых городах губернии подоходный налог не вводить, а «оставить, как и прежде, оценочный сбор». Однако Министерство финансов «признало требования городских дум Енисейской губернии не подлежащими удовлетворению».

С 1907 по 1917 год отмечаются изменения в доходных статьях крупнейших городов региона. Так, по Красноярскому произошло увеличение дохода с недвижимости с 10 % (1886–1896) до 15 % (1910–1916). Доходы с городских земель по сравнению с 90-ми годами XIX века увеличились на 5 % и по-прежнему составляли самую большую статью доходов (¹/₃ от общей суммы).

* * *

В 1905 году Министерство финансов решило на 1907–1909 годы значительно увеличить оброчную подать. Управляющий Казенной палатой Петр Фомич Морозович решил убедить столичных начальников, что сделать это будет крайне сложно и даже невозможно. Поэтому в конце 1905 года он работает над обширной объяснительной запиской в Петербург. Черновик этого важного финансового документа сохранился в краевом архиве. Вот некоторые фрагменты этого объяснения:

«Общая сумма дохода, получаемого населением от земледелия и других промыслов, подвергавшаяся обложению государственной оброчной податью, была определена в 1903 году в 12 372 973 рубля. С этой суммы дохода было назначено к ежегодному поступлению в казну всего 353 000 рублей государственной оброчной подати, что и составляло в среднем по губернии обложение почти в 3 % с доходности, или при 94 120 бойцах (рабочих душах) – в 3 рубля 75 копеек с бойца, а обложение десятины удобной земли по приблизительному подсчету – 8 копеек.

В Енисейском уезде обложение хотя и показало 31 копейку с десятины, но это обстоятельство объясняется тем, что здесь в расчет приняты лишь эксплуатируемые угодья, количество же всей удобной земли, находящейся в фактическом пользовании крестьян в Енисейском уезде, является положительно неограниченным.

Общая же сумма всех прямых налогов может быть определена в размере 13 рублей на рабочую душу, а включая сюда натуральные повинности в переводе на деньги – до 20 рублей на ту же рабочую душу, что и составит по губернии расход на уплату всех податей и повинностей 1 882 400 рублей (1907), или 15 % с дохода, получаемого с населения с земледелия или иных промыслов.

Донесения податных инспекторов по раскладке подателей на 1907–1909 годы дают достаточно полную картину переживаемого ныне населением Енисейской губернии экономического кризиса (писались в июле 1905 года), а следовательно, и достаточный материал для общих соображений, по крайней мере, относительно той суммы государственной оброчной подати, которая может быть назначена на губернию без обременения плательщиков.

Сейчас усматривается, прежде всего, чрезвычайный подъем жизнедеятельности сельского населения, вызванный повышенным спросом ввиду военного времени. Цены за последнее время возросли почти вдвое. Особенно в выгодном положении оказался Красноярский уезд, как ближайший к губернскому городу. (В 1904 был хороший урожай.)

Отметим также и то обстоятельство, что извлекаемые отсюда доходы населением за отсутствием при купле-продаже сельскохозяйственных продуктов посредников, по удостоверению податных инспекторов, обыкновенно полно поступают в распоряжение самих крестьян, которые вследствие значительного спроса на хлеб и на скот сразу же значительно сами повысили цены на эти продукты. Если виды на урожай текущего года (1905) оправдываются, то можно положительно сказать, что к таким благоприятным годам должны быть отнесены 1904-й и 1905-й.

…Отбывание гоньбовой повинности в Енисейском уезде (где два податных инспектора) ввиду редкого населения и дальности расстояния между селениями является здесь также наиболее обременительным, а также упадок золотопромышленности, от которой население так или иначе в прежнее время получало постоянный и прочный заработок. Добыча золота здесь сократилась в 50 раз по сравнению с 1870 годом, а количество рабочих на приисках – почти в 15 раз. В 1848 году было добыто 862 пуда золота, а в 1904 году – 15 пудов. Число рабочих на приисках в 1848 году составляло 15 тысяч человек, а в 1904-м – 900. Поэтому экономическая жизнь уезда резко ухудшилась.

