Собрание сочинений
Текст книги "Собрание сочинений"
Автор книги: Леонид Трефолев
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
ПОХОРОННАЯ ПРОЦЕССИЯ
При моем последнем смертном ложе
Трех друзей, не больше, соберу.
И врагов найдется трое тоже,
Если я, на радость их, умру.
Шесть особ проводят гроб сиротский
На погост, в последний мой приют;
Поп – седьмой, восьмой – дьячок приходский
Обо мне уныло запоют.
И еще найдется провожатый,
И при нем мне будет веселей:
Ветерок (по счету он девятый)
Прилетит ко мне с родных полей.
А десятый – дождь с родного
Хлынет вдруг из темных облаков,
И земля дает много, много хлеба
Для таких, как я же, бедняков.
Как дитя, закрыв спокойно очи,
Лягу спать и горе утаю;
Буду ждать, чтоб ветер с полуночи
Тихо спел мне: «Баюшки-баю!»
Я хочу, чтоб сладки были грезы,
Чтоб постель-земля была мягка,
Чтоб меня оплакали не слезы,
А дождем весенним облака.
ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА
1
Если течешь, друг мой, лето увидать,
Лето чудное, как божья благодать, —
На себя ты, дорогая, посмотри:
Взор твой ярче и отраднее зари.
Этот взор, во тьме сверкающий,
Мне напомнит небеса.
Я, больной, изнемогающий,
Вновь поверю в чудеса;
Как пустыня – степь бесплодная,
Оживет душа холодная.
2
Если хочешь, друг мой, осень увидать,
Если хочешь волноваться и страдать,
Если хочешь знать лихие наши дни, —
Ты мне в сердце наболевшее взгляни.
Устреми глаза лазурные
В это сердце: видишь, в нем
Есть порывы – вихри бурные,
Что шумят в ночи и днем,
Колыхая степь бесплодную
В осень тетиную, холодную.
3
Осень темная несет с собой дожди.
В осень темную ты солнышка не жди!
Но когда ты, голубица-чародей,
Взглянешь ласково на страждущих людей,
Оздор_о_веют болящие,
Что шатаются, как тень,
И ослепшие, шарящие
Вдруг увидят светлый день,
И тогда, подруга милая,
Оживится степь унылая.
4
Эта степь – мои бесплодные мечты.
В темном омуте житейской суеты
Я плыву… плыву, не зная сам – куда?
Посвети мне путеводная звезда!
Сжалься, друг мой, над страдающим,
Озари мой путь скорей!
Маяком будь, освещающим
Тайны страшные морей,
Где пловцы погибли многие —
Духом слабые, убогие.
* Царь наш – юный музыкант – *
Царь наш – юный музыкант —
На тромбоне трубит,
Его царственный талант
Ноту «ре» не любит:
Чуть министр преподнесет
Новую реформу, —
«Ре» он мигом зачеркнет
И оставит «форму»,
"Что за чудное гнездо
Наша Русь Святая!
Как прекрасно наше «до»,
«До»… до стен Китая".
И с женою и с детьми,
Чувствуя унылость,
Царь не знает ноты' «ми»
(Есть словечко «милость»).
Помня ноты две «la-fa»,
Царь не любит сплина, —
На Руси ему – «лафа»,
Разлюл_и_-малина.
Царь сыграет ноту «соль»
Без ошибки, чудом,
Если явится «хлеб-соль»
С драгоценным блюдом.
Уподобясь на Руси
Господу-аллаху,
Он выводит ногу «си»
(Сиречь: «да»)… на плаху.
ПОХОРОНЫ
Хоронили его в полуночном часу,
Зарывали его под березой в лесу.
Бросив в землю его, без молитв, без попа,
Разошлась по домам равнодушно толпа.
И о нем плакал только нахмуренный лес;
На могилу смотрели лишь звезды с небес;
Мертвеца воспевал лишь один соловей,
Притаившись в кустах под навесом ветвей.
Тот, кто пулей свинцовой себя погубил,
Этот лес, это небо и звезды любил;
Он лесного певца на свободу пустил,
Потому – что и сам о свободе грустил.
КАЗАЧОК
Фонари кругом бросают свет унылый, бледный.
На забитой, жалкой кляче едет «Банька» бедный.
Седоков у «Ваньки» двое: барыня-старушка
Да в истасканной ливрее казачок Петрушка;
Зябнет он, закрыв глазенки, с холоду трепещет,
А извозчик в рукавицах лошаденку хлещет.
Ты не бей ее напрасно! Полно, перестань-ка
За двугривенный тиранить лошаденку, Ванька!
