Текст книги "«Хризантема» пока не расцвела"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Разговор с начальником управления полиции и сидевшим у него Вада потряс Комура. Так с ним разговаривали впервые. Он вернулся к себе и, сев за стол, подпер голову руками. Желание плюнуть на все и уйти переполняло его. Пусть попробуют разобраться без него. Особенно теперь… Еще несколько шагов, и террористов можно брать. Но его слишком торопят. Он чувствовал груз ответственности. Что бы ни задумали террористы, прольется немало крови. И он должен помешать этому.

* * *

Группа «Боевое знамя» образовалась довольно давно. Комура нашел в архивах следы ее прежней деятельности. Она откололась от крупнейшей студенческой организации – всеяпонской федерации органов студенческого самоуправления – и насчитывала всего несколько десятков человек. Ему удалось разыскать старые информационные сообщения полиции, относящиеся к периоду формирования группы, и восстановить имена будущих террористов. Вначале они не скрывали подлинных фамилий.

Масаеси Сибата, Кодзи Сато и Акио Симадзу в университете входили в «комитет классовой борьбы». Они активно участвовали в студенческой деятельности, устраивали сидячие забастовки в аудиториях, требовали расширения прав студенческого самоуправления. Но так продолжалось недолго, затем все трое покинули университет. По времени это совпало с созданием группы «Боевое знамя», которая в течение нескольких лет вела вполне безобидную пропаганду. Года за два до первых взрывов сведения о группе перестали поступать. Но начиная с первой же бомбы ответственность за взрывы неизменно брали на себя террористы «Боевого знамени».

Комура собрал свидетельские показания всех тех, кто хотя бы мельком их видел. Составленные по его просьбе описания их внешности он долго сравнивал с сохранившимися фотографиями группы Сибата. Два портрета совпали. Самого Сибата и Симадзу. Сравнивая распечатанное на гектографе руководство по изготовлению бомб, сопровождаемое пространным политическим комментарием, с текстом университетских сочинений Сибата (в группе он исполнял роль теоретика), Комура узнавал знакомые выражения, знаком был и строй мыслей, путаных, но свидетельствующих о политической одержимости. Ныне Сибата писал, что в Японии назрела революционная ситуация и достаточно поднести фитиль, чтобы порох взорвался. И начать следует с террора, чтобы разбудить японцев, «взорвать их мировоззрение», подтолкнуть, заставить действовать. Стоит только дестабилизировать положение в стране, и революция вспыхнет неостановимо, как цепная реакция. Особенно резко, не стесняясь в выражениях, Сибата ругал коммунистов, называл их «предателями», призывал к «беспощадной борьбе» с компартией. Но Комура интересовался не только теоретическими предпосылками действий группы. Помимо пропагандистских листовок члены «Боевого знамени» в большом количестве рассылали инструкции по изготовлению самодельных бомб с нелепыми заголовками для отвода глаз, вроде: «Теория витаминов», «Антология роз». По мнению экспертов полицейского управления, с помощью такой инструкции даже ребенок был способен изготовить смертоносное оружие.

Комура долго не мог засечь членов группы. Они появлялись в самых неожиданных местах и быстро исчезали. В первый раз ему удалось нащупать группу после взрыва на девятом этаже нового здания компании «Мицубиси». Благодаря несовершенству мины убитых не было. Пострадали в основном прохожие: на них посыпались осколки оконных стекол. Один из полицейских, дежуривших на улице, вспомнил, что почему-то обратил внимание на сильно заросшего молодого человека с сумкой и портфелем, входившего в здание незадолго до взрыва, тот испуганно озирался по сторонам, чем резко выделялся среди аккуратных и респектабельных клерков крупнейшей национальной корпорации. Молодой человек вошел в здание, минут через десять вышел уже без сумки и портфеля и сел в ожидавшую его машину. Полицейский даже номер запомнил. Выяснилось, что такой номер не зарегистрирован. Комура начал охоту.