Около 10 тысяч человек ушло из Енисейской губернии на Русско-японскую войну. Это последнее обстоятельство отозвалось, в свою очередь, на поступлении окладных сборов в 1904 году по сравнению с 1903-м. Большинство податных инспекторов, 5 из 8, высказались против прибавки оброчной подати. Положительно за прибавку высказался лишь податной инспектор 2-го участка Красноярского уезда, который решил увеличить подать на 15 тысяч рублей» (ГАКК, ф. 160, оп. 1, д. 1607, л. 31–32).

Таким образом, записка управляющего Казенной палатой Морозовича сыграла свою роль, и, по нашим данным, оброчная подать для Енисейской губернии на 1905–1907 годы не была увеличена.

Глава четырнадцатая
Как собирали налоги

Каждый налог есть зло, ибо он лишает платящего части его собственности; надлежит только с искусством избирать сие зло, т. е. надлежит избирать легчайшее.

Б. Бентам

Столичная и местная прогрессивная печать пристально следила за действиями провинциальной власти по сбору с крестьян денежных повинностей. Так, во «Всеподданнейшем отчете начальника Енисейской губернии за 1886 год», кстати, подписанном управляющим Казенной палатой Иваном Лавровым, который в это время исполнял должность губернатора, говорилось: «К 1 января 1887 года крестьяне задолжали казне окладных податей и земских сборов на сумму 561 880 рублей 77 копеек» (Всеподданнейший отчет начальника Енисейской губернии за 1886 год. – [Б. м.], [б. г.] – С. 2).

Задолженность в основном числилась за крестьянами из ссыльных и поселенцами, а также умершими и неспособными к сельскому труду. Эта полумиллионная недоимка кочевала по губернским отчетам из года в год. Губернаторы и управляющие казенными палатами испытывали чувство гордости, если в какой-нибудь год им удавалось уменьшить эту задолженность перед государством на 10–20 тысяч рублей.

Губернская власть с таким положением дел долго мириться не могла и требовала от полиции, да и от чиновников Казенной палаты, чтобы они любыми средствами – хоть с помощью кнута, хоть с помощью пряника – во что бы то ни стало ликвидировали эту черную дыру в бюджете губернии. Однако власть в таких случаях чаще предпочитала вместо пряника кнут. Так, «Сибирская газета» в короткой заметке сообщала, что крестьяне Ачинского округа платят подати весьма туго. Например, деревня Арефьево, имеющая до 90 домов, обеднела до того, что большая часть скота у крестьян описана за подати, чаще всего отбирали за долги самовары, которые были в каждом крестьянском доме.

Журналист газеты отмечал, что крестьянам Арефьева еще очень повезло: «Их не наказывали телесно, как это было зимой 1886 года в Анциферовской волости.

Там в деревню Погадаеву приехал заседатель с волостными судьями часов в 10 вечера, собрал неплательщиков и потребовал уплаты податей, крестьяне, переминаясь с ноги на ногу и почесывая затылки, заявили, что денег на уплату податей не имеют, пообещались заплатить – один вот съездит в тайгу с тяжестью, другой свезет в город Енисейск сено, дрова и т. д. Судьи, однако, постановили: наказать неплательщиков розгами. Наказали Тита Соколова, Николая Соколова, Сергея Соколова. В деревне Паршиной – та же история. Наказали Федора и Федота Паршиных, Исая Соколова, а старик Козьмич после порки вскоре умер».

О варварских методах выбивания долгов писал и столичный журнал «Северный вестник». Он сообщал, что «в Енисейской губернии среди крестьян производит сильную сенсацию усиленное взыскание податей. Многие крестьяне подвергаются наказанию розгами, и им волей-неволей приходится расставаться иногда с последней лошадью-работницей или с последней коровой-кормилицей. Было высчитано, что с крестьянина в год приходится до 46 рублей 40 копеек податей и повинностей. Причем не делается никакого различия между бедными и богатыми. Поэтому бедным нет никакого выхода из нужды» (Сибирский вестник. – 1887. – № 5. – С. 79).

