Текст книги "Собрание сочинений"

Автор книги: Леонид Трефолев

КРАСНЫЕ РУКИ

 
       1
 
 
       Красные руки, рабочие руки!
       Много узнали вы горя и муки,
       Много трудились вы ночью и днем
       В страшной заботе о «милом», о «нем».
       Знать, небеса справедливо решили,
       Чтоб эти руки все шили да шили,
       Хлеб добывая сперва для одной
       Бедной швеи, истомленной, больной,
       После – для двух: для нее и ребенка.
       Красные руки, бедняжка Оленка!
       Повесть твою (в назиданье для дам)
       Я неискусным стихом передам.
 
 
       2
 
 
       Красные руки, рабочие руки
       Шили да; шили, не ведая скуки.
       Было ли время снучать, и о чем?
       Жизнь для Оленки была палачом.
       Жизнь эта душу и тело губила;
       Все же Оленка ее полюбила
       И не боялась ее, палача,
       Швейной машиною бодро стуча.
       Если машина в ночи умолкала,
       Как ты ее задушевно ласкала,
       Доброе сердце пред ней не тая:
       «Обе уснем, горемыка моя!»
 
 
       3
 
 
       Красные руки несли раз картонку.
       Вдруг нагоняет «с работой» Оленку
       Барин-красавец. – "Помочь вам, мамзель?
       Что вы бежите быстрей, чем газель?
       «Знаете, зверь есть такой?» – «Не слыхала…» —
       И побежала она от нахала.
       Барин – за ней, в переулок, и там
       Он прикоснулся к горячим устам,
       _Красные руки пожал он с любовью.
       Гордо Оленка нахмурилась бровью,
       Но… чрез полгода (ужасное «но»!)
       Было уж то, чему быть суждено.
 
 
       4
 
 
       Красные руки _его_ обвивали,
       Страстные губы _его целовали_…
       Губы?.. Неловко! Не лучше ль «уста»?
       Впрочем, Оленкина повесть проста.
       Было бы дико и странно о многом
       Здесь выражаться торжественным слогом.
       Будем попроще. Не правда ли: да?
       Не осмеем мы святого труда?
       Труд обольщенной, несчастной Оленин
       Весь устремлен был тогда… на пеленки.
       Красные руки их шили тайком,
       С трепетом, с дрожью над каждым стежком.
 
 
       5
 
 
       Красные, руки все больше худели,
       Дни проходили, за днями – недели.
       _Он_ не являлся. Когда же, порой,
       К ней забегал благородный герой,
       Холоден был он, не ласков, как прежде;
       Не говорил он о сладкой надежде
       С ней, «красноручкой», всю жизнь провести;
       Мрачно твердил: "Извини и прости,
       Если тебе предлагаю, Елена,
       Не упадать предо мной на колена;
       Неграциозно выходит, друг мой!
       Также… и красные руки умой.
 
 
       6
 
 
       Красные руки!.. Что может быть хуже?
       Ты, словно Гретхен, мечтаешь о муже.
       Другом ли, мужем ли буду, о том
       Мы объясниться успеем потом.
       Прежде всего откровенно обсудим:
       Как мы с руками ужасными будем?
       Личиком, ножкой и всем ты взяла.
       Жаль, что ручонка твоя не бела!
       Средства найдутся: лекарства, помады…
       Разве с тобой дикари мы, номады?
       Им не грешно эти руки иметь…
       Будет же плакать. Довольно, не сметь!"
 
 
       7
 
 
       Красные руки слезу утирали.
       _Он_ говорил: "Мне в театр не пора ли?
       Нынче Островского будет «Гроза»…
       И убегал. Закрывая глаза
       Красной рукою; Оленка стонала.
      …Бедная, бедная! Ты и не знала,
       Что нищета да мучительный труд
       Страх живущ_и_: никогда не умрут.
       Глупая! Даже не знала того ты:
       Руки белеют всегда без работы.
       Руки, как лилии, чисты всегда,
       Если не знают святого труда.
 
 
       8
 
 
       Красные руки с упорным стараньем
       Долго лечили себя «притираньем»,
       Чистились, мылись душистой водой:
       Так приказал Дон-Жуан молодой.
       Сладко жилось москвичу Дон-Жуану.
       Как, почему? Объяснять вам не стану.
       Но голодала бедняжка моя,
       «Красные руки», Оленка-швея.
      …Мальчик родился, красавчик – в" папашу…
       Верю я слепо в «чувствительность» вашу;
       Жаль вам Оленки и жаль сироты?
       Мальчик, на свете не лишний ли ты?
 