Через неделю автомобиль с этим номером появился вновь. Полицейский патруль вовремя сориентировался и связался с управлением. Немедленно прибыла специальная машина, набитая агентами наружного наблюдения. Подозреваемые оказались непрофессионалами и слежки не заметили, поэтому удалось легко установить сразу две квартиры по соседству, куда те заезжали. Агенты Комура засели в смежном доме, благо тот оказался незаселенным. За неделю наблюдений они сфотографировали девять человек, заходивших в квартиры. Одним из них был Кодзи Сато.

Комура хотел, как это и полагалось по канонам полицейского дела, опутать группу сетью и взять всех разом. Но пока контактов группы с внешним миром засечь не удалось: террористы общались только между собой. Активность их возросла. Они встречались по нескольку раз в день, но в поле зрения полиции не попал ни один новый человек. Комура выжидал. Газеты неизменно связывали террористов с компартией. Комура же, который, естественно, не питал симпатий к коммунистам, знал, что те, кто бросал бомбы, равно ненавидели и консерваторов и коммунистов, поэтому газетные версии лишь мешали ему работать – эти «открытия» по непонятным для него причинам охотно подхватывались в полицейском управлении. Начальство укоризненно выговаривало ему: «Даже газеты знают, где искать вдохновителей преступлений, а вы гоняетесь за призраками».

В центре города взорвался грузовик с пропаном, Комура сам читал соответствующее объяснение районного полицейского отделения. Но в вечернем выпуске одной из газет появилось сообщение о взрыве бомбы замедленного действия. Комура удивленно поинтересовался у шефа, что это значит, но тот посоветовал ему заниматься своими делами. Мнимая бомба «взорвалась» возле помещения фирмы, которую не так давно орган компартии обвинил во взяточничестве с целью получения выгодных контрактов. Выступавший с речью депутат от консервативной партии громогласно заявил в парламенте: «Вот чем коммунисты подкрепляют свои нападки на честных людей». Протесты депутатов-коммунистов во внимание не принимались. Телекомментаторы без обиняков ставили знак равенства между понятиями «коммунизм» и «терроризм».

Когда группа наружного наблюдения сообщила по радиотелефону, что один из девяти, зарегистрированный в полицейской картотеке под именем Нобумаса Курокава, сев в такси, направился в аэропорт, Комура почувствовал: началось.

Курокава взял билет на реактивный самолет «ДС-8», вылетавший в Осака.

Связавшись с полицейским управлением в Осака, Комура решил отправиться туда следующим рейсом. Через час к нему ворвался инспектор с телеграммой: «Применив оружие, Курокава захватил в воздухе самолет. Он требует записать на пленку и передать по радио его обращение к японскому народу, а также три миллиона долларов наличными для вылета за границу. В противном случае угрожает взрывом. На борту 76 пассажиров и 8 членов экипажа».

Тут же поступило другое сообщение: «Курокава решил сесть в осакском аэропорту. Угрожая взрывом, к самолету никого не подпускает».

Комура не колебался ни минуты. Надев под пиджак наплечную кобуру и проверив, заряжен ли его пистолет, он помчался на аэродром. По личному указанию министра транспорта его ожидал спецсамолет, который сразу же поднялся в воздух. С ним вылетели и три сотрудника из его сектора. Комура сам занимался с ними, и по меткости стрельбы и владению приемами борьбы они вполне подходили для операции, которую предстояло осуществить. Комура не выходил из тесной кабины пилота. Согнувшись в три погибели, он слушал, что происходило там, на «ДС-8».