Власть на подобные обвинения быстро прореагировала. Так появилась инструкция «Наставления сельским сходам о том, как следует производить раскладку денежных сборов», изданная в Иркутске (Корнилов, А. А. О нуждах и вопросах крестьянского дела / А. А. Корнилов. – Иркутск, 1900. – С. 10).

С 1 января 1890 года управлять губернией стал Леонид Константинович Теляковский – чиновник бывалый, опытный. Новый губернатор приехал в Красноярск из Пскова, где в течение 15 лет находился в кресле вице-губернатора Псковской губернии. Чтобы сразу завоевать авторитет и показать всем жителям, кто в доме настоящий хозяин, он решил организовать крупномасштабную ревизию волостных правлений, которой до этого момента в истории края еще не было. С 5 июля по 20 августа под его руководством контролеры Енисейской Казенной палаты проверяли работу 18 волостных правлений. Практически половину всех существующих, если учесть, что в 1890 году их в губернии насчитывалось всего 37. Результаты этой грандиозной ревизии были преданы гласности и опубликованы в нескольких номерах газеты «Енисейские губернские ведомости» за 1890 год.

В орбите губернаторской власти волостные правления играли выдающуюся роль. Журналисты и в шутку и всерьез говорили, что волостное правление – это и Министерство внутренних дел, и Министерство финансов, и статистическое бюро, и Министерство путей сообщения, и даже Министерство народного просвещения. Настолько многообразной и многоплановой была его деятельность.

Действительно, волостные правления занимались два раза в год раскладкой денежных податей и натуральных повинностей, выдавали паспорта и билеты крестьянам и поселенцам, находящимся на золотых приисках, так и проживающим в других местах, вели счет податям и повинностям, сверяли эти счета в казначействах, занимались учетом хлебных магазинов, составляли списки на призывников и работников ополчений, ежегодно проверяли работу торгово-промышленных заведений, помогали полиции в расследовании разных преступлений.

Кроме того, большой объем работы волостные правления проводили по распорядительной части. Например, приводили в исполнение решения разных присутственных мест и своего волостного суда. Значительную работу они вели со ссыльным элементом.

Известно, что поселенцы по прибытии в волость распределялись по селениям и деревням, по истечении только трех лет они облагались половинным окладом податей, а по истечении 10 лет – полным окладом. Однако чаще всего по прибытии в деревню поселенцы из нее уходили бродяжить в разные места и другие селения. Волостное правление объявляло их в розыск, порой безрезультатно тратились и время, и средства. Как отмечали проверяющие, половину работы по делопроизводству в правлениях отнимали переселенцы.

Ревизоры тщательно изучали делопроизводство по денежной части, однако ни растрат, ни грубых нарушений обнаружено не было.

Волостные правления заботились и о детях-сиротах, но этой работой Теляковский остался недоволен. В некоторых волостях, например в Тинской Канского округа, оказалось очень много сирот, брошенных на произвол судьбы. Только после вмешательства губернатора на сельских сходах за ребятишками закрепили опекунов и выделили им деньги, которые положили в банк под проценты на их именные счета.

Судя по отчетности, детей-сирот в проверяемых волостях оказалось немного. В Шушенской волости на учете находилось 36 детей, в Новоселовской – 20, в Назаровской – 1. Эти цифры вызвали у ревизоров подозрение, поэтому они констатировали, что число учрежденных опек далеко не соответствует тому количеству, которое должно быть на самом деле. Но дальше этих слов дело так и не пошло (Енисейские губернские ведомости. – 1890. – № 48. – 24 января).

Скрупулезно ревизоры проверили состояние канцелярской части волостных правлений и сделали вывод: внешний канцелярский порядок их находится в большом запущении. Иногда дела существуют только по описям. В Погорельском волостном правлении зарегистрированы дела «О казачьем населении и о доставлении по сему предмету разных сведений», «О семейных разделах». На эти дела даже заведены обложки, и на них сделаны надписи: «Дел еще не было». Ревизия показала, что самым худшим волостным правлением, где ответы на запросы и письма крестьян исполнялись всех медленнее, являлось Зеледеевское правление.