Посмотри: она устала, снег ей по колено…
Вздорожали нынче, Ванька, и овес и сено,
У твоей несчастной клячи кожа лишь да кости,
Привезти еще успеешь старушонку в гости!
При фонарном слабом свете на нее взгляни ты:
Очи смотрят тускло, дико; сморщены ланиты…
А на них, бывало, страстно люди любовались,
Вкруг красавицы толпою шумной увивались;
Все ласкали, баловали барышню-резвушку…
Жаль ее… и жаль мне также казачка Петрушку!
Вот приехала старуха к внуку молодому,
Отказал бы он охотно бабушке от дому,
Да боится: у старухи водятся деньжонки.
"Эти ведьмы очень скупы, и хитры, и тонки…
Может быть, она оставит все наследство внуку?" —
И целует внук с почтеньем бабушкину руку.
Занялась она с гостями, по копейке, вистом,
А Петрушка спит в передней и храпит со свистом.
У старухи худы карты: двойка да семерки,
А Петрушке с голодухи снятся хлеба корки.
Обыграли на целковый барыню-старушку…
Жаль ее… ж жаль мне также казачка Петрушку!
ЧУДЕСНАЯ ХАТА
Как прекрасна, как чудесна у меня бывает хата,
Если сладким вдохновеньем вся душа моя объята;
Если, сидя у оконца, я под шум густой березы
Стройно складываю в песни золотые думы – грезы.
Из груди моей открытой вдохновенье звучно льется,
И каким-то чудом песня для народа создается.
Из окна она промчится легкой ласточкой игривой
Над соседней Деревенькой, над соседней братской нивой
И она прогонят горе, если кто в селе горюет,
И отрадно засмеется с тем, кто весело пирует.
Эта песня укрепляет в сердце веру в провиденье,
Для любви давнишней, старой в ней таится наслажденье.
И она с собой приносит благодатные надежды,
У рыдающих, гонимых утирает тихо вежды.
Я тогда себя считаю властелинам мира-света,
Восклицая: «Как чудесна хата бедного поэта!»
Как приветливо встречает чародейка, эта хата,
Гостя милого, родного, дорогого гостя-брата!
Как ему она радушно настежь двери отворяет
И в стенах веселым эхом речи гостя повторяет!
Этой хате-чародейке все знакомо, все известно,
И она хлеб-соль и мысли разделяет с гостем честно,
Вторит звону чаш, застольных и своим чудесным эхом
Отвечает гостю-другу задушевным громким смехом.
И звучит отрадно эхо в чудной хате без измены,
И каким-то дивным блеском озаряются в ней стены;
В ней, как встанешь после пира, так из каждого оконца
На тебя не солнце светит, а уж ровно… по два солнца!
НЕВЕСТА ССЫЛЬНОГО
Что за мысли алые,
Как мне тяжело!
Капли дождевые
Глухо бьют в стекло,
Льются через крышу,
На полу вода —
Голос няни слышу;
"Сядь, дружок, сюда!
Бедная овечка,
Примечаю я:
Таешь ты, как свечка,
Умница моя,
Сохнешь и страдаешь,
Долго ль до греха?
Ждешь да поджидаешь
Друга-жениха.
Грешен он во многом,
Люди говорят…" —
"Но, клянуся богом,
Предо мной он свят!" —
"Твой жених в Сибири,
В тундрах да в степях;
На руках-то гири,
Ноженьки – в цепях.
Рассуди же толком,
Как бежать ему:
Обернуться волком?
Подкопать тюрьму?
Али от острога
Подобрать ключи?" —
"Няня, ради бога,
Будет, замолчи!
В этот день ненастный,
В дальней стороне,
Друг мой, друг несчастный,
Вспомни обо мне!"
Нянюшка вздремнула…
Посмотри в окно,
Я рукой махнула:
_Там_ и _здесь_ – темно!
Та же непогода,
Тот же ветра вой…
Около «завода»
Ходит часовой…
Грезится мне Лена —
Ч_у_мы дикарей…
Возвратись из плена,
Милый, поскорей!
Колокольчик где-то
Затрезвонил вдруг…
Няня, няня! Это —
Мой прощенный друг.
Верю я сердечку:
Как оно дрожит!"
И, покинув печку,
Нянюшка бежит.
"Аль беда случилась?
Ты горишь огнем…
Лучше б помолилась
Господу о нем.
С верою глубокой
Крест прижми к устам!"
…Друг мой, друг далекий,
Горько _здесь_ и _там_!
