Текст книги "КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Прекратилось строительство объектов, сооружавшихся силами МВД и требовавших большого количества материалов и рабочей силы, – Главного Туркменского канала, самотечного канала Волга – Урал, Волго-Балтийского водного пути, гидроузлов на Нижнем Дону, железных и автомобильных дорог на Севере.

Маленков и Берия явно хотели облегчить бремя крестьянина, децентрализовать управление экономикой, проводить более либеральную политику.

Повысили закупочные цены на продукты сельского хозяйства, был сделан упор на производство товаров широкого потребления, за что потом Маленкова, когда дойдет до него очередь, будут критиковать. 1 апреля 1953 года в газетах был опубликован длинный, на целую полосу, список товаров, на которые были снижены цены.

Берия занимался и международными делами.

Начались переговоры о перемирии – в Корее война шла уже три года. В Венгрии закончилась эпоха сталинизма, премьер-министром в первый раз стал Имре Надь, который возглавит страну и в 1956-м. Венгерский кризис со временем приведет к власти другого главу госбезопасности – Юрия Владимировича Андропова.

Берия попытался восстановить отношения с Югославией, разорванные при Сталине. Он поручил своим разведчикам устроить ему конфиденциальную встречу с Александром Ранковичем, который в югославском руководстве занимал такие же, как он, должности. Ранкович был членом политбюро, заместителем главы правительства и министром внутренних дел. Но встретиться они не успели.

Летом 1953 года ухудшилась ситуация в Восточной Германии. Неумелая политика ее лидеров, низкий уровень жизни, особенно по сравнению с Западным Берлином, куда еще был свободный доступ, привели к народному восстанию 17 июня. Охватившее все города ГДР, оно было подавлено советскими танками. Это вселило сомнения в правильности курса на строительство в Восточной Германии социализма.

Мнения в Москве разделились. Берия считал, что «незачем заниматься строительством социализма в ГДР, необходимо, чтобы Западная и Восточная Германия объединились как буржуазное, миролюбивое государство». Молотов, который вновь стал министром иностранных дел, ему резко возражал. Спор решился в пользу Молотова, потому что 26 июня Берия был арестован. Но исторически Берия был ближе к истине.

Незадолго до своего ареста он вызвал в Москву основных резидентов разведки, чтобы поставить перед ними новые задачи. И заменил всех руководителей представительств МВД в странах народной демократии. Отправил совсем молодых людей. Всем прежним руководителям представительств был устроен экзамен на знание языка страны пребывания. Кто сдал, возвращались назад, хотя и с понижением в должности. Не сдавших зачисляли в резерв. А язык знали далеко не все – привыкли работать с переводчиком.

Историк Никита Петров пишет, что Берия почти в десять раз сократил аппарат уполномоченного МВД в Восточной Германии, где работали 2200 чекистов. Берия пришел к выводу, что советские офицеры подменяют органы госбезопасности ГДР и мешают им работать. В Восточной Германии осталось 300 чекистов, и они уже исполняли чисто советнические функции.

Виталий Геннадьевич Чернявский, который в 1953 году руководил отделом во Втором главном управлении МВД (внешняя разведка), рассказал мне, как его неожиданно вызвал Берия и отправил в Румынию старшим советником сразу при двух румынских министрах – госбезопасности и внутренних дел.

– Вы пользовались особым доверием Берии?

– Я был для него новым человеком. Последние годы Берия не руководил непосредственно НКГБ и НКВД, и все это время я был вне поля его зрения. В 1953-м сыграли роль моя хорошая служебная аттестация, положительные отзывы руководителей Первого управления.

– А почему он послал вас в Румынию?

– Впервые меня отправили туда в начале сентября 1944-го. Я пробыл там три года, хорошо изучил страну, быт и нравы, психологию народа, свободно владел румынским языком, так что в случае необходимости выступал в качестве заправского румына, чему способствовала и моя внешность. Но мне не хотелось оставлять работу в центральном аппарате. Попытался уговорить начальника управления отвести мою кандидатуру. Но куда там: перечить Берии никто не решался.

– Какое впечатление он на вас произвел?

– Это был хитрый, коварный и безжалостный царедворец, идущий по множеству трупов к вершинам власти. Ум у Берии был острый, расчет точный. Он хорошо разбирался в искусстве разведки и контршпионажа.