 
       9
 
 
       Красные руки томишь ты собою,
       Делаешь мать подневольной рабою,
       Грудь истощаешь… А грудь так плоска,
       Словно твоя гробовая доска.
       Лучше умри преждевременно, птенчик!
       Может быть, _он_ разорится на венчик,
       Может быть, купит _он_ гробик простой?
      …Нет, не ложися в могилу, постой,
       Здесь поживи, в этом мире широком,
       Будь для «папаши» жестоким упреком;
       Но, прижимаясь к родимой груди,
       Белые руки ласкать погоди
 
 
       10
 
 
       Красные руки, склонясь к колыбели,
       С каждым днем больше и больше грубели.
       Умер ребенок. За гробом одна
       Шла «краснорукая» мать – холодна,
       Мрачно сурова. Ей жизнь надоела.
       Часто машина стояла без дела.
       Бедность просилась: «стук-стук!» у дверей.
       "Мне умереть бы пора, поскорей!
       Милый придет – озирается букой,
       Злобно ругает меня «краснорукой».
       Батюшки-светы! Да кем же мне стать,
       Чтоб благородные руки достать?"
 
 
       11
 
 
       Красные руки остались, чем были,
       Койку в больнице «для бедных» добыли.
       _Нумер седьмой_, пред кончиною, вдруг
       Стал образцом благороднейших рук.
       Смерть приближалась. В мгновения эти
       _Белые_ руки повисли, как плети.
       «Холодно, спрячь их!» – сиделка твердит,
       Нежно Оленка на руки глядит,
       Думает: "Боже! Теперь бы _он_ встретил,
       Чистые руки сейчас бы заметил,
       К сердцу прижал бы меня от души…
       Как мои руки теперь хороши!"
 
 
       12
 
 
       Белые руки, изящные руки!
       К вам подошел «представитель науки»,
       Жрец Эскулапа. Пожавши плечом,
       Он усмехнулся: "Я здесь – ни при чем.
       Даром я бросил собрание наше…"
       И – погрузился опять в ералаше.
       Некто спросил: «Оторвали дела?» —
       "Да, _белоручка_ при мне умерла.
       Знал ты ее, как мне помнится? Умер
       В злейшей чахотке _седьмой_ этот _нумер_". —
       "Нумер не мой. Невиновен здесь я;
       _Красные руки_ имела _моя_!"
 

22 ноября 1881

ПЕСНЯ О ДРЕМЕ И ЕРЕМЕ

 
       По селу ходит Дрема. Коробейник Ерема
       Истомился и лег на полати;
       А его-ста бабенка, спать уклавши ребенка,
       Молвит слово: «Чего пожелати?» —
 
 
       "Пожелай мне, родная, чтобы выпил до дна я,
       Хоть во сне, чарку водки хорошей.
       Пожелай мне с любовью, чтоб не кашлял я кровью,
       Нагибаясь под грузною ношей.
 
 
       Пожелай также чуда, чтоб хозяин-иуда
       Уплатил мне по чести деньжонки…"
       По селу ходит Дрема. Коробейник Ерема
       Засыпает под песенку женки:
 
 
       "Спи, мой милый, желанный! Наш сынок бесталанный
       В рост войдет – и умнее нас станет.
       Не кручинься, мой светик! Наше детище-цветик,
       Даст господь, не замрет, не завянет.
 
 
       Я вот так разумею, что тебе, Еремею,
       Да и мне жить осталося мало.
       Пожелать только надо, чтобы наше-то чадо,
       Пробиваясь вперед, не дремало.
 
 
       Я, ученая в школе, не привыкла к неволе
       И, ее завсегда проклиная,
       Чую бабьим умишком, что над нашим сынишком
       Зарумянится зорька иная.
 
 
       А и некую пору будет каждому вору
       На Руси жить отменно негоже;
       А и в некое время народится же племя,
       На людей-ста свободных похоже.
 
 
       Выйдет парень рабочий и до воли охочий!"
      …И уснула над люлькой бабенка
       Спит и бедный Ерема. Но не спит только Дрема
       И пугливо бежит от ребенка.
 