Курокава, с которым пытались вести переговоры, неожиданно потерял самообладание и объявил, что, если власти немедленно не выполнят его требований, заложники будут уничтожены. Он приказал пилоту поднять самолет, не дожидаясь разрешения контрольно-диспетчерского пункта, что едва не привело к столкновению в воздухе. После этого террорист пырнул ножом стюардессу, пытавшуюся что-то ему объяснить, и связал ее. Положение осложнилось. Полет Комура в Осака терял целесообразность, и он хотел было приказать пилоту возвращаться в Токио, но поступило сообщение от диспетчера осакского аэропорта: «Топлива в самолете почти не осталось, далеко они не улетят. Придется ему сесть… Если только Курокава не решит покончить счеты с жизнью и прихватить с собой души остальных пассажиров». Комура принял решение продолжать преследование.

Когда стемнело, пилот «ДС-8» посадил машину в Нагоя. Курокава потребовал заправить самолет и следил за техниками из кабины. Группе Комура удалось в это время подобраться к самолету с противоположной стороны. В салон они проникли через аварийный люк. Приготовив оружие, затаились возле кабины пилотов. Минут через двадцать стюардесса, связанная Курокава, попросилась в туалет. Террорист, довольный, что требование о заправке выполнено и ничего подозрительного не произошло, разрешил ей выйти. В открытую дверь ворвался Комура. Он немного не рассчитал, и Курокава успел с потрясающим проворством выхватить нож и полоснуть себя по горлу. Его немедленно подхватили и вынесли из самолета. Раненый потерял много крови, но остался жив.

Тут же из Нагоя Комура передал в Токио указание брать всех выявленных террористов, и сам, не отдыхая, вылетел обратно. Удалось взять троих. Пятеро ускользнули. Один из арестованных покончил с собой, проглотив ампулу с цианистым калием. По отпечаткам пальцев полиция установила его личность: Акира Исикава, 27 лет, несколько раз был арестован по обвинению в краже и других мелких преступлениях.

В Токио Комура прилетел утром. В аэропорту его ждала машина. В ней сидел инспектор Уэда, который руководил ночной операцией. «Там один совсем молоденький, из студентов, в отличие от других с полицией дела не имел. Я его приказал поместить отдельно. По-моему, с ним можно работать. Он расколется».

Следователь направился прямо в тюрьму. Допрос надо провести немедленно, пока арестованные не пришли в себя.

Уэда был прав. Киба оказался худеньким, запуганным пареньком, который после первых же угроз расплакался и, рыдая, начал рассказывать. Сам он студент-химик, отвечал в группе за бомбы.

– Сначала мы просто занимались пропагандой, – шмыгая носом, говорил Киба, – Сибата считал, что наш долг – помогать угнетенным… Он забирал у нас все деньги, чтобы мы тоже чувствовали себя нищими… Часто он пропадал куда-то и возвращался пьяный… Меня они шантажировали. «Если ты уйдешь, мы сообщим о тебе в полицию, сядешь на несколько лет. Так что тебе одна дорога – с нами». Но все было ничего, пока не появился Гэн Шэн.

– Кто? – переспросил Комура. – Гэн Шэн? Он китаец?

– Он очень похож на японца и говорит без акцента. Сибата привел его к нам и сказал, что этот человек будет помогать делать революцию. Он снабжал группу деньгами. Потом привез оружие – ножи и пистолеты. На них не было заводского клейма, и Исикава, подвыпив, как-то сказал мне: «Видал, что нам подсунули? Пистолеты-то китайского производства. Схватят с ними – обвинят в шпионаже». Дал он нам и руководство по изготовлению бомб.

– Где этот Гэн Шэн жил? Где он сейчас находится?

– Я не знаю. Правда, не знаю. Он уходил и приходил неожиданно. Мы боялись его.

– Продолжайте.

– Он настоял на том, чтобы мы убили товарищей, тех, которые начали сомневаться. Обвинил их в контрреволюции… Их пытали там, в нашем убежище, в горах, потом оставляли в снегу умирать…

– Где находится убежище?

Киба молчал.

– Учти, у тебя одна возможность избежать тяжкой кары – рассказать все, как есть. Ты понимаешь, сколько на тебе человеческих жизней?

– Убежище в горах, рядом с местечком N. Комура прервал допрос, сейчас важнее найти других, а Киба и так расскажет все, что еще не успел.