После прихода в МВД Берия подверг резкой критике деятельность разведки в послевоенные годы и начал энергично заниматься ее перестройкой. Он обновил состав советнических групп в странах народной демократии, поставил во главе молодых и деятельных сотрудников. Потребовал, чтобы они свободно владели языком страны пребывания и могли беседовать с руководителями секретных служб и лидерами государств без переводчиков.

Считая, что отношения с нашими союзниками должны быть более уважительными и доверительными, он настаивал на том, чтобы советники не вмешивались во внутренние дела и не давали рекомендаций по «скользким» делам, особенно тем, которые возникали в результате внутренней борьбы в правящей верхушке, дабы ни у кого не было ни малейшего повода для ссылки на то, что они заведены и реализованы по указанию советских товарищей.

– Какие указания вы получали от Берии?

– Едва я успел немного осмотреться в румынской столице, как 17 июня в Берлине начались выступления рабочих против политики правительства ГДР, которые были подавлены Советской армией. Берия позвонил мне по ВЧ и предупредил: «Головой ответите за то, чтобы такого не случилось в Бухаресте». И приказал каждый день докладывать лично ему или его первому заместителю Кобулову, на котором замыкалась внешняя разведка, об обстановке в Румынии. К Бухаресту подтянули части отборных дивизий румынской армии, которые были сформированы во время войны на территории Советского Союза, подразделения пограничных войск, было усилено патрулирование столицы и окрестностей… В Румынии тогда ничего не произошло.

В день, когда был арестован Берия, у меня умолк аппарат ВЧ. Я не мог дозвониться в Москву. А примерно через месяц меня, как и других старших советников, отозвали: «Вы были назначены без согласования с ЦК КПСС, поэтому вас освобождают от должности. Ждите нового приказа…»

У РУЛЯ ГОСУДАРСТВА

Думать, что тогда все Берию ненавидели, неверно. Когда освободили «врачей-убийц» и наказали тех, кто их посадил, трижды Герой Социалистического Труда академик Яков Борисович Зельдович сказал Андрею Дмитриевичу Сахарову не без гордости:

– А ведь это наш Лаврентий Павлович разобрался!

Были такие настроения среди некоторых людей: «Лаврентий Павлович – единственный защитник и опора».

Алексей Аджубей слышал его выступление на торжественном собрании, посвященном очередной годовщине Октября. Внешне располневший, с одутловатым, обрюзгшим лицом, он был похож на рядового служащего. Одежда сидела на нем мешковато. Но говорил он хорошо, почти без акцента, четко и властно. Умело держал паузы, вскидывал голову, дожидаясь аплодисментов. Доклад ему составили нестандартно.

Профессор и генерал Владимир Филиппович Некрасов, в те годы молодой офицер МВД, вспоминает:

– Лаврентий Павлович – тогда это для меня была фигура безупречная. Песня такая была: «Вперед за Сталиным ведет нас Берия», «Марш чекистов». Авторитет его, по-моему, был непререкаем. Я работал в Казанском военном училище, рядом служили суворовцы из Ташкентского суворовского училища, те вообще боготворили Лаврентия Павловича…

Или, скорее, боялись?

Плана переустройства жизни страны у него не было. Но он жаждал власти и понимал, что надо найти опору в партии в лице секретарей ЦК национальных республик и обкомов. Ему это было труднее, чем Хрущеву. Хрущева первые секретари знали и, хотя относились к нему, может быть, с некоторой иронией, считали его все же своим, человеком. А Берия мог их заставить только бояться себя. Но нельзя на одном лишь страхе держать всю страну.

Весной 1953 года возникло ощущение политического вакуума. Правило коллективное руководство, и партийная пропаганда не знала, кого выделять. Страна впервые осталась без вождя.

Фамилии основных политических руководителей почти не упоминались, о том, что они делали, не сообщалось. В газетах мелькало только имя министра иностранных дел Молотова, который в одиночку посещал дипломатические приемы, получал письма из-за рубежа и на них отвечал. И еще новый председатель Президиума Верховного Совета СССР Климент Ефремович Ворошилов исправно награждал передовиков.

Партийные секретари не знали, на кого ссылаться, чьим именем козырять, кому докладывать, и чувствовали себя неуверенно. Слишком сложный пасьянс в Кремле пугал их и раздражал: они хотели определенности.