В полнейшем беспорядке, по мнению ревизоров, находились волостные архивы. Отмечалось, что в некоторых из них имеются дела XVIII столетия (в Покровском – с 1790 года, в Зеледеевском – с 1765 года). Во многих – с начала XIX столетия, в Еловском – с 1800 года, в Абаканском – с 1809 года, в Маклаковском – с 1817 года, в Ужурском – с 1822 года. Все эти старинные бумаги ревизоры приказали уничтожить. Поскольку, как они полагали, документы интереса ни в научном, ни в статистическом отношении не представляли. После этой проверки значительная часть архивных материалов, касающихся истории нашего края, погибла, другая часть, около 18 тысяч единиц, была привезена в Красноярск, где хранилась в комнатах, занимаемых статистическим комитетом.

Не осталась без внимания ревизоров и застарелая проблема семейного раздела крестьянских хозяйств. Как показывала жизнь, главнейшими причинами ее служили ссоры жен двух братьев, невестки со свекром и другие житейские обстоятельства. Сельская община бесцеремонно вмешивалась и в эту интимную, частную жизнь своих членов.

Власть считала, что дробление семейств приносит вред как самим разделившимся крестьянам, так и экономическому состоянию всего населения. Поэтому неслучайно эта тема становилась предметом обсуждения на сельских собраниях. Только на сходе с согласия ²/₃ крестьян, имеющих право голоса, принималось судьбоносное решение – разрешить семье разделиться или нет. В реальности же официальных вердиктов в Енисейской губернии выносилось немного. Тогда как самовольных отделений было несравненно больше. И еще напомним, что без согласия на разделение старшего члена семьи сельский сход просителям в разделе отказывал.

Эти домостроевские порядки резко критиковал курагинский фермер Федор Федорович Девятов. В «Сибирской газете», в статье «По поводу семейных разделов и некоторых других явлений в экономической жизни минусинского крестьянина», он писал: «Журналисты с недоверием отнеслись к моему заявлению, что семейные разделы у нас не имеют того значения, какое они имеют во внутренней России. А это действительно так и есть. Там земля ограничена, и всему семейству на ней делать нечего, некоторым членам выгоднее работать на стороне, чем жить вместе и делить и без того узкую полосу, между тем как у нас земля не ограничена, на всякого ее достает, да еще и остается. Разберем состав семьи: старшие члены в ней – отец, мать, 3–4 сына, их жены и дети. В отношении к мужчинам старшие – родной отец и родная мать, в отношении же к женщинам – свекор и свекровь, а это не одно и то же; да к тому же и снохи – не родные по крови ни между собой, ни со старшими, а взяты из разных семейств, часто они совершенно разных характеров. Можно ли надеяться, что они все «сойдутся» как между собой, так и со свекровью? Бывает это, да редко. Такие счастливые семьи и здесь живут долго, не делясь. В таких семьях и говорится: хорошо и выгодно жить в больших семьях, и живут они до тех пор, пока не подрастут дети и пока не выстроят по дому на каждого брата, – тогда и делятся. Но что можно поделать там, где свекровь – ворчунья, снохи не ладят между собой, а из-за жен и между братьями является несогласие, при котором дружная семейная работа немыслима? Братья еще могут примириться, а снохи – никогда. Остается или унять снох, или разделиться, но первое никогда не удается – в России сложилась даже пословица: «Ночная кукушка денную перекукует». По поводу этого кукования, т. е. уговоров женою мужа отделиться от семьи и завестись своим хозяйством, сложилось и стихотворение, в котором, между прочим, говорится:

А приедешь с торга пьяненький,

На постельку уложу.

Спи, пригожий, спи, румяненький,

Больше слова не скажу!