ЧЕРНЫЕ И БЕЛЫЕ БРАТЬЯ
(Из В. Купера)
Я хотел бы удалиться, убежать
В беспредельную пустыню от людей,
Чтоб меня не мог жестоко раздражать
Торжествующий над правдою злодей.
Цепи рабства ненавистны для меня:
Эти цепи так пронзительно звучат!
Я их слушаю и, голову склоня,
Жду, когда они утихнут, замолчат.
Но вокруг меня – разврат и нищета;
Кровь людская льется быстро, как поток.
Мы не помним слов распятого Христа:
«Да не будет ближний с ближними жесток!»
«Братство», «равенство» – забытые слова;
Мы теперь их презираем и клянем.
Братство крепко, как иссохшая трава,
Истребленная губительным огнем.
Наше равенство? Мы разве не равны?
И о чем же я, безумствуя, скорбел?
Я скорбел о том, что негры всё черны,
А плантатор, властелин их, чист и бел.
В чем их разница? Один из них богат,
Кожа тонкая прозрачна и бледна;
У другого кожа блещет, как агат,
В этом вся его ужасная вина.
«Белый» «черного» преследует с бичом,
И не брата в нем он видит, а раба…
Будь тот проклят, кто родился палачом,
Пусть казнит его жестокая судьба!
Нет, невольником владеть я не могу,
Не желаю, чтобы в полдень, в летний зной,
Негр давая прохладу белому врагу,
Опахалом тихо вея надо мной.
Нет, невольником владеть я не йогу,
Не желаю, чтоб он в рабстве взвывал
И, послушный беспощадному бичу,
Кровью-потом нашу землю обливал.
В человеке _человека_ полюбя,
Не хочу я и не в силах им владеть.
Легче цепи возложить мне на себя,
Чем на _брата-человека_ их надеть.
ДОЧЬ ОХОТНИКА
«Холодно мне, холодно, родимая!» —
"Крепче в холод спится, дочь любимая!
Богу помолиться не мешало бы,
Бог услышит скорр наши жалобы.
Тятька твои с добычею воротится, —
В роще за медведем он охотится.
Он тебя согреет теплой шубкою,
Песенку затянет над голубкою.
Спи, спи, спи, дочь охотничка,
Спи, спи, спи, дочь работничка!
Сейчас же он
Пришлет поклон
Мне с ребятушками.
О чем реветь?
Убит медведь
С медвежатушками". —
«Голодно мне, голодно, родимая!» —
"Нету в доме хлебца, дочь любимая!
Богу помолиться не мешало бы,
Бог услышит скоро наши жалобы.
Тядаька твой охотится с рогатиной;
Он тебя накормит медвежатиной.
Вдоволь мяса жирного отведаем,
Слаще, чем купчина, пообедаем.
Спи, спи, спи, дочь охотничка,
Спи, спи, спи, дочь работничка!
Сейчас же он
Пришлет поклон
Мне с ребятушками.
О чем реветь?
Убит медведь
С медвежатушками". —
«Снится сон тяжелый мне, родимая!» —
«Что же снится? Молви, дочь любимая!» —
"Тятенька-охотничек мерещится:
Будто под медведем он трепещется,
Будто жалко стонет, умираючи,
Кровь-руду на белый снег бросаючи…" —
"Бог с тобой, усни, моя страдалица!
Верь, что бог над нами скоро сжалится.
Спи, спи, спи, дочь охотничка,
Спи, спи, спи, дочь работничка!
Сейчас же он
Пришлет поклон
Мне с ребятушками.
О чем реветь?
Убит медведь
С медвежатушками". —
Тук… тук… тук!.. Соседи постучалися,
Старые ворота закачалися.
"Эй, скорей вставайте, непроворные!
Мы приносим вести злые, черные;
Вышли мы из лесу из дремучего,
Встретили Топтыгина могучего
Целою артелью без оружия…
Мишка встал на лапы неуклюжие.
Смял, смял, смял он охотничка,
Сшиб, сшиб, сшиб он работничка.
Пропал потом
В лесу густом
С медвежатушками,
В тяжелый день
Кошель надень
Ты с ребятушками!"
ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЙ ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК КОНСТАНТИН ПЕТРОВИЧ
ПОБЕДОНОСЦЕВ
…Бело тело костромское
Не земное, не плотское,
Бело тело запотело,
Разгуляться захотело…
(Костромская песня о
костромиче Победоносцеве)
Кто такой Победоносцев? —
Для попов – Обедоносцев,
Для народа – Бедоносцев,
Для желудка – Едоносцев…
Для царя – он злой Доносцев…
Он к царю придет с докладом,
От царя уйдет с окладом,
Награжденный златом-кладом,
Возгласив тихонько ладом:
"Жизнь не кажется мне адом, —
Принесите «лепту» на дом!.."