Берия сделал ставку на национальные республики, союзные и автономные. Он считал, что им должно быть предоставлено больше прав – прежде всего в продвижении местных кадров. Республики злились из-за того, что им на роль всяких начальников присылали людей с другого конца страны, которые не знали ни местных условий, ни языка и не хотели знать, но вели себя по-хозяйски.

Кроме того, его предложения означали бы прекращение борьбы с национализмом, когда, скажем, выдающегося кинорежиссера Александра Петровича Довженко за фильм об Украине отлучили от творческой деятельности. Берия предлагал, напротив, расширить преподавание на родных языках, хотел ввести национальные ордена. Это грело душу местных секретарей. Они могли бы назначать вторыми секретарями не тех, кого им присылали из Москвы, а своих людей.

Он направил в президиум ЦК записки о положении на Украине, в Белоруссии, Прибалтике. В них говорилось о репрессиях и раскулачивании в Литве и Западной Украине, о насильственной русификации и ошибках в кадровой политике. По его запискам немедленно принимались решения о выдвижении национальных кадров, о том, что ведущие республиканские работники должны знать местный язык и на нем вести делопроизводство.

Вилис Круминьш, в 50-х годах второй секретарь ЦК Компартии Латвии, позднее вспоминал, что в июне 1953 года к ним в Ригу поступила записка первого заместителя главы правительства Берии и указание: перевести делопроизводство на латышский язык. Номенклатурных работников, не знающих латышского, откомандировать в распоряжение ЦК КПСС.

Составили список партработников из ста семи человек, которых следовало отправить домой. Позвонили в Москву: как же можно отсылать этих людей, ведь мы только что пригласили их в Латвию? В ЦК угрожающе сказали:

– Не выполните указание, будете нести партийную ответственность. А может быть, и не только партийную.

Некоторые партработники сразу же забыли русский язык. Секретарь республиканского ЦК по идеологии Арвид Янович Пельше, будущий член политбюро, умевший держать нос по ветру, сказал:

– Кадры надо латышизировать.

Но тут Берию арестовали, и все прежние указания отменили. Теперь уже в Латвии не спешили с нововведениями. И Арвид Пельше превратился в твердокаменного борца со всеми проявлениями «национализма».

В здании ЦК Латвии памятник Сталину стоял до середины 1959 года Круминьш говорил управляющему делами:

– Убери ты его!

Управляющий, в свою очередь, ходил с тем же самым к секретарю ЦК по идеологии Арвиду Яновичу Пельше. Но тот отвечал опасливо:

– Подождем еще.

В 1959-м в Ригу приехал Хрущев. Увидел статую, сказал первому секретарю Яну Эдуардовичу Калнберзину:

– У вас что, тягача нет ее убрать?..

8 июня 1953 года Берия отправил в президиум ЦК письмо о национальном составе аппарата МВД Белоруссии. Он писал, что в аппарате министерства и местных органах на руководящих постах почти совсем нет белорусов: «Примерно такое же положение с использованием белорусских кадров имеет место в республиканских, областных и районных партийных и советских организациях», в западных областях почти совсем нет белорусов – местных уроженцев. В институтах преподавание ведется только на русском языке хотя в 30-х годах учили и на белорусском. Попутно он отмечал бедственное положение крестьян: в западных областях в колхозах люди совсем мало получают на трудодни…

Берия своей властью сменил в Минске министра внутренних дел и его заместителей. Сменить партийный аппарат должен был президиум ЦК.

По такой же записке Берии в Киеве состоялся пленум ЦК Компартии Украины, который признал неудовлетворительной работу республиканского политбюро по руководству западными областями, отменил «порочную практику» выдвижения на руководящую работу в западных областях работников из других областей, перевод преподавания в вузах на русский язык.

Первого секретаря республиканского ЦК сняли за грубые ошибки. Вместо Леонида Георгиевича, Мельникова, который, хотя и работал долгие годы в Полтаве, Донецке и Киеве, был русским, назначили украинца Алексея Илларионовича Кириченко.

Теперь Берия предлагал сменить первого секретаря в Белоруссии Николая Семеновича Патоличева на белоруса Михаила Васильевича Зимянина.

Патоличев оставил воспоминания, изданные уже после его смерти. О грозящей опасности Патоличева предупредил министр внутренних дел республики генерал-майор Михаил Иванович Баскаков. Он был сиротой, его совсем маленьким подобрали в Москве. Он не знал своего имени. Его воспитывала одна женщина в Гжатском уезде, которая за это получала до революции в месяц шесть рублей казенных денег. Он окончил четырехклассную школу и после революции работал слесарем и кочегаром на лесопильном заводе. В 1933 году его взяли в ОГПУ. Он успешно подвигался по служебной лестнице, в 1938-м стал наркомом внутренних дел Карело-Финской АССР, войну провел начальником управления госбезопасности в Горьком.