Жена говорит мужу: «Чем я хуже других? Или не работница я в поле и дома, на что меня не достает – работу ли сработать, или гостей принять, – чем я не могу быть хозяйкой? У меня своя корова, кобыла и до десятка мелкого скота (по обычаю во время свадьбы родственники невесты дарят ей телок, кобылок, овечек – и это в семье считается ее (т. е. снохи) неприкосновенной собственностью), для своего хозяйства я буду работать вдвое усердней, чем работала в семье, и мы будем жить не хуже людей». На первое же возражение муж может услышать такой ультиматум: когда так, то ты мне не муж, а я тебе не жена, прощай (бывали случаи ухода жены от мужа), тогда муж волей-неволей просит благословения родителей отделиться, объясняя это тем, что баба не хочет.

Обезличьте женщину, сделайте ее вещью или рабой былых времен, воскресите домостроевскую плетку, и тогда, может быть, семьи не будут делиться, да и то – только может быть…»

С особой тщательностью ревизоры изучали финансовую деятельность волостных правлений. Смотрели документы, книги, квитанции о сборе прямых (окладных) налогов, о том, какое количество недоимок числится за сельскими общинами. Проверяющие нашли, что волостные правления счета с казначействами сверяют весьма редко, а иногда и вовсе не сверяют. Часто в казначейство посылают не самих волосных писарей, а их помощников, совсем незнакомых с окладной частью. Отсюда и многие ошибки в разности счетов волости и казначейства. Эти ошибки, отмечали ревизоры, постепенно накапливаются и затрудняют работу финансовых органов губернии.

Ревизоры обнаружили, что все податные книги, установленные для поселенцев, во всех волостных правлениях ведутся не вполне добросовестно и в них допускаются многочисленные ошибки. По Ужурской волости найдены десятки поселенцев, которые не представлены к полному окладу. Среди них Петров Алексей с 1875 года, Зверев Николай с 1877 года, Веренников Иван с 1875 года, Молчалин Иван с 1877 года.

Часто в алфавитных списках правлений делались отметки: «бежал», «в неизвестной отлучке», но на каких данных основаны эти отметки и в каком году «бежал» и «не отыскан», отмечали ревизоры, ни из книг, ни из дел усмотреть нельзя. Поэтому часть поселенцев вообще не представляется к обложению ни половинным, ни полным окладом.

Нередко волостные начальники совершали нарушения, когда выдавали поселенцам билеты на частные работы (в основном связанные с добычей золота), несмотря на то что недоимки ими так и не были уплачены. Этим «грешили» в Назаровской, Уринской, Еловской волостях.

Ревизия Теляковского не поймала за руку ни одного взяточника, не выявила ни одного крупного финансового нарушения. В обществе создавалось впечатление, что она проводилась просто для «галочки». Напрасно журналисты писали, что в волостных правлениях занимаются поборами, так называемыми в народе сборами по «поганым книжкам» (имелись в виду незаконные платежи, собираемые волостными писарями для высших чиновников губернии. – Л. Б.). Власть слушать прессу не хотела. Для деревенского мужика денежные лабиринты всегда оставались тайной. Лишь немногие знали истинное положение дел, происходящих в финансовых сферах далеких сел и деревень края. По подсчетам Н. В. Латкина, эти нелегальные сборы в общей сложности составляли не менее 2–3 рублей на каждого бойца (Латкин, Н. В. Енисейская губерния, ее прошлое и настоящее / Н. В. Латкин. – СПб., 1892. – С. 274). «Бойцом» в Сибири называли домохозяина в возрасте от 17 до 55 лет.

Подводя итоги этой генеральной проверки, губернатор Теляковский предупредил всех своих подчиненных, что если упущения будут продолжаться, то виновные подвергнутся взысканиям по всей строгости закона (Енисейские губернские ведомости. – 1890. – №).

В следующем, 1891 году Теляковский планировал сделать ревизию в оставшихся волостных правлениях. Однако планы губернатора были нарушены. С начала 1891 года вся губерния готовилась к встрече наследника престола Николая Александровича.