29 ноября 1881

К НАШЕМУ ЛАГЕРЮ

 
       Много нас, и много слышно звуков.
       Хор велик; но кто же правит им?
       Что же мы в поэзии для внуков,
       Для своих потомков создадим?
 
 
       Чем они с любовью нас помянут,
       Двинув Русь родимую вперед?
       Чьи же лавры долго не увянут,
       Чье же имя долго не умрет?
 
 
       Нет у нас давно певцов великих;
       В темный век мы слабы без вождя.
       Мы в степях томительных и диких
       Словно капли мелкого дождя.
 
 
       Если нива жадно просит влаги, —
       Мелкий дождь не напоит ее;
       Если мы развесим наши флаги, —
       Примут их за жалкое тряпье.
 
 
       Что на них пророчески напишем,
       Поучая внуков дорогих?
       Мы едва и сами робко дышим,
       И нельзя нам оживить других.
 
 
       Суждено проселочной дорогой
       Нам плестись на маленький Парнас,
       И страдалец истинный, убогий —
       Наш народ – не ведает о нас.
 
 
       Да и знать о нас ему не нужно.
       Все мы мертвы. Он один – живой.
       И без нас споет он песню дружно
       Над Днепром, над Волгой и Невой.
 
 
       Не придут от нас в восторг потомки,
       Видя в нас лишь стонущих рабов,
       И растопчут жалкие обломки
       Наших лир и тлеющих гробов.
 
 
       Пусть тогда восстанут наши кости,
       Потешая деток и внучат;
       Пусть они спокойно и без злости
       Из своей могилы прозвучат:
 
 
       "Растоптали нас вы и забыли;
       Мы лежим, повержены в пыли;
       Но народ мы истинно любили,
       Хоть его воспеть и не могли.
 
 
       Пойте сами громче и чудесней!
       Вам иная доля суждена.
       Мы себя не услаждали песней,
       Нас лишь только мучила она.
 
 
       Мы ее болезненно слагали,
       Пред своим кумиром павши ниц;
       Петь ее нам только помогали
       Голоса из склепов и темниц!"
 

1882

РУЧКА, РУКА И ЛАПА

 
       1
 
 
       Я смущаюсь и дрожу
       Ручку я твою держу,
       Ручку нежную,
       Белоснежную.
       Ах! Зачем же так она
       И бледна и холодна,
       Ручка нежная,
       Белоснежная?
 
 
       Эта милая рука
       Наградит ли бедняка
       И пожатием
       И объятием?
       Прочь, игривые мечты!..
       Устремишь, ручонка, ты
       Пальцев кончики
       На червончики…
 
 
       2
 
 
       Я смущаюсь и дрожу,
       С озлоблением держу
       В ночь морозную,
       Руку грозную.
       Эта грозная рука
       Пощадит ли бедняка?
       Не задавит ля?
       Не отправит ли?..
      …А куда? Куда? Куда?..
       Много стран есть, господа,
       Удивительных,
       Прохладительных!
 
 
       3
 
 
       Лапу твердо я держу
       И, по совести скажу, —
       Лапу милую,
       Не постылую.
       Эта лапа мужика,
       Хоть мозольна, но легка, —
 
 
       Лапа важная,
       Не продажная!
 
 
      …Иль я слеп и бестолков?
       Иль на лапе перстеньков
       Не имеется?
       Но мозоль на лапе той,
       Честной, доброй и простой,
       Мне виднеется…
       И она дороже их —
       Перстенечков дорогих —
 
 
       Разумеется!
 

1883

МАКАР

 
       Мой приятель Макар
       Покорился судьбе.
       Он ни молод, ни стар.
       И живет… так себе.
 
 
       Странный он человек!
       Пожалеешь о нем:
       То проспит целый век,
       То вдруг вспыхнет огнем.
 
 
       Он и кроток, и смел,
       И на все он ходок,
       Даже сделать сумел
       Петербург-городок.
 
 
       Поклониться велят —
       Он отвесит поклон;
       Гнать заставят телят —
       И телят гонит он.
 
 
       Хлебца нет – не беда:
       Он и желуди ест;
       Загуляет – тогда
       Рад пропить с шеи крест.
 