В Минск Баскакова перевели в начале 1952 года. У него сложились хорошие отношения с министром внутренних дел Петром Павловичем Кондаковым. Кондаков был заместителем у Игнатьева, и у него сохранились крепкие связи на Лубянке. Кондаков ездил в Москву, был на приеме у Берии и случайно услышал, что на Патоличева собирают материал. Кондаков предупредил Баскакова, а тот Патоличева.

Николай Семенович сразу поехал в Москву. Там он встретил уже освобожденного от работы бывшего первого секретаря ЦК Компартии Украины Леонида Георгиевича Мельникова. Его оформляли послом в Румынию. Мельников поделился горьким опытом. Патоличев обошел всех, кто принимал решения: секретарей ЦК Хрущева и Николая Николаевича Шаталина, главу правительства Маленкова. Никто не признался, что есть планы освободить Патоличева от должности. Умные люди посоветовали проситься на прием к Берии.

Патоличев позвонил ему. Но Берия сослался на перегруженность работой и от встречи уклонился. Это уже многое сказало опытному Патоличеву. А через несколько дней Патоличеву в Минск позвонил Хрущев и сказал, что его освобождают от должности «за нарушение ленинской национальной политики».

Но Патоличеву невероятно повезло. Пленум ЦК Компартии Белоруссии, на котором первого секретаря обвиняли в неправильном подборе и расстановке кадров, крупных ошибках в управлении народным хозяйством, начался 25 июня 1953 года, накануне ареста Берии, о чем ни Патоличев, ни другие участники пленума конечно же не подозревали.

Зачитали доклад с критикой первого секретаря. Выступил Патоличев, сказал:

– Я сюда приехал по указанию Центрального Комитета, по его указанию и уезжаю.

На следующий день пленум продолжается. Но пока в Минске продолжали критиковать первого секретаря, в Москве арестовали Берию. Ситуация полностью переменилась. Патоличева зовут к телефону. Звонят Маленков и Хрущев. Они говорят, что Берия арестован, просят пока держать это в секрете, но сообщают главное:

– Если пленум ЦК Компартии Белоруссии попросит ЦК КПСС, решение о вашем отзыве может быть отменено.

И те же люди, которые только что собирались снять своего первого секретаря, немедленно проголосовали за то, чтобы он остался. Через три года Патоличева снимет Хрущев и отправит на дипломатическую работу – назначит заместителем министра иностранных дел…

ЗАГОВОР

Принято говорить, что арест Берии – это поворотный момент в истории страны, начало борьбы с культом личности Сталина. К этим идеям Хрущев придет значительно позже. А в 1953-м это была просто борьба за власть. Товарищи по партии избавились от опасного соперника и одиозной личности.

Сталин убирал членов политбюро постепенно. Собирал на них показания, знакомил с материалами других членов политбюро, спрашивал их мнения. Потом вопрос выносился на пленум ЦК. Жертву выводили из политбюро, освобождали от всех должностей, исключали из партии, вызывали к следователю и арестовывали.

Но с Берией было по-другому. Соратники не чувствовали себя уверенно. Им нечего было ему предъявить. Вернее, его можно было обвинить в том, к чему и они все были причастны.

Никаких свидетельств, подтверждающих версию о том, что Берия готовился свергнуть партийное руководство, всех арестовать, так и не нашли. Хрущев откровенно сказал:

– Товарищи, с таким вероломным человеком только так надо было поступить. Если бы мы ему сказали хоть немного раньше что он негодяй, то я убежден, что он расправился бы с нами. Он это умел… Он способен подлить отраву, он способен и на все гнусности… Мы считали, что если он узнает о том, что на заседании будет обсуждаться о нем вопрос, то может получиться так: мы на это заседание придем, а он поднимет своих головорезов и черт его знает, что сделает.

Хрущев, Маленков и другие в 1953 году поступали так, как привыкли действовать при Сталине. Они просто арестовали Берию без предъявления обвинений, без ордера на арест. Это был не заговор Берии, а заговор против Берии.