С протоколом допроса Комура бросился к начальству.

Убежище террористов располагалось неподалеку от уединенного зимнего курорта, где почти не бывало туристов. Сюда приезжали лишь немногочисленные любители здешних тихих мест. В большинстве своем одинокие пожилые люди. Они подолгу бродили по заснеженным холмам, залитым солнцем, а потом, вернувшись в единственную гостиницу, грелись у хибати [3]3
  Хибати – небольшая жаровня.


[Закрыть]. Эти люди ценили возможность пройтись по нетронутому снегу, подышать свежим морозным воздухом.

В местном отделении полиции Комура уже ждали. Инспектор, родившийся здесь и всю жизнь здесь проработавший, сумел обнаружить логово.

– К хижине ведет всего одна тропа, да и то идущего видно издалека, – доложил он. – Других подходов нет. Скажем, если у них снайпер имеется, то вообще не пройти. По одному целый полк перестреляют.

– А ночью? – спросил Комура.

– Ночи-то сейчас лунные. На снегу тени. Видно все как на ладони.

– Так что же делать? – спросил один из полицейских, прибывших с Комура.

– А ничего, – так же спокойно ответил инспектор, – раз надо, значит, пойдем.

Двигаться решили под утро, так больше надежды, что террористы, устав, к концу ночи потеряют бдительность, окажутся менее внимательны. Неожиданно за час до начала операции прибыл Вада.

Под покровом темноты полицейским удалось незаметно подобраться к хижине и окружить ее. Видимо, террористы не ожидали, что их так быстро обнаружат. Комура передал по цепи: «Приготовиться». Вада держался сзади, возле полицейского с рацией. Связь с управлением поддерживалась постоянно.

Быстро светало. Комура прикинул: до домика сто с лишним метров. Пробежать – полминуты, а там? Дом построен основательно, пока вышибешь дверь, завяжется перестрелка, и кто знает, чем она кончится… Комура отполз к Вада – надо предложить преступникам сдаться, не применяя оружия. Вада согласился. Слова Комура, многократно усиленные громкоговорителем, разбудили утреннюю тишину этого благословенного местечка. Несколько минут в домике было тихо. Затем из окна выстрелили. Это был ответ.

Комура повернулся к Вада:

– Надо немного оттянуть людей, чтобы шальной пулей не задело, и начинать осаду. Долго они не выдержат.

– Да вы что? – вскинул тот голову. – Их надо брать. Иначе днем сюда прибудет пресса. Эти подонки почувствуют себя героями дня, им только этого и надо… А когда здесь на каждом дереве угнездится репортер, попробуй постреляй – сразу скандал начнется. Парламентские запросы, протесты всякие и прочее.

– Вада-сан, но в перестрелке без жертв не обойтись, а они нам живыми нужны.

– Живыми, живыми, – проворчал Вада. – Главное, их обезвредить, ясно?

– Да ведь там, в домике, всего несколько человек. А остальные скроются, исчезнут. Мы же не выясним ни фамилий, ни адресов…

Комура был искренне удивлен. Даже начинающему полицейскому известно, что преступника следует брать живым. Стреляют в случае крайней необходимости. А тут без крови не обойтись.

Медленно и отчетливо Вада произнес:

– Мне поручено уничтожить эту банду. И я это сделаю. Даю вам полчаса на всю операцию.

Секунду Комура помедлил. Затем повернулся и бесшумно, прячась за деревьями, направился к полицейским. Люди молча выслушали приказ. Только изумленные взгляды были ответом на него,

– Что вы на меня уставились? – не выдержал Комура. – Пули испугались?