Ох ты, господи, мой боже!..
Почему же, отчего же
Мне не носят лепты на дом?
Жизнь сходна в России с адом,
В ней нельзя жить дружно, ладом,
Со свободой, чудным кладом:
В ней урядники – с окладом,
А исправники – с докладом,
Много-много в ней «доносцев»,
Константин Победоносцев…
БАРСКИЕ СНЫ
Ночь. На стареньком диване
Барин сладко спит;
Покраснел он, будто в бане,
И храпит, храпит.
Вдруг супруга молодая,
Хороша, мила,
От бессонницы страдая,
К мужу подошла.
В бок его толкнула нежно
Крошкой-кулачком, —
Но супруг храпит прилежно
И лежит ничком.
Оскорбилася супруга:
– «Встань, проснись, тюлень».
И вскочил он от испуга,
Победивши лень…
– «Что такое, что такое?»
– «Душка, обними»…
– "Ах, оставь меня в покое, —
Сплю я, mon ami [10]10
mon ami. (Фр.) – мой друг. (Ред.)
[Закрыть].
Снилось мне, что будто в поле
Русаков травлю
И кричу по барской воле:
Тю-лю-лю-лю-лю!
За бедняжкой косоглазым
Я скачу в кусты…
Ты пришла – и скрылись разом
Сладкие мечты.
Спи, мой ангел, будь здорова, —
Я всхрапну слегка
И, авось, увижу снова
В поле русака".
Ночь. Петух запел вторично.
Барин сладко спит
И весьма негармонично
Фистулой храпит.
Вновь супруга молодая,
Хороша, мила,
От бессонницы страдая,
К мужу подошла.
Будит мужа. – «Что с тобою?»
– «Ангел, обними».
– "Да оставь меня в покое, —
Сплю я, mon ami.
Снилось мне, что бюрократом
Я служу добру;
Не гнушаясь, впрочем, златом,
Взяточки беру.
Распекаю всех со злобой
И кричу: «Под суд!»,
И меня уже "особей
Важною" зовут.
Ты, прилично генеральше,
Как и муж, горда…
Но затем случилась дальше
Страшная беда:
Ты пришла и сокрушила
Рой волшебных грез,
Места теплого лишила,
Черт тебя принес…
Спи, мой ангел, будь здорова, —
Спать и я хочу,
И, авось, местечко снова
Теплое схвачу".
Утро. Солнце светит ярко,
Барин сладко спит
И, порою, как кухарка
Пьяная, храпит.
Вновь супруга молодая,
Хороша, мила,
От бессонницы страдая,
К мужу подошла.
Будит мужа. – «Что такое?»
– «Душка, обними».
– "Ах, оставь меня в покое,
Черт тебя возьми!
Снился сон: иду я с веком
Нашим наравне,
Стал я «земским человеком»,
Либерал вполне;
Преисполненный страданья,
Тьму реформ ввожу
И для земского собранья
Глотни не щажу…
Я на земские налоги
Сыт с тобой, а детьми.
Но притом у нас дороги
Лучше, чем в Перми…
И представь, мои проекты
Русь читает вся…"
Но в ответ супруга: – "Эк ты
Душка, заврался.
Без тебя я не уснула, —
Все будил сверчок…"
И опять она толкнула
Мужа под бочок.
МОЛОДО – ЗЕЛЕНО
Свыше нам сказано, свыше нам велено:
"Не торопитеся! Молодо-зелено!
Нужно сперва подрасти…"
Так-то все так… Деревца мы зеленые,
Жизненным опытом не закаленные;
Выросли мы на пути
К свежему, к доброму, к благу народному…
Дайте же, дайте скорее свободному
Деревцу вновь расцвести!
ЖЕЛЕЗНАЯ ПИЛА
Мне не нужно золота,
Не хочу.
Я отдам все золото
Палачу,
Лишь бы друга милого
Не губил,
С плеч его головушку
Не рубил.
Мне не нужно звонкого
Серебра:
В серебре я золоте
Нет добра.
Но железо твердое
Я люблю,
Им решетки ржавые
Распилю!
Ничего не сделаю
Без пилы,
Не сниму я с узника
Кандалы.
Ой, пила железная,
Не звучи —
Чутко спят угрюмые
Палачи.
АЛЕКСАНДР III И ПОП ИВАН
Поп входит и благословляет царя,
который целует у него руку
Царь
Глаза мои покрыл туман:
Страдаю я от муки адской…
Ты кто такой?