 
       Становой пригрозит —
       Струсит он, как дитя;
       А медведя сразит
       Кулачищем шутя.
 
 
       «Веселись, дуралей!» —
       И Макар запоет.
       «Слезы горькие лей!» —
       И он ревмя-ревет.
 
 
       «Сделай флот, старина!» —
       И плывут корабли.
       «Обеднела казна»… —
       Он дает ей рубли.
 
 
       «Правосудно суди!» —
       И судить он горазд.
       «На разбой выходи!» —
       Он пощады не даст.
 
 
       Человек он и зверь;
       В нем и холод и жар…
       Но велик ты, поверь,
       Мой приятель Макар!
 

1884

ПИИТА [4]4
  Пиита – поэт. (Ред.)


[Закрыть]

 
       Раз народнику-пиите
       Так изрек урядник-ундер:
       "Вы не пойте, погодите,
       Иль возьму вас на цугундер!"
 
 
       Отвечал с улыбкой робкой
       Наш певец, потупя очи:
       "Пусть я буду пешкой, пробкой,
       Но без песен жить нет мочи.
 
 
       Песня в воздухе несется,
       Рассыпаясь, замирая;
       С песней легче сердце бьется;
       Песня – это звуки рая.
 
 
       Песне сладкой все покорно,
       И под твердью голубою
       Песнь не явится позорно
       Низкой, подлою рабою.
 
 
       Песня – радость в день печальный,
       С песней счастлив и несчастный…"
       Вдруг – свисток. Бежит квартальный,
       А за ним и пристав частный.
 
 
       Отбирают показанья
       Твердой, быстрою рукою:
       "Усладили вы терзанья
       Русской песней, но какою?
 
 
       Вы поете о народе, —
       Это вредно. Пойте спроста:
       «Во саду ли, в огороде…»
       «Возле речки, возле моста…»
 
 
       Много чудных русских песен
       Как пиите вам известно…
       Мир поэзии не тесен,
       Но в кутузке очень тесно".
 
 
       Внявши мудрому совету,
       Днесь пиита не лукавит:
       Он теперь в минуту эту
       Лишь Христа с дьячками славит.
 

21 декабря 1884

ДО ЗЕЛЕНОГО ЗМИЯ И БЕЛЫХ СЛОНОВ
(Ярмарочные монологи)

 
       Господи! Господи! Что это мне
       Все нехорошее снится во сне?
       Кажется, я человек не безбожный?
       Кажется, я не замечен ни в чем?
       Я – коммерсант до того осторожный,
       Что перестал торговать кумачом,
       Ибо кумач есть материя _красная_,
       Стало быть, очень и очень опасная,
      …К черту кумач!
       Баба, не плачь!
       Дай-ка мне водочки,
       Дай мне селедочки!..
       Выпить до чертиков смею!
       Если же явится врач —
       В шею!
 
 
       Слушай, жена! Хоть кричи – не кричи,
       Все на подбор либералы врачи.
       Я охмелел… но я вижу и слышу,
       Бывши всегда на крамольников яр,
       Что пожелал нашу новую крышу
       Выкрасить _красною_ краской маляр…
       Цыц! Не шалить! Пред моею указкою
       Крышу мне вымазать дивою краскою!
      …Вот мой совет:
       Дикость – не вред…
       Дайте же водочки,
       Дайте селедочки…
       Выпить до чертиков смею!
       А для врача: "Дома нет! "
       В шею!
 
 
      …Весь я дрожу. На душе кипяток, —
       Баба напялила _красный_ платок…
       «Марья, пойми: это цвет либеральный…»
       Предупреждаю хозяйку любя. —
       Слышу в ушах я все звон погребальный,
       Скоро вдовою оставлю тебя…
       Впредь же платки от хозяина честного
       Ты получай только цвета небесного".
      …Грозен я сам:
       Всех – по усам!
       Дайте мне водочки,
       Дайте селедочки!
       Выпить до чертиков смею…
       Лекарь приедет: ко псам!
       В шею!
 
 
      …Я взбушевался. В башке – ураган:
       Книгу читает мой сын-мальчуган —
       Книгу с проклятою _красной_ обложкой.
       Дело не чисто. Дурачится бес:
       Книга вдруг сделалась "рыжею кошкой!..
       Брось ее в печку скорее, балбес!
       Батюшки-матушки! светики-братики!
       Где мне спастись от бесовской «Грамматики»?
       Книжку – в огонь!
       Петька, не тронь!
       Дайте мне водочки,
       Дайте селедочки!
       Выпить при чертиках смею…
       Кажется, лекаря конь?!.
       В шею!
 