…Все заняло меньше десяти минут. По сигналу полицейские, не стреляя, бросились к дому. Огромными прыжками Комура мчался впереди. Вжик, вжик – засевшие в доме открыли стрельбу. Пригнуться, прыжок в сторону вправо, влево, вот и дом. Кто-то охнул и тяжело осел на снег. Только не останавливаться, а то перестреляют. Комура, тяжело дыша, прижался к стене – так он был вне зоны обстрела. Оглянулся – неподалеку, нелепо подвернув под себя руку, видимо, убитый, лежал полицейский. «Уэда, – понял Комура, – лучший из ребят. Отличный, способный инспектор… Жена у него, двое детей. Сын и дочь. Или две дочери?» Внезапно слепая ярость толкнула его к окну дома. Как в тренировочном зале полицейской школы, Комура подпрыгнул, выбил стекло и, перевернувшись через голову, оказался в комнате.

– Бросай оружие! – заорал он. – Ложись! На пол, все на пол!

И, чтобы не дать террористам опомниться, несколько раз выстрелил поверх голов. Двое оторопело выпустили из рук оружие, один замер с открытым ртом. В этот момент он уловил незаметное движение в углу комнаты и повернулся. Последнее, что он увидел перед тем, как потерял сознание, – огромные, горящие ненавистью глаза женщины. Комура не слышал, как в дом ворвались полицейские, не видел и обезоруженных террористов.

Ему повезло. Через три недели, бледный и худой, он уже вышел из больницы. Комура получил звание старшего инспектора, был награжден грамотой. В управлении его поздравляли. Начальство предлагало отдохнуть, но он хотел, пока не поздно, выявить оставшихся на свободе членов группы «Боевое знамя», Однако дело было передано в другой отдел, и его под вежливыми предлогами не подпускали к расследованию. Он записался на прием к начальнику управления. Тот обещал принять, но не смог. С Комура беседовал один из заместителей. Он, улыбаясь, говорил комплименты, а потом мягко, но настойчиво посоветовал забыть о «Боевом знамени». («Они и так стоили вам крови. Пусть теперь другие повозятся»). А на следующий день его ожидал сюрприз. Приказом начальника он командировался на Хоккайдо для инспектирования местного полицейского управления. («И для обмена опытом. Вы ведь теперь старший инспектор, герой, можно сказать», – заметил чиновник, оформлявший его документы.) Комура вылетел в Саппоро той же ночью. И в первый же день поездки бессмысленно, до беспамятства напился. Он почти не выходил из гостиничного номера, откуда вышколенная прислуга каждый день выносила кучу опорожненных бутылок. Пил он беспробудно весь месяц. Вероятно, отзыв о его поведении был доведен до сведения самого высокого начальства, потому что, когда он вернулся, на его месте сидел другой человек. А Комура, заставив помучаться два месяца без работы, перевели в уголовный отдел заниматься кражами и грабежами.

Случившееся Комура переживал очень тяжело. Он, правда, перестал пить, но замкнулся в себе. Гордость мешала ему жаловаться, добиваться справедливости. Он был слишком молод, самолюбив. Да и надеялся сначала, что все образуется, начальство поймет – без него нельзя. Но годы шли, и Комура смирился.

От нервного напряжения, как у старика, стали мелко дрожать руки, и Комура привык прятать их в карманы. А когда начинал волноваться, то ощущал мучительное подергивание мускулов лица. Пытаясь справиться с тиком, Комура сжимал челюсти. Это вошло в привычку, и лицо (с припухлостью под глазами после запоев) приобрело жесткое, надменное выражение.

Полгода спустя после той операции в горах в газетах появились сообщения о том, что «экстремисты, производившие взрывы в офисах крупных японских компаний», приговорены к смертной казни. В управлении Комура узнал, что лишь двое помилованы: Юкио Кога, поскольку защита доказала, что он был ранен и не отстреливался, а следовательно, не оказывал сопротивления властям, и Хироко Сасаки, единственной виной которой был выстрел в Комура. Суд учел, что она была в состоянии аффекта из-за показавшегося ей смертельным ранения Юкио Кога, который был ее любовником. И оба осуждены на небольшие сроки.