Но в перестроечные годы появились рассказы отставных офицеров о том, как в день ареста Берии их части подняли по тревоге и приказали подготовиться к бою. И вроде бы офицеры Третьего управления МВД (контрразведка в вооруженных силах) пытались помешать войскам развернуться… Ходили слухи, будто летом 1953 года дивизия МВД была подтянута к Москве и ждала только приказа Берии войти в столицу, чтобы помочь ему взять власть.

Профессор Наумов:

– Дивизия и сейчас там стоит – это бывшая дивизия внутренних войск имени Дзержинского… Нет доказательств, что Берия готовился к захвату власти. А ему и не надо было. Он их всех держал в руках благодаря своим досье. Каждого мог в любую минуту обвинить в чем-то преступном. Но не торопился. Он считал, что еще не созрел этот плод. Ждал, пока власть сама упадет к его ногам…

Если Берия не собирался убирать товарищей по президиуму ЦК, то почему же тогда Хрущев и другие его арестовали?

Профессор Наумов:

– У него стремительно рос авторитет в стране. Маленков, Булганин, Молотов, Хрущев на его фоне казались слабыми как государственные деятели. Он в силу своего характера всех подавлял, на заседаниях никому не давал говорить, сам открывал обсуждение, сам подводил итоги, прерывал других ораторов, мог оскорбить грубым словом. Они его боялись и отпора дать не могли.

У членов президиума были крупные разногласия по ключевым вопросам, они бы скоро перессорились. Они это сами понимали. Пока была у них почва для объединения – страх перед Берией, они и предприняли такой шаг…

Заговор созрел в начале июня 1953 года. Такое дельце не всякий смог бы провернуть. И Хрущев головой рисковал, и Маленков, и Жуков. Молотов, Хрущев и Маленков по одному обрабатывали членов президиума ЦК. Вячеслав Михайлович Молотов сыграл особую роль – это он уговорил стариков в президиуме ЦК. Хрущев не обладал еще таким авторитетом, Маленкову они не верили, а Молотов был фигурой.

Все важные разговоры они вели только на улице, не рисковали пользоваться телефоном или обсуждать нечто серьезное в рабочих кабинетах или у себя на квартирах и дачах.

На июньском пленуме в 1957 году Маленков, выставляя себя жертвой, говорил, что госбезопасность его подслушивала. Хрущев возразил, что это его подслушивали. Они прекрасно знали, что подслушивали обоих.

Маршала Ворошилова подслушивали с 1942 года, когда Сталин разозлился на него за провалы на фронте и назначил на незначительную для бывшего наркома обороны должность главнокомандующего партизанским движением.

Записью разговоров занималось Девятое управление МВД (охрана правительства). Аргумент – обеспечение безопасности членов президиума ЦК: вдруг им позвонит какой-то преступник?

Товарищи по партийному руководству свергли Берию не только потому, что он претендовал на первую роль. Они боялись, что Лаврентий Павлович вытащит на свет документы, свидетельствующие об их причастности к репрессиям. Он-то знал, кто в чем участвовал. А виноваты были все. Одни подписывали уже готовые списки, другие сами кого-то требовали арестовать. Теперь Берия их всех держал в руках.

Необходимость перемен понимали и другие члены партийного руководства, только они медлили, трусили, боялись. Доктор исторических наук Юрий Жуков опубликовал любопытнейший документ. Георгий Маленков, новый глава советского правительства, предложил собрать в апреле 1953 года пленум ЦК, чтобы осудить культ личности Сталина.

Сохранился проект его выступления:

«Товарищи! По поручению Президиума ЦК КПСС считаю необходимым остановиться на одном важном принципиальном вопросе, имеющем большое значение для дела дальнейшего укрепления и сплочения руководства нашей партии и советского государства.

Я имею в виду вопрос о неверном, немарксистском понимании роли личности в истории, которое, надо прямо сказать, получило весьма широкое распространение у нас, и в результате которого проводится вредная пропаганда культа личности. Нечего доказывать, что такой культ не имеет ничего общего с марксизмом и сам по себе является не чем иным, как эсеровщиной.

Сила нашей партии и залог правильного руководства, важнейшее условие дальнейшего движения вперед, дальнейшего укрепления экономической и оборонной мощи нашего государства состоит в коллективности и монолитности руководства…

Руководствуясь этими принципиальными соображениями, президиум ЦК КПСС выносит на рассмотрение пленума ЦК КПСС следующий проект решения:

Центральный комитет КПСС считает, что в нашей печатной и устной пропаганде имеют место ненормальности, выражающиеся в том, что наши пропагандисты сбиваются на немарксистское понимание роли личности в истории, на пропаганду культа личности.