Поп
Царь
Да…
Я опасаюсь скорой смерти…
Ведь и с царями иногда
Невежливы бывают черти.
Боюсь, что в «жупел» попаду…
Спаси меня от черта, друже!
Я не хочу сидеть в аду: —
Он Гатчины гораздо хуже…
О Гатчина, мой милый кров,
Приют спокойный и любезный!
Там без немецких докторов,
Владея силою железной,
Я был, как толстый бык, здоров.
Там под «особенной охраной» [12]12
Намек на «Положение о чрезвычайной охране», введенной при Александре III. (Ред.)
[Закрыть].
Любил я полуночный мрак, —
От света пятился, как рак,
И озарялся лишь… Дианой.
Поп
Луною, сиречь?
Царь
Точно так…
Я мифологии когда-то
Учился тоже, но потом
Все позабыл…
Поп
Умно и свято
Ты поступил…
Царь
Себя с кротом
Любил я сравнивать бывало…
Крот ненавидит светлый день,
Ему в норе приятна тень,
Ему до солнца дела мало!
Пускай на небесах оно
Горит и пышет, землю грея:
Кроту забавно и смешно…
Поп
Замечу на сие одно
Тебе по долгу иерея:
Ты судишь здраво… Мы – попы, —
Псалтырь и святцы взявши в руки,
Давно решили: для толпы
И для царей – зачем науки?
Тебе – царю, как пастуху,
Чтобы пасти народов стадо,
В руках иметь лишь плети надо,
А не науку – чепуху!
Она зловредна. Верь мне, чадо!
Царь
Да, правда: в оны дни, попович,
Профессор Константин Петрович
Премудро наставлял меня.
Что «ночь» гораздо лучше «дня»…
Поп
Сие похвально! Крестоносцев
Храбрей сей хитроумный муж?
Заботясь о спасеньи душ,
Воюет наш Победоносцев [13]13
К. Победоносцев – один из вдохновителей крепостнической реакции в 80-е и 90-е гг. и в начале нынешнего века. Имел огромное влияние на Александра III, (Ред.).
[Закрыть],
Со «штундой» борется умно
В союзе с праведным монархом;
Его попы зовут давно
Святым «гражданским патриархом»,
С Победоносцевым вдвоем
Ты воевал, как божий воин!
Ты рая светлого достоин,
И о бессмертии твоем
Молебен живо мы споем…
Царь
Нет, не поможет твой молебен!
Поп
Отчаянье – есть смертный грех.
Верь мне, властитель полумира,
Еще крепка твоя порфира…
Царь
ДЛЯ МЕНЯ И ДОВОЛЬНО
(Песня умирающего комика)
Дни за днями бегут над твоей головой,
И годам улетать не закажешь.
Бедный комик, окончив путь жизненный свой,
Жалкий шут, ты в могиле спать ляжешь.
На вершине небес дух твой должен блуждать,
Как на сцене, уныл, безотраден;
А под черной землей труп актера глодать
Будут массы прожорливых гадин.
На тебя не возложат лавровых венков,
Ни медалей, ни знаков отличий;
Разве вспомнят: "Нед_у_рен был в нем _Хлестаков_,
А, под старость, хорош _Городничий_".
Разве молвят еще: "Удивительно глуп
В нем был _Чацкий_ – ботлив и амурен;
Но зато в нем предстал наяву _Скалозуб_,
И как _Фамусов_ был он недурен".
А подруга твоя, утаив в сердце лед,
С голой грудью в «Елене» предстанет.
Друг актера (к несчастью, плохой рифмоплет)1,
Над могилой стишонками грянет.
Вот и все для тебя! Огонек твой потух,
Догорело в светильнике масло…
Где же песни твои? Где веселый твой дух?
Все исчезло, погибло, угасло!"
Так я песню мою напеваю тайком…
Пред кончиной мне видятся грезы,
Что несется она – эта песнь – ветерком
И дробится… на мелкие слезы.
Их не видит никто, кроме бога. Лишь он,
Бесконечной любовью владея,
И в весельи людском услыхать может стон,
И простит он шута-лицедея.
Я был раб, вечный шут; но в актере-рабе,
В старом комике, есть вдохновенье…
После смерти моей проживу ли в тебе,
В грустной песне, одно лишь мгновенье?
Гой ты, песня шута, горделивой не будь,
За тебя и смешно мне и больно.
Но когда мою песнь повторит кто-нибудь
И вздохнет – _для меня и довольно_!