* * *

Теперь Вада хорошо вспомнил Комура. Довольно способный, но абсолютно непонятливый парень. Лез не в свое дело, мешал. Выполнял бы только то, что ему говорили, и, может быть, сидел бы теперь в соседнем с Вада кабинете.

Начальник управления даже поморщился, вспомнив, сколько пришлось возиться, чтобы подготовить материалы, доказывающие связь «Боевого знамени» с компартией. Правда, получилось это, если говорить честно, не очень удачно. Газеты-то, конечно, их поддержали, но депутаты-коммунисты подняли шум в парламенте, заявив, что документы фальшивые. В разгар шумихи как раз и убрали в отставку предшественника Вада, благо он достиг пенсионного возраста. А вскоре тихо, незаметно это кресло перешло к нему. Его готовность повиноваться и не задавать лишних вопросов была оценена. «Вот чего не хватало этому Комура», – позволил себе улыбнуться Вада.

* * *

Джордж Мортон, сотрудник нью-йоркской «Дейли геральд», прилетел в Японию через неделю после того, как подкомиссия американского сената по делам транснациональных корпораций сообщила, что суммы выплат компании «Джонсон», иначе говоря, взяток, в Японии превысили 14 миллионов долларов. Ревизор компании Хилсмен заявил, что, по его сведениям, деньги получали как представители авиакомпаний, закупавшие у «Джонсон эйркрафт корпорейшн» самолеты, так и высокопоставленные чиновники правительства. С этого сообщения, помещенного в крупнейшей токийской газете, начался грандиозный скандал, пик которого еще был впереди. Президент корпорации «Фудзи кабусики кайся» признал, что он получил в качестве комиссионных за покупку пассажирских самолетов «Элефант-211» 3 миллиона долларов. Кому достались остальные деньги, пока было не ясно. Мортон вылетел в Токио с заданием написать о реакции японцев на эти события.

– Нам нужен широкий спектр мнений, – напутствовал его редактор отдела. – Поговорите с бизнесменами, политиками, с простыми людьми. Ну, и попробуйте покопаться в этом деле. Если повезет – попадете на первую полосу.

Ради этого стоит постараться, решил Мортон. Он впервые прилетел в Японию. И был ошарашен бесконечным количеством поклонов, которыми обменивались ее жители. Никаких рукопожатий, похлопываний по плечу и прочей европейско-американской фамильярности. Он с изумлением наблюдал, как на улице двое уже пожилых японцев, встретившись, почтительно склоняются друг перед другом, на мгновение застывают и, не промолвив ни слова, расходятся. Незнакомые обмениваются визитными карточками. Но вскоре восточная экзотика перестала интересовать Мортона. Дело «Джонсон» становилось все более сложным, и журналист, не лишенный детективной жилки, начал «копать».

* * *

Помимо пассажирских самолетов, управлению национальной обороны Японии (УНО) продан был истребитель «С-110». На одной из пресс-конференций выведенный из терпения вопросами журналистов заместитель начальника управления вдруг заявил, что ради этой покупки правительство отменило решение о производстве отечественных истребителей. Новая сенсация!

На следующий день генерал, правда, отрекся от своих слов, сославшись на то, что его «неправильно поняли». Но тем не менее колесо завертелось.

(В свое время после встречи с президентом США премьер-министр Касаи на заседании Совета национальной обороны предложил отменить принятое ранее решение о производстве собственного истребителя и закупить вместо этого американские самолеты «С-110». Вскоре компания «Джонсон эйркрафт корпорейшн» и получила заказ.)

* * *

Первый большой репортаж Мортона, помещенный хотя и не на первой полосе, но на достаточна видном месте, начинался так: «Общеизвестно, что стоит американцам чихнуть, как у японцев начинается грипп. Доклад, в котором подкомиссия американского сената сообщала о 14 миллионах долларов, израсходованных «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в качестве комиссионных, вызвал у японцев чувство стыда. Правда, многие, особенно консервативные политики, не видят в этом ничего дурного. В конце концов подобные скандалы случались и раньше, и почти всегда их удавалось замять, виновные исчезали, заменялись другими лицами, факты и свидетельские показания забывались, терялись. Такова традиция. Здесь говорят: в мире японской политики деньги являются той смазкой, без которой не принимается ни одно важное решение.