К этому знаменательному событию Казенная палата пришла с очень хорошими показателями. Если 25 лет тому назад Енисейская губерния, по сведениям Н. В. Латкина, приносила казне убыток до 367 000 рублей в год, то в 1890 году из Красноярского казначейства в Государственный банк России было перечислено 2 409 262 рубля, расходов же по всем ведомствам губернии произведено на 1 719 564 рубля. Так, доходы жителей губернии превысили расходы на 689 698 рублей, более прошлого 1889 года на 42 346 рублей (Всеподданнейший отчет о состоянии Енисейской губернии за 1890 год. – [Б. м.], [б. г.] – С. 3).

Блестящую картину финансового благополучия губернии по-прежнему портили суммы недоимок прошлых лет, которые к 1 января 1891 года составляли 719 584 рубля. Этот астрономический долг государству губернатор Теляковский предлагал списать, поскольку, как он объяснял, большая часть недоимки состоит за крестьянами из ссыльных и поселенцев, за неспособными к работам и умершими (там же, с. 3).

Анализируя финансовое положение 1889 года, невольно задаешь вопрос: какой главный рычаг использовала губернская власть в поднятии экономики края? Ответ на него находишь в таких цифрах: в 1889 году на всех 220 фабриках и заводах было выработано продукции на 2 716 847 рублей, однако из этой суммы, как отмечалось в губернаторских отчетах, на долю винокуренных и водочных заводов приходилось 2 004 187 рублей (там же, с. 3)

Не зря крестьянин из Курагина Ф. Ф. Девятов писал журналистам «Сибирской газеты», выходящей в Томске: «Если наша областная печать желает защищать интересы мужика-крестьянина, то ей более всего следует защищать их от кабатчиков. Кабатчик у нас – сила и сила, хорошо организованная, даже время кабацкой конкуренции прошло. Теперь спиртосоздатели-заводчики поделили между собой области, управление которыми поручили людям, преданным интересам заводов, – людям, испытанным в кабацком деле, эти люди так веско защищают свои интересы, что по их интересам сменяются волостные старшины – хорошие люди, но не солидарные с интересом кабака (как это было в А-ской волости), – и наше крестьянское самоуправление, только что начинающее освобождаться от полицейской власти, попадает уже под ярмо кабака…» (Сибирская газета. – 1885. – № 51. – Стб. 1395).

В своих многочисленных статьях крестьянин из села Курагино не уставал повторять: «Сибирь, прежде всего, надо спасать не от лихоимства чиновников, а от пьянства». Сильные мира сего молчали. Не зря говорят: иногда раб знает больше своего господина, но кто будет слушать раба?

Спаивание населения с каждым годом все усиливалось. Если во времена губернатора Степанова один питейный дом приходился на 700 жителей, то в 1883 году в Енисейске, по данным Кытманова, таких точек стало в три раза больше (Кытманов, с. 567). Злые языки утверждали, что если и дальше потребление вина и спирта пойдет такими бешеными темпами, то в Енисейске у каждых 10 жителей будет свое распивочное заведение. Город по питейной части бил все рекорды. Выпитое горожанами количество вина статистика делила на всех жителей включая сюда детей и стариков. Получалось, что один енисеец потреблял в год 36,9 литра вина. Причем борьба за клиента шла каждый божий день. Так, купец Харченко, стремящийся усиленно распространить в городе свою торговлю вином, объявил войну заводчику Баландину, понизив цену на шкалик (0,06 литра) с 7 копеек до 6 копеек, а затем и до 4 (Кытманов. Указ. соч. – С. 567). Реклама «Распивочно и на вынос» стала символом эпохи в нашей губернии во второй половине XIX века.

В 1899 году чиновник особых поручений при иркутском военном генерал-губернаторе А. А. Корнилов проводил тщательную ревизию финансовой деятельности волостных управлений Иркутской и Енисейской губерний в связи с заменой с 19 января 1898 года подушной подати на поземельную и оброчную. В Сибири, подчеркивал он, сопоставление общего смысла всех законоположений не оставляет сомнения в том, что государственными прямыми налогами и земскими сборами облагались и облагаются не отдельные лица и состоящие в их владении земли, а общества или – в особо указанных случаях – селения крестьян и других сельских обывателей податного сословия и их земли. (Заметим, что раскладка же этих сборов внутри обществ между плательщиками принадлежала самим обществам.)