В связи с этим Центральный комитет КПСС признает необходимым осудить и решительно покончить с немарксистскими, по существу эсеровскими тенденциями в нашей пропаганде, идущими по линии пропаганды культа личности и умаления значения и роли сплоченного, монолитного, единого коллективного руководства партии и правительства».

Но пленум не собрался. Маленков не решался назвать имя Сталина, а Берия прямо говорил о культе Сталина, о сталинских ошибках и преступлениях, ознакомил членов ЦК со своей запиской по. «делу врачей». Это объемистый документ в несколько десятков страниц. В нем цитировались показания следователей МГБ и резолюции Сталина, который требовал нещадно бить арестованных. Они произвели впечатление разорвавшейся бомбы.

Когда Берия заговорил о репрессиях, он тем самым снимал с себя ответственность и намерен был призвать к ответственности других. Это больше всего напугало партийный аппарат.

Он приказал арестовать бывшего заместителя министра госбезопасности Рюмина («учитывая, что Рюмин являлся организатором фальсификаций и извращений в следственной работе») и хотел арестовать бывшего министра Игнатьева, рассчитывая, что они дадут показания на Маленкова и Хрущева как соучастников репрессий, санкционировавших аресты и расстрелы.

Поэтому Хрущев и Маленков, снимая с себя вину, предпочли обвинить Берию во всех преступлениях.

Как же получилось, что такой опытный человек, такой умелый интриган, который выжил при Сталине, позволил себя арестовать? Расслабился, потерял бдительность, недооценил товарищей, в особенности Никиту Сергеевича Хрущева.

– Он считал нас простаками, – скажет потом на пленуме Маленков.

– Но мы не такие простаки оказались, – довольно отзовется Хрущев.

Судьбу Берии решил деятельный и напористый Хрущев. После свержения Берии он выдвинулся на главные роли и был избран на пленуме первым секретарем ЦК.

Другие члены партийного руководства не собирались расстреливать Берию.

Профессор Наумов:

– Мы нашли написанный от руки текст выступления Маленкова. В нем судьба Лаврентия Павловича предполагалась иной – снять с поста министра внутренних дел и первого заместителя председателя Совета министров, а назначить министром нефтяной промышленности.

Хрушев и Молотов были сторонниками полного устранения Берии. Микоян и Ворошилов предлагали использовать Берию на другой работе. Молотов и Хрущев взяли верх.

На заседании выступили Маленков и Хрущев, после чего Берии объявили, что он арестован. Вошли офицеры во главе с Жуковым и генералом Москаленко. Жукова выбрали еще и потому, что он был физически крепким. Кирилл Семенович Москаленко, командующий войсками Московского округа ПВО, был тщедушным, его Берия мог бы с ног сбить. Но применять силу не понадобилось. Жуков только резким движением отбросил лежавшую перед Берией папку, думая, что в ней оружие. Папка полетела в сторону Хрущева, и тот испуганно отодвинулся.

Берию увели. Сам он сказать ничего не успел, поэтому ответил на предъявленные ему обвинения в первом письме, написанном в заключении.

Лаврентий Павлович, даже когда его выводили из зала заседаний, не предполагал, что ему предстоит суд и расстрел.

На заседании президиума его обвинили в том, что он поставил министерство внутренних дел над партией и правительством, что он был высокомерен и груб с товарищами. За это не расстреливают, справедливо считал Берия. Но он забыл, что сам расстреливал и за меньшее.

О том, что сейчас произойдет, поставили в известность далеко не всех участников заседания, спешно собранного в Кремле. Микояну об этом сказал Хрущев по дороге на заседание: они ехали в одной машине. Некоторые узнали только в тот момент, когда началось заседание. Им надо было быстро сориентироваться, сделать правильный выбор, но политический инстинкт их не подвел. Когда Берию увели, заседание продолжилось. Так что у всех было время оправиться от шока и занять правильную партийную позицию…

Члены президиума ЦК сидели в Кремле до поздней ночи, пока не получили сообщения о том, что Берия доставлен на гауптвахту. Тогда только разошлись. Но беспокоились они напрасно. Никто и не попытался прийти Берии на помощь.