Но вокруг решения премьер-министра Касаи о покупке «С-110» развернулась такая обширная кампания критики и в прессе и в парламенте, что он был вынужден подать в отставку. Ни один человек не ожидал этого».

Когда Мортон собирал этот материал, он и не подозревал, что уже через неделю бывший премьер окажется за решеткой.

В очередном репортаже, отправленном в редакцию «Дейли геральд», Мортон пытался передать то странное чувство, которое вызвал у него этот арест. Говоря о желании неких могущественных сил убрать Касаи с политической арены, он проводил параллель с Уотергейтским делом. В нарушение всех традиций премьера сделали обыкновенным уголовным преступником. Почему это произошло? Какие цели преследовались?..

* * *

– Во-первых, не преувеличивайте, – отрезвляюще заметил Мортону Уолтер Бенджамин, представлявший в Японии американское информационное агентство, – не принимайте слишком всерьез заключение Касаи в тюрьму…

– Что же это шутка, по-вашему? – возразил Мортон. – Подержат его немного и выпустят с извинениями?

– Ничегошеньки вы еще не поняли, – покачал головой Бенджамин, весело посматривая на молодого журналиста, – Вы в Токио меньше месяца. А я здесь с сорок пятого.

Бенджамин в совершенстве владел японским, считался одним из лучших специалистов по стране и даже женился на японке, дочери известного художника.

К этому человеку Джордж Мортон прибыл с письмом от мужа своей старшей сестры, которого связывало с Бенджамином дальнее родство.

Впервые они встретились в ресторане «Суэхиро», расположенном на Гиндзе, в центре Токио. Суэхиро – это складной веер. Другое значение этого слова – обстоятельства, сулящие счастье и удачу.

Они сидели на втором этаже в обеденном зале, где все было подобрано о тон: мягкая мебель, картины, светильники.

– Хотите, попробуем скияки? – спросил Бенджамин. – Это очень забавно, уверяю вас. Приносят большую тарелку тонко нарезанного сырого мяса. И вы сами палочками бросаете его, овощи и грибы на сковородку с кипящим маслом. Через мгновение блюдо готово. С соевым соусом и прочими приправами очень вкусно.

Но Мортон предпочел традиционный бифштекс.

– Давайте проанализируем ситуацию, – вслух размышлял Бенджамин. – Касаи обвиняют в том, что он получил взятку от компании «Джонсон эйркрафт корпорейшн» за помощь в продаже самолетов «Элефант-211». Прокуратура пытается доказать, что в силу занимаемого положения Касаи контролировал решения компании «Фудзи». Следствие опирается на показания бывшего президента «Джонсон», который рассказал о встрече с председателем совета директоров «Фудзи» Ояма. Во время переговоров Ояма дал ему понять, что пора сделать Касаи «политическое пожертвование». Иначе, заявил он, компании трудно будет что-либо продать Японии. 3 миллиона долларов были вручены Ояма, который позднее сообщил, что деньги переданы Касаи. Правда, не было упомянуто, где именно это происходило, в служебной резиденции премьер-министра или у него дома.

– Какое это имеет значение? – удивленно спросил Мортон. – Важен сам факт получения взятки.

– Не все так просто. – Бенджамину было приятно, что он может продемонстрировать свою осведомленность, тем более что этот дальний родственник своим искренним желанием разобраться внушал ему симпатию. – Взяточничество – одно из самых труднодоказуемых преступлений в этой стране, – тоном университетского профессора продолжал он. – Всякий, кто дает взятку, немедленно объявляется «частным жертвователем», и следствие ничего не может доказать. Всему виной практика «политических пожертвований» депутатам парламента и прочим влиятельным лицам. Все понимают, что это форма незаконной платы за разного рода услуги: получение подрядов, хороших заказов, – но делают вид, будто речь идет о пожертвованиях на избирательную кампанию или что-либо в этом роде.