 
      …С водочки белой расстроились мы:
       _Красного_ цвета боюсь, Как чумы…
       Чертики пляшут – и весел вельми я…
       Сели мне на нос… Послушай, жена!
       Пусть я допьюсь до _зеленого_ змия
       Или до _белого_ зверя – _слона_…
       _Белый, зеленый_ – цвета неопасные,
       Стало быть, очень и очень прекрасные.
       Марья! Ура!
       Выпить пора!
       Дай еще водочки,
       Дай мне селедочки!
       Я за слона выпить смею…
       Лекаря гнать со двора —
       В шею!
 

<1888>

NOTTURNO [5]5
  notturno. – (Итал.) – ноктюрн, ночная песнь. (Ред.)


[Закрыть]

 
       Далеко до блеска мая…
       Ночь холодная, немая
       Смотрит мрачным палачом.
       В окна вьюга бьет тревогу,
       И на улицу, ей-богу,
       Не заманишь… калачом.
 
 
       Ночь темна. Играй хоть в жмурки.
       Леденея, у конурки,
       Вторит вьюге бедный пес.
       Ох ты, пес мой, пес мохнатый,
       Сколько ты в ночи проклятой
       Злого горя перенес!
 
 
       Далеко до блеска мая…
       Вьюге жалобно внимая,
       Встал с полатей мужичок.
       От бабенки отвернулся
       Почесался, потянулся
       И умчался… в кабачок.
 
 
       Далеко до блеска мая…
       Спотыкаясь и хромая,
       Утопая вся в снегу,
       Лошадёнка страх – худая.
       Колокольчик, «дар Валдая»,
       Приуныл – и ни гу-гу.
 
 
       Ночь темна. Луна не блещет.
       Мужичок кобылку хлещет.
       Бесконечно, без числа,
       У кобылки поступь шатка…
       Сколько муки ты, лошадка,
       В злую ночь перенесла!
 
 
       Ночь светлеет понемногу.
       Месяц выступил в дорогу,
       Озаряя небосвод…
       Небо зимнее лазурно, —
       И тоскливое «Notturno»
       Ведьма-вьюга не поет.
 

1 февраля 1889

ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ

 
       Сегодня много лет минуло нам… О Муза!
       Состарились с тобой мы оба… Грустно мне,
       Но я еще бодрюсь и не хочу союза
       С тобою разрушать в душевной глубине.
 
 
       Не обольщали нас небесные светила,
       Не увлекались мы в мечтах: «Туда, туда!»
       Со мной ты злилася, смеялась и грустила,
       Когда царил Порок и плакала Нужда.
 
 
       Как юноша-поэт, «восторгами объятый»,
       Я к небу не летал (царит на небе мгла).
       Родимая земля с печальной русской хатой
       И с грустной песенкой к себе меня влекла.
 
 
       Ты не являлась мне в венке благоуханном:
       Он не к лицу тебе, союзница, поверь.
       Но… – грешный человек… – в мечтании гуманном,
       Я верил, что для всех есть «милосердья дверь».
 
 
       Как сказочный Иван, «по щучьему веленью»,
       Я с трепетом молил смиренно вот о чем:
       "Пусть Солнце-батюшко младому поколенью
       Даст в неба весточку живительным лучом.
 
 
       Пусть юноша-поэт забудется, срывая
       «С одежды облачной цветы и янтари».
       Не так поется мне… Пою, не унывая:
       "Ох, Солнце-батюшко! Весну нам подари!
 
 
       Пусть скроется навек земное «горе-лихо»…
       Тогда, в желанный час, мы с Музою вдвоем,
       Забытые людьми, уснем спокойно, тихо,
       И песню сладкую в могиле допоем".
 