В Москву приехал кандидат в члены президиума ЦК, первый секретарь Компартии Азербайджана Мир-Джафар Аббасович Багиров, друг и соратник Берии еще по Азербайджанской ЧК. Сначала он помогал Лаврентию Павловичу, потом тот ему покровительствовал.

Удивленный Багиров позвонил Микояну:

– Я звоню Лаврентию, но ни один телефон не отвечает. Что у вас случилось?

Микоян знал, что его телефон прослушивается, и ответил осторожно:

– Завтра зайдешь в ЦК и все узнаешь.

Даже кандидат в члены президиума ЦК пребывал в полнейшем неведении.

ОПЕРА «ДЕКАБРИСТ»

Сын Берии всегда считал, что его отца убили в перестрелке в день ареста. Лаврентий Павлович жил в особняке на Малой Никитской улице (еще недавно она называлась улицей Качалова). Теперь здесь расположено посольство Туниса.

Сыну Берии даже рассказывали, что верные люди вывезли Лаврентия Павловича в Аргентину, и показывали фотографию, на которой будто бы запечатлен бывший глава госбезопасности в Буэнос-Айресе. Но в эту версию верил только его сын…

Арест Берии взял на себя министр вооруженных сил Николай Александрович Булганин. Непосредственное руководство поручил своему первому заместителю маршалу Жукову. Жуков подбирал людей, которым верил и которые не испугались. Ведь были и такие, как один военачальник, упавший в обморок, когда ему объяснили, что предстоит сделать.

Жуков отобрал четверых: командующего Московским округом противовоздушной обороны генерал-полковника Москаленко, первого заместителя командующего генерал-лейтенанта Батицкого, начальника штаба округа ПВО генерал-майора Баксова и начальника политуправления округа Ивана Григорьевича Зуба.

Из них только генерал-майор Зуб прожил достаточно долго, чтобы в перестроечные времена успеть рассказать, как именно это произошло.

Всех собрали с оружием у Булганина. Булганин и Жуков в своих машинах, не подлежащих проверке, привезли офицеров в Кремль будто бы для доклада о ситуации в системе противовоздушной обороны. Только здесь им объяснили, что им предстоит.

Они вывели Берию в комнату отдыха, где сидели до позднего вечера. В Кремле сменили охрану, но Берию рискнули вывезти только тогда, когда стемнело.

Арестованного отправили на гауптвахту штаба Московского округа. Начальник гауптвахты полковник Сергей Петрович Гаврилов в перестройку рассказал, как это происходило, в газете «Советский спорт».

В семь вечера приехал министр Булганин, осмотрел гауптвахту, сам выбрал камеру, велел срезать отопительную батарею, о которую можно разбить голову, и оплести окно проволокой, чтобы нельзя было разбить окно и осколками перерезать вены. В половине второго ночи привезли Берию. Перед тем как отправиться в путь, его завернули в ковер и положили в огромный лимузин Булганина.

Гауптвахту очистили от всех задержанных. Караул сменили. Отрыли траншеи, бронетранспортеры были готовы к бою. Тут Берия пробыл неделю. В ночь со 2-го на 3 июля его увезли в штаб округа противовоздушной обороны, где держали в подземном бункере. Там он находился до самой смерти. Ордера на арест, санкции на содержание под стражей никто не давал…

Берию арестовали в пятницу. Редакторы газет получили указание из ЦК убрать всякое упоминание о нем, местные партийные органы снять его портреты.

В воскресных газетах на первой полосе сообщалось, что руководители партии и правительства присутствовали в субботу, 27 июня, в Большом театре на втором спектакле новой оперы композитора Юрия Александровича Шапорина «Декабристы» (автор либретто Всеволод Александрович Рождественский). Дирижировал народный артист СССР Александр Шамильевич Мелик-Пашаев. Спектакль поставил народный артист СССР Николай Павлович Охлопков. Берия отсутствовал.

Что-то символическое было в том, что президиум ЦК пошел смотреть именно оперу «Декабристы», сюжет которой восстание против императора. История этой оперы фантастична. Юрий Шапорин сел ее писать в 1925 году. В 1937-м было забраковано либретто, написанное Алексеем Николаевичем Толстым. Новое либретто писал Рождественский. В январе 1953 года постановление ЦК считало оперу все еще непригодной для постановки в Большом театре. Поставить ее смогли только после смерти Сталина.