Насытившись, Бенджамин отодвинул тарелку и не торопясь раскурил сигару. Мортон с нетерпением ждал продолжения рассказа.

– В деле Касаи прокуратура должна доказать суду три момента. Во-первых, сам факт взятки. В большинстве случаев обвиняемые, разумеется, все отрицают. Во-вторых, сознавал ли получатель денег, что речь идет именно о взятке. Это очень тонкий момент. Ведь обвиняемый чаще всего говорит, что и не подозревал о том, какой характер носит вручение «подарка». Третий момент, который следует доказать обвинению, – это то, что были нарушены пределы служебной компетенции премьер-министра. В семьдесят второй статье конституции говорится…

– Вы помните наизусть всю конституцию? – удивился Мортон.

– Нет, конечно. Но сейчас все время ссылаются на этот пункт, потому я и запомнил. Там говорится, что премьер-министр осуществляет контроль и надзор над различными административными учреждениями. Но никто не определил масштабы этого «контроля и надзора», понимаете? Всем ясно, что если премьер, облеченный правом назначать и смещать министров, дает указания о покупке определенного самолета, то кто же будет задумываться: в какой роли в данном случае выступает глава государства – официальной или частной? Но оказывается, что с юридической точки зрения не все так просто. Если юристы докажут, что предложение о покупке самолета Касаи сделал как частное лицо, а деньги, полученные им, были пожертвованием, комиссионными, чем угодно, только не взяткой, он выйдет из тюрьмы.

– Казуистика какая-то, – с сомнением произнес Мортон. – Значит, вы думаете…

– …что на ближайших же парламентских выборах, безотносительно к тому, будет ли Касаи по-прежнему в тюрьме или под следствием, он вновь станет депутатом и возглавит свою могущественную фракцию.

Бенджамин говорил так уверенно, что Мортон не решился спросить о том, что больше всего его интересовало: почему все же именно Касаи оказался за решеткой? Ведь и прежде премьеров уличали в аналогичных преступлениях, но они выходили сухими из воды. Почему же Касаи заставили сначала уйти в отставку, а потом еще и арестовали? Кому это выгодно? Кто стоит за всем этим?

* * *

– Ничего вы от меня не узнаете. Не желаю иметь дел с полицейскими. Выискиваете, вынюхиваете, всюду нос суете. А достается честным людям. Настоящие преступники никогда не попадаются. Так что напрасно вы тут третесь…

Адрес Хироко Сасаки – старшей сестры убитой Митико – Комура выяснил в адресном бюро. Она жила под своей фамилией. Видимо, связи с террористическими группами остались в прошлом.

Но, обнаружив, что Сасаки нет дома и, судя по газетам в почтовом ящике, отсутствует она как минимум со вчерашнего дня, он насторожился. Конечно, мало ли какие дела могут быть у молодой женщины. Но рядом с убийством Митико и побегом Юкио Кога – ведь он был когда-то любовником Сасаки – ее отсутствие могло оказаться не случайным.

Время было рабочее, и, кроме этого нудного старика пенсионера, из которого Комура уже добрые полчаса не мог ничего выжать, никого из соседей дома не было.

– А зачем, собственно, она вам понадобилась? – спросил старик.

– Да ее родственники разыскивают.

– Родственники? – Старик подозрительно посмотрел на Комура. – Что-то не припомню, чтобы она упоминала о родственниках.

– А вы с ней близко знакомы?

– Близко, не близко… Уж ее-то дела я знаю, – не без самодовольства пробормотал старик. – Но вам ничего не расскажу, – тут же добавил он, правда, без прежней неприязни в голосе, что сразу отметил Комура.