1889

ДОБРЯК, ДУША – ЧЕЛОВЕК

Живя согласно с строгою моралью,

Я никому не сделал в жизни зла…

Некрасов

 
       Он был в душе прекрасен, если ночь,
       Ночь темную, назвать «прекрасной» можно.
       (Он на нее похож был!)… Даже дочь —
       Красавицу преследовал безбожно.
       Нашла она в стенах монастыря
       Убежище от батюшкиной сети
       И в келий, в своей сиротской клети,
       Прекрасная, как летняя заря,
       Потухла вдруг.
      …Поминки сотворя,
       Отец стонал: – «О дети, наши дети!»
       Он был добряк: менял на пятачки
       По праздникам для нищих рублик медный.
       Толпа пред ним рвала себя в клочки,
       А он вздыхал: «Как дик народ наш бедный!»
       И жарко он молился… (Кстати, вы
       Считаете ль молитвою живою
       И чистою, младенчески-простою —
       Не для себя, а для людской молвы —
       Кивание злодейской головы
       Перед Христом и девой пресвятою?)
 
 
       Добряк в душе, оратор неплохой,
       Он возглашал чувствительные тосты
       За жирною, янтарною ухой:
       "Брат мужичок, как высоко возрос ты!
       Пью за тебя, кормилец и герой!
       Ты сохранил в душе живое семя,
       Без ропота несешь ты жизни бремя!"
       Но про себя добряк твердил порой:
       "Ах, черт возьми! Прогнал бы я сквозь строй
       С охотою все хамовское племя…"
 
 
       Он у судьбы аллегри вынул номер,
       И спит в гробу. Звонят колокола.
       Толпа ревет:
       "Наш благодетель помер,
       Свершив свои великие дела.
       Спи, крепко спи, герой наш благородный,
       И на суде последнем не робей:
       Ты чист и свят, невинней голубей!"
      …И к небесам стремится глас народный:
       "Он бедняков любил и в год голодный
       Пожертвовал…два пуда отрубей!"
 

23 июня 1891

ИМЯ – РЕК, ИЛИ NEMO

Сын. Папенька, что значит выражение:

"имя-рек"?

Отец. Это значит очень просто: чье-нибудь

имя, преимущественно плебейское: Сидор, Карп,

Иван, Матрена, Дарья, ну и так далее.

Сын. А как правильно перевести по-русски

слово "Nemo"?

Отец, Гм! Чертовски "латынь" ослабили:

вашего брата за подобный вопрос сечь бы

следовало. А я, как любящий родитель, только

унта тебе надеру… Что, больно, негодяй? Не

визжи! Помни, болван, что "Nemo" значит

"Некто", т. е. такой "Некто", от которого

зависит и казнить и миловать… Пошел в угол,

негодяй.

(Из будущей комедии

«Мы ваши и вы наши»)

 
       1
 
 
       Ты знаешь ли край, где в июле с косой
       Идет «Имя-рек» по траве изумрудной?
       Идет он, увлажненный свежей росой,
       На страдное поле, на подвиг свой трудный,
       В лаптишках худых или вовсе босой…
       Ему ль наслаждаться природою чудной?
       Ведь он не француз, не испанец, не грек.
       Он (знаешь ли, _Nemo_?) мужик… человек.
 
 
       2
 
 
       Ты знаешь ли край, где осенней порой.
       В лачуге сверкает и гаснет лучина?
       От смрада в лачуге очей не открой…
       Какая тоска в ней, какая кручина!
       О, кто бы ты ни был, мой _Nemo_-герой,
       Желаю тебе и богатства и чина,
       Желаю условно: чтоб (Имя-рек)
       Тобой был обласкан, как «брат-человек».
 
 
       3
 
 
       Ты знаешь ли край, где тиранит зима,
       Где солнца не видно, отрадного солнца,
       Где царствует холод, где сходят с ума,
       Где совесть и честность Дешевле червонца?
       Ты хочешь ли, Nemo, чтоб скрылася тьма,
       Чтоб солнечный луч засверкал у оконца?
       Ужель на погост – в свой последний ночлег
 
 
       C тобой без рассвета пойдет… Имя-рек?
 
 
       4
 
 
       Ты знаешь ли край, где весна хороша,
       Где веет черемуха запахом "свежим,
       Где нужно от сна разбудить голыша,
       Которого мы «мы» по-родительски нежим?
       Ты знаешь ли, Nemo? Жива в «нем» душа…
       Ужели «мы» души израним, зарежем?..
       По-братски и ныне, и присно, вовек,
       Да будут жить Nemo и ты – Имя-рек!
 

<1891>